В плену самогипноза

Виталий КОРОТИЧ

В процессе преподавания мне приходилось выслушивать студентов, которые очень убежденно и подробно доказывали, что на самом деле все знают, — просто не могут сказать. Первое время я садился с таким студентом у себя в кабинете и терпеливо слушал его размышления, но, увы, скоро выяснял, что дело все-таки не в умении излагать, а в незнании. Так, у людей, не обладающих музыкальным слухом, возникает иногда ложное ощущение, что они помнят мелодию и могут ее воспроизвести. Но лучше бы они не пробовали.

В искусстве — в частности, в кино и литературе — многие непонятности тоже прежде всего идут от авторского незнания и неумения излагать свои мысли. Туманно мыслящий человек и творит туманно, что бы сам он ни говорил по этому поводу. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

Жил-был в Киеве блестящий кинорежиссер Сергей Параджанов, мысливший сложными образами, которые при ближайшем рассмотрении оказывались убедительны и понятны. Он умел изложить свои замыслы коротко и просто, а если человек не схватывал главную мысль, сердился, расстраивался, потому что стремился быть понятым. Его метафоры всегда были продуманы. Как бы Параджанова ни клевали партийные петухи, он никогда не пыжился, представляя свою образную стихию таинственной сферой, доступной только ему. Если в его фильмах случались неясности, они не были нарочиты. Он очень хотел, чтобы его понимали, и поэтому был понят при жизни.

Я знаю писателей, которые боятся быть понятыми. Потому что понимать нечего. Каюсь, когда-то в журналах редактировал чужие произведения, вычеркивая из них целые абзацы. Делал это лишь тогда, когда понимал, что брат-сочинитель поплыл и пребывает в плену самогипноза — убежден, что этот сумбур является свидетельством его гениальности. Сочинителя зомбируют его же слова, положенные на бумагу. Он стремится их опубликовать. Если после публикации этих слов оказывается чуть меньше — не беда, они на другой бумаге его все равно гипнотизируют, а неспособность четко мыслить он воспринимает как часть своего высокого Божьего дара. Это самооправдание и самовнушение одновременно. И наверное, богохульство...

Сам я отношусь к авторам, которые размышляют прежде, чем сесть за письменный стол. Но есть и немало других, не лучше и не хуже меня, способных творить лишь над листом бумаги, радостно фиксируя на нем все, что беспорядочно вторгает­ся в мозг. Человек, не умеющий взять быка за рога, хватает его за разные другие места, а при этом еще и урчит от самодовольства.

Я очень люблю произведения Лины Костенко, которая в сложнейших стихах достигает ясности и дорожит ею. Понятны метафоры Параджанова и Феллини, потому что они честно выстроены и сняты. Но когда я вижу, что у некоторых коллег слова и образы разлетаются, как монеты из детского кулачка, становится обидно: меня позвали на кухню, хозяин которой не умеет приготовить еду.

Я не цензор, не мое дело искать в произведениях скрытый смысл. Мне надо знать, о чем со мной разговаривают и почему. Я не верю в искусство, которое игнорирует зрителя и читателя: создатель и потребитель неразделимы и бессмысленны друг без друга. Это очевидно. Вы согласны?