Трижды Генеральный прокурор Украины Святослав ПИСКУН: «Бабушка моя целительницей и гадалкой была, 96 лет прожила... Ее дар и мне передался — если прокляну, человек умрет, рак на начальной стадии вижу... Уезжая из Украины в октябре 12-го года, я сказал: «Весной революция будет, и Януковича, как Муссолини, вниз головой повесят»

 

 

 

— Ее надо строить, с нуля создавать — есть ведь люди, которые на территории под названием Украина живут, а государства такого нет. Экономика, закон, правоохранительная система, банки разбалансированы, парламент даже называться так не достоин, а то, что с недавними назначениями произошло, — это вообще...

 

Не знаю, как можно было за претендентов на должность, например, председателя Нацбанка, министра иностранных дел, Генерального прокурора проголосовать, не послушав перед этим, что они гражданам Украины хотят сказать? А если бы будущий председатель Нацбанка на трибуну вышла и заявила: «Знаете, я собираюсь 100 миллионов украсть и в Лондон свалить», ее все равно утвердили бы?

 

 

— Хорошо, что она — умная женщина, и Ярема молодец, и Климкин... Уже после того, как их назначили, они на трибуну вышли и плюнули этому парламенту, куда надо, дескать, вы идиоты, но мы умные люди и заявляем вам, что будем на народ Украины работать, закон соблюдать и страну поднять постараемся, но эти слова должны были все услышать до того, как Верховная Рада голосует.

 

 

— Слушайте, я не могу понять, почему на телевизионных ток-шоу обсуждать перестали, что Партия регионов для народа сделала? Хорошего ничего — только плохое, правильно?

 

 

— ...что хорошего не видно, и сегодня мы можем признать: они были скверной партией власти, да? Это все в один голос твердят, а я как обыватель спросить могу: если они такие, почему за гнусные дела вы их не судите? Если кого-то плохим называют, это еще не значит, что он такой и есть, — утверждение должно быть как-то подтверждено. Например: они были плохие, потому что мы у них 20 миллиардов на счетах в Лихтенштейне нашли, — эти деньги такому-то, такому-то принадлежат, и вот он, сволочь, на скамье подсудимых за решеткой сидит, и тогда донецкий шахтер воскликнет: «О, блин, смотри! Вот почему я в три смены на карачках уголь долбаю и недоедаю при этом — потому что этот мерзавец, который уговорил меня за него голосовать и руки мне тут целовал, вором оказался и в тюряге теперь сидит, зек!» — понимаете?

Святослав Михайлович с дочерью Татьяной, супругой Светланой Севастьяновной и сыном Святославом

 

— Нет, тут другое совсем — их обманули: тот же Кучма распространения информации о том, что Янукович судим, не хотел — он это скрывал.

 

 

— Вы знаете, люди государственным мужам тогда верили, прессе. Им объяснили: человек за что-то сидел, но судимости погашены, да и давать задний ход было поздно. Ну как вам объяснить? Уже машина идеологическая под Януковича была раскручена — ее резко остановить нельзя.

 

 

— Конечно. Понимаете, чем выше рейтинг политика, который к власти приходит, тем больше полезных действий от него ожидают — вот Ющенко с очень высоким пришел, и все реального изменения ситуации ждали.

 

 

— И была же возможность его приумножить — он, увы, ею воспользоваться не сумел.

 

 

— Я бы Коммунистическую партию не запрещал — да пусть себе хоть в черта верят, хоть в дъявола, и хотя повсюду в Европе коммунистическая идеология под запретом так же, как и фашистская, у нас очень много людей под этим знаменем умирали. Тяжело объяснить человеку, что его дед и отец, которые Родину защищали, в преступной организации состояли, — понимаете? — к тому же запретить коммунистов — какие-нибудь шовинисты появятся, те же лидеры перерегистрируются и ту же работу под другим названием продолжат вести — это будет лучше?

 

Я в партийном строительстве не разбираюсь — может, и нужно ком­пар­тию запретить, но должны быть весомые аргументы, надо доказательства антинародной, антиукраинской деятельности собрать.... Вообще, сплеча рубить не люблю — давайте ведущих специалистов в мире по политическим партиям соберем, решения каких-то судов европейских изучим. Ющенко, в принципе, правильным путем когда-то пошел — обсуждение процессов, которые к геноциду украинского народа привели, на публику вынес — помните?

 

 

— Вот тогда, развивая эту тему, можно было против всей коммунистической идеологии ее раскрутить...

 

 

— Вот, молодец, Дима! — но опять же Ющенко процесс до конца не довел, на полпути остановился...

 

 

 

— Да, моего сына крестил.

 

 

— Уже после того, как он из-под домашнего ареста бежал, я где-то интервью давал, и меня спросили: «Говорят, вы с Мельником виделись?». Нет, ни в Америке, ни во Франции с ним не встречался — просто одну вещь знал. Когда я уже вне Украины был, он мне позвонил и сказал: «В мене великі неприємності — що робити?». — «А що таке, Петю?» — питаю. «Мене з посади ректора хочуть зняти — 24 години дали». «А з ким розмову ти мав?». — «Викликали Клименко і Клюєв (на тот момент секретарь СНБО. — Д. Г.): або знімають мене, або гроші». Ну що мав я йому порадити? «А гроші у тебе є? Віддай!» — сказав. «Скільки вони просять, у мене немає — відповів він, — і стільки я не зберу». Я: «Ну, тоді тікай, бо вони тебе посадять», а він: «Може, минеться?». — «Петю, ти їх не знаєш...

 

 

— ...не минеться». — «Чому ти так думаєш?». — «Тому що позавчора я особисто в інтернеті про тебе статтю прочитав, де наприкінці написано: «Мельник — хабарник…

 

 

— ...Він майно університета розкрав і бере хабарі, тому його треба до відпові­дальності притягнути». Якщо вже газета Клименка пише про тебе, що ти хабарник, ти їм будеш» — и, как сейчас выяснилось, один из потерпевших, который ему якобы 30 тысяч гривен взятки дал за поступление на факультет, где на 60 мест 30 заявлений было подано, — дважды уже судим.

 

 

— То есть на подсосе у правоохранительных органов он находился, а у второго потерпевшего — 40 эпизодов мошенничества. Это два потерпевших-взяткодателя по делу Мельника-взяточника — конечно, милиционеры Клименко двух деятелей нашли, которые опять сесть боялись. Им дали задание, ладони тем же специальным составом (флюоресцентным карандашом), которым деньги метят, намазали, в нужный кабинет завели: ритуальный обмен рукопожатиями — и все, краска у Мельника на руках осталась. Ректору деньги в фонд на строительство стадиона дали, он взял их, в конверт положил, после чего люди зашли и его арестовали.

 

 

— Я ему сразу сказал: «Петю, якщо вже вони написали в газеті, що тебе посадять, будеш сидіти» — могу это следователю под протокол повторить.

 

— Второе весьма резонансное дело — Виктора Лозинского — вы его, в прошлом народного депутата Украины, знае­те?

Бракосочетание со Светланой, 1982 год

 

— Нет, да и что его знать? Убийца — он и в Африке убийца: лишил человека жизни — иди в тюрьму: ну что тут непонятного?

 

 

— Да вообще...

 

 

— Ну, слава Богу, вовремя сориентировались, снова закрыли, но судьи, которые свободу ему дали, — смелые ребята. Они, знаете, как думали?

 

 

— Що «Батьківщина» до влади прийшла, а Лозинсь­кий зв’язки з нею має, ген­прокурор теж на свою посаду від владної коаліції призначений, тобто порозуміються... Розраховували, що ніхто питання це не підніме, але забули, что часи змінилися.

 

 

— Люди на Майдане не ради того умирали, чтобы Лозинский из тюряги вылазил — во имя других целей жизнями жертвовали.

 

 

— И правильно сделают!

 

 

— Возможны, и знаете... В мои времена две вещи были, благодаря которым я мог гарантировать, что мой прокурор будет честным: во-первых, квартиру у меня два с половиной года (иногда год) он ждал и обязательно ее получал, а во-вторых, на кону у него карьерный рост был. Он знал: если служба внутренней безопасности один рапорт на него составит, никогда повышен в должности он не будет — у меня это правилом было.

 

 

— Как хочешь с ними договаривайся: задницу им целуй, деньги давай — они у тебя не возьмут, потому что сами под контролем, и если эти ребята бумагу на тебя прине­сут, доверия тебе уже не будет... На таких «подозрительных» у нас дела были заведены…

 

Ой, однажды мой заместитель стал народных депутатов в кабинете у себя принимать и договариваться с ними, что меня снимут, а он генпрокурором станет.

 

В среде сильных мира сего теннис по-прежнему один из самых популярных видов досуга

— Как фамилия его?

 

— Ну, не надо — один из моих заместителей.

 

 

— Ну да, но он, дурачок, не знал, что все кабинеты заместителей службой безопасности нашей прослушивались. Я его пригласил и говорю: «Давай вместе послушаем, что ты говорил». — «Да я ничего...». Вопросов нет — запись включаю, и его разговор с депутатом идет: «Да вот Святослав Михайлович такой-сякой, зажимает, поступает неправильно — нужно то, се», а тот ему предлагает: «Ну так давай ему недоверие выразим, а ты вместо него Генеральным будешь. Ты готов?». — «Да». — «Считай, наша фракция тебя поддержит».

 

Сижу я, смотрю на него — вижу, краснеет, пот у него на лице выступил. Потом встал: «Разрешите рапорт написать?». — «Нет, — я ответил, — зачем? Пускай у меня эта запись лежит...

 

 

— ...а ты работай. Еще раз такое случится — я ее в интернет выло­жу: пусть вся Украина послушает, какой ты человек». Все! — он после этого так старался...

 

 

— Нет, но больше вопросов к нему не было, то есть вы понимаете, о чем я?

 

 

— Карьерный рост, обеспечение жильем и контроль — это условия необходимые, и еще я старался, если муж и жена — выпускники юридических вузов, брать в прокуратуру обоих: они тогда так за свое место переживают...

 

 

— Потому что семья: вот кто никогда взятку не возьмет, посколь­ку карьерный рост на кону и квартира. Всем прокурорам довольно быстро жилье я давал — очереди у меня не было, а сейчас даже не знаю, чем их заинтересовать: квартиры у всех есть.

 

 

 

— Что значит «возможна»? — необходима!

 

 

— Меняются... Вот говорят, когда в старые времена вору на площади руки отрубали, много людей собиралось, и пока на казнь глазели, другие воры кошельки у зевак вытаскивали. Да, не без этого, потому что, пока человек на себе трамвай не почувствует, он, что вагон железный, не верит. Это психология обезьяны жадной — руку в горшок запускать, пока ее не поймают, и эту психологию надо ломать. Как? Есть только один способ — страх. Во-первых, наказание должно быть...

 

 

— Да, потому что, если поймали и наказания нет, — следующий брать начинает. Он видит: «А, этого не посадили — значит и мне можно, он выскочил — значит, и я сумею». Такого не должно быть ни в коем случае: поймали — тюрьма, поймали — тюрьма, а во-вторых, профилактика необходима: нужно условия создать, при которых, например, прокурор и судья поступить иначе не могут, — зачем заставлять их думать о взятках?

 

Вот почему в Европе — анализировать это у нас никто не хочет — 300 лет прецедентное право развивают? Вы думаете, они идиоты? Это профилактика коррупции, потому что если судья по одному и тому же эпизоду разные решения выносит, это предметом обсуждения специального антикоррупционного органа становится: а что же тебя побудило решение изменить, почему оно не такое, как в прошлый раз было?

 

 

— ...а также страховки, пенсии — все в комплексе должно быть, но прецедентное право и прозрачность решений судов — это профилактика коррупции.

 

 

— Президента? Вот это неправильно, поскольку Президент сегодня в Украине особо ничего не решает. Я ни в коем случае не хочу Петра Алексеевича обидеть, которого очень уважаю, — он нормальный человек и, знаю, хочет много полезного для страны сделать. Дай ему Бог! — я помогать буду, но сегодня это не тот Президент, который семь лет назад был, — не потому, что Петр Алексеевич хуже, а потому что...

 

 

— ...у него рычаги другие. Даже если он завтра судебную систему поменять захочет или, допустим, закон о расстреле всех коррупционеров в течение 24 часов в подвале Службы безопасности Украины принять не сможет, но это я так, образно. У него один есть рычаг — Генеральный прокурор Украины, а что Портнов с Януковичем сделали для того, чтобы этот рычаг никогда не сработал? Уголовно-процессуальное законодательство изменили, понимая, что долго их режим не просуществует. Они же не идиоты...

 

 

— Да. Я когда-то с Портновым разговорился… Мы с ним на заседании Комитета Верховной Рады по вопросам верховенства права и правосудия встретились (вот точно книгу уже можно писать!). «Андрей, что ты делаешь? — я воскликнул. — Если закон о прокуратуре примут, который ты якобы с Венецианской комиссией согласовал (по кускам — они его целиком никогда и не видели! — Д. Г.), прокуратура будет угроблена». Он в ответ: «А на хрена она нужна?». Я оторопел: «Как же?».

Портнов улыбнулся: «Это вам, прокурору, она необходима, а нам, адвокатам, ни к чему — чем хуже прокуратура работает, тем больше денег как адвокат, Михалыч, я заработаю», и тут я прозрел. Понял, наконец-то, с кем дело имею и какими «высокими» материями эти люди руководствуются — заработать, конкурента по процессу убрать, и убрали. Если раньше следователь либо возбуждал уголовное дело, либо в течение 10 дней в его возбуждении отказывал, потом два месяца следствие шло и дело в суд отправляли — точка, то зараз постанову про підозру виносять, рассмотрение которой может длиться годами.

 

 

— Кримінальні справи в едином реестре регистрируют, а что, реестра до этого не было? Тоже был, только просто реестром назывался, а не единым — это, вообще-то, новшество сумасшедшее. Мало того, если раньше четко права и обязанности всех участников процесса были выписаны, то теперь их следственный судья регулирует, который единолично решает, будет дело или же нет. Ну, судьи, вы знаете, как поступают.

 

 

— 50 на 50: по справедливости — то есть в пользу того, кто раньше зайдет. Отдали суду то, чего нельзя было ему давать, — право на стадии следствия решать, а ведь, по идее, судья должен быть беспристрастным — именно поэтому Фемида слепая. Портнов и Янукович знаете, что сделали? Фемиде глаза развязали, и теперь в одной руке у нее весы, чтобы деньги взвешивать (не доказательства!), а в другой — меч, и она уже четко видит, кого этим мечом рубить, а кого не трогать.

 

Раньше, когда материалы дела судья получал, только бумаги он видел, и в результате внутреннего убеждения, на основании собранных доказательств решение принимал: допустить к суду или не допустить, начать слушать или не начинать. С обвиняемым, с защитой, с прокурором служитель Фемиды в суде встречался и тогда уже объективно собранные всеми доказательства оценивал — теперь же, когда судья непосредственно сам или его коллега начинают еще и расследовать дело, ситуация в корне изменилась. Зачастую ведь это друзья, кумовья, родственники, которые десятки лет в одном суде работают, вместе 100 литров водки выпили, пол судебного заседания перецеловали, а потом один другому говорит: «Коля, ну какой приговор? Это же Степан, я это дело вел — он здесь ни при чем». Какой Коля уже после этого приговор вынесет?

 

 

— Ты что, не чувствуешь, что Фемиде глаза развязали? — то есть это ошибка страшная.

 

 

 

— Придет время!

 

 

— Поначалу снились, конечно, — я впечатлительный да еще и мнительный. Вспоминаю, как еще молодым следователем на один труп криминальный приехал… Хата какая-то неубранная была: бутылки, стол со следами попойки, — а посреди комнаты убитый лежит, у него в спине нож торчит, полутьма... Милиция быстро по соседям опрос побежала делать: кто в этой хате пьяный был и что там происходило, лампу поставили, полусвет какой-то организовали, я объедки сдвинул и сел протокол осмотра места происшествия писать... Понятые курить в коридор вышли, никого нет, только я и труп — пишу и краем глаза вижу, как… шевелиться он начинает, — можете себе представить? У меня все похолодело внутри, а он со стоном «А-а-а!» руку поднял, за голову ее закинул и... перевернулся. Не знаю, почему в обморок я не упал — вот не знаю!

 

 

— Примерно 25. Вообще-то, перед тем, как тело, которое признаков жизни не подает, осматривать, следует убедиться, что это именно труп, но я-то думал, что уже судмедэксперт был (оказалось, его еще ждали), кроме того, видел, как начальник розыска там ходит, — вот и решил, что кто-то к убитому наклонился: сам это сделать брезговал да и боялся. Знаете, если его уже посмотрели и обратно перевернули, под ним могло что-то страшное быть — например, в животе тоже нож, а оказывается, никто еще к нему не прикасался.

 

 

— Да, операцию сделали, все обошлось — товарищ нож ему всунул, но, слава Богу, неглубоко.

 

 

— Очень страшные видел, очень — тот же Скнилов запомнился мне надолго...

 

 

— Да — я же командующего Военно-воз­душными силами генерал-полковника Стрельникова арестовал.

 

 

— Мертвые дети — это страшно: лето, жара, запах крови... Я этого никогда не забуду!

 

 

— Все точно.

 

 

— Обещала, что большим человеком стану, — когда отец ругал, говорила: «Не трогайте Славика — он большим человеком еще будет».

 

 

— Нет — не хочу, чтобы умирал кто-то, а по поводу рака... Десятки свидетельниц есть, которые рассказать могут, как сообщал их мужьям о том, что у них рак, — они шли к врачам, и мои слова подтверждались: эта способность у меня от бабушки.

 

 

— Вы знаете, что, уезжая из Украины в октябре 12-го года, я о бывшем Президенте сказал? «Если он не прекратит то, что делает, весной революция будет и Януковича, как Муссолини, вниз головой повесят». Так и сказал — десятки людей это слышали.

 

 

— Пока не знаю.

 

 

 

— Конечно, чтобы следователем работать, очень большое воображение надо иметь: ты же на месте происшествия не был, правда? — а нужно картину происходящего со слов либо свидетеля, либо обвиняемого представить.

 

 

— Без этого никак, потому что есть люди, которые очень боятся, когда на них кричат, и сразу правду выкладывают, а есть другие — они, наоборот, любят, когда с ними очень вежливо разговаривают, и только тогда темнить перестают, есть такие, которые испугаться могут, и такие, которые могут тебя испугать. Вот у меня случай с убийцей был — я его психическое состояние пропустил, не понял, что он ненормальный. Молодой парень, высокий, красивый, в морской пехоте на Дальнем Востоке служил… Там цунами было, деревню затопило, а когда вода отошла, их, молодых солдат, трупы послали вытаскивать...

С Дмитрием Гордоном. «Украину надо строить, с нуля создавать... Справедливости мы не просто хотим — иначе уже не выйдет»

 

 

— ...да, с ума сошел, но никто этого не знал, а он на водителя тепловоза учился и вдруг своего соседа по комнате зарезал — 36 ножевых ран нанес. Его привезли, нашли нож, в час ночи к допросу я приступил и стал на него наезжать, мол, все доказательства налицо: нож, кровь, в комнате вместе жили, дверь изнутри закрыта. Он отпирается: «Никого я не убивал». — «Это же смешно, — говорю, — давай признавайся». Короче, я на него давлю, давлю, давлю, и вдруг свет гаснет — тогда веерные отключения начались, и я в темноте чувствую, надо мной рука машет.

 

 

— Кроме нас двоих, ни души — когда подозреваемого или обвиняемого допрашиваешь, камера снаружи закрыта. Ночь, в общем, в камере только следователь и обвиняемый, вся мебель прикручена, и кнопка есть — ты нажимаешь на нее, если опасность какая-то возникает…

 

 

— Вот! — я понимаю, короче, что он до меня дотянуться пытается, но ему стол мешает, и в сторону отскочил. В это время дверь открывается, два милиционера с керосиновой лампой «летучая мышь» забегают. Морпех увидел меня и в шею вцепился: минут семь (но мне тогда показалось тогда — целую вечность) мы, три мужика, этого типа положить не могли.

 

 

— Я его за руки держал: такой здоровый был — ужас! Психи — они все здоровые: оказалось, что у него прогрессирующая шизофрения, которую я прозевал, и это могло стоить мне жизни.

 

 

— Психбольницей пожизненной, и с тех пор я усвоил, что приступать к допросу подозреваемого, обвиняемого по убийству без освидетельствования врача ни в коем случае нельзя, то есть нормы, правила существуют, отступление от которых чревато: прокуроры это должны знать.

 

 

— Не маленькая.

 

 

— Что-то не попадаются — кто-то раньше меня везде успевает.

 

 

— Я две очень ценных иконы ему подарил.

 

 

— Видел и все время просил подарить, но я не отдал.

 

 

— Поверьте, мне тоже очень приятно хоть кому-то это рассказать.

 

 

— Когда это, Дима, было?

 

 

— Нет — были бы хорошие, здесь бы не прокурор сидел, а поэт.

 

 

— Вы знаете, о чем я подумал? В Конституции написано, что Генеральная прокуратура и органы прокуратуры следствием не занимаются, а я бы хотел создать (по аналогии со Следственным управлением Налоговой службы, которое когда-то организовал, — оно до сих пор отлично работает!) Национальный следственный комитет, чтобы все следствие по коррупции первой, второй и третьей категории, резонансные дела туда у прокуратуры забрать и только естественную функцию ей оставить — надзор. Это требование Европы, это в Конституции у нас зафиксировано, и если бы Президент Порошенко этим занялся, мог бы помочь. Не может прокурор за следователем надзирать, если следователь с ним в одном кабинете сидит, — физически не может, результат будет необъективен.

 

 

— Не просто хотим — иначе уже не выйдет.