Первый премьер-министр независимой Украины Витольд ФОКИН: «В Беловежской Пуще Бурбулису я сказал: «Что вы делаете? Зачем Ельцина спаиваете?», а он: «Ты что, не видишь? — он сам этого хочет». Ударил ли я его? Можно сказать и так, но мы уже давно это забыли»

(Начало в № 35. Продолжение в № 37)

«ТО, ЧТО ДОКУМЕНТЫ В БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩЕ В ПЬЯНОМ УГАРЕ ПРИНИМАЛИСЬ И ПОДПИСЫВАЛИСЬ, — БЕССТЫДНАЯ ЛОЖЬ!»

— Было, Витольд Павлович, событие, которое определяющим не только для вас, но и для мировой геополитики стало, — я имею в виду Беловежское соглашение и последовавший за ним распад СССР. О том, что тогда в Вискулях происходило, мне Бурбулис, Шушкевич, Кравчук и Коржаков рассказывали, об этом и с Михаилом Сергеевичем Горбачевым я говорил. В общем-то, все рассказы похожи...

— ...но с разными нюансами...

— ...и это естественно, потому что каждый все под своим углом видит. Мне теперь ваша оценка того, что тогда в Беловежье происходило, интересна, ваша трактовка события, которое, я считаю, мир изменило...

— Дима, есть ли какой-нибудь документ эпохи, который большее значение, чем принятый в Беловежской Пуще, имел бы?

— Нет...

— Однозначно! Вопрос второй: лично ты его текст, заявление глав правительств читал? Ты лично видел?

— Станислав Станиславович Шушкевич его мне цитировал, но оригинал Беловежского соглашения, сказал он, бесследно исчез. Подлинника нет, хотя он подозревает, что бывший министр иностранных дел Белоруссии Кравченко его тогда взял и припрятал. До лучших времен...

— Все это чушь, и поверить в нее нельзя, а теперь, после такого вступления, к конкретному ответу перейду. Каждое важное событие, а подписание Беловежского соглашения в истории Советского Союза архиважно, слухами, легендами, сплетнями обрастает... Не кривя душой ни на йоту, хочу сказать, что работала наша группа, все шесть человек, крайне напряженно — пусть и в совершенно необычных условиях. Мы заранее договорились никаких заготовок, записок, подготовленных мнений с собой не брать — с чистого листа начинать, и попутно хочу легенду развеять о том, что документы в Беловежской Пуще в пьяном угаре принимались и подписывались, — бесстыдная ложь! Борис Николаевич Ельцин, это всем известно, приложиться любил...

— ...и умел...

— Действительно, по вечерам, за ужином — а это компания людей была, которые друг другу доверяли, — мы могли позволить себе чарку выпить, но мы молодые были, активные и, прости, не глупые, наверное, мы сознавали, что делаем, и ответственность свою чувствовали, поэтому образ жизни, можно сказать, трезвый вели.

Я удивлялся способнос­ти Бориса Николаевича Ель­цина выпить, — и выпить прилично! — а утром быть как огурчик, даже выспросить у него пытался, как ему это удается. Наши номера напротив располагались, я к нему зашел и просил: «Борис Николаевич, ну поделитесь секретом»...

— ...что вы принимаете...

— (Смеется). Так ничего он и не сказал — все отшучивался, так вот, мы сидели и над каждой строчкой, над каждым параграфом работали, и радовались, когда соглашения достигали. Заранее признаюсь: частенько один против всех воевал...

— Я наслышан...

— В частности, когда форму союза, а не содружества отстаивал. Почему мы слова «союз» боимся? Дескать, это СССР напоминать будет, но разве Советский Союз не заслуживает уважения за то, наши достижения, по крайней мере в экономике, культуре, в образовании, в кадровой политике он имел? Я всех склонил, все недовольны были, но согласились: СНГ — Союз Независимых Государств.

— А потом?

— Не знаю, на каком этапе это название выпало и СНГ содружеством стало, но что интересно... Мы ведь, по сути, первыми были, а спустя пару месяцев Европейский союз был образован, и они так свою общность назвать не постеснялись.

---

---

«Я НАСТОЛЬКО БЫЛ ЗОЛ, ЧТО РУЧКУ, КОТОРОЙ СОЮЗНЫЙ ДОГОВОР ПОДПИСЫВАЛ, ОБ СТЕНУ ШВЫРНУЛ, А ГОРБАЧЕВ ЕЕ ПОДОБРАЛ И ВОСКЛИКНУЛ: «ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? ЭТО ЖЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ РУЧКА»

— Михаил Сергеевич мне говорил, что встреча в Беловежье как возможность ситуацию в кругу трех братских славянских республик обсудить, задумывалась и Ельцину он полномочия делегировал, поручил Кравчуку и Фокину вопрос задать: готова ли Украина новый Союзный договор, с широкими правами республик, подписывать? Леонид Макарович Кравчук мне подтвердил, что с этим Ельцин и приехал, но, по словам нескольких участников беловежской встречи, все после одной фразы Кравчука наперекосяк пошло. Он якобы Ельцину сказал: «Я — законно избранный президент и, когда в Киев вернусь, первым там буду, высокие зарубежные гости, прибывающие в Украину, ко мне будут идти, а вы, когда в Москву приедете, вечно вторым будете, потому что сначала они к Горбачеву отправятся». После этого якобы Ельцин кулаком по столу ударил: «А что, пора с этим...». Дальше мнения расходятся. По одной версии, он сказал: «...пора с этим Горбатым кончать», по второй: «...пора с этим Пятнистым кончать», после чего шесть человек совершенно другое соглашение писать начали. Как же на самом деле все было?

— Ни подтверждать, ни опровергать то, что ты рассказал, я не хочу — с полной уверенностью только следующее могу утверждать: Союзный договор Украина подписала. Ну, как тебе эта новость?

— Впервые слышу...

— А у меня документ есть — фотография, на которой факт подписания Союзного договора запечатлен.

— Кравчуком?

— Нет, Фокиным, а Кравчук как ассистент за моей спиной стоит. Рядом с ним Горбачев, Хасбулатов, а я, злой и взъерошенный, бумагу подписываю. Конечно, это не тот Союзный договор был, которого от нас Горбачев требовал, там оговорки были, но я был и остаюсь твердым, убежденным апологетом Союза Независимых Государств. Я идею отстаивал, что этот СНГ должен одну стратегическую армию иметь...

— ...общую валюту...

— ...и так далее, но я сторонником не столько даже федерации, сколько конфедерации был. Кравчук действительно подписывать этот документ отказался, он прямо сказал: «Я не против, но полномочий таких не имею...».

— Ну да, референдум ведь 1 декабря 1991 года прошел...

— «А ты, — он продолжил, — если хочешь, подпиши». Я так и сделал, но настолько зол был, что ручку, которой подписывал, об стену швырнул, а Горбачев ее подобрал и воскликнул: «Что ты делаешь? Это же историческая ручка — сохрани ее, она тебе еще пригодится».
Ручку эту я потом в музей отдал — по-моему, в Кабмине какой-то есть (я, правда, там не был). Анна Владимировна Онищенко, экс-министр Кабинета министров, настоятельно меня приглашала и буквально недавно звонила: «Ну придите, посмотрите». Я не удосужился, не получилось, но факт налицо, и опровергнуть его нельзя: пусть это не тот полномасштабный Союзный договор был, но основные его положения я согласовал и свою подпись поставил.

---

---

«НАЗАРБАЕВ СКАЗАЛ: «Я СЕЙЧАС ЖЕ БОРТ ВЫЗЫВАЮ И ПРИЛЕЧУ, БЕЗ МЕНЯ НЕ ПОДПИСЫВАЙТЕ»

— Один из участников Беловежской встречи рассказывал мне, что якобы, когда уже непосредственно текст соглашения писать начали, госсекретарь РСФСР Геннадий Бурбулис Ельцину сказал: «Борис Николаевич, давайте мы строчку напишем — рюмочку выпьем, строчку напишем — рюмочку выпьем...». Услышав это, вы якобы Геннадия Эдуардовича в сторону отозвали...

— ...точно...

— ...и возмутились: «Что ты делаешь? Зачем его спаиваешь?». Ответил он вам как-то нехорошо, непочтительно, и вы его с правой ударили, но поскольку остановиться уже не могли (вы же шахтер!), еще и с левой добавили. Я вот уже 20 лет спросить все хочу: это правда или нет?

— Ну, это полуправда...

— ...то есть удар только с правой нанесли...

— Нет, хотя я действительно довольно грубо с ним обошелся...

— А он и впрямь предлагал: «Рюмочку выпьем»?

— Да, было такое.

— После чего вы его отозвали и ..?

— Я ему действительно сказал: «Что вы делаете? Зачем его спаиваете?», а он: «Ты что, не видишь? — он сам этого хочет», но дальше не совсем так, как в твоем рассказе, было. Еще раз повторяю: выпить Ельцин любил, это у него в натуре было, но никогда в пьяном виде серьезных решений не принимал, а что предложения этого касается... Я даже не помню, от Бурбулиса ли оно исходило... Как бы инициативу эту не проявил тот, кто потом на Бурбулиса все свалил...

— Тем не менее ударили Бурбулиса вы...

— (Пауза). Ну, было такое.

— Один раз или два?

— Да и один раз, можно сказать, не считается...

— Но в челюсть ему дали?

— Нет, это преувеличение. Я его толкнул... (Пауза). Ударил? Можно сказать и так, но мы уже давно это забыли и зла друг на друга не держим, хотя факт сам по себе неприятный...

— Нурсултан Назарбаев — один из самых мудрых политиков на постсоветском пространстве...

— Согласен...

— Его в Беловежье тоже ждали, то есть вы уже во время встречи решили, что было бы здорово, если бы Казахстан к России, Украине и Белоруссии присоединился. С Назарбаевым созвонились, тот прилететь пообещал и... пропал. Дейст­вительно ли, как мне не­сколь­ко участников тех событий говорили, Горбачев пост председателя Совета Министров Советского Союза ему посулил и вместо Беловежья Нурсултан Абишевич в Москву полетел?

— Подтвердить это не могу, но после того, как документ был готов и мы его подписать могли, не помню уже, кто вопрос задал: «Может, Горбачева надо в известность поставить?». Не буду ни на кого пальцем показывать, но кто-то ответил: «Нет, ни в коем случае — он жесткие меры примет, а вот с Бушем посоветоваться нужно», и все к выводу пришли: Бушу Ельцин позвонить должен, — что он и сделал.
Я при том разговоре присутствовал — он не очень внятный был, немножко расплывчатый, и ничего конкретного Буш не ответил, да и ответить не мог...

— Он, наверное, не совсем понял, что, собственно, произошло...

— Да, потому что не совсем осознал. Помнится, я сказал, что некрасиво получается, все-таки надо было наоборот поступить — сначала Горбачеву позвонить, но кто-то (опять-таки не буду сочинять, кто, потому что не помню) спросил: «А Назарбаева к этому процессу подключить не следует?». Все: «Да, надо, чтобы и он в курсе был». Из всех собравшихся самые приятельские, доверительные отношения с Нурсултаном Абишевичем...

— ...у вас были...

— У меня. Я и сейчас этого по-настоящему мудрого человека чрезвычайно уважаю, и точно так же по-братски и к Каримову отношусь, с которым мы тоже очень дружны были, но в данном случае все сказали: надо Назарбаеву звонить, и сделать это только Витольд может.
Звоню. Буквально я ему сказал (вздыхает): «Нурсултан, к подписанию такой-то документ подготовлен — мы твое отношение к нему знать хотим». Он: «Конечно, я поддерживаю». Я предложил: «Ты можешь к тройке подписавших потом присоединиться». — «Нет, мне это не подходит — хочу вместе с подписантами быть».

---

---

— Ух ты!

— «А как это сделать? — спросил я. — Мы же уже готовы». — «Я сейчас же борт вызываю и прилечу, без меня не подписывайте». Я разговор передал, все согласились: ну, наверное, подождать надо, Казахстан — это мощь, это страна! Вот тогда-то и решили мы с Леонидом Макаровичем на пресловутую охоту пойти.

— А почему пресловутую?

— Потому что вокруг нее много сплетен и трепотни всякой, но ничего особенного не произошло. До прибытия Назарбаева у нас по меньшей мере четыре, то и пять часов, свободных от работы, было, поэтому, когда Шушкевич предложил: «Может, вам охоту организовать?», отказываться я не стал: «А почему нет?». Кравчук: «И я пойду». — «Вот машина, поезжайте». — «Э, нет, — говорю, — я в одну сторону поеду, а Леонид Макарович в другую». Так и сделали.

Я отлично, в деталях эту охоту помню. Мне карабин с оптикой дали (признаюсь, что хотя охотник я бывалый, с оптикой не стрелял никогда — у меня хорошее зрение было). Мы к месту подъехали, где кабанов кормят...

— А исключительно на кабанов охотились?

— Только. Я машину остановил, сказал: «Тут оставайтесь», — а сам, утопая в снегу по грудь, к месту, где стадо собирается, подходить стал. Там кукуруза была разбросана и площадку лампочка освещала, и когда в темноте — очень неясно, расплывчато — кабанов увидел, в крупного стрелять не стал, хотя мог. Небольшого кабанчика выбрал, выстрелил и себя травмировал — слишком близко к оптике приложился...

— Навыка не было...

— Окуляром мне бровь рассекло, причем глубоко. Убитого кабанчика мы тут же разделали и с удовольствием дичью поужинали, а Нурсултана Абишевича все нет. Настроение у всех пор­титься стало...

— Да, момент скользкий...

— То ли я, то ли кто-то другой — это значения не имеет — предположение высказал, что Назарбаев у Горбачева оказался...

— И связи с ним не было?

— Нет, но у меня на помощника Михаила Серге­евича выход был...

— На Ревенко?

— Ну, насчет Григория Ивановича я потом расскажу, а тут другой был товарищ, и я его «купил». Звоню ему, по имени-отчест­ву и фамилии называю... «Нурсултан Абишевич у вас?» — спрашиваю. «Да, они сейчас с Михаилом Серге­евичем закрылись». Что ж, все понятно стало и настроение у всех испортилось окончательно.

— А страх не появился? А вдруг сейчас Горбачев что-то предпримет...

— Конечно же, появился, потому что мы все понимали, в какие серьезные игры играем.

— Да уж, серьезнее некуда...

— Все засуетились, домой заспешили... Я Леониду Макаровичу разными самолетами лететь предложил, а Коржакова в сторонку отозвал: «Вы куда лететь собираетесь?». — «Как обычно, — ответил он, — в Шереметьево».

— Во Внуково, наверное...

— Нет, в Шереметьево все-таки... Я: «Вы с ума сошли — вас же там ждать будут». Он, наверное, все понял и куда-то звонить стал, что на военный аэродром в Подмосковье они прилетят.

— А это правда, что сотрудники служб безопасности руководителей трех республик на даче провода связи резали?

— Этого я не знаю...

---

---

«ГАЙДАР НАПИСАЛ: «ВСЕ РЕСПУБЛИКИ РОССИИ УЩЕРБ ПРИЧИНЯЛИ, НО С ФОКИНЫМ НИКТО СРАВНИТЬСЯ НЕ МОЖЕТ»

— Поставив свою подпись под документом, который начинался словами: «Мы констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование...» — вы историческую миссию исполнили: что бы ни было дальше, шесть человек, которые приговор Советскому Союзу подписали, в историю вошли навсегда. Вы, Витольд Павлович, исторической личностью себя ощущаете?

— Нет, и это доказать попытаюсь, но сначала о пропаже документа, который перевернул мир. Джон Рид книгу «10 дней, которые потрясли мир» написал, а эта бумага куда сильнее и важнее для человечества была. Я как-то о Беловежском соглашении в интервью прекрасному журналу «Я — украинец», который в Донецке издавался, рассказал. Он русскоязычный, но название-то «Я — украинец!» — не хрен собачий, и буквально через неделю, максимум через две, в газетах: то ли в «Московском комсомольце», то ли в «Комсомольской правде» — сообщение появилось, что, дескать, документ этот исчез. Чепуха, просто кому-то нужно было его спрятать, но рукописи, как известно, не горят. Сегодня, ожидая встречи с тобой, я сел и по памяти (а она у меня, мягко говоря, неплохая) заявление глав правительств воспроизвести попытался, которое Кебич, Бурбулис и Фокин подписали. Написанное сегодня утром (убористо исписанный лист бумаги показывает) постараюсь сейчас прочитать.
Писал я українською мовою, отже...

«Заява урядiв Белорусi, Росiйської Федерацiї i України. З метою зберегти (это импровизация, а не утверждение, что дословно так и было, привожу близко к тексту. — В. Ф.)... З метою зберегти усталенi зв’язки мiж державами колишнiх республiк СРСР та створити передумови для економiчного вiдродження...».

Да, мы там «вiдродження» написали. Почему? Потому что, как известно, начало 80-х периодом застоя считать принято, и этим необходимость серьезнейших преобразований оправдывали, а был ли застой?

В то время темпы прироста валового до­хода сократились, но сам прирост ос­тался — два-три процента, мы росли, и это застоем показалось! Мы не знали еще, что нас ждет, поэтому так и написано было, это я четко помню: «...створити передумови для экономiчного вiдродження, сторони погодилися (увага! — В. Ф.) проводити скоординованi, радикальнi економiчнi реформи, спрямованi на впровадження ринкових механiзмiв, удосконалення форм власностi, забезпечити свободу пiдприємництва...».

Что тут плохого? Далi:

«...не допускати дiй, якi б зашкоджували один одному...».

Правда, интересно, особенно через приз­­му сегодняшних наших отношений с Россией? Далi:

«...Всi розрахунки проводити на базi iснуючої одиницi — карбованця. Запровад­жувати нацiональнi валюти в перспективi, не завдаючи шкоди один одному.

Спецiальною банкiвською угодою обмежувати грошову емiсiю, спiльно контролювати грошову масу пiд час взаєморозрахункiв, координувати заходи проти дефiциту бюджету, спiльно прагнути до створення в найближчій перспективi єдиного еконо­мiчного прос­тору».

Ничего не напоминает? Далi:

«Координувати митну полiтику, забезпечити вiльне пере­мiщення пасажирiв та вантажiв, не заважати транзитним перевезенням...».
Все это ак­туально звучит и сегодня, і, нарешті, останнє, що я згадав:
«Скоординувати податкову полiтику, зокрема, ставки податка на додану вартiсть».

— Ну и прекрасно...

— Я не случайно спросил: не напоминает ли тебе приведенный текст что-нибудь? Это по сути устав, по которому Европейский Союз создан, то есть Европейское содружество всеми перечисленными принципами руководствуется, и что здесь плохого? В общем, под этим документом моя подпись стоит, а теперь скажи: хоть один из задекларированных здесь принципов реализован?

— Нет!

— Так не документ, получается, виноват, не в том, что он появился, подписантов обвинять надо, а в том, что это...

— ...на бумаге осталось...

— А потом и бумага исчезла.

---

---

— Витольд Павлович, вы до мозга костей советским человеком были, который в Советском Союзе фактически жизнь прожил...

— ...это абсолютно правильно...

— ...который на себе, на своей шкуре узнал, что такое труд и как люди снизу вверх, все ступеньки проходя, пробиваются, который, наконец, родину свою любил... Когда этой вот рукой правой вы документ подписывали о том, что ваше государство, ваша страна, которой вы гордились, свое существование прекращает, сердце щемило? Вы понимали, что самую, наверное, важную в своей жизни подпись ставите?

— Может, я что-то предосудительное скажу, но тогда абсолютно, на сто процентов был убежден, что поступаю правильно. Я не все еще вспомнил, что там написано было, только основные пункты перечислил, но могу сказать о том, что в это заявление не вошло, — в нем такой принцип или условие создания СНГ как наличие единого стратегического щита отсутствовал. Каждое независимое государство должно было свою армию, свои вооруженные силы иметь — все, что положено, но мы должны были систему защиты границ и стратегические ракетные войска сохранить...

— ...ядерный щит...

— Да, и, повторюсь, разве это плохо? Кроме того, не буду кривить душой: Украина очень много в общесоюзный фонд поставляла, и я был уверен, что если работать на себя будем, условия жизни, социальные стандарты и так далее, мягко говоря, совсем иными станут... Мои соратники — те же Пехота Владимир Юльевич, Олег Иванович Слепичев, Анатолий Каленикович Минченко, как никто другой, знают, настоящая реформа именно тогда была проведена. Нужно было полностью сиамских близнецов разделить, да так, чтобы никто из них не пострадал, необходимо было все экономические связи, десятки межотраслевых балансов пересмотреть, всю экономику с целью улучшить обеспечение отраслей и населения, все оптимизировать — то есть новую жизнь построить...

Спустя некоторое время господин Гайдар Егор Тимурович моей персоне несколько страниц своей книжки посвятил...

— Он вас, насколько я помню, врагом России номер один назвал...

— Ну, может, не так буквально. Он написал: «Все республики России ущерб причиняли, но с Фокиным никто сравниться не может — он тогда отношения выстраивал, исключительно на Украине замыкаясь». Ну, а разве иначе я действовать мог? — я ведь украинским премьером был.

---

---

«ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО ВСЕ НАШИ ТРЕБОВАНИЯ ПОХЕРИЛИ, УКРАИНА ОТ ИМУЩЕСТВА СОВЕТСКОГО СОЮЗА НИ КОПЕЙКИ, НИ МЕТРА КВАДРАТНОГО НЕ ПОЛУЧИЛА»

— Итак, Витольд Павлович, участники Беловежского соглашения обо всем вроде договорились, попрощались хорошо, душевно, разъехались... и вскоре кошмар начался — имею в виду вклады граждан Украины, в Сбербанке Советского Союза сгоревшие... О себе не говорю — мне 23 года было, и на книж­ке к тому времени семь тысяч рублей лежало (тоже, между прочим, не­ма­ло), но люди-то всю жизнь вка­лы­вали: на заработки в Тюмень и куда угодно ездили, во многом себе отказывали и копили, на старость откладывали. У многих на сберкнижках и по 30, и по 40, и по 100 тысяч рублей было, а один классик украинской литературы мне жаловался: в одночасье полмиллиона он потерял, — представляете, какая прекрасная, обеспеченная старость могла бы у него быть? Леонид Макарович Кравчук мне сказал, что, во-первых, в один день Москва все вклады Сбербанка Украины себе на счета перевела и Украина без денег осталась, а во-вторых, катастрофическое обесценивание денег произошло, а как эта ситуация из кабинета пре­мьер-министра виделась?

— Пришло, Дима, время один чрезвычайно интересный исторический факт рассказать и недавно ушедшего из жизни Григория Ивановича Ревенко вспомнить — он помощником Михаила Сергеевича Горбачева был... Дату точно не назову, но когда уже слухи просочились о том, что Внешэкономбанк собирается какую-то подлянку устроить, поздно вечером вдруг Ревенко мне позвонил. «Витольд Павлович, — ого­ро­­шил, — подготовлен и подан на подпись Михаилу Сергеевичу документ о развале Внешэкономбанка и переводе всех имеющихся там средств на другие счета» и добавил, что эти бумаги своими глазами видел. Я вздрогнул. «Так что ты советуешь?» — спросил и услышал: «Не знаю, я не премьер-министр Украины — скажу только, что реагировать очень быстро ты должен».

Тут же, не постеснявшись позднего времени, Горбачеву я позвонил — у меня номер его прямого телефона был. Не скрою, у нас доверительные отношения сложились... Кстати, Владимир Крючков, председатель КГБ СССР и инициатор путча ГКЧП, в своих мемуарах гадко обо мне отозвался — написал, что Горбачев очень доверял Фокину, а тот его обманывал, видимость благополучия создавал... Ну, на его душе грех оставим...
Я позвонил, извинился и говорю: «Михаил Серге­евич, мне с вами по исключительно важному вопросу встретиться нужно». Он: «Нет проблем, приезжай (ну условно. — В. Ф.) в четверг». — «Какой четверг? — продолжаю с напором. — Завтра я должен быть у вас». — «Но я завтра занят, у меня программа (естественно, дел у него выше головы было. — В. Ф.). Ну хорошо, в четыре часа давай». — «Нет, — настаиваю, — уже будет поздно».
Я колоссальное нахальство проявил и утром к Горбачеву все-таки полетел. Чувствовал себя немножко неуверенно, поэтому в качестве щита Бориса Евгеньевича Патона с собой пригласил, на его авторитет, на его вес рассчитывая.

— Хороший щит...

— Да, я этого человека боготворю — просто боготворю! — таких, как он, больше нет. И вот прилетели мы с Патоном к Горбачеву, Гриша Ревенко в приемной встретил, о нас доложил. От силы две-три минуты ждали...

Я Михаилу Серге­евичу говорю: «У нас катастрофа. Сеять нель­зя, потому что ни гербицидов, ни пестицидов, ни средств защиты посевов нет, государственные птицефабрики без корма оста­лись». Он спрашивает: «Что вы хотите?». — «Дайте, — прошу, — столько-то миллионов с наших ва­лют­ных счетов». Врать не хочу — цифру эту я позабыл, однако распоряжение о выделении нам не­сколь­ких десятков миллионов золотовалютных рублей Гор­бачев подписал тут же, но, как говорится, получил меньше — теперь будешь просить больше.

Понимая, что система распадается, мы проект постановления подготовили, согласно которому Украина долговые обязательства Мозамбика, Анголы, Гвинеи-Бисау — стран с богатейшими недрами: нефтью, бокситами, золотом — получает: это нам руки на веки вечные развязало бы. Советский Союз тогда правящие режимы этих государств поддерживал, и задолженность там колоссальная накопилась.

Предвидя в недалеком будущем развод и возможность передачи всех авуаров, всех зданий, сооружений СССР — ну кому? правопреемнице — России, я при поддержке Бориса Евгеньевича от Горбачева согласия на перераспределение долговых обязательств добился. Он тут же Григорию Ивановичу готовить соответствующее постановление поручил, а это же чрезвычайно важно, поэтому позже, когда мы перед выбором оказались, что с долгами Советского Союза делать, я с вариантом Егора Гайдара не согласился. Он выступал за то, чтобы Россия себе все имущество Советского Союза взяла, но и расплачиваться по его долгам обязалась, а я свою сколотил...

— ...банду?

— «Банду» говорить не хочу — группу поддержки, наверное. Туда Белоруссия вошла, Молдавия, Узбекистан, Армения, и мы заявили, что на солидарной ответственнос­ти по долгам Советского Союза настаиваем, но и свою часть его имущества, всех авуаров денежных хотим получить. Правительство России своего недовольства этим шагом не скрывало — много было встреч, споров, ну а дальше так получилось, что все наши требования похерили: Украина от имущества СССР ни копейки, ни метра квадратного не получила.

— И вклады ушли...

— (Грустно). Ушли...

---

---

«ГОРБАЧЕВ — ПРОТИВОРЕЧИВАЯ ЛИЧНОСТЬ, НО ОБИЖАТЬ ЕГО Я НЕ ХОЧУ»

— В 1991 году, чтобы укра­ин­скую эко­номику спасти, вы купоны ввести предложили — действительно ли, если бы не этот шаг, все вообще рухнуло бы?

— Абсолютно.

— Тем не менее, насколько мне известно, вы против введения гривны выс­тупили...

— Нет, не так. Когда развод состоялся, Украина в самом благоприятном положении была, и тысячи, сотни тысяч москвичей, жителей Белоруссии, Молдавии и Средней Азии к нам приезжали и наш рынок опустошали. Я долго думал, как с этим бороться, ведь по моей инициативе в Беловежском соглашении было записано, что мы ничего предпринимать не обязуемся, что ущерб нашим союзникам или странам содружества причинило бы. А чуть раньше Пехоте я поручил: «Специалиста-монетарщика мне найдите — я в этой сфере не очень силен», и однажды в мой кабинет (я еще председателем Госплана тогда был) Виктор Михайлович Пинзеник вошел — так мы познакомились.

— Его из Львова привезли?

— Да, он во Львов­ском университете завкафедрой экономики был, и мы совместно такую линию выработали: давайте на имеющиеся банкноты знак «У» ставить, чтобы каждый понимал, что этот рубль не в Киргизии, не в Молдавии, а в Украине заработан, и чтобы продукция: промышленные товары народного потребления, продовольственные товары — только за такие рубли продавалась.

— Интересно...

— Это непросто было, но вспомним, кстати, министра фи­нансов в моем правительстве Александра Николаевича Коваленко — он, бедолажка, сейчас нездоров, но это надежный друг, настоящий специалист. За свое кресло он не держался, и ког­да ура-патриоты и неконструктивно настроенные элементы его атаковать начали, пришел ко мне и взмолился: «Витольд Павлович, выдержать это я не могу, отпусти».

— Не то что нынешние руководители: в кресла зубами вцепились — не ото­­рвешь...

— Так вот, мы с Александром Николаевичем к Павлову поехали. Долго убеждали его, что наличности совершенно у нас нет и мы вынуждены из закромов своих, из всяких подвалов поврежденные, испорченные банкноты вытаскивать, которые списанию подлежат. Штампуют-то рубли в Москве, а нам не дают, и мы просто, рублевой массы не имея, что-то в наличных расчетах изменить были бессильны. Ссылаясь на это, все-таки уговорили Павлова наличку нам выделить. «Хорошо, Витольд, — он сказал, — но я же тебя знаю: ты хитрый лис и после этого точно что-нибудь учудишь». Я, конечно, тельняшку на себе рвал, обещал: все о’кей будет.

Мы уже уходили — с Коваленко к двери подошли, и вдруг Павлов закричал: «Стойте! Подождите минуточку!». Возвращаемся. «Нет, я на это пойти не могу, — сказал, — я против», и хитроумный наш план сорвался. Вот тогда к заключению я пришел, что надо каким-то иным образом этот вопрос решить, сделать так, чтобы каждый рубль, заработанный в Украине, подтверждающим документом сопровождался, в данном случае — купоном, и когда говорят, что введение купонов народ не принял, что это очень непопулярное решение было...

— ...да другого выхода не было!..

— ...я грустно улыбаюсь и думаю: ну да, неудобно было купоны носить... Какая проблема! Что это по сравнению с тем, что сегодня делается? Сейчас вот действительно непопулярные решения принимают, а то просто детский лепет был, и кстати, грех той безудержной, беспривязной инфляции на мой счет несправедливо записывают. Когда я свой пост сдавал, за один доллар 1,6 купона платили и инфляция меньше одного процента была, поэтому ответственность за то, что потом зарплату в миллионах получать стали, пусть на себя Леонид Данилович Кучма возьмет. Это он, когда премьер-министром стал, вожжи отпустил, взаимоотношения либерализировал, так что я убежден: купоны...

— ...экономику спасли...

— Да. Мы, к слову, прекрасные стартовые условия имели: подумать только — ведь все у нас было!.. Украина продолжала ведущей европейской державой оставаться, и хотя небогато мы жили, но и нищими не были. Не побирались, возле мусорных баков бомжи не дрались, потому что мы худо-бедно, но без задержек заработную плату и пенсии выплачивали, в школах, в конце концов, детей кормили.

---

---

— Не могу не поинтересоваться теперь вашим мнением о людях, с которыми вы бок о бок работали и которым в тех судьбоносных событиях главные роли достались, а начать с первого и последнего президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева предлагаю...

— Ой, он настолько противоречивая личность, что я за собой право на этот вопрос не отвечать оставляю — если честно, обижать его не хочу.

— А экс-председателя Совета Министров СССР Николая Ивановича Рыжкова охарактеризовать можете?

— Запросто. Замечательный человек, прекрасный специалист, верный друг, настоящий патриот, но руководить таким огромным народно-хозяйственным комплексом с одного пульта управления сам Господь Бог не смог бы, и я об этом откровенно сказал, на сессии Верховного Совета СССР выступая. После этого Николай Иванович в перерыве с упреком ко мне подошел: «Так ты меня обидел, так ранил... Я ведь о тебе самого высокого мнения был, тебя уважал, а ты меня подставил». — «Николай Иванович, дорогой мой, — говорю, — разве это неправда, разве не так?». Короче, он на меня страшно обиделся, чуть ли не в слезах ушел.

Годы и годы прошли... Я со своим другом генералом Юрием Князевым в Волгоград приехал, и вот у губернатора Ивана Шабунина, ныне покойного, сидим, и вдруг ему звонят. Положив трубку, он сказал: «Витольд Павлович, Николай Иванович Рыж­ков приехал — вы не будете возражать, если сейчас я его приму?». — «О чем речь, — говорю, — конечно», а сам в сторону отошел и в душе волнуюсь: какой встреча будет? Мы ведь по существу противниками расстались...

Тут дверь открывается, своей легкой, летающей походкой Рыжков заходит, к губернатору идет, здоровается, а потом головой в сторону повел и меня увидел. Ну, думаю, интересно, что скажет, и так на душе радостно было, когда Николай Иванович с открытыми объятиями ко мне пошел — друг друга мы поприветствовали, и распри как не бывало.

«СЛОВО ЗА СЛОВО, С ЧЕРНОМЫРДИНЫМ МЫ ЗА ГРУДКИ ДРУГ ДРУГА СХВАТИЛИ, И ДЕЛО УЖЕ СЕРЬЕЗНЫЙ ОБОРОТ ПРИНЯЛО. ОН-ТО КРУПНЕЕ МЕНЯ, МОГ БЫ ЖАРУ ЗАДАТЬ, НО ВИТАЛИЙ МАСОЛ ПОДСКОЧИЛ — РАЗВЕЛ НАС»

— Я неоднократно свидетелем ваших трогательных дружеских отношений с Виктором Степановичем Черномырдиным был...

— О, удивительный это был человек! Вообще, как-то так получилось... Может, не совсем скромно это говорить, но все, с кем я дружу, никогда меня не подводили, во всех ситуациях людьми очень достойными оставались, и одним из них Виктор Степанович Черномырдин был — человек широкой эрудиции, грандиозный специалист. Да, имея хорошую подготовку, он и в Центральном комитете партии работал, но при этом технарем до мозга костей был — так же, как и я, свою отрасль назубок знал. Ког­­да Виктор Степанович добровольно от долж­ности министра газовой промышленности СССР отказался и со страниц газет исчез, потому что «Газпром» создал, над ним потешались: «Ну что за чудак? — портфель министра отдал. Ты же фигурой был (вверх показывает), а сейчас...», и как потом все локти кусали, когда «Газпром» с легкой руки Черномырдина...

---

---

— ... в монстра превратился...

— ...в монополиста.

Между прочим, я полагаю, наши отношения взаимными были, потому что... Никогда не забуду... Премьером я уже не был, когда Виктор Степанович председателем правительства России в первый раз стал. Вечером того же дня он мне позвонил — у меня еще аппарат ВЧ (правительственной связи. — Д. Г.) стоял — и говорит (может, кому-то неприятно услышать, но это правда): «Витольд, в Украине тебя по достоинст­ву не оценили, поэтому все к едрене фене бросай и в Москву приезжай — моим первым замом будешь. Этот вопрос с Борисом Николаевичем уже согласован — я тебе весь топливно-энергетический комплекс отдаю и клянусь: мешать не буду, ты полноправным хозяином станешь». — «Виктор Степанович, — отвечаю, — понимаешь, с Украины я никуда не уеду». — «Ну почему, почему?». Я опять: «Не поеду!». — «Ну ладно, я три дня тебя ждать буду — позвони».
Три дня прошло... Я — свинья, конечно, ему не позвонил, чем наверняка обидел. Он сам набрал: «Так твоего звонка и не дождался. Что ты решил?». Я снова за свое: «Виктор Степанович, не могу отсюда уехать, ну не могу». — «Ну хорошо, а кого ты вместо себя порекомендуешь?». — «Виктор Степанович, — говорю, — у тебя готовая кандидатура есть». — «Кто?» — «Юрий Константинович Шафраник — бывший глава администрации Тюменской области». А я очень тесно с ним познакомился, когда по договоренности с Ельциным с делегацией специалистов — не политические какие-то вопросы решать, а сугубо профессиональные — зимой в конце февраля в Тюмень вылетел. С Шафраником мы к соглашению пришли, что он возражать не будет, если Украина на концессионных началах в долгосрочную аренду перспективное месторождение в Западной Сибири возьмет, а я перед этим со специалистами советовался — нефтяниками, газовиками. С этого месторождения через Обскую губу — она очень мелкая, делать там нечего! — можно было плеть бросить и в Украину свой газ качать, на территории Западной Сибири полученный.

— Какая идея хорошая!

— В то время ведь выходцев из Украины там...

— ...множество было...

— Могу даже цифру назвать: 350 тысяч человек в тех краях жили, и это не считая тех, кто работать туда вахтенным методом из Львова, Ивано-Франковска и других мест ездил...

Мы все месторождения проехали, в Ноябрьске побывали... Метель, морозище за 30 градусов стоял, и я с добрым сердцем всегда вспоминаю, какой теплый прием нашей делегации люди оказывали.

— Насколько я помню, Черномырдин Шафраника и назначил?

— Да, Юрий Константинович его заместителем стал, но проработал в этой должности недолго — комментировать, почему, я не могу...

— Это правда, что при всех своих дру­жеских отношениях с Виктором Степановичем вы чуть однажды не подрались?

— (Улыбается). Даже это тебе известно... Ну, было такое — с кем не бывает...
Дело в том, что к моему 75-летию друзья большое панно с фотографиями, снятыми во время наших путешествий, сделали, а это, как я уже сказал, весь Советский Союз, вплоть до Курил. Мы накануне на острове Кунашир с вулканом Менделеева побывали, на Сахалине, возвращаясь оттуда, в Биробиджан, во многие другие города Дальнего Востока заехали — в Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре...

На праздновании немножечко, конечно, выпили, и Виктор Степанович мне говорит: «Слушай, Витольд, все время ты ездил, ездил, ездил — когда же работал?». На трезвую голову я бы отшутился, как-нибудь остроумно ответил, а так обиду почувствовал. «Ты прошлым летом где отдыхал?» — его я спросил. Он курорт назвал: сейчас не помню, какой — допустим, Багамы. «А позапрошлым летом?». Тоже на каком-то экзотическом острове. «Так вот, — я подытожил, — когда ты на пляже лежишь и свое пузо греешь, я в это время комаров кормлю».

У меня даже под каждым фотоснимком — а все эти слайды сохранились — поэтическая зарисовочка была, например, наш командор Игорь Петрович Первенцев, красивый, здоровый, с оружием, накомарником, стоит, и такая подпись:

Отпуск — это вопрос риторики,
Я в тайге — как на светлом празднике.
Целый год пребывал в наморднике,
Чтобы месяц побыть... в накомарнике.

Или:

В страну замученных морозами берез
Я должен уезжать не оттого ли,
Что Север мне показан как наркоз,
Спасающий от запредельной боли.

— Здорово!

— Ну, короче, слово за слово, мы за грудки друг друга схватили, и дело уже серьезный оборот приняло... Он-то крупнее меня был, мог бы жару задать, но Виталий Андреевич Масол подскочил — развел нас, разборонил.

— Между двумя премьерами третий премьер встал...

— Спустя пять минут мы уже обнимались...

---

---

«ЕЛЬЦИН БЫЛ СОТКАН ИЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ, НО ДЕЯТЕЛЬ ЭТО БЫЛ КРУПНОМАСШТАБНЫЙ, НЕВЕРОЯТНО СМЕЛЫЙ»

— Борис Николаевич Ельцин — что это, на ваш взгляд, за фигура была?

— Очень мощная — такая на любом историческом этапе бы­ла бы заметна. Если его глубже хочешь узнать, рекомендую: книгу «Игры с хищником» Сергея Алексеева найди — она не­вероятно интересная. Это художественное произведение, фамилий там нет, ситуация условная, но в цент­ре личность Бориса Николаевича Ель­цина — человека, сотканного из противоречий, настоящего самородка.
Я, правда, ложку дегтя в боч­ку меда обязан добавить, потому что не того Ельцина знаю, каким в последние годы своей жизни он был. В подробности вдаваться не буду — память о нем осквернять не хочу, но деятель это был крупномасштабный, невероятно смелый. Даже не знаю, стоит об этом рассказывать или нет...

— Стоит!

— Ну, если ты так считаешь, рискну. Кос­венно — не намеренно, неосознанно, даже не подозревая об этом — в его судьбе определенную роль я сыграл.
Москва с помпой юбилей — 840-летие со дня основания — собиралась отметить, и, согласно постановлению Центрального Комитета КПСС, все республики Советского Союза должны были активное участие в подготовке этих мероприятий принять. Я мог бы достаточно много конкретных цифр назвать, но скажу только, что на долю Украины выпало несколько гостиниц в Москве построить, а каждую нашу область обязали не только свой большой магазин там открыть, но еще и собственными товарами его насыщать. Я не говорю, что это неправильно было, — столица все-таки есть столица, но меня совершенно вынесло из колеи то, что еще и все Замоскворечье, весь этот район до улицы Степана Разина (так в советское время Варварка называлась. — Д. Г.), где черт ногу сломит, Украине реконструировать поручили.

Виталий Андреевич Масол (он тогда председателем Совета Министров был, а я — его заместителем) поручил: «Вот поработай, этим вопросом лично Щербицкий интересуется, и посмотри, что оттуда выбросить можно, идею участия Украины сохранив». Ну, я, конечно, постарался...

— ...выбросили?

— Список этот изрядно подсократил. Виталию Андреевичу показал, Масол с этим согласился, но когда подготовленные мною бумаги до первого секретаря ЦК Компартии Украины Щербицкого дошли, он мне позвонил (надо сказать, Владимир Васильевич мне звонил редко, только по очень серьезным вопросам) и давай отчитывать: «Это аполитичный документ. Вы что? Выплеснули все, вычерпали...». Я ему доказываю: «Владимир Васильевич, у нас своих проблем невпроворот», даже выразился некрасиво: «Это все равно что жену дяде отдать... Как же так?». В общем, он меня полоскал, полоскал, а потом итог подвел интересно: «Конечно, вам хорошо: подсунули бумагу Щербицкому — и все, а представляете, каково мне это на Политбюро докладывать?.. Я же член Политбюро, а Москва — наша столица».

— Логично...

— Конечно. Потом уже я узнал, и Виталий Андреевич подтвердил, как на Политбюро Ельцин взбесился, а он тогда...

— ...первым секретарем МГК был...

— Да, Московского горкома партии. Именно обсуждение этого документа скандал спровоцировало, в результате которого Борис Николаевич был с должности снят и из состава кандидатов в члены Политбюро выведен. Он невыдержанность проявил, ну а детали ты не хуже меня знаешь.

---

---

— В бытность премьер-министром вы и сами за границу ездили, где с ведущи­ми западными лидерами встре­чались и здесь их принимали — кто же из них наибольшее впечатление на вас про­извел?

— Федеральный канцлер Германии Гель­мут Коль, премьер-министр Дании Шлютер, а еще я всегда своими по существу дружескими отношениями с Индирой Ганди гордился. Когда в роли заместителя председателя Госплана на какое-то ооновское мероприятие в Дели отправился (оно на три или четыре недели было рассчитано), на приеме с Индирой там познакомился — уже, так сказать, очно. У нас разговор завязался, она спросила, каких индийских писателей или поэтов я знаю. К счастью, как любой из нас, я...

— ...Рабиндраната Тагора помнили?

— Его и назвал, а она вдруг обрадовалась: «Ой, я вам такой сюрприз приятный сделать могу. Вот мой помощник, он после приема к нашему выдающемуся поэту и дипломату Прем Карпалю вас отвезет». Действительно, вскоре в гости меня повезли — там прекрасная обстановка была, дружелюбие просто из ряда вон выходящее, и вот с симпатичной дамой лет 40 знакомят, которая со мной... по-ук­ра­ински заговорила. Оказалось, это внучка Тагора, на минуточку — она женой индийского дипломата была (боюсь ошибиться, но чуть ли не посла Индии во Франции), а кроме того, языки любила, поэтому достаточно терпимо украинский выучила, и тут же эта внучка меня в тупик поставила. Спрашивает: «Что нового о поисках библиотеки Ярослава Мудрого слышно?». Это чудо, что я где-то в газете про какие-то обнаруженные при раскопках берестяные грамоты вычитал — в общем, что-то ей наплел, нафантазировал, а спустя два года в Кении с Индирой снова на таком же мероприятии мы оказались и даже на одном этаже жили. Встретились как друзья...

«ГАДКО В ЭТУ ГРЯЗНУЮ ИСТОРИЮ ВЛЕЗАТЬ, НО Я МОГ БЫ ДЕСЯТОК ЛЮДЕЙ НАЗВАТЬ, КОТОРЫЕ НА ПРОИЗВОДСТВЕ ГРИВНЫ РУКИ НАГРЕЛИ»

— Вы на посту премьера отлично работали — я об этом от многих слышал, и вопрос об отставке вообще не стоял, однако... В одном интервью вы признались, что в состоянии аффекта ушли, — наверняка, это очень болезненный шаг был, которого, кстати, никто не ожидал, но вы, будучи честным и прямым, иначе поступить не могли. Не жалеете сегодня, что пост этот без борьбы покинули?

— Нет, потому что за свое кресло держаться характеру моему противно. Я удивляюсь лидерам, которых буквально вместе со стулом выносить приходится, — а такие в нашей истории были, их имена известны, поэтому о том, что с должностью этой расстался, не жалею. Особенно моя супруга не жалеет, мои дети. Сын Игорь до сих пор доволен: «Папа, как здорово, что ты оттуда ушел!».

— Жизнь себе продлили...

— Он так и говорит: «Ты себе жизнь прод­лил, потому что со своим характером этого бы не выдержал», но — все-таки мысль продолжу — я вину ощущаю: была у меня возможность, так скажем, свою деятельность на этом посту продолжить.
Как я уже заметил, стартовые условия у нас прекрасные были, лучше, чем у любой другой республики Советского Союза (на тот момент уже бывшего). В преддверии приватизации нам с большим трудом удалось через Верховный Совет индексацию основных производственных фондов провести — их стоимость в три-три с половиной раза мы увеличили. Если бы этого не сделали, грядущая приватизация нам еще больше миллиардеров дала бы, ведь ты, наверное, знаешь, что по количеству долларовых миллиардеров на 100 миллиардов ВВП с нашей ни одна страна не сравнится — вот по какому показателю мы впереди планеты всей.

---

---

— Богатая, видимо, Украина...

— Мы, коллектив наш, мои сподвижники, очередную индексацию в октябре 1992 года провести наметили, и подспудная догадка у меня есть: может, это причиной бес­прерывных атак на меня и послужило? Все-таки охотников коллективно нажитое имущество по бросовым ценам приобрести очень много было, но, как говорится, серьезные события и причину, и повод имеют. Причиной, скорее всего, стало то, что я сторонником не радикальных мер был, а эволюционного пути, спокойную приватизацию провести планировал, формы собственности без потрясений и катаклизмов поменять. Я убежденный сторонник того, что пришло время структуру производства и социальную структуру радикально менять, но делать это все-таки не спеша нужно, потому что я принцип «не навреди» — исповедовал....

— А что поводом стало?

— После первой индексации особенно остро вопрос собственной валюты встал. Ты вот сказал, что я противником гривны был... Ничего подобного! — просто хотел, чтобы гривна с первых шагов мощной, конвертируемой, авторитетной валютой была, а не бумажкой.

— И чтобы ее в соответствующих местах печатали...

— Да, на нашем монетном дворе. Для чего я в Италию ездил, где с понтификом встретился, о чем с итальянцами договаривался? О том, чтобы собственный монетный двор создать. Увы, противники мои поступили коварно — гадко в эту грязную историю влезать, но я мог бы десяток людей назвать, которые на этом руки нагрели. Производство гривны никому не известной, по существу отсутствующей канадской фирме заказали. Подумать только: она даже оборудования, чтобы ценные бумаги печатать, не имела, значит, мы должны были за свой счет этой компании поставку оборудования обеспечить, а когда она гривны напечатает, морем, без солидной охраны эти купюры в Украину привезти. (Горько). Ой!

— Авантюра...

— Настоящая! — тем не менее ее сторонники меня противником гривны назвали, хотя как таковой ее еще не было. Они Кравчука убедили, а Леонид Макарович — человек очень грамотный, политэконом прекрасный, но в прикладной, в практической экономике, конечно, плавает. К чести его будет сказано, к моему мнению всегда он присушивался — мы по разные стороны баррикад были, но если и спорили с ним, ни одна живая душа об этом не знала, поэтому работалось мне с ним легко. Например, он говорил: ну вот те-то настаивают, чтобы пока на купонах в наличных расчетах поработать, а потом уже гривну завезти, а я ему объяснял, что купон — это просто бумажка, ничем она не обеспечена. Настоящие деньги, по крайней мере, пять функций должны выполнять, главная из которых — функция накопления. Кто эти бумажки хранить будет? Никто! — и мне его убедить удалось. Опять-таки не хочу всуе людей поминать, которых в живых уже нет, — это непорядочно, но некто, кто моим другом, моим товарищем близким считался, и с ним еще несколько человек при президенте Украины так называемую Государственную думу тогда создали — они Кравчука осаждали, документы ему на подпись подсовывали...

После моего вмешательства Леонид Макарович, пусть и с большим трудом, но свое поспешное, преждевременное решение о переходе на гривну, которой, кстати, еще не было, отменил. Это в марте было, а в мае я с Кравчуком договорился и на 10 дней в Крым отдохнуть уехал, и вот туда из Киева мне звонят: дескать, Леониду Макаровичу снова на подпись документ о переходе на гривну дали. Без моей визы, без моего участия! Я немедленно борт вызываю, в Киев лечу.

К президенту я тогда ходил, как к тебе, допустим, ходил бы — то, что сейчас премьер-министр с президентом договариваться должен, когда к нему прийти можно, анормальным считаю. Я только секретарю говорил: «В приемную президента позвони, спроси, он один или кого-то принимает». Если сообщали, что никого нет, — все, я поднимался и к нему ехал.

Прилетаю, короче, прямо из аэропорта к Кравчуку еду: «Что ты делаешь? Это нельзя подписывать — нам до последнего за советский рубль нужно держаться. Инфляция сейчас в геометрической прогрессии расти начнет, мы все неприятности на рубль должны списать, а потом все в белом, пушистые выйти и на валюту свою перейти»...

К тому времени Кравчук уже дважды подпись под этим документом отзывал, а когда я к нему из Крыма приехал, на все мои доводы ответил: «Третий раз снимать свою подпись уже не буду — президент я, в конце концов, или нет?». На что я сгоряча рубанул: «Ну тогда будешь с другим премьером работать».

Потом еще разговоры с покойным Иваном Степановичем Плющом, председателем Верховной Рады, у меня были. Конечно, люди, которые все это затеяли, очень непорядочно поступили. «Вам хочется, чтобы я в отставку ушел? — я воскликнул. — Знаю, почему вам этого хочется, и я уйду, если только ты слово мне дашь, что Кабинет министров в полном составе сохранишь».

— Вы это условие Кравчуку поставили?

— Нет, Плющу. Мне как раз 60 лет исполнялось, а если учесть, что еще в 50 право на пенсию я имел...

— ...как горняк...

— ...подземный стаж имеющий, то впол­­не законный повод в отставку уйти у меня был, а значит, никакой необходимос­ти Кабмин разгонять не было. Там вот такие специалисты были, настоящие технократы — один Владимир Пехота чего стоит! А Минченко — этот в хорошем смысле слова волк! Это профессионалы были, способные экономическую политику государства формировать.

— Разогнали?

— Исторический факт: в зале Верховной Рады 140 человек присутствовало, а за отставку правительства 300 с чем-то проголосовало — ну куда это годится?

---

---

— Украинская политика цинична?

— Любая политика цинична, любая! — потому что, по моему убеждению, в политику идут те, кто применения где-то в созидательном труде себе не нашел, и я не случайно сказал, что никогда себя в этой сфере не видел... Сколько у меня предложений было на комсомольскую работу перейти, на партийную, на советскую (и секретарем обкома по промышленности приглашали), отказывался. Не только потому, что обидели, когда в комсомол не приняли — это чепуха, просто я считаю, что политики — это, как правило, люди, которые, исходя из личных интересов, за власть любыми средствами борются.

(Окончание в следующем номере)   

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter