Народный артист Украины Михаил ГОЛУБОВИЧ: «Когда перед освобождением Параджанова спросили, куда брать билет, он попросил: «В Иран, в один конец...»

Недавно в редакцию пришел наш читатель, сидевший с Сергеем Иосифовичем в этой зоне, в одном 12-м отряде. Мужчина, пожелавший остаться неизвестным, выложил на стол ценные реликвии: новогоднюю открытку с фирменным параджановским коллажем, томик «Средневековой армянской поэзии» с автографом режиссера в виде колючей проволоки, его нож с наборной ручкой, изготовленный каким-то тюремным умельцем... Вздохнул: «Хотел все это передать в музей Параджанова, но, оказывается, такого в Киеве нет». К стыду нашему, нет. Да разве только в этом Украина задолжала создателю культового фильма «Тени забытых предков»! Режиссеру с мировым именем не простили слишком независимого нрава, эпатажного образа жизни и нелицеприятных высказываний о власти. В России его бы, скорее всего, упекли в психушку, накололи всякой гадостью... Наши искусствоведы в штатском действовали топорнее. Параджанов был арестован 17 декабря 1973 года. Состоялся закрытый — как это практиковали с политическими! — судебный процесс. Ему инкриминировали две статьи Уголовного кодекса: 122-ю, часть 1,2 — мужеложство с применением насилия и 211-ю — распространение порнографии. Сергей Иосифович не верил, что его можно всерьез обвинять в изнасиловании человека, который был выше на голову. Он не считал уликами несколько игральных карт с обнаженными девицами и авторучку в виде женского торса, приобщенные к делу. Приговор в пять лет строгого режима потряс Параджанова. Режиссер был буквально раздавлен, сломлен, унижен несправедливостью Фемиды и, как он писал, «грязной, не оставляющей надежды выжить статьей»... Напомним, что «Бульвар Гордона» на протяжении 10 лет ведет борьбу за отмену этого приговора, ставшего черным, позорным пятном в истории отечественной юриспруденции. В благодарность за эти усилия наш читатель и подарил нам пожелтевшую от времени телеграмму. Ту самую, которую Параджанов отбил, переступив тюремные ворота в канун Нового, 1978 года: «Ворошиловград драмтеатр Голубовичу Михаилу Классу Аркадию Покинув Ворошиловград связи гуманным актом Спасибо вам Сергей». Мы позвонили одному из адресатов — ныне художественному руководителю Луганского украинского драмтеатра Михаилу Голубовичу (читатели помнят его по фильмам «Дума про Ковпака», «Кортик», «Как закалялась сталь», «Бирюк», «Мерседес» уходит от погони» и многим другим)...

«ВОКРУГ ВШИ, СИФИЛИС, ГАРЕМЫ ГОМОСЕКСУАЛИСТОВ»...

— Михаил Васильевич, судя по воспоминаниям очевидцев, выйдя на свободу, Параджанов еще долго не мог прийти в себя. Он избегал общения с людьми, с которыми был дружен до ареста. Не позвонил даже 85-летней Лиле Брик, которая больше всех сделала для его освобождения. Почему Сергей Иосифович отбил телеграмму именно вам?

— Попытаюсь это объяснить. Параджанова я, в принципе, и раньше знал. Сергей написал сценарий к фильму «Интермеццо» по Коцюбинскому, где я должен был сниматься. Он уже, как кинематографисты говорят, запускался, собирал материал... Но потом его вызвал к себе первый секретарь ЦК КПУ Шелест и сказал: «Никаких «Интермеццо». Нам нужен фильм о хлебе»...

Я слышал, что Сережу посадили, а потом получил весточку от знакомой художницы с киностудии Довженко. Она сообщила, что Параджанова перевели в нашу область, в Перевальскую колонию. В письмах он жаловался, что отношение со стороны заключенных ухудшается, писал, что боится оказаться за «дворянским» столом — там, где сидели отверженные, неприкасаемые. Кроме того, у него плохо было со здоровьем: больное сердце, диабет — и требовались лекарства.


Из тюремных писем Параджанова:

«Я как-то рухнул. Страшный стал, квадратный, зубы все шатаются. Ни одного черного волоса...»

«В Тбилиси жара, а тут дожди! Сыро. Кожа на ногах в плесени и волдырях. В лагере полторы тысячи человек, у всех не менее трех судимостей. Меня окружают кровавые судьбы, многие потеряли человеческий облик. Меня бросили к ним сознательно, чтобы они меня уничтожили. Блатного языка я не знаю, чифирь не пью, наколок нет. Они меня презирали, думали — я подсадная утка, изучаю жизнь, чтобы снять фильм»... «Вокруг предательство, вши, сифилис, гаремы гомосексуалистов, прогоревших в карты»...


— Вы знали, что в Стрижавке, где Сергей Иосифович находился до этого, он даже пытался покончить жизнь самоубийством?

— Нет. Но я понимал, что ему требуется срочная помощь. О том, чтобы встретиться с ним официально, нечего было и думать — Параджанов тогда бы лишился права на свидание с сыном Суреном. Поэтому пришлось искать обходные пути. Это было не так просто, потому что режиссер находился под неусыпным контролем КГБ.

— Ну да, это же была особая колония. До Параджанова там, как известно, сидел диссидент Владимир Буковский.

— Если честно, я не вникал тогда в эти дела, занимался только творчеством. Но как можно было спокойно сниматься, репетировать в театре, зная, что страдает такой человек?

Помочь мне согласился фронтовик Аркадий Львович Класс. Помните в учебниках истории фотографию пленного Паулюса? Красноармеец, который фельдмаршала конвоирует, — это и есть Класс. Человек необыкновенной судьбы, он был невероятно отзывчивым и душевным. Тогда ветеранам выдавали продуктовые наборы, но он не мог их есть один. Получив, скажем, пять кило дефицитной гречки, тут же раздавал все знакомым, друзьям — по килограмму-полтора, чтоб никого не обделить.

Аркадий Львович четверть века служил во внутренних войсках, но с тех пор прошло много времени, практически никого из его знакомых там не осталось. Поэтому он выписал путевку от общества «Знание» как участник боевых действий и лектор, и мы отправились в Перевальск.

«ЛИЛЯ БРИК ПРИСЛАЛА МНЕ САЛЯМИ И КОНФЕТЫ, НО ВСЕ СЪЕЛИ НАЧАЛЬНИК ЗОНЫ И НАЧАЛЬНИК РЕЖИМА»

— Представляю, как Параджанов обрадовался, увидев вас.

— Нет. Когда его первый раз позвали, Сережа наотрез отказался выходить. Мы попросили передать ему, что приехал друг... Увидев меня, он оторопел. «Я же для тебя ничего в жизни не сделал! — кричит. — Почему ты ко мне приехал? Почему не те, кто видел от меня столько добра?» — и давай имена перечислять. Потом расплакался, мы обнялись... Я еще несколько раз наносил визиты в эту колонию.

Уже после освобождения режиссера в одной из киевских газет были опубликованы параджановские «Письма из неволи незнакомке».Этот рисунок, сделанный Сергеем Иосифовичем в зоне, тоже посвящен незнакомке

Из тюремных писем Параджанова:

«Я часто пухну от голода. Лиля Брик прислала мне колбасу салями и конфеты французские. Все съели начальник зоны и начальник режима. Как это смешно. Мне прислали французскую колбасу в зону, а я мечтаю о 50 граммах в день маргарина «Дружба». Я нюхал обертку из-под конфет. Я работаю уборщиком цеха. Недавно кто-то специально залил водой цех. Всю ночь, стоя в холодной воде, ведрами выгребал воду. Харкаю кровью. Неужели это мой конец?».


— Похоже, Сергей Иосифович уже не надеялся дожить до освобождения... Он даже отправил матери из зоны прядь своих волос и попросил, если не вернется, похоронить там, где лежат родные. Ну что вы в такой ситуации могли сделать?

— Я говорил с руководством колонии о гарантиях его безопасности, но они мне официально заявили, что уберечь Сергея не смогут. Мол, там свои порядки, есть смотрящий — это такой пахан у уголовников. «А можно организовать с ним встречу?» — спрашиваю.

В общем, мне назначают время. Я приезжаю, провожу творческий вечер сначала для конвойников, потом для зеков. Зал на 900 мест — битком. Пока на экране шли фрагменты из фильмов, меня повели за сцену, туда, где кинобудка. Там и состоялась встреча со смотрящим. Среди коробок с лентами я спрятал чай, сгущенку — хотел его задобрить, но он ничего не взял, абсолютно. Я рассказываю, кто такой Параджанов: мол, его надо уберечь, в Италии создан Комитет по освобождению Параджанова... А пахан смотрит как будто сквозь меня и ничего не говорит, вроде слушает и не слышит. Только шестерка, что был возле него, поддакивает. Я не знал уже, что и говорить... Но тут он разжал губы и произнес одно-единственное слово: «Лады», после чего вышел.

А вскоре я получил от Сергея письмо примерно такого содержания: «У меня все нормально, работаю начальником пожарного поста. В моем ведении табуретка, два ведра и ящик с песком. Обязанности несложные — несколько раз за день обойти вверенный участок...».

Телеграмма, которую отправил Параджанов, выйдя из тюрьмы перед Новым, 1978-м годом...

Из тюремных писем Параджанова:

«Я как-то рухнул. Стал страшный, квадратный, зубы все шатаются. Ни одного черного волоса. Ни на что не жалуюсь! Но страшно. А еще впереди 730 (-15) дней!».

«Что это такое? Как в ХХ веке можно представить орду, племя безмозглых, опасных для жизни людей? В случае, если ты рисуешь шарж, могут избить кирпичом, так как это считается — создал «посмешище».


— Помните свою последнюю встречу с Сергеем Иосифовичем?

— Это случилось 21 ноября — в день моего рождения. Я взял с собой Володю Шокало — сейчас он в нашем театре работает, а тогда был в Театре киноактера при студии «Молдовафильм», в Ворошиловград приехал к теще своей.

Мы с Володей вышли на сцену, и я сразу увидел Сережу — он сидел в первом ряду с краешка в тюремной робе, в фуфайке. Но под конец, когда пришло время отвечать на вопросы, вдруг исчез. Помню, кто-то из зала выкрикнул: «У нас есть свой режиссер. Знаете такого — Параджанова?». И сразу несколько голосов: «А почему его фильмы не идут?». Но тут Володя Шокало меня поддержал. «Почему, — говорит, — не идут? Я только что из Молдавии, видел его картину «Саят-Нова»...

Было начало десятого, пора закругляться. И тут на сцену выходит запыхавшийся Сережа. Пытается говорить слова благодарности, от волнения сбивается... И протягивает Володе Шокало кожаный ремень ручной работы. Потом поворачивается ко мне: «Я удивляюсь: что ты тут делаешь? Ты сегодня, в свой день рождения, должен за праздничным столом сидеть, а не нас развлекать. Я долго думал, что тебе подарить»... Вы, конечно, знаете, что в зонах мастеров хватает: они делают ножи с наборными ручками, разные поделки... И тут Параджанов запускает руку за пазуху и достает пистолет Макарова — черный, вороненый, отцентрованный. Я на него удивленно смотрю, поднимаю глаза, а выше, за кулисами, стоит замначальника по режиму и мне кивает: мол, все нормально. Оказывается, это пистолет-зажигалка. Точь-в-точь как настоящий по весу, по деталям, только из ствола не пуля вылетает, а огонек.

«БЫВШИЙ НАЧАЛЬНИК КГБ СКАЗАЛ МНЕ: «МЫ ДЕРЖАЛИ ВАС ПОД КОЛПАКОМ, НО ВЫ ДОСТОЙНО СЕБЯ ВЕЛИ»

— Вам повезло с подарком. Лилии Брик он на 8 Марта прислал из зоны букет из колючей проволоки и собственных носков, а племяннику привез после отсидки спичечный коробок, полный вшей, чтобы тот лучше прочувствовал тюремную атмосферу...

— Понимаю Сергея... А у меня такого момента в жизни, по-моему, больше не было. Я его сгреб в охапку, обнял... В зале стояла гробовая тишина. И вдруг — шквал аплодисментов. Я таких не слышал даже на своих лучших спектаклях — ну разве что «Варавву», где играю главную роль, зрители похоже принимают. Зеки увидели, что мы не чураемся Сережи, что не считаем их людьми ниже сортом... А через пять недель — 1 января — я получил телеграмму, с которой начался наш разговор. Сергей отправил ее из аэропорта. Кто вмешался? Не знаю.

— Это как раз известно. В том году Лилия Брик поехала в Париж на открытие выставки Маяковского. Там встретилась с французским поэтом Луи Арагоном, женатым на ее сестре Эльзе Триоле и входившим в руководство Компартии Франции. Она уговорила влиятельного зятя приехать в Москву и попросить Брежнева об освобождении режиссера. Арагон встретился с генсеком на балете в Большом театре. Правда, Леонид Ильич не понял, о ком идет речь, но команду дал...

— Я не исключаю, что все просто совпало. Теперь можно рассказывать что угодно. Вот говорят, когда Сережу перед освобождением спросили, куда билет брать, он попросил в Иран — причем в один конец. Может, еще одна красивая легенда из тех, что окружали его всю жизнь. Мы далеко не все в этой истории знаем, а я могу рассказать только то, чему сам свидетель.

Даже в самые тяжелые для себя времена Сергей Параджанов оставался внутренне свободным человеком

Что наше братание на сцене было воспринято очень хорошо — головой ручаюсь. После этого несколько лет все, кто освобождался из этой колонии, считали своим долгом найти меня в театре и угостить коньяком. Я уже просил дежурных говорить, что меня нет, потому что они практически каждую неделю поджидали меня после спектакля и прямиком вели в соседнюю забегаловку «Чай-кофе».

Потом из Киева мне прислали газету, где были опубликованы параджановские «Письма из неволи незнакомке». Там он и меня вспоминает незлым тихим словом. Говорит: «Если будете в Ворошиловграде, там работает такой-то. Он всегда подставит плечо».

— В 70-х-80-х годах вы были одним из самых востребованных киноактеров, именно в 1977 году получили звание народного артиста Украины. Понимали, что рискуете своей карьерой, связавшись с опальным Параджановым?

— Конечно, понимал. А буквально лет пять назад на юбилее одного человека и своего хорошего друга я встретил бывшего начальника КГБ Ворошиловграда. Он подошел и сказал: «Я хочу пожать вам руку. Мы держали вас под колпаком, но вы достойно себя вели и ничем никогда себя не опорочили. Мы понимали, почему вы так поступали».


Из тюремных писем Параджанова:

«У меня изъята квартира в Киеве, и я лишен мундира художника и мужчины».

«Смешно говорить о кино. Тем более если ты четыре года труп, а впереди еще старость и импотенция».


— Вы встречались с Параджановым уже на свободе?

— С Сережей? Нет. Он периодически мне звонил, хотел что-то рассказать, но по телефону не мог... Однажды позвонил: «Я сейчас в Киеве. Нам нужно обязательно встретиться. Но поторопись, у меня самолет поздно ночью».

Я вылетел в 17.00 в Киев, но из-за плохих метеоусловий нас посадили на запасной самолет в Днепропетровске. Спустя час или два снова поднялись в воздух... Добравшись до Киева, я на такси рванул в гостиницу киностудии Довженко, но дежурные сказали: «Сергей Параджанов вас очень ждал, но он уже уехал в аэропорт». Я мчусь в Борисполь, выскакиваю из машины и слышу по радио: «Закончилась посадка на рейс в Тбилиси». А вскоре Сережи не стало...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter