Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: «Старый пражский еврей глиняного слугу себе изготовил и знак послушания на лбу у него начертал, однако глиняный человек знак этот стер и своего создателя уничтожил — вот вся история Березовского и Путина»

(Продолжение. Начало в № 6, №7)

«ПУТИН ВПОЛНЕ ДРАМАТУРГИИ ДОСТОИН, И У МЕНЯ ПЬЕСА О НЕМ ЕСТЬ — «ПЕТРУШКА»

— На 60-летие Путина вы письмо написали — о чем оно, помните?

— (Удивленно). Нет.

— Ну, вы же письма ему иногда пишете...

— Слушайте, зловещие провалы в памяти, как Степа Лиходеев говорил, — может, какой-то текст был публицистический? Честно говоря, не припомню — это публицистическая форма, скорее, а не письмо, хотя Путин вполне даже драматургии достоин, и у меня пьеса о нем есть.

— Как называется?

— «Петрушка» — написана в 2007-м, однако по понятным причинам не ставится.

— Удивительно!

— (Хохочет). Почему это вас удивляет? Без мании величия скажу: при жизни прототипа «Карьера Артуро Уи» в Германии тоже не ставилась — надо просто ухода прототипа дождаться...

— ...с политической арены...

— ...как минимум, но боюсь, это пожизненное — он уже не уйдет. Мы этот момент проскочили — шесть лет назад, кстати, когда мы с вами встречались, я предполагал, что Путин хочет уйти сам, но его могут просто не отпустить, однако он уже давно эту красную отметку прошел и сейчас уйти из власти не может.

Виктор Шендерович. Неправительственная телеграмма.

Дорогой Владимир Владимирович!

Вместе со всеми россиянами, с глубоким волнением и надеждами, я слежу за вашим переходом в новую возрастную категорию.
Еще недавно всем нам казалось, что это ваше личное дело — 50 вам, 60 или 98. Но вы нас убедили. Теперь это — насущный вопрос для всей России. Иначе, видимо, уже никак.
С симметричными чувствами вглядываются в линии жизни своих благодетелей граждане Белоруссии, Узбекистана, Нигерии, Кубы и других прогрессивных государств с пожизненным сроком счастья. Граждане Египта и Ливии своего естественного сиротства не дождались — решили ускорить, граждане Сирии находятся в процессе уточнения сроков...

Главное, Владимир Владимирович, я считаю: не сдаваться живым. Ни к чему это.

Вы ж не Клинтон, чтобы читать лекции на покое, оставив жену на хозяйстве. Вы ж свою номенклатуру знаете — сами небось дyши на свет смотрели, чтобы ни единого светлого пятнышка! Однокурсник Бастрыкин первый же вас в розыск и объявит. Так что никаких компромиссов — только единоличная власть!

Давайте смотреть на вещи позитивно: пока что все складывается довольно не­плохо. Россия стареет и деградирует. Еще пара десятилетий под вашим руководством — и отсюда уедут восвояси последние обитатели проспекта Сахарова, а остальные благополучно вымрут. Ничто не будет мешать радоваться жизни. Проспект Сахарова к тому времени мы переименуем в проспект Суслова, потому что притворяться будет уже не перед кем.

Господь не оставит Россию и пошлет ей правильную цену за баррель, чтобы хватало и вам на список «Форбс», и обслуге на асьенды, и на заткнуть хайло бюджетникам... Бюджетник — существо незамысловатое, он будет любой индексации рад, а если прямо из ваших рук, так это же счастье! Пара встреч с детишками, поцелованными в пузики, — и все матери ваши. К 90-летию Победы в Великой Отечественной можно будет резко повысить выплаты ветеранам войны. В общем, все ништяк.
Да и фиг с ней вообще, с Россией, — тоже мне повод отвлекаться от удавшейся судьбы!

Я считаю: надо навалиться еще на духовность плюс охрана природы. Надо же занять чем-то остаток дней. Ваше поднебесное курлы задало высокую планку, но что-нибудь еще придумаем.

Ближе к 80-летию можно попробовать переплыть в окружении телеоператоров Первого канала что-нибудь вроде Янцзы — в примитивных обществах чрезвычайно ценится маскулинность вожака. Переплытие реки, восхождение на вершину, свадьба с юной красавицей...

В случае чего можно просто принять виагры и раздеться на митинге на Поклонной горе — рейтинг тоже подскочит. Мы люди нехитрые — нам простые способы убеждения нравятся.

Вообще, вы не стесняйтесь с нами. Чем проще, тем надежнее. Главное — берегите себя. Мы же без вас никуда, вы же видите. Да и кто ж нам позволит?
Будьте внимательны к окружающим — окружающие могут иметь свои планы на вашу жизнь. Знахари, звездочеты, экстрасенсы, ясновидцы... — все это должно уберечь вас от досадных случайностей, иногда происходящих с теми, кто решил остаться у власти насовсем.

Они же должны охранить вас от некоторого количества призраков, могущих испортить ваш все более чуткий старческий сон, — а в очереди к вам стоят и моряки «Курска», и дети Беслана, и целый чеченский народ... Некоторые утверждают, что видели в этой очереди и Анатолия Собчака, но сведения проверяются.
В общем, тех, кто доживет до развязки, ждет много интересного.

А пока — просто будьте здоровы, Владимир Владимирович!».

«Когда я слышу слово «народ», моя рука тянется к валидолу»

— Как вы, сатирик, путинский развод восприняли?

— Да тут, понимаете, ничего, кроме стыда и неловкости — за кукольный тот театр, который они разыграли.

— Да? А народу понравилось...

— Знаете, когда я слышу слово «народ», моя рука тянется к валидолу.

— Хорошо хоть не к пистолету!

— Кстати, а что вы имеете в виду под «народом»?

— Подавляющее большинство россиян, совершенно другой жизнью живущих...

— Возможно — я только хочу о разводе сказать: поскольку мы договорились, что в личную жизнь не лезем...

— ...но это та личная жизнь, которую нам самим вынесли на обозрение...

— Это просто никакая не личная жизнь — дело в том, что путинский развод прямое отношение к ханжеству этой власти имеет. Вправе ли политик развестись? Конечно — вон Саркози через это прошел, да кто угодно, только не надо у алтаря со свечкой и про духовные скрепы — вот этого всего не надо.

— И полеты Путина со стерхами, поди, вам не нравятся?

— Нет, и я ведь не столько про развод сейчас, сколько про то, что это в очередной раз демонстрация абсолютного презрения к народу. С нами, как с дебилами, обошлись, которые два явления между собой связать не способны.

Раньше ему, видимо, пиарщики разводиться не советовали, потому что разве можно это делать, когда он нас в православную разновидность тирании и клерикальное средневековье зовет, а сейчас у власти он укрепился, окопался, осмелел... Для меня этот развод — свидетельство того, что Путин, как модно нынче говорить, отвязался — ему по фигу, как хотите, так и воспринимайте: в этом демонстративное, очевидное презрение есть (брезгливо морщится).

«МЕДВЕДЕВА ПРОСТО НЕ СУЩЕСТВУЕТ, ОН ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ — ТАКОГО ПОЛИТИКА И ФИГУРЫ ТАКОЙ НЕТ»

— А что вы о Дмитрии Медведеве думаете?

— О нем я давно не думаю — Медведева просто не существует, он галлюцинация. Чего о нем думать? — такого политика и фигуры такой нет, это вот из разряда Слюньков-Зайков-Воротников... Четыре года я пытался привести в чувство своих товарищей по демократическому лагерю, которые изо всех сил надували эту пустоту ожиданиями: «Ой, погоди, он демократ, вот сейчас, сейчас...». Хорошие люди, известные журналисты, твердили: «Не надо его трогать — он еще ка-а-ак встанет!»...

— Не встал?

— Нет «виагры» такой, Дмитрий, чтобы это произошло — мертвый номер: он ведь не политик тоже, а назначенец. Понимаете, можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее напиться.

— Ну, эту-то и к воде не подводили...

— Есть профессия такая — политик: это человек, у которого какие-то представления о будущем страны имеются и который за них платить готов, чем-то жертвовать — он призывает граждан и убеждает их голосовать за себя. Путин хоть понятно, на какой электорат опирается, но Медведев — просто пустое место, поэтому мне было тоскливо смотреть, как приличные люди...

— ...повелись...

— ...четыре года об это марались — самообманы­ва­лись.

— Как у человека, который не понаслышке знает, что такое хороший театр, Жириновский восхищение у вас вызывает?

— Да, конечно — клоун блистательный, другое дело, что это самый высокооплачиваемый в истории клоунады клоун, потому что финансируется прямо из бюджета. На Марселя Марсо и Чарли Чаплина билеты хоть покупали, а этот сразу в карман лезет (улыбается) — дорогой во всех смыслах клоун, но то, что талантливейший человек из немногих талантливых, безусловно.

— Узнав о смерти Бориса Абрамовича Березовского, какие чувства вы испытали?

— Сложные — когда человек умирает, как сказано у Ахматовой, изменяются его портреты. Чувство было щемящее, потому что даже когда умирает враг, с ним часть твоей жизни уходит — мы же на похоронах не о покойном плачем, а о себе. Исчеза­ет то, что тебя с ним связывало, — вот уходит человек, и никто больше не назовет тебя так, как он называл, да? — с ним ты кусок своей жизни хоронишь. Березовский, конечно, был враг — уничтожал нас, привел Путина... Мягко говоря, не ангел, личность, по-своему маниакальная, но он был политик, игрок.

— Он свою партию проиграл?

— Безусловно, причем образцово-показательно, это в чистом виде средневековая пражская легенда о Големе: старый еврей глиняного слугу для уборки помещения себе изготовил и ­знак послушания на лбу у него начертал, однако глиняный человек знак этот стер и своего создателя уничтожил — вот вся история Березовского и Путина.

«ЧЕЛОВЕКУ ДЛЯ СЧАСТЬЯ НУЖНО СТОЛЬКО ЖЕ СЧАСТЬЯ, СКОЛЬКО И НЕСЧАСТЬЯ»

— В то, что Борис Абрамович мертв, вы верите или возможны варианты?

— Для меня очевидно, что мертв.

— Убит?

— Мне кажется, нет.

— Сам?

— Думаю, да, потому что, повторюсь, он был игрок, а вот от Путина вы этого не дождетесь. Для Березовского же было немыслимо в ситуации демонстративного проигрыша оказаться.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Однажды вхожу в московский клуб «Маяк» и вижу за соседним столиком замечательного артиста Максима Суханова. Он приглашает подсесть, и я приземляюсь за его столик.

А рядом с Максом сидит симпатичная молодая женщина. Где-то я ее раньше видел, — но кого я тут раньше не видел, в «Маяке»?
Знакомимся:

— Лена.

— Виктор.

— Я знаю, — как-то загадочно произносит она, но я загадочности тона не оценил: еще бы ей меня не знать, всенародную телезвезду!

— Очень приятно, — говорю.

Уходя за свой столик, приглашаю девушку прийти на мой концерт. Гляжу: как-то она странно на меня смотрит. Напряженно-испытующе. Как бы пытаясь понять: что я имею в виду? А что я имею в виду? Ну распустить павлиний хвост, разумеется! — не более того.

А она смотрит и смотрит.

Черт возьми, что я не так сказал?

Тут мой взгляд падает на обручальное кольцо у нее на пальце.

— С мужем приходите, разумеется! — говорю.

Мне казалось, что широта этого жеста должна снять напряжение, но напряжение только усилилось, и обескураженный, с разломанными мозгами, я побрел прочь. В этой коллизии какой-то тайный был узелок...

При следующей встрече с Сухановым я первым делом спросил:

— Макс, а кто была эта девушка?

И Максим ответил не без ехидства:

— Лена Березовская.

Только тут до меня дошла вся глубина моей последней реплики: «с мужем приходите»...

Дело было в 99-м году: всесильный муж Лены, Борис Абрамович, «мочил» НТВ, где я работал, со всех стволов, и НТВ отвечал ему взаимностью.
Как говорилось в классическом кино: «А кто у нас муж?».

С Владимиром Познером

Виктор Шендерович.«Березовский. Вослед». Эссе.

«В откровенности его цинизма было своеобразное обаяние, как у того скорпиончика из анекдота: вот такое я дерьмо!
Он использовал людей и выбрасывал их, как презервативы, и подходить к нему близко было даже не то чтобы рискованно — просто все заведомо знали: использует и при первом удобном случае выбросит. Ничего личного: так устроен процесс.

Зарплату телекомпании ТВ-6 Борис Абрамович, помнится, перестал платить в тот самый день, когда он — уже не проказник с «ЛогоВАЗа», а последний оплот свободы слова в России! — получил в Англии долгожданный статус политического беженца. Бывшие журналисты НТВ, им же уничтоженные на прошлом витке сюжета, сделали то, для чего были ненадолго приобретены, и тратиться далее на свободу слова не имело смысла.

Логично? Да не то слово: просто блестяще!

Прилично ли?

Вопрос не из лексикона Бориса Абрамовича.

Он использовал всех, не брезгуя никем. Некоторые, впрочем, были не против — и прямо договаривались о расценках на услуги. Это был праздник для небрезгливых. Кургинян с Минкиным, Леонтьев с Доренко, Валя с Таней, Костя с Олегом, Стальевич, Товьевич... Кто только не поучаствовал в этом празднике финансирования, кто только не попасся у березовского пирога в разные годы!

Те из них, кто поумнее, отрыгнув, сегодня скорбно изображают идеологические расхождения с покойным, те, которые попроще, наперегонки наложили свои кучи ему на могилу.

И кто тут циник?

Березовский обольщал, но обольщался и сам. Он был гением авантюры, немыслимой без искреннего самообмана. Будущую «Единую Россию» лепили на скорость, на коленке по-настоящему талантливые люди — Марат Гельман, поэт Михаил Генделев... Они шли за Березой, думаю, не только из-за гонораров — людей увлекала артистическая перспектива поучаствовать в ходе истории...

Хоть бы кто извинился потом за всю эту разлюли-малину с опереточным шойгу и фиктивным карелиным.

Березовский, кстати, извинился.

Он делал только крупные ставки, предпочитая игры государственного масштаба. Его победы были блестящими, поражения — ужасными.
В последние годы он по инерции считал себя вершителем судеб, демиургом и игроком, хотя уже давно был лохом, чьим самолюбием вертели как хотели и которого кидали все, кому не лень.

Говорят, он был сильный математик. Может быть, но его человеческая слепота была поразительной! Один Рыбкин чего стоит. Когда Березовский начал лепить из этого недоразумения лидера оппозиции, многим показалось, что он делает это, нарочно подыгрывая Путину: такое пустое место, как Иван Петрович, надо ж было еще найти...
В это же время он предлагал тележурналисту Соловьеву возглавить партию «Либеральная Россия», и тележурналист Соловьев летал к нему в Лондон на переговоры... Вы будете смеяться, но мне это рассказывал сам Владимир Рудольфович: даже передавал приглашение слетать с ним, поучаствовать...

Я-то, дурачок, воздержался, а умный Соловьев полетел, а потом пошел к Суркову, и Сурков дал ему больше, чем пообещал Березовский, и Соловьев стал звездой федерального телевидения.

Все, кому не лень, Бориса Абрамовича поимели.

Но главным образом поимел его, конечно, Путин, и именно этого Березовский, в конечном смысле, не смог пережить. Так пушкинский Германн сошел с ума, не понимая, как мог обдернуться...

«Какая дама?». — «Та, что у вас в руках: дама пик!».

Мысль о Путине, я думаю, была Березовскому невыносима — прежде всего из-за исходных масштабов. Многими героями своих проектов он искренне до поры до времени увлекался — Путин с самого начала был чистой функцией, пешкой в большой игре. Один менеджер рассказывал мне, как Березовский среагировал в 99-м на осторожное предположение, что кремлевский новичок может выйти из-под контроля.

Даже не рассказывал, а передавал односложно-презрительную интонацию Бориса Абрамовича:

— Володя?

«Володя» много лет сидел в нагрудном кармане и питался крошками, «Володя» вообще не был субъектом игры. Он был глиняный раб для уборки помещения от Примакова-Лужкова, раб со знаком послушания, раз и навсегда начертанном на узком лбу...

Пражская средневековая легенда о Големе, в недобрый час стершем с глиняного лба этот знак послушания, или хотя бы фамилия «Франкенштейн»... — в мозгу у гуманитария на этом месте сюжета немедленно зажглась бы красная лампочка! Но Березовский был математик, и лампочка не зажглась.

И все случилось, как в средневековой Праге. Кстати, пострадавший там тоже был евреем... (Глиняное средневековое чудовище, правда, не было чекистом, но тем хуже для еврея).

А Березовский — это вам не Дерипаска, которого можно прилюдно вывалять в грязи, а потом дать в утешение четыре миллиарда долларов из казны — он и доволен. В Березовском текла кровь игрока-победителя, и он пошел ва-банк, объявив войну своему уже победившему Голему...

Напоследок его поимели еще несколько умельцев. Товарищ Проханов тоже не поленился слетать в Лондон и по-быстрому срубил с беглого олигарха бабла — в тот день Березовскому в очередном бреду показалось, что с его отчеством и биографией можно, до кучи, возглавить и патриотическое движение...
Потом было еще много нелепостей и попыток вернуть себе былую значимость, а затем Березовский проиграл окончательно, сокрушительно-поучительным образом — проиграл, в сущности, выигранное дело, и именно потому, что по привычке заврался...

Его покаянное письмо Путину, я думаю, действительно имело место, и, судя по тому, что Кремль держал это в секрете, было то письмо вполне частным и откровенным, напоминающим «Володе» о том, кому он обязан шапочкой Мономаха. Старый проигравшийся игрок Березовский просил мира.
В нем текла человеческая кровь, но он обращался к лимфе. Путин, разумеется, не ответил.

Чужая душа — потемки, но, может быть, этот чертов шарф и стал истинным, а не пиаровским извинением Березовского перед всеми нами — и за своего выкормыша, и за позорно, на многие годы вперед дискредитированные понятия «либерализм», «демократия», «свобода»... Не он один их дискредитировал, разумеется, но именно его имя стало символом эпохи.

Все эти дерипаски, абрамовичи, лужковы, фридманы, сосковцы — шустрый, но унылый фон нашей вороватой отечественной Директории, а ее баррасом был, конечно, именно он, Борис Абрамович Березовский.

А что вслед за Директорией в прайс-листе матушки-Истории стоит маленький отмороженный консул (впоследствии император), который всех сожрет и не подавится, — этого Березовский, поди, тоже не знал.
Он же был математик...».

— Еще об одном игроке хочу вас спро­сить — о Михаиле Ходорковском: он то­же партию проиграл?

— Нет, а вот тут совершенно другая как раз история. Дело в том, что... Я, Дмитрий, много сегодня цитат привожу, но они к месту, надеюсь...
Толстой говорил, что человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько несчастья, — парадоксальная толстовская мысль. Ходорковский реализовался и продолжает реализовываться — он был самым богатым человеком Европы, молодым, сильным, красивым...

— ...амбициозным...

— ...и в какой-то момент, мне кажется, сам другой путь выбрал. Ну, или судьба за нас выбирает — это сложный вопрос, однако свою судьбу Михаил Ходорковский изменил, безусловно, сам. Это же вопрос экзистенции: что для тебя главное? Рано или поздно каждый свою доминанту выбирает. Мы уже сравнивали Сорокину и Мамонтова: у него одна доминанта — быть в телевизоре, у нее — другая. Вот у Дерипаски и Кo одна доминанта, а у Ходорковского она в какой-то момент сменилась, и мальчик из хорошей семьи...

— ...что, как оказалось, немаловажно...

— ...с мессианскими наклонностями победил в нем бизнесмена, потому что как бизнесмен поступил Абрамович — все капиталы вывез, «Челси» купил, со всеми договорился и дальше живет.

«ТО, ЧТО МНЕ О СЕГОДНЯШНЕЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЕ УКРАИНЫ ИЗВЕСТНО, ЗАСТАВЛЯЕТ УДИВЛЯТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ЮЛИЯ ВЛАДИМИРОВНА СИДИТ ОДНА»

— Юлия Тимошенко: что вы о ней думаете?

С Борисом Немцовым. «Есть профессия такая — политик: это человек, у которого какие-то представления о будущем страны имеются и который за них платить готов, чем-то жертвовать» Фото: ИТАР-ТАСС

— Да вы знаете, по аналогии. Когда мы встречались с Путиным, Ходорковский еще на свободе был, а на Гусинского завели уголовное дело (не помню, сидел он в тот момент или нет... Или уже уехал, как бы выпущен был? — ну, неважно). Путин бумагами тряс и говорил: «Вор! Олигархи разворовали все...», и я сказал: «То, что вы против олигархов, отлично, но почему с буквы «Г» решили начать? Есть «А» — Абрамович, «Б» — Березовский, «В» — Вяхирев, «Д» — Дерипаска: почему за «Г» взялись и этим ограничились?». Так вот, братцы мои...

— ...«Т» еще дальше, да?

— Не знаю, есть ли для уголовного преследования Тимошенко основания, — я тут вообще гость, однако подозреваю, что она не Вацлав Гавел и что при прочих равных очень много интересного в ее деятельности и биографии можно найти, но почему именно эта буква? То, что мне о сегодняшней политической элите Украины известно, заставляет удивляться тому, что Юлия Владимировна сидит одна, — говоря проще, совершенно очевидно, что дело ее политическое. Избирательный характер правосудия формой беззакония является — старая юридическая формулировка, «друзьям — все, врагам — закон» — это Муссолини: это и мы, и не мы проходили — помните, в России был задержан за переход улицы в неположенном месте кандидат в президенты Буковский? Первый и последний в истории нашей страны случай, когда человека за переход улицы в неположенном месте задержали! Нарушил он закон? Наверное, да (улыбается). Может быть...

— Бобков мне прямо сказал: «Так он же американцами был завербован!»...

— Кто?

— Буковский...

— Слушайте, меньше с Бобковым встречайтесь! — так вот, никаких особенных симпатий к Юлии Владимировне я не испытываю — политических, как минимум, а то, что дело ее заказное, ясно, и, значит, с точки зрения закона она должна быть автоматически освобождена, либо надо сажать всех, причем не с Тимошенко начиная, и вот здесь я хочу заметить, в чем между Тимошенко и Януковичем разница, — в том, что она его не посадила, а он ее посадил. Ну и еще Ющенко с Тимошенко, какими бы они ни были, выборы проиграли — и потому от власти ушли, с чем можно Украину поздравить. Я тогда говорил, что, несмотря на мое отношение к Януковичу, сама по себе смена власти — показатель того, что страна на правильном пути. Да, пока что бандиты сменяют комсомольских работников, но ведь сменяют! — остается дождаться ухода бандитов.
Вот если колесо это сделает круг, если в 15-м году власть в Украине снова в результате избирательных демократических процедур поменяется, то, повторяю, кто бы ни пришел, можно будет украинцев поздравить. Это означает, что колесо движется и возможность эволюции есть, то есть демократический механизм работает: пускай не так, как во Франции или Голландии, но смена власти — показатель его работы.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«К Черномыдину я относился, как Сальери к Моцарту. Я-то всю жизнь беру трудом, а он брал талантом! Тут ночей не спишь, слова переставляешь... Восемь редакций одной шутки, а Виктор Степанович просто открывал рот и говорил репризами.

— Почему в вашем правительстве не было женщин? — спросили у него.

Барабанная дробь... Ап!

— Не до того было!

Взрыв хохота.

Или вот еще — бессмертное, до всякого кризиса:

— Да мы с вами еще так будем жить, что наши дети и внуки нам завидовать станут!
Впрочем, сам Черномырдин уровень своего предвидения не переоценивал. «Прогнозирование, — говорил он, — чрезвычайно сложная вещь, особенно когда речь идет о будущем...».

Сам Виктор Сте­панович в те годы, конечно, не мог представить, что закончит карьеру в обидной ссылке, послом в Украине, но случилось именно так, и на голову всесильного некогда Черномора в середине нулевых упал «газовый кризис».

Проворовавшееся украинское начальство в полном составе ушло в несознанку, трубку никто не снимал, из Москвы дурными голосами орали и мылили Черномору шею.
А Черномор сам много лет мылил шеи и крайним быть не привык!

И когда дозвонился наконец в украинский Совет безопасности, по старой начальственной привычке крепко отмутузил снявшего трубку чиновника: что за мать-перемать, что это у вас на Украине за бардак!

— Виктор Степанович, — мягко отозвался собеседник. — Вот вы у нас послом уже много лет, а так и не знаете, что надо говорить не «на Украине», а «в Украине»...
Тут Черномора взорвало по-настоящему.

— Знаете что? — сказал он. — Идите в х...!».

...Госпожа Матвиенко не всегда была россиянам известна.

Начало этой славной карьеры берет мутноватый исток в райкоме комсомола, потом телекамера зафиксировала молодую Валентину в коммунистической массовке I съезда народных депутатов. Потом Родина нашла ей теплое местечко посла в Греции...

И вот, вернувшись из Греции на номенклатурный пересменок, госпожа Матвиенко решила заглянуть в гости к товарищам по советскому партхозактиву, в Белый дом.
А по Белому дому, мрачнее тучи, шел глава правительства Виктор Степанович Черномырдин, только что вернувшийся из Кремля, где получал очередную порцию «клизмы пополам со скипидаром».

Ельцин в сильном раздражении был: на него только что очередная делегация с проклято-любимого Запада обрушилась и выела мозг! И то им не так, и это не эдак... И в придачу ко всему в российском правительстве нет женщин.

И Ельцин велел, чтобы были женщины!

Черномырдин, которому только гендерного вопроса для разрыва башки не хватало, шел набычившись по Белому дому — и вдруг увидел госпожу Матвиенко, выходившую из очередного кабинета...

— Валька! — гаркнул на весь Белый дом спасенный Виктор Степанович. — Валька, б... ты-то мне и нужна!

И, на радость Европе, Матвиенко стала членом российского правительства».

«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО МАТЕРИАЛЬНОЕ БЛАГОСОСТОЯНИЕ НАШИХ ИЕРАРХОВ ЦЕРКОВНЫХ СИЛЬНО ХРИСТА УДИВИЛО БЫ»

— Не знаю, можно ли задавать вам такой вопрос как еврею, но все же спро­шу: как к РПЦ вы относитесь?

— Ну, еврей я или нет, никакого значения не имеет, потому что и Мень был христианином, да и, собственно, Христос не из Вологды (улыбается) — извините. Я, может, что-то новое сказал, не знаю, но не вологодский он, нет...

— ...и не из Череповца...

— Верно — у меня сведения другие, а ответ простой, из Евангелия: «Кесарево кесарю, а божие Богу». Для меня христианство — вера огромного количества моих друзей и родственников, их этика, которая на сказанное Христом опирается, и туда я не лезу, потому что обсуждать веру — бессмысленно: на то она и вера, а РПЦ — это контора...

— ...и эта контора пишет...

С Дмитрием Гордоном. «Если в 2015 году власть в Украине в результате избирательных демократических процедур поменяется, то, кто бы ни пришел, можно будет украинцев поздравить. Это означает, что колесо движется и возможность эволюции есть» Фото: Феликс РОЗЕНШТЕЙН

— ...эксплуатирует веру, конвертирует, бесстыжим образом Божье и кесарево смешала, отдавая предпочтения кесареву, что заметно, и, мне кажется, материальное благосостояние наших иерархов церковных сильно Христа удивило бы.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Летом 2000-го главный раввин России Адольф Шаевич прогневал администрацию нового президента поддержкой Гусинского — ему позвонили из Кремля и предложили подать заявление об уходе.
Адольф Соломонович, говорят, спросил только: «Кому?».

— Европа законы об однополых браках принимает, там гей-парады свободно проходят, однако не в традиции России, Украины или Беларуси такую толерантность к геям, лесбиянкам и транссексуалам проявлять. Что обо всем этом вы думаете? У вас гей-парад в центре Москвы, допустим, отвращения не вызывает?

— Вызывает, но это значит — мне над собой надо работать, вот и все. Мы все друг другу чужие, другие, и, ряд цитат продолжая, вспомню Сартра: «Ад — это другие» — не такие, как ты, иной расы, нации, вероисповедания... Вот вы, небось, не за «Спартак» болеете, да? Значит, вы другой, и если я за «Спартак», а вы за киевское «Динамо»...

— ...это повод...

— ...рыло друг другу начистить — да запросто! У нас вот в дивизии краснопогонники чернопогонников били, а те наоборот...

— ...логично...

— ...причем я два раза погоны перешивал, потому что меня из части в часть переводили, и каждый раз получал.

— А вы не пробовали один красный, а другой черный носить?

— Ну, просто традиция была: краснопогонники чернопогонников бьют! — вот такие у нас традиции, понимаете? — поэтому независимо от того, кто ты, тебе по рылу...
Надо понимать, что геи — это просто яркое, крайнее выражение понятия «другой», бросающееся в глаза, как и в случае с негром или ортодоксальным евреем, у которого это в буквальном смысле на лице написано. Он вот другой, раздражает, он не такой, как я, а норма — это я: это всякий человек знает, правда же?
Все должны быть, как я: те же книги читать, так же одеваться, в то же самое верить, так вот, отношение к геям — это лакмусовая бумажка (так же, как к евреям, — в этом смысле очень все близко), проверка общества на толератность, а значит, и на уровень культуры.

— Представляете, каково гею еще и евреем быть?

— Ну лично я такие тяжелые случаи знаю — ничего, как-то справляются (улыбается). Тебе мало того, что он негр, как в том анекдоте одесском, да?
К гей-парадам я отношусь плохо, но это принцип пружины: чем больше сдавливаешь... Гомосексуалисты в своих правах ущемлены. Мне тоже кажется глуповатым свою сексуальную ориентацию праздновать...

— ...давайте и мы выйдем...

— ...обнажимся и начнем, что мы гетеросексуалы, кричать, а с другой стороны, они действительно ущемлены — потому и кричат. Я, например, пару девочек знаю, которые вместе живут, — друг друга любят: почему они не могут усыновить или удочерить ребенка, почему, если ощущают себя семьей, имущество одной после смер­ти к другой перейти не может? Какое наше собачье дело? — здесь, как мне кажется, в нас комплексы говорят и агрессия. Вообще, чем больше человек комплексует, тем он агрессивнее — это азбучное. Из нас наши комплексы вырываются, агрессия против чужого, непонятного, незнакомого — ксенофобия вся...

— ...на этом основана...

— Да — другой, и на всякий случай палкой по голове ударить: это первобытное что-то. Вот мы рыжие, а он черный: надо череп ему пробить — он точно враг! С точки зрения человека пещерного, это, может, и правильно: другого он племени, но, братцы, надо уже выходить из пещер. Все авторитарные и тоталитарные режимы на гомосексуалистах разминались, и исключений нет: это сладкая разминка — они в заведомом меньшинстве...

— Я уже в этом сомневаюсь, вы знаете...

— Нет, в меньшинстве — во все времена это около пяти процентов, одна цифра, только разница в том, что где-то они должны прятаться, потому что их побивают камнями или вообще убивают, как недавно у нас, а где-то просто живут, как живут.

«КОГДА ВСЕ ВОКРУГ ЛЕЖАТ НИЦ, СТОЯЩИЙ НА КОЛЕНЯХ ВОСПРИНИМАЕТСЯ КАК БУНТАРЬ»

— Я каждый день новости, которые Москва показывает, смотрю: по разным каналам — и понимаю, что деградация все дальше и дальше заходит, а почему, на ваш взгляд, «Дождь» существует и в чем его феномен?

— Во-первых, по поводу деградации — еще одна цитата из Станислава Ежи Леца: «Когда он достиг дна, снизу постучали» (смеется).

— Процесс бесконечен?

«Политиком я никогда не был, даже когда избираться в Госдуму ходил: это абсолютно публицистическое было действие»

— Ну да!

— Гениальный был Лец человек?

— Абсолютно, и вот, кстати, поскольку мы в Украине беседуем, вспомнил. Недавно я был во Львове, где никаких примет, даже мемориальной доски на доме, где Лец родился, нет, а он величайший сатирик, философ, и я был уверен, что таким львовянином город гордится! Оказывается, нет, потому что он не в струю сегодня: с одной стороны — поляк, с другой — еврей, и в этом вот смысле отсутствием внимания к фигуре Ежи Леца Львов сам себя на два этажа в провинцию опускает — с моей точки зрения, потому что ну как же это так, разве может быть, чтобы во Львове не знали, что он именно здесь появился на свет?

— Итак, «Дождь»...

— Ну, как — это нормально: есть «Эхо Москвы», есть «Дождь»...

— Властью он контролируется?

— Разумеется, но есть же ручное управление, как на Первом канале, когда их собирают — и давай...

— ...пихать...

— Редакционную политику определяют, заказы на фильмы дают, по кому ударить, по кому не бить, и так далее сообщают, а другое дело, что ощущение появилось: нужно выхлоп какой-то дать, выход. «Дождь» — не федеральный канал: это политика, причем довольно рациональная, нынешней власти. Выход пара: людям же есть что предъявить, при этом красная линия довольно внятно проведена, и я, например, вижу ее четко.

— Ну, конечно, — за флажки не заходят...

— При этом такой у нас уровень деградации, что... Не помню, кто это сказал: «Когда все вокруг лежат ниц, стоящий на коленях воспринимается как бунтарь», а тут еще вроде приподнялись, да как-то почти в полный рост...

— ...к прыжку приготовились...

— Нет, никто, к сожалению, не прыгает.

— Участие в общественно-политической жизни России вам как литератору не вредит?

— Вредит сильно — потому из активной околополитической жизни и ушел. Политиком, кстати, я никогда не был — даже когда избираться в Госдуму ходил: это абсолютно публицистическое было действие.

(Окончание в № 10)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter