МОИ ГОДА — МОЕ БОГАТСТВО

Вахтанг КИКАБИДЗЕ: «С возрастом секс продолжает улучшаться, и Ларису Ивановну я не просто хочу — очень хочу»

Дмитрий ГОРДОН. «Бульвар Гордона»

Часть II.

«Я пи-пи хочу, — Русланова мне сказала, — а ты на стреме стань, чтобы никто не подошел. «Не надо печалиться, — запела, — вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди — грузин позади!» — и в лес пошла»

— О вашем сексуальном темпераменте и романах легенды ходили...

— ...а я все дома сижу! (Улыбается).

— Говорили, что во время съемок со Светланой Крючковой она в своем номере от вас пряталась, а вы ночами под балконом стояли и кричали: «Светлану Николаевну хочу!» — это правда?

Со Светланой Крючковой в картине «Ольга и Константин», 1984 год

— Не-е-ет, не было такого — я же не мог людей будить, правда? Она очень талантливая актриса, а еще Галя была, Галина — как ее, тоже вместе играли...

— Польских?

— Нет, другая, сейчас фамилию вспомню... Мы с венграми снимались, она в положении, съемки в лесу: я главного анархиста играл, меня там убить должны, и вот она мне говорит: «Я пи-пи хочу, а ты на стреме стань, чтобы никто не подошел». Идет и поет: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди — грузин позади!» — и в лес пошла (хохочет). Вспомнил — Русланова! Такая актриса!

— Нина, не Галя...

— Да, Нина!

— Грандиозная!

— Безусловно.

— Но женщины за вами умирали?

— (Смущенно). Ты прямо, как в «Мимино», такие неудобные вопросы задаешь, что просто не могу...

— Ну как было? Красавец-мужик, в зените славы... На что женщины шли, чтобы вашего внимания добиться?

— (Вздыхает). Все равно все от меня исходило — оскорбить их я не хотел, обхаживал.

— Ваша жена Ирина — в прошлом прима-балерина Тбилисского оперного театра, а брак с ней когда-нибудь под угрозой — с вашей стороны — оказывался?

С Людмилой Гурченко в музыкальном фильме-пародии «Волшебный фонарь», 1976 год

— Нет, и у меня на этот счет свое мнение. Права жизнь другому портить человек не имеет, и если уходишь, то скажи, почему, и уйди так, чтобы мужиком остался. Все в жизни бывает, правда? Если бы Иры не было, я бы, наверное, уже давно там был бы (наверх показывает), но еще неизвестно, в каком отделении (смеется).

— Вы мне однажды сказали, что с возрастом секс улучшается, так я у вас спросить хочу: продолжает улучшаться?

— Продолжает! Глядя тебе прямо в глаза, говорю.

— Ларису Ивановну еще хотите?

— Очень! «Ларису Ивановну очень хочу» — так должна была фраза звучать (смеется). Кошмар!..

«Денег никогда не было, друзья всегда что-то в карман мне клали»

— В советское время грузин — это человек с деньгами, и плох тот грузин, у которого «Волги» нет...

— ...да-а-а...

— Вы богатым уважаемым грузином были, а деньги держались у вас или нет?

— Их никогда не было, друзья всегда что-то в карман мне клали...

— Даже так?..

— Помогали, да. Потом уже я им помогать начал, и когда многие из жизни уходили, их хоронил. Вот так и жили — даже в школу вместо меня друзья ходили.

Я тебе сейчас расскажу... У меня один из самых близких друзей умер, режиссер. Мы давно дружили, вместе рыбачили, и ребята книгу воспоминаний о нем издать решили, чтобы память осталась.

Жена его позвонила: мол, что-нибудь напиши, я что-то начирикал, ей посмотреть отправил: «Если что-то не так, подправь, пожалуйста», и она звонит и плачет... Я просто так написал, будто к нему обращаюсь. «Гурам, скоро я тоже к тебе туда приду. Я надеюсь, ты меня встретишь и на рыбалку пригласишь — в раю. Золотых райских рыбок ловить будем, а потом стол накроем и всех наших друзей, которые раньше нас ушли, позовем и тост за тех, кто на Земле остались, поднимем, чтобы они о нас помнили и чтобы еще долго к нам не собирались, хотя рано или поздно все мы здесь встретимся». Ну, что-то такое было...

От этого никуда не денешься — только политики думают, что они вечные... Рыба все равно плавать будет, только этих рыбаков не будет — другие придут.

— Вы вот написали о том, что в раю встретитесь, и я спрошу: в Бога вы верите?

С Фрунзиком Мкртчяном в комедии Георгия Данелии «Не горюй!», 1969 год

— Да.

— Однозначно?

— Ну как? Мне в него верить нравится — во что-то же надо, нравится, что я думаю, что он есть. Иногда в церковь пойду, свечку поставлю, в тишине посижу, о чем-то подумаю... Не знаю, рассказывал тебе или нет, но я как-то у мамы спросил... Она очень верующая была, 44 года в церкви пела, в общем... Иисус Христос — он ведь везде по-разному выглядит: ну, с бородой, но чувствуется, что разные художники рисовали, и я спросил: «Мама, ты этого человека знаешь?». — «Я каждый день его вижу», — она сказала. Я удивился: «Где?». — «Это ты, — объяснила, — в тебе Бог. Вот каким человеком ты вырастешь, такой в тебе Бог будет: на всю жизнь это запомни». Правильно сказала...

Не верить нельзя, во что-то верить все-таки нужно — это надежду дает. Фанатиком я никогда не был и не буду, но мне по душе, что христианин крест носит, а мусульманин пять раз в день молится, и когда в синагогу я захожу, мне всегда мацу дают (улыбается). Жена ее очень любит, спрашивает постоянно: «Ты мацу принес?». Я улыбаюсь: «Да!».

«У меня киста в мозге была, в 38 лет с жизнью уже попрощался, но умирать очень не хотел»

— Вас вообще везде за своего принимают, правда?

— Принимают, да.

— Нани Брегвадзе рассказывала мне о том, как к одной гадалке вас привела...

— ...Лили ее звали...

— ...и она страшную болезнь, а затем известность, славу вам предсказала...

С Алексеем Кравченко в картине Георгия Данелии «Фортуна», 2000 год

— Все сбылось, абсолютно! — и когда до меня это потом дошло, страшно стало. Она на ногте гадала: вот так его держала...

— Пожилая была?

— Да, уже плохо видела.

— В селе каком-то далеком жила?

— Нет, в Абхазии это было, в Сухуми. Не принимала уже, мне друзей своих пришлось подключить... Нани попросила: «Помоги к ней попасть, о ней легенды рассказывают!», а потом белого цвета от нее вышла. Призналась: «Она мне такие вещи сказала, которых, кроме меня, никто знать не мог, даже домашние, а ты что не идешь, боишься?». — «Да нет, не боюсь». Зашел — и Лили эта мне говорить начала: мол, сильно болеть будешь, но не умрешь, а потом спросила: «Есть у тебя что-нибудь, что ты всегда с собой носишь?». Я удостоверение протянул. Она там какой-то крестик поставила: «Все время носи!».

Потом у меня проблемы с головой начались, в госпиталь Бурденко повезли, операцию сделали...

— ...в 40 лет, да?

— Это 76-й год был...

— ...38, значит...

— Да, и еще она мне сказала: «Ты там другой работой займешься», так вот, в госпитале я вдруг киносценарий писать начал. Вернее, сам писать не мог — в «скафандре» лежал, прооперированный: диктовал, а жена записывала. Потом фильм «Будь здоров, дорогой!» снял... Дирекция против была: мол, чего ему не хватает, еще режиссером стать захотел? Затем этот фильм на фестиваль в Габрово повезли — он Гран-при завоевал! Я поинтересовался, жива ли гадалка. Мне сказали, что уже нет, а она даже сказала, в каком месяце меня в больницу положат.

— У вас же киста в мозге была?

— Да.

— И вы умирали?

— Да-а-а!

— С жизнью тогда, в 38 лет, уже попрощались?

С Сергеем Шакуровым в фильме «Дед-005», 2013 год

— Но умирать очень не хотел (улыбается).

— А прогнозы плохие были?

— Один процент давали.

— Всего?!

— Да. Коновалов, Александр Николаевич...

— ...академик...

— ...а потом, много лет спустя, я его на вечере Данелии встретил. Он сказал: «Буба, у меня такая же болезнь — у меня рак». Интеллигент такой московский... Вот так было, поэтому я в предсказания верю: просто так ничего в жизни не бывает.

«Диализ я через день делаю,минимум четыре часа. Руку не показываю: на нее смотреть страшно»

— У вас уже много лет с почками проблемы, вы на диализе — часто его делаете?

— Три раза в неделю — вот завтра утром снова иду... Страшно! (Пальцем по шее проводит: дескать, достало).

— Что это за процедура?

— Из вены кровь берут, машина ее чистит и обратно вливает — вместо почек огромный компьютер работает.

— И долго вы так лежите?

С Юрием Соломиным в политическом детективном сериале по роману Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить», 1984 год

— Ну, минимум четыре часа...

— По четыре часа через день?

— (Кивает). Через день... Вот такие иголки большие! Руку не показываю — на нее смотреть страшно.

— Вам в эти минуты себя жалко?

— Очень! (Смеется). Раньше люди от этого умирали... Эту процедуру я уже везде проходил — в Монте-Карло, Лондоне, в Израиле, во Франции, Украине... Как меня в киевской больнице встречают — это надо видеть: супер!

«Когда водку пью, лет на 27, наверное, себя ощущаю»

— Вам 80 лет скоро...

— ...да...

— ...это много?

— Ну, из моих знакомых до 80 никто не доживал — все раньше умирали, поэтому думаю, что жаловаться грех.

— Это уже старость или еще нет, как считаете?

С Аллой Пугачевой

— Мама моя говорила: «Старость не радость, а большая гадость» — и я с ней согласен, но, с другой стороны, поддаваться нельзя. Спасает меня то, что я сюда приехал, потом в Тбилиси вернусь, затем еще какие-то планы...

— У вас такие глаза потрясающие — совершенно юные, а на сколько лет вы себя ощущаете?

— Честно?

— Да — в свои почти 80...

— Когда водку пью, лет на 27, наверное...

— ...а пьете?

— Конечно, и с девяти лет курю. Когда в свое время меня на консультацию в Москву отправили, три академика там сидели, из уважения к моим песням они меня любили. Я на четвертый этаж поднимаюсь и думаю: «Если скажут, что курить нельзя, из окна выпрыгну». Спрашивают: «Как давно курите?». — «С девяти лет». — «Ни в коем случае не бросайте!». Я с двумя сигаретами в зубах из больницы вышел, даже песню «Старики-разбойники» написал, где слова есть:

Бегать, прыгать, водку пить
Надо обязательно!
Ты мужик, не забывай,
И это замечательно!

— А пили вы в свое время много? Проблемы, с этим связанные, были?

— Проблем не было, но пили, гуляли, конечно...

— Сколько вы за один раз одолеть могли?

— Больше двух бутылок водки.

— Да вы что?!

— Да-а-а, да! — и потом стул на место поставить и, не шатаясь, уйти.

— После двух бутылок?

— Каких-то похмельных моментов у меня не было, чай утром выпил — и все, на ногах!

— Грузины вино пьют, ну, чачу — в крайнем случае...

С Нани Брегвадзе в составе вокально-инструментального ансамбля «Орэра», конец 60-х

— Не-не, вина не пью.

— Может, вы не грузин?

— Может быть! Вообще, изначально мы все евреи...

— ...и значит, неслучайно в синагогах вас привечают, правильно?

— Да (улыбается). Как-то я в русский гастроном в Нью-Йорке зашел, и меня маленький человек заметил — как оказалось, хозяин. «Вахтангчик, — он сказал, — если детство вспомнить хотите, вот эту «Краковскую» попробуйте!». (Смеясь, делает вид, будто кольцо «Краковской» разламывает).

— С батоном!

— Без хлеба!

«Пугачева сказала: «Я так соскучилась!». Я ответил, что буду рад ее видеть, почему нет?»

— 80-летие в июле отмечать пышно будете? Сценарий уже есть?

— Друзья приедут, и, конечно, отпраздновать красиво надо. Думаю, два отделения будет — в первом мои гости выступят и я вместе с ними какие-то любимые русские и украинские песни спою, а второе чисто грузинским сделаю.

— Даже Пугачева, говорят, прилететь обещала?

— (Пожимает плечами). Если честно, я ей не предлагал. Она просто в Баку в прошлом году сказала: «Я так соскучилась!», и я ответил, что буду рад ее видеть, почему нет?

— В Советском Союзе вы настоящим королем были, перед которым, наверное, любые двери и любые объятия открывались. Не представляю, кто мог Вахтангу Кикабидзе в столе, в любви, дружбе отказать... Вы круче Брежнева были, я думаю...

— ...(хохочет)...

— ...потому что он все-таки подневольным был, а вы свободным, правда?

— Это было, да...

— Кстати, вы с Леонидом Ильичом никогда не встречались?

С супругой Ириной Кебадзе — прима-балериной Тбилисского академического оперного театра — и сыном Константином, 1967 год

— Один раз встретился.

— Каким образом?

— В Тбилиси какое-то мероприятие было... Брежнев уже плохо ходил, но приехал, с ним большая делегация, военные в основном. В общем, в завершение концерт был, а ему, оказывается, фильм «Мимино» очень нравился. Фрунзика Мкртчяна вызвали, но я предложил фамилии наши в программу не ставить: «Пускай неожиданно будет», а режиссер так решил, что на сцене огромный стол стоял, за которым в национальных костюмах представители всех республик сидели — молдаване, белорусы, узбеки...

В зале, короче, в первом ряду охрана — КГБ, за ними уже Брежнев, Шеварднадзе... Мы с Фрунзиком с тортом вышли, он руку мне на плечо положил — и я чувствую, что рука дрожит. Я ему текст написал, он спрашивает: «Буба, а кто эти люди, которые за столом?». Я: «Это наши друзья — молдаване, белорусы, узбеки...». Он: «Ну, раз они сидят, значит, хорошие люди?» (смеется) — все от волнения перепутал!

Потом банкет был, нас на фуникулер забрали, и Брежнев попросил: «Пусть они еще раз выступят», а в это время (мобильных же тогда не было) супруга меня разыскала: «Твои друзья-художники тебя ищут, перезвони им». Там Мовсес был, очень хороший художник. Связался с ним, он: «Буба, ты где? Мы в мастерской, нам вино, 20-литровый баллон, привезли, а есть нечего...». Я в ответ: «Я у Брежнева, сейчас что-нибудь с банкета возьму». Главный распорядитель мой знакомый был, я попросил: «Чего-нибудь мне положи» — и с пакетом еды оттуда слинял, а когда время подошло, Брежнев поинтересовался: «А Кикабидзе и Мкртчян где?». Бедного Фрунзика одного вывели, и он и свои слова, и мои тоже произносил, от волнения умирая.

В мастерскую прихожу — художники грустные сидят, ничего из закуски нет. Я: «Это вам, ребята, Леонид Ильич прислал» — тот кулек перевернул, и оттуда четыре жареные поросячьи головы выкатились, и мы сидели, за Брежнева, за его родителей, за родственников, за соседей пили... (Улыбается).

«Нани Брегвадзе голову поворачивает — и видит, что за решеткой ее Мераб с бритой головой стоит, а позади — русский солдат с автоматом, и она — бух, со стула упала!»

— Шеварднадзе добрый человек был?

— Очень необычный. Когда Нани с мужем разошлась, тот уехал и его арестовали...

— ...теневик был...

— Что-то с вином связано, да. Он письмо ей прислал: помоги, мол, чтобы меня в Грузию вывезли, чтобы я там сидел. Она ко мне пришла: «Что мне делать?». Я посоветовал: «К Шеварднадзе пойдем — он тебя любит, не откажет».

Приходим, я сразу сказал: «Эдуард Амвросиевич, я вместо нее говорить буду. Вот такое случилось...». Решить этот вопрос сложно было — какой-то закон на этот счет приняли. Шеварднадзе сказал: «Как только что-то решу, вам позвонят». Месяц прошел — ничего, и вдруг в один прекрасный день мне позвонили: «Сегодня вечером в Рустави его этапировали» — под Тбилиси такой маленький город есть, и там зона.

Я там концерт сделал — начальник лагеря моим знакомым был, и вот Нани сидит, грим наносит: «Орэра» выступать готовится, а сзади окно открыто, жарко, и на нем решетка. Она голову поворачивает — и видит, что за этой решеткой ее Мераб с бритой головой стоит, а позади него — русский солдат с автоматом, и она — бух, со стула упала! Я потом того солдата, Колю или Ваню, просил: мол, давай отойди, я тебя с автоматом где-нибудь закрою... Он: «Нет, не положено!». Так они за кулисами и сидели, концерт смотрели: один впереди, другой сзади — и хлопали.

Шеварднадзе неординарный был — очень умный мужик, талантливый! В опере как-то вечер Джемала Сепиашвили, композитора, шел, в финале первого отделения какая-то военная песня была, и хор в форме вышел, а после — антракт. Я иду, гляжу: Эдуард Амвросиевич сидит. «Здравствуйте, — говорю, — я вот тоже в армию решил записаться». Он: «Почему?». — «Ну, может, меня тогда в этот хор тоже возьмут», а когда он улыбался, это опасно было. «Да, — кивать стал, — правильно, правильно...».

— Я у него в Крцаниси был, когда президентом он уже не был, и меня поразило, что прямо напротив входа в дом его жена Нанули похоронена...

Отец Константин Николаевич Кикабидзе — выходец из имеретинского дворянского рода, журналист, младший лейтенант, пропал без вести в декабре 1942 года под Керчью

— ...да...

— Интересный человек, необычный действительно...

— Это правда.

— Вахтанг Константинович, а когда вам жить интереснее было — тогда или сейчас?

— Сейчас, конечно. Духовность, правда, пропала...

— ...и здоровье, да?..

— ...но дышать легче стало. Я этот герб — серп и молот — ненавидел: ну что за произведение? Знаешь, за что из пионерии меня выгнали? Учительница засекла, что я пионерским галстуком туфли чищу, а мы в футбол играли, у меня одна пара туфель была — мама просто избить могла. На второй день всех детей выстроили, меня исключили... После этого в комсомол я не пошел. В 50 лет мне в партию вступить предложили, но я понял, что куда-то всунуть меня хотят, и отказался. Зато никто напугать не мог: мол, мы тебя выгоним, на стол партбилет положишь.

«Я жене позвонил и услышал: «Нас здесь убивают!». Дома потом в туалете закрылся и, как маленькая девочка, рыдал»

— Что вы в свои почти 80 поняли сегодня такого, чего раньше не понимали?

— Что родина — это главное: пока взрослеем, этого не осознаем. Помню, в 1989 году на Северном Кавказе гастролировал, и в Тбилиси как раз военные саперными лопатами женщин зарубили... На следующий день жене позвонил и услышал: «Нас здесь убивают!».

Машины не ездили, самолеты не летали, поезда не ходили... Два чечена нас взять согласились. Я тогда Госоркестром Грузии руководил — 85 человек было. 16 часов ехали, и все равно я представить не мог, что такое возможно, пока первый танк не увидел и не узнал, что комендантский час ввели. Дома в туалете закрылся и, как маленькая девочка, рыдал! Ощутил: что-то очень серьезное происходит. Через это, наверное, пройти надо — иначе перехода не бывает...

— Родина, вы сказали, — главное: и что, важнее, чем семья, работа?

— Да, важнее — ты гражданином своей страны себя ощущать должен. Я вот в любой момент уехать мог: ты же знаешь...

— ...конечно!..

— ...меня звали неоднократно — друзья близкие, но нет: родина, друзья и семья, и если грустно немного, надо водки выпить! (Смеется).

— И хорошо станет?

— Да!

— Вы свою маму очень любили, очень близки с ней были. Мамы уже давно нет, отца еще дольше — с 42-го года (четыре годика вам тогда было). Скажите, в эти годы родителей вам не хватает?

С мамой, 1940 год. Манана Константиновна Багратиони принадлежала к старинному княжескому роду Багратиони-Давиташвили — ветви грузинской царской династии, была известной певицей

— Недавно моим друзьям говорил: «Хочу маму увидеть». Я ее во сне ни разу не видел... Когда хоронил, в гроб ей фотографию отца положил и его фамилию написал, как будто он тоже там. У нас в классе 35 мальчиков было (мы еще отдельно учились), и лишь у одного отец жив был: майор медицинской службы, красавец...

— У остальных погибли?

— Да. Тот мальчик самый сильный был, и когда его отец уходил, мы его всем классом бить начинали — из зависти. Может, если бы папа был жив, все по-другому было бы... Я так думаю! (Улыбается).

У нас одно время купоны ввели — вдруг все узнали, что килограмм мяса 800 тысяч купонов стоит. Мама к таким цифрам привыкнуть никак не могла: ну как это, за сыр полтора миллиона? В общаге, на старом месте, жила: ни за что от соседей уходить не хотела, и когда я ей в первый раз картошку, зелень, какие-то овощи принес, спросила: «Сколько ты за это заплатил?». Я: «Ты не бейспокойся, в одном старом районе мой друг — секретарь райкома, и у них прежняя система осталась, цены, как в Советском Союзе: 10 копеек, 15 копеек...». Мама тут же соседей созвала, все раздавать стала: «У Бубы там друг, у них советские цены!» — и после этого мне заказывала: «12 килограммов картошки привезешь...». Я обязан был: приносил, а она со всеми делилась...

«Мама удивлялась: «Как тебе не стыдно? С таким хриплым голосом петь выходишь, и на тебя еще билеты берут!»

— Что вы суперпопулярный человек, мама понимала?

— Очень удивлялась, говорила: «Как тебе не стыдно? С таким хриплым голосом петь выходишь, и на тебя еще билеты берут!».

— Но ей это нравилось?

— Нет. Потом, правда, сказала: «Наверное, что-то в тебе есть, раз на тебя ходят». У нее хорошее меццо-сопрано было — замечательная певица была, и я всегда нервничал, когда мама на концерт приходила. Отец тоже хорошо пел...

— Он ведь журналистом был?

— (Кивает).

— Думаю, вам от него любовь к слову передалась, умение писать...

— Может, и так, я не знаю.

— Вы мне когда-то рассказывали, что мемуары «Лицо кавказской национальности» пишете...

— Да, но это название поменял, потому что немного оскорбительное.

— И как назвали?

— «Они». Очень многих людей с разными историями вспомнил, которые вокруг меня появлялись, и новеллы получились.

— Книгу вы уже выпустили?

С матерью Мананой Константиновной, конец 80-х. «У нее хорошее меццо-сопрано было, я всегда нервничал, когда она на концерт приходила. Отец тоже хорошо пел»

— Нет еще — планирую. Эти жулики-печатники что-то предлагают, но что предлагать? Права купите, издайте — и я сам у вас потом ее покупать буду (смеется). Посмотрим...

— Сегодня интернет развит, YouTube есть, можно на себя образца 40-50-летней давности посмотреть — вы смотрите?

— Нет, очень неприятно (улыбается).

— Почему?

— А! (Рукой машет). С возрастом замечать начинаешь, что человека в зеркале, который на тебя смотрит, не узнаешь. Знаешь, такой старый анекдот есть: Вася помылся, к зеркалу подошел и причесывается. (Присматривается). «Вася!». Наконец, узнал... (хохочет).

— «Буба!»...

— Точно!

— Вас до сих пор в Грузии Бубой называют?

— Да.

— Вахтанг не проходит?

— Не работает.

«Нутро у меня босяцкое: улицу люблю, друзей, смех, дуракаваляние...»

— Оглядываясь на прошлое, скажите: жизнь коротка?

— Очень! Безумно много времени на какие-то идиотские детали, на ничегонеделание уходит. Вот сейчас сценарий закончил — наверное, снимать буду. Последнюю новеллу рассказать могу, хочешь?

— Да, ну конечно...

— Совсем недавно придумал — она еще не написана. Картина смешная, но очень философская — я не хочу, чтобы люди с фильма грустными ушли, надо, чтобы посмеялись немного. До этой новеллы одна о войне российско-грузинской будет, очень жесткая, а эта такая: темная комната, свечи горят, какой-то человек возле телефона, плохо видит, в очках, номер набирает...

«Слушаю». — «Это Гиви?». — «Да, я. Что так поздно звонишь?». — «Слушай, мне жить надоело. (Я сейчас коротко рассказываю. — В. К.). Света нет, газа нет, горячей воды нет... У меня на черный день кое-какие деньги собраны: похороните меня к чертовой матери!». — «Заживо, что ли? Ты с ума сошел!». — «Ну не могу я больше!».

На следующий день по проспекту Руставели процессия идет, гроб несут. Кто в гробу, мы еще не видим, но люди ошарашены, смотрят, руками машут... Оказывается, «усопший» в гробу сидит и курит, а впереди духовой оркестр похоронный марш играет: это его просьба была.

Одна женщина спрашивает: «Ребята, вы что, заживо его хороните?». Те, которые несут, отвечают: «Да сам попросил. Воды нет, газа нет, света нет...». — «А как его зовут?». — «Вахтанг». И эта женщина к нему обращается: «Батоно Вахтанг...». Ну, «усопший» интеллигентный человек: «Не играйте, ребята, подождите. Я вас слушаю». — «У меня, — она продолжает, — пятикомнатная квартира в центре города (симпатичная должна быть дама. — В. К.)...

— ...газ есть, свет есть...

— ...может, вы передумаете и все сначала начнем?». Он: «А какой этаж?». — «Седьмой». — «Играйте, ребята!» — и дальше они пошли... (Смеется).

— Если бы сегодня все сначала вы начали, это другая была бы жизнь?

Вахтанг Константинович с приемной дочерью Мариной, внуком Вахтангом и его женой, внуком Иваном, сыном Константином, правнучкой Сашенькой и супругой Ириной Григорьевной

— Нет.

— Та же?

— Наверное. Нутро у меня босяцкое — улицу люблю, друзей, смех, дуракаваляние...

— Вы на сегодняшний день состоялись?

— (Вздыхает). Трудно сказать.

— Ну, без ложной скромности?

— Я «Хаджи-Мурата» сыграть хотел, и считаю: раз не сыграл...

— По Толстому?

— Да. Вот сыграл бы — и мог больше вообще не сниматься! Картину Данелия должен был делать...

— ...ух ты!..

— Да-а-а, знаешь, какой сценарий был сумасшедший? Я к нему с бритой головой, с бородой пришел, и мне столько, сколько Хаджи-Мурату, было — 40 лет. Он посмотрел: «Будешь Шамиля играть!», но сценарий, конечно, не пропустили.

«Если эту футболку носить станешь, так же в 80 лет Ларису Ивановну хотеть будешь, я за это отвечаю! Только кепку, как у Мимино, заказать надо»

— Вахтанг Константинович, я поблагодарить вас хочу...

— ...спасибо, мой дорогой...

— ...и, знаете, напоследок не могу удержаться, чтобы о двух вещах не попросить. Во-первых, анекдот рассказать, что, как настоящий грузин и тамада, вы мастерски всегда за столом делаете, а во-вторых, спеть. Пару куплетов хотя бы...

— С удовольствием! Анекдот такой: по пустыне Сахара грузин ползет. Пятый день уже — ходить не может, обезвоживание у него, губы потрескались, и вдруг видит: дерево, под деревом стол, за ним женщина сидит, галстуки продает. В Сахаре. Цветные...

Он просит: «Воды дайте!». — «Воды нет. Если хочешь, галстук купи». — «Умираю, пить хочу!». — «Пять километров проползешь — там москвичи ресторан открыли: напоят, накормят...». Пополз. Через неделю еле-еле обратно, к тому столу, возвращается. «Ну что, напоили тебя?» — спрашивает она. «Нет, без галстука не пустили!». (Смеется).

Ну а песня мамина, я ее в концертах исполняю — сейчас спою, потом слова переведу. (Поет по-грузински). Опали лепестки цветущей розы, и соловей начал горько плакать, а поэт сказал: «Не плачь, соловей, придет весна, опять расцветет роза, и все хорошо будет». Все у нас хорошо будет: и в Украине, и в Грузии — везде, я в это верю!

— Это как тост можно оформить?

С Дмитрием Гордоном. «Вас до сих пор в Грузии Бубой называют?» — «Да». — «Вахтанг не проходит?». — «Не работает» Фото Ростислава ГОРДОНА

— Можно!

— Спасибо вам!

— Дай тебе Бог здоровья! Олег, который концерты наши проводит, вот что сделал (белую футболку разворачивает): это — грузино-украинский флаг, а это — «Ларису Ивановну очень хочу!». (С другой стороны свое изображение с надписью показывает). А это тебе мой юбилейный диск — здесь и СD, и DVD.

— Вахтанг Константинович, а если я эту футболку носить стану, так же в 80 лет Ларису Ивановну хотеть буду?

— Обязательно! Я за это отвечаю! Только кепку, как у Мимино, заказать надо (смеется).

(Берет маркер и на футболке пишет: «Гордон! Я тебя очень люблю! Вахтанг Кикабидзе»).

Вот такие дела...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter