Виктор ЧЕРНОМЫРДИН: «Человеку только кажется, что он жизнь выбирает. Чаще — жизнь его выбирает, испытывает в деле. Почему так? Нам неведомо. Бог знает...»

«КАЗАК - ЭТО НЕ ПРОСТО: НАДЕЛ ФОРМУ И ФУРАЖКУ»

Весь род Черномырдиных и по отцовской, и по материнской линии - казаки. И сам Виктор Степанович - полковник Оренбургского казачьего войска.

- Казак - это не просто: надел форму и фуражку, это - внутреннее содержание и образ жизни, традиции казачьи, ответственность совершенно другая, отношение к жизни, - говорит Виктор Степанович. - Они пахали и сеяли, но в любую минуту могли вскочить в седло - и в бой.

Родители мои грамотные были, отец - четыре класса церковно-приходской школы закончил, мама - два. Отец еще и на шофера выучился, зарплату получал. Мама детей воспитывала - пятеро нас было.

Пока совсем маленький был - часто у деда Марея с бабой Аней ночевал. У деда я любимец был - младший парень в семье. Он в годах уже преклонных был, стадо коровье пас, и я при нем - подпаском. Сталина бабушка Аня крепко не любила, ругала всяко, что себя тот вроде Бога вознес, дед на нее, бывало, рыкнет: «Молчи! Заберут всех!». Не зря опасался: вокруг дети несмышленые, повторят где - и все, всю семью изведут!

Да и было чего опасаться: двух братьев деда, казаков, забрали в 37-м, одного - расстреляли, другого - «без права переписки», - по сути, тоже расстрел. Отец мой шофером был в селе, к нему пришли ночью: «Заводи машину!» - и поехали его родного дядю арестовывать. Ни предупредить, ничего.

- А вообще в семье был страх перед репрессиями?

- Был. И не в нашей семье только - вся страна так жила: в страхе!

Помню, лет девять мне, сразу после войны, в школе я учился... Смастерил самолетик, «галку» из газеты, пустил, тот самолетик плавно по классу пролетел и прямо на стол учительнице... Она глянула и - обомлела: сложен самолетик из газеты с портретом Сталина, и портрет тот прямо по лицу надорван! Ух, она кричала! Страшно мне было, а ей, наверное, еще страшнее! Сколько лет прошло, а я тот случай ясно вижу, так в память врезался... До сих пор помню ее имя и отчество - Екатерина Тихоновна Сорокина.

А отец рассказывал: оказывается, и его раз пять «доброжелатели» в «списки» вносили - шофер, «сельская интеллигенция», да и двое дядьев расстреляны... Друг его детства служил в Черном Отроге начальником милиции, он в последнюю минуту втихую отца из этих списков и вычеркивал.

- Ваш отец воевал?

- Отца в конце 41-го призвали. В семье уже четверо детей, я - младший. И сразу он в тяжелые бои попал, подо Ржевом. О войне мало рассказывал: он вообще скуп был на слова, но как скажет - метко, точно.

Для меня все погибшие на той войне - герои. И все выжившие - герои. Для них не настало легкой жизни после Победы, они поднимали из руин страну, поднимали детей. Без их отваги и самоотверженности не было бы России. Совсем не было.

Я хотел быть военным, офицером. Родину защищать. Это мечта всех мальчишек была, а уж сельских - и подавно.

- Был ли какой-то случай, подсказавший вам путь? Ведь будущее порой отбрасывает тень на настоящее...

- Вы знаете - был. Встреча. Как-то в Орске, перед армией. Орск - большой город, промышленный, 1957 год это был. Вечером, после занятий, перехожу через площадь, где Дворец культуры «Нефтяник», и - так и застыл: прямо мне навстречу Георгий Максимилианович Маленков! А он был членом Политбюро, столько лет в правительстве, портреты его в газетах, к майским или ноябрьским праздникам - на зданиях и на демонстрациях! В кинохронике - рядом со Сталиным, Буденным, Ворошиловым.

А тут вдруг - лицом к лицу! Один, c ним рядом всего два человека... руководители города Орска. Во Дворце культуры проходила конференция или собрание энергетиков, в которой принимал участие Георгий Маленков. Мы взглядами встретились - и пошли себе, каждый по своим делам. Но ничего такого я тогда не подумал. Жизнь шла своим чередом.

«НИКОГДА ОСОБО РОБКИМ НЕ БЫЛ, НЕ МОНАШЕСТВОВАЛ»

- Личная жизнь?

- Прямо скажу - никогда я особо робким не был, не монашествовал... Влюблялся часто, еще в школе... Меня потом спрашивали - а как жена, к бывшим не ревнует? А что ревновать? Что было - то было.

- С Валентиной Федоровной когда познакомились?

С супругой Валентиной Федоровной Виктор Степанович прожил почти полвека. «На Валю сразу внимание обратил — она всем распоряжалась, да и девушка была видная, и, чувствовалось, с характером»

- На ноябрьские праздники в 1960 году, у товарища моего Шипилова Ивана. Мы с ним вместе и в училище учились, и на заводе в одной смене работали. Сложились, девушек пригласили. На Валю я сразу внимание обратил - она всем распоряжалась, все готовила, да и девушка была видная, и, чувствовалось, с характером. Так получилось, за столом рядом сели... Поговорили, посмеялись, песни попели - пела она замечательно, душу трогало... До дома проводил... ну и - все.

Валентина Федоровна была из доброй семьи, рабочей, казачьей. Мама ее Анна Алексеевна Шепелева одна четверых детей поднимала, отец еще в войну умер. Сама Валя работала мастером по пошиву легкого женского платья. Она к труду приучена с детства. Сделал ей предложение. В Новый год и свадьбу сыграли. Мама нас старинной иконой благословила, как положено. Потом той же иконой Валя нашего сына Виталия со Светой благословляла.

- Вы жениться женились, а учиться дальше думали?

- Вечерами готовился на заочный, в политехнический институт, в ВЗПИ. И тут - случай. Прихожу на смену, а меня в операторской незнакомый молодой парень (оказался комсоргом цеха) спрашивает: «Слушай, парень, ты Черномырдина знаешь такого?». - «Да вроде... А что?». - «Да поручение имею от начальства».

А дело было вот в чем. Неделю не могли решить, кого в институт, очный, политехнический от завода направить в Куйбышев учиться. Две путевки всего было, начальники своих детей каждый «двигали», оттого переругались все... И чтобы дальше им не ссориться, старший инженер цеха, человек мудрый и справедливый, Зоя Ивановна Шатохина, говорит: «Что мы все какой уже день спорим, кого направить? Давайте Черномырдина пошлем! У нас в цехе работает, из армии к нам вернулся, кого же еще тогда направлять!?».

Закончил институт - вернулся в Орск, на свой завод. Назначили сразу начальником установки. И снова пошла работа. Человеку временами только кажется, что он жизнь выбирает. Чаще - жизнь его выбирает, испытывает в деле. Почему так? Нам неведомо. Бог знает. А для себя я знаю точно одно: везде трудиться надо самоотверженно, на совесть.

«НЕ ГОВОРИЛ «ЗНАЮ», ЕСЛИ НЕ ЗНАЛ: САМ ПОТОМ В ДУРАКАХ И ОСТАНЕШЬСЯ»

В КПСС Черномырдин вступал в начале 60-х. Вступал искренне и твердо веря, что наша страна - лучшая в мире, самая справедливая и станет еще лучше и краше.

- После института работал начальником нефтеперерабатывающей установки на своем же заводе. Как-то вызывает меня главный инженер Шевцов Дмитрий Алексеевич и говорит: «Виктор, ты у нас сколько работаешь, в армию от нас ушел, вернулся, в институте по специальности учился... Все от самых низов знаешь, производство знаешь...».

И предлагает: «Начальником цеха пойдешь!? Новый цех создается, нам там знающий человек нужен, молодой, энергичный».

У меня все аж запело! Завод свой я любил, действительно знал свою работу. Начальник цеха! Это - шутка сказать! Начальниками цехов у нас такие зубры были! А мне всего 29 лет! Выходит - доверяют! И зарплата - 250 рублей (это после недавних 45 рублей стипендии), думаю, хоть продышимся!

И тут - чуть ли не на другой день - в горком вызывают. «Виктор, есть мнение взять тебя инструктором в горком партии. В промышленно-транспортный отдел».

Что такое - инструктор? Говорю: «Не мое это дело». - «Как это - не твое?!». - «На заводе хочу работать. Я же недавно только закончил институт, и вообще...». А он мне: «Ну, не хочешь - не надо. Силком тебя тянуть не будем. Только все сам на бюро горкома и скажешь».

На том и расстались. А буквально через неделю подходит ко мне дежурный смены, сообщает тихо: «Степаныч, тебя в первый отдел вызывают». - «Зачем?». - «Не говорят».

Первый отдел - дело строгое. Иду. Здороваюсь. Сидит молодой человек, не заводской, в гражданке, представляется: майор такой-то. Начал, как водится, издалека: как жизнь? как семья? как работа? Не пойму, к чему клонит, спрашиваю прямо. А он и говорит: «Предлагаем перейти к нам на работу». - «Куда? В первый отдел?». - «Нет. В органы госбезопасности». - «Да какое я отношение к органам-то имею? Я заводской, специалист - технолог по переработке нефти и газа, у меня все нормально, чего я к вам пойду?». - «А нам и нужны те, у которых все нормально. Мы не всяких берем». - «И кем я буду?». - «Оперативником». - «Да не умею я этого». - «Научим».

Паузу подержал эдак многозначительно: «Не понимаю я вашего настроения, Виктор Степанович... Мы вам стране служить предлагаем, а вы, я вижу, не очень обрадованы...». Тут я вскипел: «А на заводе я кому служу? Чужому дяде? Нашей стране! Только тут я специалист, и пользы от меня больше!». Он нажимает: «Вот что, Виктор. От наших предложений не отказываются. Ты же коммунист». - «Коммунист. Куда партия пошлет - там и стану работать. Только вот хочу вас спросить: «Вам сколько лет?». - «35». - «И что закончили?». - «Училище КГБ». - «Вот видите: училище, в 35 уже майор. А меня еще обучить надо, и неизвестно, какой оперативник из меня получится, а мне 29, так я до майора, может статься, и до пенсии не дослужусь. А я - производственник, мне нравится работа на заводе». - «Конечно, тебя понять можно...». - «Если понимаете - давайте по-хорошему разойдемся. И вы своему начальству объясните, что я не отказываюсь: просто хочу работать там, где умею. Пользы больше».

Началось бюро. Коридор забит, на бюро по 10 человек приглашают - по утверждению кадров. Подошла наша очередь. Заходим. Присаживаемся на стулья у стены. Вдали - большой стол, члены бюро горкома. Личные дела листают, переговариваются вполголоса. А мы все - кого утверждать должны: на директора завода, на главного инженера... Я сижу, простодушно жду, когда спросят, чтобы сказать: на заводе хочу остаться. А вместо этого вдруг слышу от первого секретаря: «Все, товарищи, всем спасибо, никаких вопросов, все утверждены. До свидания. Успехов в работе».

Встаем. Я на Александра Даниловича смотрю, а он - улыбается, руками разводит - дескать, теперь уже все, решение принято, никаких попятных. Вот так я стал работником горкома партии.

В кабинете сидеть не любил. Ездил на заводы, знал всех директоров. Молодой был, во все стремился вникнуть, все сам узнать. Никогда не говорил «знаю», если не знал: скажешь вот так, кивнешь, да сам в дураках потом и останешься! Не знаешь - узнавай! Стремись! Только так!

- Тогда вы и решили получить второе образование?

- Да. Сам почувствовал: образования не хватает. Поступил на заочный, в политехнический институт, сразу на третий курс, на экономический факультет.

«ВЗЯЛ ВЕНИК, ВЕДРО, ТРЯПКУ... И ПОШЕЛ ВСЕ ДО УМА ДОВОДИТЬ»

- Виктор Степанович, как произошло, что вы вернулись на производство да еще и стали директором крупнейшего в Европе завода?

- В 1966-м под Оренбургом было обнаружено газовое месторождение. Громадное. Небывалое. Но газ - его еще взять нужно, добыть. Сделать товаром. А там - содержание сероводорода такое, что очистка специальная была нужна, то есть необходимо было строить газоперерабатывающий завод. У нас такого опыта не было. У французов был и в Канаде.

Это идея председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина - такой завод выстроить. Вопрос энергетической безопасности СССР. Вопрос будущего страны. Это сейчас всем понятно - есть «Газпром», тогда все было по-другому, в экономике особенно.

Строительство уже затевалось, и вот мне звонок из Оренбургского обкома КПСС: «Приезжайте на совещание. Виктор Степанович, с учетом вашего опыта и образования решено предложить вам на выбор три должности: директора Оренбургского газоперерабатывающего завода, заместителя директора по общим вопросам - а общих вопросов, я вам обещаю, будет столько, что спать не придется! Или - начальником производства. Ваше слово».

А я и не раздумывал: «Начальником производства. Я же сам производственник, с завода начинал, ближе мне это».

Так я был назначен начальником производства. Приехал домой, в Орск, сказал Вале, родителям. Жилья вначале в Оренбурге никакого не было.

«Не было никакого застоя в газовой области! Мы создали колоссальную систему — подобной в мире не существовало! И до сих пор нет!»

- И где жили?

- Жить пришлось на первых порах мне в гостинице при заводе, Вале с детьми - в Орске. А первое рабочее место - вагончик. Захожу - мусор, стекла мутные, полы не метены, стол не пойми чем завален. Я что, замечания какие-то стану делать или указания раздавать? Взял веник, ведро воды, тряпку... И пошел все до ума доводить. Навел порядок - и за работу.

- Отношения с людьми трудно формировались? Ведь для того времени в 35 лет директор - это непостижимо! Были, наверное, и старше, и опытнее, что-то каждый себе думал...

- Один случай вспоминаю. Ехал с объекта. А семья, Валя с детьми Виталием и Андреем, еще в Орске жила. Выезжаю к развилке: одна дорога на Орск, другая - на Оренбург. Впереди выходной. А дома я месяц не был. Звоню из машины главному инженеру: «Слушай, ты на заводе?». - «На заводе», - отвечает. «Хочу в Орск к семье заехать, ты уж присмотри там». - «Не сомневайся, Виктор Степанович, присмотрю, все по графику, езжай спокойно. Я с завода никуда».

Что-то мне в его голосе не показалось. Говорю водителю: «На завод».

Приехали, и точно - на заводе все нормально, работают, а главного инженера нет. Как потом выяснилось, на реку уехал, рыбалку организовали на Урале, на территории заводского водозабора. Ну скажи честно: так и так, врать зачем? Завод - это не просто железки и механизмы. Это еще и люди. Тысячи. Если авария какая?

Короче, утром он приезжает, я в кабинете, а на него приказ: на работу не допускать! Он регалиями размахивать: «Меня, дескать, ЦК назначал, не имеешь права!». А я отстранил - и точка. Урок. И для меня, и для него. И даром не прошел. Уже когда я председателем правительства был, обращался он ко мне: «Помоги с работой». Помог.

- Работали много?

- Семью неделями не видел. Природный газ из месторождений приходил с примесью серы, нужно было очистить, серу получить, чистый газ - в трубу и - потребителям. А что такое газ, сера, сероводород? Это агрессивные среды, если не дай Бог какая авария... Один раз дыхнул, и все. Противогазы всегда при нас были - но это так, на первые пять минут, успеть выскочить из зоны загазованности. На первой же планерке я сказал: «Прошу уяснить всем. Любая наша ошибка - это смерть. Поэтому ошибок быть не должно. Не должно и - точка».

- С Косыгиным вы как встретились?

- В первый раз в 1975 году, в Оренбурге. Алексей Николаевич серьезный был человек, государственный. 16 лет работал председателем Совета Министров СССР. Я его до этого только по телевизору видел. Встретили, пошли по заводу, разговариваем. А Косыгин, он в курсе многого был. Посмотрел все, вижу - доволен. Говорит: «А наш завод лучше, чем в Канаде. Да и того, что во Франции». И мне: «Вы там были?..». Отвечаю честно: «Нет. Не был».

Меня ж никуда не отпускали: график строительства жесткий был. Вот такой был, невыездной. Косыгин мне: «Но вы хоть где-то были?». А что мне сказать? «Нет, - говорю. - Не был».

А министр мой, Сабит Атаевич Оруджев, рядом стоял. Косыгин ему укоризненно: «Как так? Человек крупнейший в мире завод строит, руководит им, а что у соседей - даже не видел!».

Министр (с таким характерным азербайджанским акцентом) мгновенно отреагировал: «Аффармляется», Алексей Николаевич».

Вот так первый раз благодаря Косыгину я побывал за рубежом. В Америке все заводы подобные объехал. И точно - лучше нашего нет.

- И что вас больше всего в нем привлекало?

- Когда познакомился с ним в первый раз, то поразился тому, насколько глубоко он вникал в проблему. Очень конкретный человек, немногословный. По всей видимости, Косыгин понимал, что трудно, конечно, совместить существовавший советский социалистический строй и рыночные, конкурентные отношения, которые подразумеваются и выстраиваются на частной собственности. Одно другое отрицало. Но Алексей Николаевич видел: страна на голом энтузиазме людей долго не продержится, необходимо основательное реформирование экономики. И он пошел на это. За что и пострадал.

А вскоре закончилась моя работа на заводе и оренбургский период жизни в целом.

«С КИПУЧЕЙ РАБОТЫ МЕНЯ ПОСАДИЛИ НА БУМАЖКИ. ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО КОНЯ ПРИЗОВОГО НА ПОЛНОМ СКАКУ ОСТАНОВИТЬ - И В СТОЙЛО!»

- Как это произошло?

Виктор Степанович погрустнел, стал рассказывать.

- В 1978 году мы готовились сдавать третью очередь. Работа в самом разгаре, и тут вызывают меня в Москву, в ЦК КПСС.

Принимает заведующий отделом тяжелой промышленности ЦК КПСС Иван Павлович Ястребов. Строгий человек, немногословный, решительный. Его называли «совесть ЦК». Никогда ни перед кем не гнулся, свое мнение имел, специалист был первоклассный. Металлург. С ним я был знаком - он бывал у нас на заводе, и, без предисловий: «Виктор Степанович, вы работали в аппарате горкома, теперь и производственный опыт имеете. Поэтому предлагаем вам поработать в ЦК партии. В секторе нефтегазовой промышленности. В моем отделе». - «Да как же так, мне же завод достраивать еще, третью очередь запускать...». - «Без вас пустят». - «А завод!? Иван Павлович, если можно, оставьте на заводе. Я же там знаю все, я там нужнее!». - «Виктор Степанович, в ЦК лучше знают, где вы нужнее!».

- Наверное, вспоминается теперь так, потому что завод - ваша молодость?..

- Да, я мог сутками не уезжать - ни усталости, ничего! Радость только. А в воскресенье? Нет никого, кроме дежурных смен, можно спокойно походить по заводу, все посмотреть - никто тебя не отвлекает, не дергает... Все гудит, все сияет, все работает - это ж такое настроение, такая радость - да просто душа пела!

Итак, Виктор Степанович в Москве. Началась новая жизнь.

- Меня утвердили инструктором ЦК. Проработал я в этой должности более трех лет. Это был, может быть, самый трудный период в моей жизни - работа в ЦК КПСС.

Кто такой инструктор? И не партийный, и не хозяйственный работник. Рабочая лошадь. Человек, который только готовит материал. Он должен знать свое направление - порой узкое. Я вел «свое» же Министерство газовой промышленности, да и то не все министерство, а часть главков. Но это настолько было не мое... После кипучей работы завода, где разворачивалось мощное строительство... Достаточно сказать, что на комплексе в предпусковые периоды до 11 тысяч одних монтажников работало! Это гигантская стройка - и вдруг меня берут, срывают... И сажают в кабинет на двоих. С такой большой кипучей работы меня посадили на бумажки... Это все равно что коня призового на полном скаку остановить - и в стойло! Поседел за эти годы. И все не мог никак смириться. Это было страшно тяжело.

- А как состоялось назначение в Западную Сибирь?

- Все просто. Вызывает меня министр Василий Александрович Динков. Прихожу, а он сразу с порога: «Присядь. А то как скажу - упадешь!». Медлить не стал: «Есть предложение на тебя. Остаешься в ранге замминистра и при этом возглавишь «Тюменьгазпром». Весь комплекс, вся Западная Сибирь!».

А я сижу молчу. «Что ты такой неживой? Только не говори: «Не согласен»! Не поверю! Дело - как раз по тебе! Ну?». - «Хорошо. Но при условии...».

Василий Александрович прищурился: «Не темни! Такое назначение, самостоятельный участок, а ты условия будешь ставить». - «Разрешите поехать, на месте со всем познакомиться. Посмотрю все, пойму, вернусь - доложу». - «Ладно. Но не затягивай».

Я вылетел в тот же день. И в полторы недели облетел все полностью - все трассы, Уренгой, Надым, Ноябрьск, Сургут...

«ГДЕ ОНИ БЫЛИ, ЭТИ УМНИКИ, КОГДА МЫ СЕВЕР ОСВАИВАЛИ?»

- По вам была работа?

- Песня, а не работа! Величайшее было удовлетворение, радость! Я словно на волю вырвался! Тюмень, областной центр - база была. Оттуда на баржах доставляли оборудование, краны, экскаваторы, трубы, по зимнику - вездеходами - в Надым, Уренгой (он тогда только строился). А расстояния какие!? От Тюмени до Уренгоя - чуть меньше, чем от Тюмени до Москвы! И весь «Тюменьгазпром», вся Западная Сибирь - как одна громадная стройка!

В одной Тюменской области было шесть главков строительных и три - эксплуатационных: нефтяной, газовый, геологический. Все завязано на одно: газ и нефть - стране! Условия суровейшие. Север особую ответственность на людей налагал, не терпел слабых, а потому те, кто приехал, поработал, остался, - им было самое большое доверие! Только на доверии - к каждому инструктора не приставишь, расстояния-то огромные!

«Ты лишь тогда руководитель, когда умеешь принимать решения. И отвечать за них. Действовать нужно! Вперед идти!»

Кстати, через 20 лет, в 2002 году, я совершил большую поездку по тем местам. Я в это время уже был на Украине, работал послом. Пригласил Кучму Леонида Даниловича, тогдашнего Президента Украины, познакомиться с этим суровым краем, посмотреть, как живут и работают там его соотечественники, а в Западной Сибири очень много, еще со времен Советского Союза, и газовиков, и нефтяников - украинцев.

Поездка выдалась насыщенной, интересной. Помню, Леонид Данилович очень удивился, когда узнал, что территория Тюменской области почти в два с половиной раза больше территории Украины.

- А как люди работали, простые рабочие? Понятно, и зарплаты не низкие были, но и условия тяжелые...

- Сначала ни дорог, ничего, только по воде все можно завозить. А что такое по воде? Это значит, что нужно было на год завезти до следующей навигации. Зимой - по воздуху. Но сначала не было же ни аэродромов, ничего. Плюс все эти месторождения находятся в самых сложных климатических регионах. От Уренгоя и дальше - вечная мерзлота.

- А города при вас обустраивали?

- Ну конечно. Я в Уренгой прилетел, когда там стояли первые деревянные, такие вот «бамовские» дома.

Но не было никаких скандалов, я не помню каких-то истерик: что за жилье? Где жилье? Так все жили, и этому были рады. Потом уже, конечно... Строила вся страна. Уренгой, Ноябрьск, Нижневартовск, Сургут, Надым - это самые крупные центры. Сегодня - современные города. В Сургуте, там уже, по-моему, за полторы сотни тысяч населения. В Уренгое - больше 100 тысяч. Ну красавцы города!

Средний возраст работников был 26-27 лет. Выпускники институтов, техникумов... Условия, повторю, тяжелейшие. Но и платили достойно.

- Отдыхать удавалось?

- Какой там... Как я люблю охоту! И тогда любил, и всегда. Так за время работы в «Тюменьгазпроме» ни разу, ни единого разу не выбрался! Хотя, кажется, все под рукой. И охота там сказочная - на волка, на лося, на гуся - ни разу не смог себе позволить! Потом уже ездил.

- Государственный секретарь США Мадлен Олбрайт как-то сформулировала: «Сибирь и ее ресурсы - общечеловеческое достояние, и все должны ими пользоваться».

- Сильно умные некоторые... Где они были, эти умники, когда мы Север осваивали!?

Помню, как-то произошла авария на трассе. В этом месте газопровод шел через болото. Ударил мороз. Сковало землю. А газопровод - в болоте, которое не сразу промерзает. Началось движение: уровень воды понизился, опустился и газопровод, но на выходе из воды намертво зажатый в намертво скованной земле. И, естественно, металл не выдержал, произошел разрыв, и выбросило трубу при взрыве больше чем на 40 метров! Рвануло так, что было болото - и нет болота! Выплеснуло все - такая силища!

Сделали лежневку, трубы приготовили. Сварщик потолочный шов варит, лежит на спине в сочащейся воде, и морозяка невозможный! У нас у всех унты - иначе ноги не терпят. А он варит потолочный шов, лежа в ледяной воде, и не может прерваться.

Вот какие люди работали на этих объектах! Вот кто сотворил эту систему! Вот кому низкий поклон!

- Но наступило время, и эта ваша работа закончилась. Как это произошло?

- В начале 1985 года меня выдвинули депутатом Верховного Совета РСФСР. Помню, в Уренгое проводил заключительную встречу с избирателями. Вечер, да что вечер - ночь уже, устали, как черти, за день, первый раз присели, ужинаем. Тут звонок. Министр Динков. «Виктор Степанович, завтра в 10.00 прошу быть у меня». - «Василий Александрович, так я в Уренгое нахожусь, и погода-то не летная». - «Знать ничего не знаю. Завтра в 10.00».

И трубку бросил. Я встревожился - может, случилось что, а я не знаю?

Прозвонился по объектам - нет, все нормально, штатно. И тут новый звонок, из тюменского обкома. Первый секретарь, Богомяков, велел передать, что звонил Долгих и завтра в 11.00 мне нужно быть в Москве, в ЦК, у него.

Приходим. Владимир Иванович Долгих спрашивает: «Ну что, Виктор Степанович? К министерскому портфелю готов?». - «Владимир Иванович, да для меня работа в Западной Сибири - лучше не надо! Там такой край, такие люди...».

Улыбается. Звонит Михаилу Сергеевичу Горбачеву - он тогда, по сути, исполнял обязанности Генерального.

Заходим. Первое впечатление от личного знакомства с Горбачевым - обаятельный, улыбчивый. Посмотрел на меня: «Такой молодой - и уже в министры!».

«НИКОГДА ВПОЛСИЛЫ НЕ УМЕЛ И НЕ УМЕЮ ДО СИХ ПОР. ДЕЛАЕШЬ - ДЕЛАЙ, А НЕ УМЕЕШЬ, НЕ ТЯНЕШЬ, НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ - ОТОЙДИ»

- С Горбачевым в новом качестве встречались?

- Министром газовой промышленности СССР я был назначен в феврале 1985 года. А в марте новым Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран Михаил Сергеевич Горбачев.

Бывало, на заседании пленума записываю, пометки для себя пытаюсь о важном делать, получаю материалы... Потом собираю коллегию министерства - мне же как министру задачи нужно конкретные ставить «в свете решений»... Начинаю перечитывать - ничего. Пустота. Кроме общих фраз и призывов, ничегошеньки! Зато каждый пленум называли не иначе как «историческим».

- Когда вы стали министром, как развивалась газовая отрасль?

- Я вам больше скажу: мы вышли на такие темпы роста, каких ни у кого никогда не было! И вообще, по отрасли хочу сказать... Повторюсь: в конце 80-х мода пришла писать: застой, дескать, был повсеместный, ничего нигде, все плохо... Ответственно заявляю: не было никакого застоя в газовой отрасли, наоборот! Мы создали колоссальную систему - подобной в мире не было! И до сих пор нет!

- Не все знают - вы и в Афганистан не раз вылетали во время афганской войны...

- Мне приходилось там бывать в служебных командировках. В Афганистане есть несколько газовых месторождений. Советский Союз оказывал этому государству, как известно, и военную, и экономическую помощь. Правительству Афганистана рассчитываться за нее было практически нечем - разве что газом. Поэтому приняли решение построить газопровод от месторождения в Афганистане до Узбекистана и оттуда прокачивать газ в центральные районы Советского Союза.

Помню, было не по себе, когда подлетали к аэродрому. С близлежащих гор «духи» могли обстрелять самолет в любой момент. Самое опасное - взлет и посадка. Бойцы из охраны аэродрома, когда подходил или уходил борт, открывали заградительный огонь по горам. При взлете-посадке мне, неспециалисту, трудно было разобраться: то ли наши по «духам» работают, то ли душманы открыли огонь по самолету. Ощущение не из приятных. Взлетали кругами - аэродром в низине, горы вокруг, кругами и набирали высоту, пока наберешь, опасность оставалась.

Условия проживания наших специалистов были там не из легких. Селились все компактно. У каждого при себе автомат, гранаты - на всякий случай. Да и бойцы - и наши, и афганские - охраняли газопровод. Однако как его ни берегли - надежную охрану обеспечить невозможно: протяженность - сотни километров, проходил и через пустыню, и через горы... Взрывали, то в одном месте, то в другом...

В одной из бесед мы решили затронуть одну деликатную тему. Тема такова. Когда серьезно заболел Борис Николаевич Ельцин и потребовалось хирургическое вмешательство, это освещалось всеми СМИ. А вот то, что такую же операцию на сердце сделали Черномырдину, только восемью годами раньше, причем советские врачи в советской клинике, никто не знал.

- В один из выходных в августе 88-го сын Виталий прилетел в отпуск из Уренгоя. Жили мы тогда на госдаче в Петрово-Дальнем. Вставать я привык рано. Проснулся, все спят еще, сел на велосипед, поехал к реке окунуться. Тишина, туман по реке, красота, дух захватывает... Искупался, проплыл чуток, а потом - дай, думаю, на ту сторону... Поплыл.

И где-то на середине сжало грудь, скрутило так, что не продохнуть, в глазах потемнело... Ну, я кое-как, по течению, одной рукой погреб и - к берегу. Посидел. В груди по-прежнему спазм, но ничего, перетерпел, отпустило. Сел на велосипед, обратно к дому... А сам подумал: «Мало ли - бывает»... Виталий проснулся, а я ему: «Пойдем искупаемся! Вода замечательная!». Не сказал ему ничего, а у самого внутри упрямство какое-то засело. То ли проверить для себя решил, то ли что... Приехали на велосипедах к реке, на то же место, я и говорю: «Давай на ту сторону!». Поплыли. И - снова... Боль, сжало грудь, вдохнуть не могу...

Виталий на меня глянул, говорит испуганно: «Пап, ты белый весь... Тебе плохо?». А мне и правда плохо. Так, что ответить ничего не могу. А внутри - злость и грусть какая-то... Никогда же ничего особенно не болело, всю жизнь как двужильный пахал, а тут...

Ну, мысли пронеслись и прошли. И боль вроде отпустила. Сели на велосипеды, обратно... А Виталий, замечаю, нет-нет да и поглядывает на меня. Беспокоится.

Утром в понедельник поехал на работу - а не люблю непонятного! Дай, думаю, заеду на Мичуринский, там больница, к которой я был прикреплен. Захожу к лечащему врачу, Цукановой Клавдии Яковлевне, - толковая такая, - рассказываю. Она послушала сердце, сделала кардиограмму, нахмурилась, звонит Дмитрию Нечаеву, он кардиолог был по специальности: «Дмитрий Дмитриевич, зайдите, пожалуйста, тут у меня пациент, нужна ваша консультация». Приходит, Клавдия Яковлевна что-то ему сказала на латыни, он кивнул, присел и мне: «Рассказывайте, что случилось?».

Пересказываю снова. Он посерьезнел, кивает сам себе, с Цукановой переглянулся, подытожил: «Все понятно. Хрестоматийный случай. Вам нужно немедленно ложиться к нам в отделение кардиологии». - «Как ложиться! У меня работа, министерство! Вы же понимаете, что сейчас... Вы мне какие-нибудь пилюли выпишите - и ладно». - «Вы что, хотите умереть!?». - «Все так серьезно?». - «Более чем!».

Признаюсь, я растерялся: «Да я никогда даже к врачам не ходил! Понятно, зубы лечил, или простуда, да и то...». - «Вы работали на износ. Многие годы. Нервотрепка, перелеты, смены часовых поясов, - не так!? У вас был приступ острой сердечной недостаточности! Износили вы сердце, Виктор Степанович! Вы можете умереть через минуту! Через день! В течение месяца! Никаких гарантий я вам дать не могу! И никто из серьезных врачей - не даст!».

Позвонил в министерство, сказал, что дней на пять лег на обследование. Провели коронарографию, записали все на кассету, ее в видеомагнитофон - на мониторе мне самому и показали. Ну - мне сразу все понятно стало: я же с трубами в «Газпроме» работаю, система иногда забивалась, что-то могло попасть в газопровод, и он сбрасывает производительность, и резко повышается давление, и сразу же приходилось останавливать работу и принимать кардинальные меры.

И тут все сразу ясно: сужение основной артерии. Сердце снабжается плохо, любой спазм и - будьте любезны.

На консультацию приехал Ренат Сулейманович Акчурин, теперь он всем известен, тогда - мало кому. Один из первых в СССР начал делать операции по аортокоронарному шунтированию. Вместе с другими прошел в Штатах стажировку у доктора Дебейки, который эти операции и разработал. «Нужно делать операцию на сердце». - «А если не делать?». - «Пенсия немедленная, не перенапрягаться, режим... Но гарантий - никаких. В любой момент может «выстрелить».

Но и стопроцентной гарантии, что операция будет успешна, тоже нет. Ребята честно сказали: стопроцентную гарантию дает только Господь Бог, а они не боги.

Вот так. Попала собака в колесо - пищи, а беги!

Задумался я. Но думал недолго. Попробовал представить себя пенсионером с удочкой... Не могу, и все! Да без работы я через месяц точно в ящик сыграю - это без вариантов! Не могу, не мое! И еще...

Поговорил с этими ребятами и - как-то поверил им! Поверил как профессионалам, как специалистам, как людям! Прислушивался, как они говорят, что говорят; нет, не лукавят, не успокаивают, не убаюкивают - все честно. Весь опыт мой прежний говорил за то, что таким людям доверять можно. Поверил я им. Смогут.

Лежал ночью - жизнь свою вспоминал... И то, что сделал, и то, что не сумел, не успел, не смог... Лег на операцию. Потом - период реабилитации, когда выхаживать нужно было и не все еще было понятно... Все это трудно сейчас вспоминать...

- Долго вас выхаживали?

- Тогда я молодой был, 50 лет, месяца через два уж снова был на работе. Впрягся в привычную колею и - вперед. Никаких раскачек. Никаких «вполсилы». Никогда вполсилы не умел и не умею до сих пор. Делаешь - делай, а не умеешь, не тянешь, не получается - отойди.

«СЕЙЧАС ВСЕ ЗНАЮТ, ЧТО МЫ ОКАЗАЛИСЬ ПРАВЫ. ХОТЯ МЕНЯ ЗАПУГИВАЛИ, НЕ ДАВАЛИ ДЕЙСТВОВАТЬ»

- Виктор Степанович, как же вы ушли из министров?

- «Ветры перестройки» бушевали уже вовсю. Ведь что получалось? Я - министр, власть у меня огромная, а сам - как кукла на ниточке: ни начальника департамента сменить не могу, ни начальника главка, - все только с разрешения или согласования в Совмине СССР. И не за себя обидно, за дело, за людей обидно!

Я что, не видел, куда все идет? Что отрасль объявлена «экстенсивной»? Заработанная валюта вся забирается, а и добывающую, и транспортную систему постоянно поддерживать надо, реконструировать, средства нужны, и средства громадные... Среди министерств мы были одни из самых крупных по капиталовложениям. В стране больше нас никто не осваивал средств - ни оборонка, ни тем более «гражданка». Мы были самыми могучими по части капиталовложений. И стали понимать, что ситуация в стране складывается тупиковая.

- Вспоминается поговорка тех времен: «Сам придумаешь, сам же будешь делать, тебя же и накажут за то, что плохо сделал!».

- Целые поколения выросли: одни - запуганные, без указки ни шагу, другие - осторожные. Всякие. Сейчас молодежь другая, нет у нее того груза за спиной, глядишь, все быстрее пойдет. А тогда... Лучше сидеть тихо, авось пронесет. А по мне - ты лишь тогда руководитель, когда умеешь принимать решения. И отвечать за них. Лучше ошибиться и исправить, чем ничего не делать. Сидеть, ждать, когда само собой образуется? Действовать нужно!

Мы стали структурой не министерской. Меня на Президиум Совмина приглашали теперь редко. Я уже работал как руководитель крупного предприятия. Реже стал ходить в Госплан, в Совмин. Всю структуру мы стали менять: упростили, переделали. Стали искать, на чем могли бы сэкономить. Мы уже жили, отталкиваясь от своей хозяйственной деятельности. Аппарат концерна уже зависел от результатов работы всей отрасли. У меня уже развязаны руки, не надо было спрашивать, какие отделы и главки сокращать или переформировывать. Все делал сам.

Сейчас все знают, что мы оказались правы. Хотя меня запугивали, не давали действовать. Мы жили самостоятельно. Это нас спасло. Спасло отрасль прежде всего. От этого решения выиграли все, и больше всего выиграла страна. Газовая отрасль сохранилась как монолит, как система.

- Виктор Степанович, помните 70-летний юбилей Горбачева?

- Это когда было?

- В 2001-м. Вам говорили: надо бы поехать, поздравить...

- Ну да, было. Да чего я поеду? Он генсек был, я министр, на брудершафт мы не пили. Потом уже подумал: «Надо поздравить, нехорошо». И помощника отправил. Что еще добавить? Если бы Михаил Сергеевич Горбачев и его соратники занимались государством как следует, Советский Союз бы не развалился. Ни за что.

- А с Борисом Николаевичем Ельциным вы тогда познакомились? Или еще раньше, в ЦК?

- С Ельциным познакомился в 1983 году. Борис Николаевич был тогда первым секретарем Свердловского обкома КПСС. А я - замминистра газовой промышленности СССР и одновременно руководил «Тюменьгазпромом», мои предприятия были не только в Тюмени, но и в Свердловской, Томской областях, в Якутии.

- И как отношения? Сложились?

- Да, деловые, товарищеские. Ельцин свою область хорошо знал. Каждый квартал мы совместные заседания штабов проводили, он помогал существенно.

У него система: раз в квартал по графику заслушивать работу предприятий Свердловской области. На этой основе мы часто встречались. Это были великие стройки. Ельцин сам строитель, ему был понятен дух широкого строительства, это ему по плечу. Все внимание было приковано к этим стройкам.

- Ельцин действительно был располагающим к себе человеком?

- Он умел нравиться людям. Умел - что бы о нем сейчас ни говорили - работать, не щадя ни других, ни себя. И брать на себя ответственность.

Люди ему доверяли. Даже больше - свято верили в него.

- А вообще как вы относитесь к «упразднению страны»?

- Конечно, жалею. Скажу больше: распад СССР - это трагедия для народа, для всех нас. Такая страна, такая экономика! Если бы без ломок таких, да по живому провести реорганизацию - это где бы мы сейчас были! Можно было все по-другому, и людям не проходить через все эти страдания... Нужна была воля политическая - ее не оказалось.

- А что бы вы изменили в прошлом, если бы могли?

- Оглядываясь назад, очень сожалею, что не сохранили Советский Союз, великую страну. Или так скажем - не сохранили наше мощное государство. Вот его можно и нужно было сохранить, направив на это все усилия. Можно было пойти на конфедерацию ради этого, на другие реформы государственности. Уверен: возможность была. Считаю, такое мощное государство неоправданно распалось. Многие приходят к этому пониманию, в том числе и среди наших соседей - бывших союзных республик, ныне ставших самостоятельными государствами. Это теперь уже История. Можно сожалеть о несделанном, но возвращаться назад? Вперед нужно идти.