Михаил СУРКИС: «Если Дмитрия Гордона с врачом сравнить, то исключительно с патологоанатомом — только тот до всех тайн докопается, ничего от него не укроется. Диме повезло больше — он все-таки с живыми людьми работает, и хотя это сложнее и хлопотнее, однако намного приятнее»

Конечно, интервью со мной я и смотрел, и читал, и для меня Дмитрий Гордон — феноменальная личность! Он напротив сидел, вопросы задавал и тому удивлялся, что я в мои годы номера телефонов наизусть помню, в телефонную книгу их не записываю, а я в свою очередь поражаюсь, как много он знает, сколько всего прочел, с каким огром­ным количеством людей пообщался, каждый из которых высот в своем деле достиг — в литературе, ре­жис­суре, актерстве, науке, спорте... Таких, как Ди­ма, с невероятными такими способностями, может, один на 10 или даже на 100 тысяч рождается, и, разумеется, мне очень приятно, что он у меня интервью взять решил.

Это год назад было, но что-то к сказанному добавить или же что-то изменить желания у меня нет — когда ты к своей, как Гордон сказал, первой сотне лет при­ближаешься, время уже не бежит и никуда не летит, а, наоборот, течет очень медленно. Резких перемен, как правило, не бывает, смены убеждений тоже — во что всю жизнь верил, в то верить и продолжаешь.

Я все так же книги читаю, в том числе Димины, так же, как и раньше, футбол люблю и матчи посещаю, а с приятелями и родственниками в деберц играю — карточную игру, правила которой, наверное, уже только мои ровесники помнят...

Наша с Гордоном беседа — это удивительные два часа, за которые вся моя жизнь передо мной пронеслась. Я вспоминал, рассказывал, а этот молодой человек сидел и слушал — и о нашей довоенной Одессе, и о моем знакомстве с Ильфом и Петровым и походе к ним в гости, и о том, как на фронте было... Разумеется, и о сыновьях Ди­ма меня спрашивал — как же в моем случае без этого?

На все вопросы откровенно я отвечал, и если кому-то действительно интересно, как мне таких детей вырастить удалось, — пожалуйста, читайте: вдруг этот опыт вам пригодится?

Когда мы видимся (а это не обязательно перед камерами случается), Гордон убеждает: «Михаил Давидович, книгу писать надо — вот завтра же садитесь и на­чи­най­те, вам есть что сказать». Может, по-своему он и прав, но я не сдаюсь — и в интервью от этого отказался, и сейчас согласия не даю. По одной и той же причине: как только та­кая книга выйдет, люди точно решат, что не я ее автор, что мои дети за меня написали или кого-то нашли, поэтому нет, лучше уж без книги: писательству устную беседу с теми, кто мне приятны, предпочитаю.

В случае с Дмитрием общаться готов, когда угодно ему будет, — если, конечно, это ему интересно и вопросы ко мне у него еще остались. С удовольствием его программы субботними и воскресными вечерами смотрю и не раз уже говорил: из гос­тей Диминых запросто отличный парламент составить можно — профессиональный, думающий, такой, у которого на благо страны эффективно работать получится. Эти интервью для понимания того, что у нас сейчас происходит, чем мы живем и как дальше нам быть, очень важны, мне хотелось бы, чтобы те, кто Украиной руководят, их смотрели, слушали и слышали.

Возможно, кто-то это прочтет и воскликнет: «Ой, да что он там, тем более о будущем страны, рассуждает?!», а я отвечу: «У меня, пожалуй, на эту тему переживать причин больше, чем у вас, молодых, и эти причины я, слава богу, поименно назвать могу — я о своих детях, внуках и правнуках». Гордон, наверное, меня проверял — вспомнить, сколько кому лет, попросил, но разве трудная это задача — все знать о тех, кого любишь, и с праздником не тогда, когда кто-то напомнил, поздравлять, а раньше всех, первым? (А как иначе? — я же, получается, в нашей семье первый!).

Больше всего хочу, чтобы мы в мире жили. Поверьте, ничего хорошего, такого, что воспевать стоит, в войне нет, и красивой война никогда не бывает — у тех, кто там были, спросите. Я врач, Вторую мировую прошедший, которую отечественной называть вдруг немодно стало (как будто не Отечество мы защищали), и я совершенно точно знаю: война — это не одни лишь идеалы, подвиги и возможность себя проявить и в герои выйти: это в первую очередь слезы, раны, увечья, сломанные судьбы, так неужели вы своим детям и внукам узнать, что это, желаете?

Диму я еще и за то очень уважаю, что в своих политических интервью все эти важнейшие вопросы он задает: «Когда мы воевать перестанем?», «Как конфликт на юго-востоке решить?», «Какие шаги и кому сделать надо, чтобы мир наконец был?» — людям, от которых это зависит, об их прямых обязанностях будто напоминает.

Верю ли я, что это подействует? Надеюсь — слишком большой я жизнелюб, чтобы пессимистом быть. Кстати, чаще всего вопрос «Что нужно, чтобы до вашего возраста дожить?» мне задают, и секрет раскрыть я бы рад, но, увы, его не знаю. Я не с золотой ложкой во рту родился: па­па мой — простой пекарь, мама — простая красивая женщина с хорошим чувством юмора... Жили мы бедно, семья большая, и голодать, и другие лишения терпеть при­ходилось, тем не менее выжили и выстояли. Наверное, родительским генам и желанию жить — даже если тяжело — спасибо, потому что лучше жизни никто пока ничего не придумал.

Что читателям этой книги сказать я могу? Лишь одно: читайте, и побольше! Я, например, без этого не могу — без того, чтобы новое узнавать, а у Дмитрия Гордона всег­да что почерпнуть есть, и я постоянно его умению не прос­то вопросы задавать по­ражаюсь, но и ответы на них по­лучать, в которых человек все свои тайны, все мысли раскрывает, то, может, вспоминает, чем даже с родственниками никогда не делился... Это, во-первых, уметь надо — так разговорить, а во-вторых, наверное, человеком таким быть, которому довериться хочется.

Я по-своему, по-медицински, пошутил: мол, если Диму с врачом сравнить, то исключительно с патологоанатомом — только тот до всех тайн докопается, ничто от него не укроется. Гордону, конечно, повезло больше — он все-таки с живыми людьми работает, и хотя это сложнее и хлопотнее, однако намного приятнее...