Прощай, Фидель! Вива Куба!

Худрук Национального ансамбля танца имени Вирского Мирослав ВАНТУХ: «Я был потрясен: трущобы жуткие, машины ездят без стекол и дверей, все товары по карточкам, молоко только малым детям и старикам, люди не знают, что такое очки...А Кастро боготворят!»

— Кастро я видел трижды — в 1970, 1973 и 1978 годах на Кубе, куда я приезжал еще со львовским ансамблем «Юность», которым руководил, — вспоминает Мирослав Михайлович. — Но познакомились мы даже не на концерте и не на торжественном приеме, а на... плантации сахарного тростника. Вы представляете, Куба, жара нечеловеческая, днем плюс 55, если за ручку дверную металлическую возьмешься, ожог получишь, — и кому-то из наших чиновников советских, сидящих в кабинетиках за тысячи километров, пришло в голову: а пускай наши танцоры вместе с кубинцами рубят тростник! Это же будет такой красноречивый символ дружбы народов...

Привезли нас на плантацию, дали мачете, показали, как рубить. Что такое сахарный тростник для Кубы, мы хорошо знали: СССР закупал кубинский сахар, поддерживая таким образом экономику этого государства. То ли от злости, то ли оттого, что привыкли выкладываться по полной, мы так теми мачете размахались! Рубили, рук не покладая. Сами кубинцы были в шоке: они за это время уже раза два-три отдыхали... А потом приехал Фидель с первым секретарем ЦК ВЛКСМ Евгением Тяжельниковым — принимать работу.

Кастро очень удивился, когда ему рассказали, что вон ту гору тростника нарубили танцоры из УССР. Через переводчика сказал что-то вроде «какие же там тогда крестьяне» и поинтересовался, кто у нас старший. Указали на меня. Он подошел, пожал мне руку, а я ее уже и не чувствовал: стер до мяса, пальцы еще неделю сжать не мог... Кубинские репортеры рукопожатие засняли, после чего нам сказали: все, рубить больше не надо, идите следом за вождем.

Фидель, высоченный, статный, широко шагал впереди, а с ним на одном уровне изо всех сил старался держаться низенький Тяжельников. Ускорял шаг, что-то без умолку говорил, переводчик не успевал переводить... И вот такой момент мне в память врезался: Тяжельников, видимо, чтобы Кастро не так быстро шел, попытался до него дотронуться, панибратски эдак, — и охранник Фиделя, здоровенный метис, как схватит его за руку! Я думал, Тяжельников или без руки останется, или в сторону улетит. Дружба дружбой, мол, а ты знай свое место... Не могу, разумеется, знать, как общался Фидель Кастро с первыми лицами в СССР — Хрущевым, Брежневым, — однако тут было четко видно: он держится как хозяин, потому что он и есть хозяин.

---

---

Три раза мы приезжали на Кубу — и трижды он приходил на концерт. Как и все кубинцы, очень танцы любил. Правда, кубинский танец мы так ему и не показали. Тогда ведь какая мода была? Едешь на гастроли в другую страну — в знак уважения ставь что-то, связанное с ее культурой. Ну, я, как и мой коллега Игорь Моисеев, решил: раз язык испанский — значит, и танцы испанские. Поставил номер, назвал «Вива, Куба!»... А оказалось, у кубинцев другой фольклор, другие корни, им бы что-то к Африке поближе... Ну, ничего. Украинские танцы они прекрасно принимали: семитысячный Зал профсоюзов был полон. И гастролировали мы на острове подолгу — дней по 40-45.

Я слышал публичные выступления Кастро — он был блестящий оратор! Мог говорить три-четыре часа без бумажки, без чьих-либо подсказок, называл без запинки какие-то цифры, факты... Все слушали как заколдованные, настолько это было пламенно и харизматично. Видный, достойный мужик, трибун он Бога — безусловно, неординарная личность. Вот говорят, последний «красный» диктатор. Да, но каким же надо быть этому диктатору, чтобы его так любили и так слушали, даже несмотря на ужасающую нищету!

Многие с Острова свободы бежали, и те, кто сбежал, сейчас в Майами народные гуляния устраивают. Но как много было самозабвенно преданных Кастро, по крайней мере, в 70-е годы. Может, они еще Батисту помнили, не знаю, но Фиделя любили безумно. Я помню войну и послевоенную нашу разруху и был потрясен: жуткие трущобы, машины ездят без стекол и дверей, все товары по карточкам, даже сувениров из ракушек без карточек не купишь, молоко дают только малым детям и старикам, мед­обслуживание простому местному населению практически не­доступно, люди не знают, что такое очки... А Кастро боготворят! Я видел королей и королев, встречался с Дэн Сяопином, Гомулкой и даже Чаушеску, но нигде, ни в одной стране мира, не видел, чтобы народ так любил своего лидера.

Вот вам пример: у них там 15 провинций, и Фидель мог за день все объехать — на своем советском «бобике». Когда воз­вращался в Гавану, он уже спал, и водитель его тихонечко по городу катал, чтобы не разбудить! Жалел. Говорил: «Пускай отдохнет, он так изматывается». Даже мысли у человека не было, чтобы что-то ему, спящему, сделать...

Я тоже был очарован Кастро как лидером — деятельным, идейным, энергичным, образованным и вместе с тем простым в общении парнем. Он контрастировал с нашими советскими вождями. Но один у меня был вопрос: если ты такой герой, чего страна твоя с голодухи пухнет?

Нас, советских артистов, кормили как на убой: завтраки-обеды-ужины, банкеты, фуршеты, еще и сэндвичи давали. Помню, обедаем возле бассейна, официанты выносят блюда, забирают пустые тарелки... А одна девушка встала напротив нас, смотрит, смотрит, смотрит, потом начинает оседать — и падает! Оказывается, она несколько дней ничего не ела...

После того случая мы начали всем, чем нас кормили, делиться с официантами, горничными — нам-то, танцорам, столько еды не надо, а они еле на ногах держатся. Сэндвичей никто не брал вообще — все кубинцам. Они со временем так к этому привыкли, что нам уже их и не приносили: сами сделают — и кто тут же съест, кто в сумку — домой, детям. По-моему, это лучше всего говорит о том, каким был Фидель...

---

---

Хотя судить, конечно, должны не мы с вами, а жители Кубы. Личность неоднозначная. Но, как бы там ни было, Эпоха. Полвека в жизни Кубы — это Фидель. Наверняка есть люди, которые при нем родились и при нем умерли. И есть те, кто не видел и не понимает, как можно по-другому, без него... Врагов и ненавистников у Кастро было много, потому что он стоял на позициях коммунизма. Страну его богатой и процветающей, увы, не назовешь. Но, смотрите, сколько лет эмбарго американское над ними висело, и выжили как-никак... Как будет дальше, никто не знает, потому что есть лидеры государств, а есть государства одного лидера, это как раз второй случай. Но человек выбирает, где сытнее и лучше, так что, наверное, Куба повернет рано или поздно в сторону США.

Ой, еще один случай вспомнил, с Кастро связанный. Однажды нас повезли на очень интересную экскурсию — на плантацию, где выращивали... лук. Оказывается, вырастить его на Кубе практически невозможно, и этот процесс контролировал лично Фидель — перед ним пришлось бы отвечать, если что. С помощью лука кубинцы боролись с цингой, он считался дефицитным средством, и нам, когда мы с плантации уезжали, дали в подарок каждому по луковице. Естественно, в Украину никто лук не повез — всю свою цибулю мы подарили персоналу в гостинице. Как они были рады! Они вообще всему, как дети, радовались: дареным зеркальцам, бусам, флажкам...

А мы увезли только то, что Кастро подарил лично, — кубинский флаг и макет того самого танка, на котором он в 1953 году штурмовал казармы Монкада. Похоже, то время он считал самым счастливым в своей жизни, а может, где-то в глубине души понимал, что он все-таки больше революционер, чем правитель...

Сын многолетнего лидера СССР Сергей ХРУЩЕВ: «В 63-м году Кастро прибыл в Москву, приехал на дачу к Никите Сергеевичу, фотографировал нас всех — у него чуть ли не у первого в мире был Polaroid»

— По моему мнению, Фидель Кастро, —рассказывает Сергей Никитич, — личность однозначно со знаком плюс, потому что он, как Давид против Голиафа, восстал против Соединенных Штатов — и умудрился победить. При всем желании американцев его смять, смять не удалось. Он использовал то Советский Союз, то других, он сверг диктатуру, насквозь коррумпированную, сломал систему, при которой американцы держали Кубу как игорный и публичный дом, и попытался построить другой мир. Что-то ему удалось, что-то нет...

В 63-м году он прибыл в Москву, приехал на дачу к Никите Сергеевичу, фотографировал нас всех — у него чуть ли не у первого в мире был Polaroid. Его еще в продаже даже в Америке не было, но Джеймс Донован, переговорщик американский, ему подарил, когда договаривался об освобождении нескольких тысяч кубинских бандитов...

Дело было в апреле, стояла теплая погода. Мы гуляли, мой маленький сын Никита взял Фиделя за палец и повел слушать шмелей. Что еще было? Долгие разговоры с моим отцом, потому что Кастро, как Никита Сергеевич говорил, напоминал ему его самого в молодые годы.

Никита Сергеевич убеждал Фиделя, что дело уже не в революции, вы, мол, должны показывать пример другим американским странам уровнем вашей жизни, а вы никогда не развивали ни сельское хозяйство, ни рыболовство, потому что все было построено на доминировании шоу-бизнеса и мафии. И Кастро слушал, слушал... Он мне очень понравился: огромный, приятный, добрый человек.

Не все у него получилось, и мы от собственной глупости и невежества над ним смеемся, считаем, что мы умнее. Мы не умнее! Он создал эпоху, он создал страну, он изменил Центральную Америку. Да, не сделал то, что хотел сделать, но то, чего он хотел добиться, было невозможно, — это и вы знаете... И мы должны учитывать, что Куба жила под страшным эмбарго. Все эти санкции, которые сейчас налагают США, — ничто по сравнению с ним!

---

---

Было ведь буквально все запечатано в течение многих лет, американцы пытались доказать Кастро: нет, мы все равно тебя сломим! Были бесконечные попытки его убить — он все выдержал. На Кубе была лучшая медицина, они развивали науку... Ну, в условиях эмбарго, конечно, как могли. Жили плохо, однако прожили свою жизнь и сейчас страну меняют: никто не может жить в замороженном, запечатанном государстве, каждая эпоха требует смены, нужно приспосабливаться к окружающей среде. Но не становиться на тот уровень, когда ты изо всех сил стараешься, чтобы тебя хозяин похвалил, или когда ждешь, что скажет американский посол...

Фидель Кастро — достойный человек, достоин своего времени. Для нас всегда был героем — руководителем маленькой страны, которая восстала против огромных Соединенных Штатов.

Когда-то в «Бульваре Гордона» выходила фотография — Фидель и Никита Сергеевич в Абхазии. Очень хорошо помню этот эпизод — я там был вместе с ними. Кастро очень обиделся из-за Карибского кризиса, сетовал на то, что его не проинформировали, что ведутся такие переговоры, не спросили по поводу этих ракет. «Американцы, — сказал он, — решили нашу судьбу во время войны с Испанией, а теперь ее решили вы». А Никита Сергеевич объяснял, что не было времени сообщать и разъяснять: «Да мы вас отстояли! Вас же вот-вот должны были свергнуть, напасть на вас, но ведь не напали. Вы должны над собой работать, учиться жить по-новому, вкладывать в экономику...».

Это был длинный разговор. Мы поехали на озеро Рица, отдохнули, покатались на катере, а когда возвращались, попали на застолье. Моя жена говорит, это свадьба была, — ну, может, и свадьба. Прямо на дороге, на перекрестке, нас остановили местные жители, усадили за стол, угощали шашлыком, разными праздничными блюдами. Фиделя уговорили выпить целый рог вина. Потом такой же рог налили Никите Сергеевичу. Он отказывался: «Поймите, я уже в возрасте...». После этого к нему подвели старика, местного аксакала, который спросил: «Ну и сколько тебе лет?». Отец ответил: «Скоро 70». Старик сказал: «А мне скоро 90!». Пришлось, в общем, выпить, после чего Никита Сергеевич скомандовал: «А теперь поехали скорее домой!». (Смеется).

Отец любил отдыхать либо в Новой Ливадии, в Крыму (там был довольно скромный по нынешним меркам двухэтажный коттедж), либо в Абхазии — когда построили госдачу на мысе Пицунда. Фиделя повозили по стране: он увидел и Грузию, и Абхазию — много чего. Мне кажется, ему у нас очень понравилось. Он прислушивался к Никите Сергеевичу, мог и поспорить, но жадно ловил каждое слово...

Для меня Кастро не диктатор, а человек, который выстоял. И судить о нем нужно не из Киева и не из других столиц европейских, а хотя бы из столиц южноамериканского континента, где он пользовался и пользуется огромным уважением. О том, какое место займут в истории нынешние политики (и займут ли вообще), мы сказать ничего не можем. А Фидель — это уже история...

Поэт Евгений ЕВТУШЕНКО: «Друзьями Фиделя были два величайших литератора ХХ века Маркес и Хемингуэй — это о чем-нибудь говорит?»

— На меня сейчас столько всего навалилось, — сокрушается Евгений Александрович, — во-первых, смерть Фиделя, во-вторых, отношение к его смерти... Вы знаете, Куба — моя давнишняя любовь, я говорю это совершенно искренне. И Фидель для меня — все тот же человек удивительный, каким я увидел его в начале 60-х. Он же был кумиром молодежи всего мира!

Мои ровесники восторгались им и его соратниками, потому что они показали: вот мы, идейные молодые люди, пришли, провели почти бескровную революцию (они просто вышвырнули этого Батисту, и у них даже мысли не было арестовывать его, казнить или еще что-то с ним делать), свергли тирана — и будем строить свою страну. На Кубу тогда приезжала творческая интеллигенция со всего мира: там был и Сартр, и Вайда, с которым я именно там и познакомился... Друзьями Фиделя были два величайших литератора ХХ века Маркес и Хемингуэй — это о чем-нибудь говорит?

И тут включаю я российскую радиостанцию, а там ведущая в прямом эфире вещает: «Последний раз я видела Фиделя Кастро в фильме, где за ним бежал Евтушенко, а он делал вид, будто не замечает...». (Речь идет о сериале «Таинственная страсть» по книге Василия Аксенова, снятом российским Первым каналом. — Авт.). Ну как такое можно сказать? Неужели чувство такта элементарное (ты же ведь говоришь о том, кого уже нет все-таки), любовь к профессии, любовь к людям и жизни вообще можно заменить ехидством?

Я не могу передать, как горько оттого, что Фиделя не стало. То есть я понимал, конечно, что это случится, но... Ну неужели нечего о нем сказать и совершенно нечего вспомнить, кроме карикатуры в этом, с позволения сказать, фильме?

...В первый раз я поехал на Кубу в качестве корреспондента газеты «Правда». Поэтического, потому что статей я не писал — там печатались только мои стихи. Меня, перед тем как отправить, спросили: «Ты испанский-то хоть знаешь?». Я понимал, что если скажу: «Не знаю», ко мне приставят человечка, который может оказаться не совсем переводчиком, поэтому бодро ответил: «Знаю!». И честно занимался испанским языком — аж целых семь дней. Правда, по 10-12 часов в день, но это, разумеется, не спасало.

И вот мой второй день на Кубе — и первая встреча с Кастро, весьма своеобразная. Это было на стадионе, где собрали всех наемников, тысячи полторы, которых взяли в плен во время операции в заливе Свиней. Историю эту все знают: Америка не поддержала кубинскую революцию, ей просто не понравилось, что кто-то у нее под носом думает иначе, и Фиделя решили свергнуть, но не получилось.

---

---

Меня поразило, что Кастро ходил среди этих людей, которые могли в любую минуту наброситься и убить его, совершенно без страха, спокойно, и так же спокойно разговаривал с ними: мол, видите, вас здесь никто не поддержал, вы думали, народ на Кубе против революции и пойдет за вами, но ничего подобного. Не было ни экзекуций каких-то, ничего — всех отпустили. Только по 100 долларов за штуку он с американского правительства взял — за еду и содержание пленных, вот и все наказание.

Фидель открыто и просто держался, речи произносил без шпаргалок, причем было видно: человек не готовился, не репетировал, как многие нынешние политики, даже американские, которых консультируют актеры, режиссеры, имиджмейкеры и так далее, человеку просто дано. И он был в курсе всего, что касалось его страны: кто приехал из зарубежных гостей, откуда... Трудно мне забыть лицо нашего посла, когда он услышал, как Кастро меня объявил и предоставил слово. Он сказал: «К нам часто приезжают творческие люди, и вот сегодня здесь гость из Советского Союза Евгений Евтушенко». Я даже формулировку помню, которой он меня охарактеризовал: «poeta ruso siberiano» — «поэт русский из Сибири», мне очень понравилось.

Ну а посол-то понимает, что я по-испански ничего толкового сказать не смогу, и я это понимаю, но иду — отказываться ведь нельзя! И я произнес-таки с горем пополам речь, правда, очень короткую и какую-то детскую, слепленную из фраз, вычитанных в учебниках и подслушанных во время прогулок по Гаване. Я сказал, что, к сожалению, у меня нет с собой фотоаппарата и я не могу сфотографировать все то, что вижу на Кубе сейчас, но мое сердце снимает, и я навсегда это запомню. Фиделю понравилось: он аплодировал громко, вместе со всеми.

А потом пригласил меня посетить дом, где жили сироты — дети, чьи родители погибли во время революции (их было не так много, потому что революция была практически бескровной, но они были). Опеку над этими детьми взял на себя Кастро, их так и называли — «дети Фиделя».

И совсем недавно — каюсь, что раньше этого не слышал! — я узнал о том, как помогла Куба детям, пострадавшим от Чернобыльской катастрофы. Оказывается, по инициативе Кастро 26 тысяч детей там лечение прошли, и первый самолет встречал лично Фидель, который каждого ребенка, идущего по трапу, брал на руки...

Да, он непростой был, неоднозначный, а разве бывают простыми выдающиеся люди, вошедшие в историю, создававшие ее? Разве революции проводят заурядные люди? И разве может все получиться так, как ты хочешь, когда на тебя со всех сторон давят?

Он, помимо всего прочего, был невероятного обаяния человек. Когда я уже на съемки фильма приехал («Я — Куба». — Авт.), будучи женатым на Гале Сокол, второй моей супруге, он рассказывала, что, увидев Кастро на улице, сама не заметила, как пошла за ним и еле очнулась — так бы и ходила следом по городу! Хотя Галя довольно скептически относилась к моим восторгам, с Фиделем связанным: она не любила ни революций, ни революционеров, все ее детство прошло в детдомах для детей врагов народа. Но магнетизм Кастро даже на нее подействовал.

Кстати, по городу он ходил запросто, почти без охраны (человека два, наверное, было, но не больше), мог остановить прохожего, спросить, как дела, зайти в книжный магазин, сам водил по Гаване гостей, ездил по кубинским провинциям... И люди его любили — молодого, энергичного лидера нельзя было не любить! Кастро был романтиком, чем-то вроде кубинского декабриста: родился и вырос в семье аристократов, но первое, что сделал, придя к власти, — конфисковал свое имение... Не воровать сразу же начал, а забрал у своей семьи!

А когда он в 63-м году в СССР приехал, не я бегал за ним и не кричал: «Фидель, Фидель!», как шут гороховый, как в том фильме показали, — меня пригласили зайти к нему! Посол Кубы сказал: «После выступления на Красной площади он хотел бы вас видеть».

Я поинтересовался, можно ли прийти с товарищем-кубинцем: у меня был друг, кубинский поэт и переводчик Эберто Падилья (поддержал кубинскую революцию, однако в 1971 году пострадал от режима Кастро — был арестован вместе с женой, но поскольку за него вступилась мировая общественность, в том числе Жан-Поль Сартр, Хулио Кортасар, Марио Варгас Льоса, Евгений Евтушенко и другие, был освобожден и получил возможность выехать в США. — Авт.). Посол сказал, что можно, и вечером мы пришли в гостиницу на Арбате, где Кастро жил инкогнито.

Мы были там не одни — когда вошли, вокруг Фиделя стояли и беседовали с ним люди, высокопоставленные и довольно известные. Среди них — партийный деятель Николай Месяцев, который терпеть меня не мог и всегда нападал на шестидесятников. И вот при нем Кастро подошел ко мне, обнял и сказал: «Это наш друг, революционный поэт. Слышал, здесь его ругают, а мы очень любим. Он поддержал нас в трудное время. Люди познаются в трудные времена».

Позже я узнал от Фурцевой, что Фидель и Хрущеву обо мне несколько раз говорил, и, возможно, именно это повлияло на то, что Никита Сергеевич изменил обо мне мнение. Шептали-то и в уши вкладывали разное, но перевесили все-таки те хорошие слова, которые сказал Кастро...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter