Выдающаяся украинская театральная актриса Мальвина ШВИДЛЕР: «Жизнь, как детская рубашка, — короткая и засранная...»
«БРАТ РАСХОХОТАЛСЯ, ПОДНЯЛ РУКИ, И ТУТ БРАУНИНГ, КОТОРЫМ УЖЕ ДВА ГОДА БЕЗОБИДНО БАЛОВАЛИСЬ, ВЫСТРЕЛИЛ ЕМУ ПРЯМО В ВИСОК...»
«Я появилась на свет не по собственной инициативе. И даже не по инициативе моих родителей, — в первой же главе огорошила Мальвина Зиновьевна. — Я родилась по указанию мадам Дитман, хозяйки самой шикарной в Одессе кондитерской». Оказывается, именно эта солидная дама отговорила маму актрисы брать малютку из приюта: у Швидлеров подрастали двое сыновей, которые очень просили сестричку, и в угоду им родители собирались удочерить девочку-сироту.
«Мадам Дитман отреагировала настолько темпераментно, впрочем, как это сделала бы на ее месте любая одесситка. Она всплеснула руками и вскрикнула: «Вейз мир!». Наверняка и все остальное, ею сказанное, звучало не совсем по-русски. Но общий смысл ее возмущения был приблизительно таков: «Вы с ума сошли! Как можно? Нет, я понимаю, если бы у вас не было детей! Но у вас есть два собственных сына! И глядя на них, нивроку, не скажешь, что у вас это плохо получается!». Затем эта холеная мадам с вечно засученными до локтя рукавами неожиданно перешла на мощный крик, чем заставила своих дорогих посетителей умолкнуть и прислушаться к ее словам: «На х... вам приют?! Вы еще очень молодая женщина. Вы обязаны рожать сами!».
Девочке, «напророченной» кондитершей, дали имя Мальвина: «Мамину подругу так звали, а бабушку — Малка, что на древнееврейском значит «царица». Однако, по словам Мальвины Зиновьевны, ни на какую роскошь в жизни она не рассчитывала с самого детства: к тому времени, как у Швидлеров родилась дочь, отец семейства уже не был управляющим кирпичным заводом — он занимался извозом, поскольку и завод, и их шикарную 14-комнатную квартиру разбомбили. «По-моему, тогда на всю Одессу свалилась всего одна бомба (или это был снаряд?). Так надо было этой дряни угодить в кирпичный завод?».
«Времечко для моего рождения мадам Дитман подгадала еще то — 19-й год, — грустно шутила актриса. — До самой смерти моей маме не давала покоя мысль, где тогда в голодной Одессе ее подруге удалось раздобыть три сухарика. Не просто сухарика, а три белых сухарика!!! Поверьте, в 19-м году таким сокровищем можно было поделиться разве что из-за сочувствия к чужим родам. Вот как нас с мамой поздравили, так я и прожила всю жизнь с надеждой на три сухарика...».
Нищету семья, привыкшая к совершенно другой жизни, переживала очень тяжело, однако эта проблема оказалась ничем по сравнению с бедой, случившейся с одним из детей. Старший брат Мальвины пошел к соседям, чтобы позвать домой младшего, а тот с приятелем играл с маленьким, но настоящим браунингом: «В те времена у каждой приличной семьи что-нибудь настоящее на всякий случай имелось... Заметив моего старшего брата, дети решили его напугать. Он в калитку, они: «Руки вверх!». Брат расхохотался, поднял руки. И тут браунинг, которым уже два года безобидно баловались, выстрелил ему прямо в висок. И через пять минут моей маме принесли мертвого ребенка...».
«МАМЕ ДОВОЛЬНО РАНО УДАЛОСЬ ВЛОЖИТЬ МНЕ В ГОЛОВУ ПРОСТУЮ МЫСЛЬ: НЕЛЬЗЯ БРАТЬ ПОДАРКИ ОТ МУЖЧИН»
На сцене будущая актриса дебютировала в шесть лет и стихотворение, которое ей доверили прочесть, запомнила на всю оставшуюся жизнь:
Тираны мира, трепещите!
Не умер Ленин, Ленин — жив.
Вы нас, вы нас не победите.
Живет в нас ленинский порыв.
Однако тогда в семье никто и предположить не мог, что маленькая стеснительная девочка станет артисткой: мама считала, что Мале (так называли Мальвину дома, и только так впоследствии к ней обращались коллеги и друзья) больше всего подойдет профессия врача, и каким-то чудом соседке, чья дочь работала секретарем в Одесском театральном училище, удалось ее переубедить. Предвзятого отношения к актерству и актерам у нее не было, но все же Любовь Ароновна Швидлер слыла женщиной строгой и консервативной.
«Моей маме довольно рано удалось вложить мне в голову простую мысль: нельзя брать подарки от мужчин, — признавалась Мальвина Зиновьевна. — А когда мне исполнилось 18, преподала этот урок на практике. Один молодой человек подарил мне шикарный отрез крепдешина. В то время это был королевский подарок! Я уже вообразила не только фасон платья, но и как эффектно буду в нем выглядеть... Но мама потребовала вернуть отрез. Ослушаться я не посмела.
Парень искренне расстроился. Он стал убеждать меня, что в его семье из такой яркой ткани некому шить платье. Когда я в подробностях пересказала ситуацию маме, она приняла второе мудрое решение: обязала меня выяснить, сколько стоит отрез и что на эту сумму парень хочет взамен. А еще через пару дней состоялся адекватный обмен: я подарила молодому человеку портфель (хотя мой знакомый в отличие от нас был человек небедный), а «мой» отрез вернулся ко мне. Не могу сказать, что впоследствии только так и строила отношения с мужчинами. Нет. Просто отказывалась от подарков. Спасибо, мама научила.
Жалею ли я об этом? Конечно же, жалею. Но мама научила меня не роптать. Стоило мне заикнуться: «Боря не делает...», мама тут же пресекала: «Надела брюки — носи». В смысле, приучила, что справляешься сама, — не ной. Бывало, жалуюсь, что мне чего-то не хватает, мама неизменно отвечает: «Не нужно смотреть на бельэтаж, загляни в подвал», — мол, подумай, каково тем, кто света белого не видит».
Боря — это первый муж Мальвины Зиновьевны Борис Михайлович Жолков, с которым актриса прожила 32 года. По ее словам, вышла замуж за него, потому что однажды, чтобы не делать мучительный выбор между поклонниками, решила: «Свяжу судьбу с тем, с кем встречу Новый год». А потом юношеская симпатия переросла в настоящее чувство — с таким осложнением, как сумасшедшая ревность. «Боря помог полюбить себя так, как любят тысячу мужчин, вместе взятых. Говорю это с такой примитивной напыщенностью, потому что никто не мог заставить меня так страдать и так радоваться, как это удавалось ему. Правда, и он все, что касалось меня, воспринимал не менее обостренно. Любил до безумия, при этом до безумия изменял... Страдала и ревновала по малейшему поводу. После чего жутко хотела есть».
«ЛЮБОВЬ НЕ ВЫБИРАЕТ, ЗАМУЖЕМ ОБЪЕКТ ТВОЕЙ МЕЧТЫ ИЛИ НЕТ»
Нужно сказать, что и сама Мальвина Зиновьевна не раз давала супругу повод для ревности, в чем призналась Любови Журавлевой. Самый бурный роман в жизни актрисы был с известным советским скульптором Евгением Вучетичем, который писал ей стихи и отважился просить руки, даже несмотря на то, что Швидлер была тогда замужем: «Только муж делал мне подарки. У него одного брала деньги. Но должна признаться, что красивее всех ухаживал за мной Евгений Викторович. Водил по ресторанам. Даже, я бы сказала, шикарно ухаживал. Как-то, когда я собралась сделать себе бутерброд с черной икрой, он попросил: «Малечка, не нужно мазать на хлеб. Ешь просто ложечкой».
«Я появилась на свет не по собственной инициативе. И даже не по инициативе моих родителей» |
...Однажды Евгений Викторович мне сообщил: «Теперь ты точно выйдешь за меня замуж. Твой отец дал согласие на наш брак!». Я обалдела: «Это ж надо такое придумать — просить руки замужней женщины!». На что он спокойно ответил: «Любовь не выбирает, замужем объект твоей мечты или нет». Ладно Вучетич. С ним все ясно, а как вам нравится мой папа?».
Поклонниками таланта Мали Швидлер были легендарный футболист и тренер Валерий Лобановский, любимцы советской публики Штепсель и Тарапунька — Юрий Тимошенко и Ефим Березин. Со многими выдающимися современниками актриса, ее супруг, работавший концертным администратором и директором съемочных групп на Киевской киностудии имени Довженко, и даже мама-домохозяйка были знакомы и дружны — еще со времен Великой Отечественной и эвакуации в Ташкент.
«Наш приятель, начальник отдела пропаганды, устроил папу комендантом Дома писателей, — вспоминала Мальвина Швидлер. — Дали там моим родителям зимнюю террасу, на которой они хорошенечко мерзли, но зато какие люди в том доме жили! И знали б вы, кто приходил к ним в гости! Не буду врать, не к маме. К Анне Андреевне Ахматовой часто захаживала Фаина Раневская и Софья Гиацинтова. А у мамы я не раз заставала Надежду Яковлевну Мандельштам. Она, как и все, была в затрапезном застиранном платье. Мама тоже ходила к мадам Мандельштам. Они были очень дружны. Там же она виделась с Анной Андреевной, или они цеплялись языками, когда выходили во двор. Они легко находили общие темы, в общем, любили поговорить. Уезжая из эвакуации, Ахматова подарила маме свой сборник, маленькую книжечку стихов, изданную во время войны в Ташкенте.Чрезвычайно бедно изданную: на желтой оберточной бумаге, но с трогательной надписью: «Милой Любови Ароновне Швидлер с нежностью А. А.».
...Как-то по улицам Ташкента гуляли две знаменитые женщины — Анна Ахматова и Фаина Раневская. Их встретила стайка молодых девиц. Увидев Ахматову, они стали громко декламировать: «Сжала руки под темной вуалью...». Та заскрежетала зубами и, повернувшись к Раневской, призналась: «Бог мой, почему снова это? Я так не люблю это свое стихотворение! Почему мне каждый раз его напоминают?». Фаина Георгиевна успокоила подругу: «У каждого свой Муля». Намекая на то, что где б ни была — на улице, в очереди, в трамвае, — слышит: «Муля, не нервируй меня». Кстати, она даже выясняла, кто именно из соавторов сценария «Подкидыша» подсунул ставшую ненавистной ей реплику: Агния Барто или Рина Зеленая. Оказалось, что «подарочек» подкинут коллегой — Риной Зеленой.
Благодаря Тамаре Ханум — известнейшей исполнительнице народных песен и восточных танцев, чьим аккомпаниатором была двоюродная сестра Швидлер Соня, — Мальвина Зиновьевна встретилась с легендарной Ольгой Книппер-Чеховой — во время поездки в Крым.
«Она (Книппер-Чехова. — Авт.) вышла к нам в длинном крепдешиновом розовом халате. Элегантно причесанная. Радушная и вместе с тем торжественная. Обнялась с Тамарой Ханум. Остальным едва кивнула. И пригласила присесть на скамеечку в саду. Знаком подозвала к себе камеристку: «Софочка, принеси нам фрукты». Тамара остановила ее: «Пожалуйста, ничего не надо. Мы хотим только повидаться с вами». А через несколько минут добавила: «Ольга Леонардовна, помните, вы обещали познакомить меня с Марией Павловной?». На что Ольга Леонардовна, манерно потупив глаза, небрежно махнула в сторону флигеля, где жила Мария Павловна, сестра Чехова, и наигранно-монотонно произнесла: «Они к вам выйти не могут. Они сегодня обосрались»...
Знаменитая эстрадная артистка Мария Миронова (мать актера Андрея Миронова), с которой Швидлер встречалась в Ташкенте в 42-м, также поразила прямотой и силой характера, против которой не мог устоять ни один мужчина:
«Будучи женой знаменитого хроникера (обладателя трех Сталинских премий Михаила Слуцкого. — Авт.), Мария Владимировна много гастролировала. Однажды, в Ростове-на-Дону, она оказалась в номере у Александра Менакера. Проснувшись среди ночи от странного звука — как позже выяснилось, скрипа пера, Менакер увидел включенную настольную лампу и сидящую за письменным столом женщину. Это был четвертый день их знакомства. Он спросил: «Маша, что вы пишете?». Миронова ответила: «Я пишу письмо Слуцкому, что ухожу от него к вам. Вставайте и садитесь писать своей жене, и не забудьте уточнить, что уходите ко мне».
«БЕРНЕС НЕ ТОТ ЧЕЛОВЕК, ЧТОБЫ ГОВОРИТЬ ПУСТОЕ»
Причиной серьезной размолвки между самой Швидлер и ее мужем Жолковым едва не стал Никита Богословский: однажды ночью, когда муж Мальвины Зиновьевны был в отъезде, именитый композитор заявился к ней в гости. А когда актриса намекнула, что для визитов поздновато, стал настойчиво звонить и, меняя голоса, представляться то администратором, то уборщицей... Пока Маля не отрезала: «В следующий раз схлопочете по морде. Ясно?». Богословский успокоился, однако от разборок с супругом это актрису не спасло.
«Пару дней все было спокойно, пока к нам не зашел Марк Бернес. Не глядя на меня, он обратился к мужу: «Боря, мне нужно поговорить с тобой». Они вышли в коридор. Разговаривали минут 10-15. Муж вернулся бледный. И с порога спросил: «Какого черта он приходил ночью?». Говорю: «Никто не приходил». А он мне жестко так: «Бернес не тот человек, чтобы говорить пустое...».
Знаменитый певец был приятелем Жолкова, а Мальвина дружила с женой Бернеса Паолой. «Какая это была умница! 90 процентов Марка Бернеса создано ее умом. Ко всему еще она была необыкновенно привлекательна: глаза — на пол-лица. Необыкновенно притягательна и остроумна. Звонит Паола как-то 2 января: «Малька, я вчера получила полную сатисфакцию. Ты же знаешь, что у Марка роман с Валей Серовой? Так вот, на праздновании Нового года в Доме кино она подошла к нашему столику и спросила: «Паола, можно мне потанцевать с Марком?». Я ответила: «Конечно, Валя». Они протанцевали несколько танцев, а потом она подошла к нашему столику и сказала: «Паола, спасибо тебе большое». Я ей холодно: «Пожалуйста». Но она не поняла и продолжала: «Паола, а можно мне тебя поцеловать?». И почему-то в это время, как по мановению волшебной палочки, в зале наступила тишина. И все услышали, как я ей ответила: «Поцеловать можно, но только в жопу». Я была довольна, остальные — не знаю».
Мальвина Швидлер славилась не только талантом, обаянием и мудростью, но и остроумием, умением находить смешное там, где его, казалось бы, нет |
«УСЛЫШАВ: «АХ, КАКАЯ ВЫ БЫЛА!», ЗАСТЫЛА НА МЕСТЕ. Я-ТО ДУМАЛА, ЧТО Я ЕЩЕ ЕСТЬ...»
Остроумием, жизнелюбием, умением быстро реагировать на любую ситуацию, находить смешное даже там, где его, казалось бы, нет, славилась и сама Мальвина Зиновьевна. Именно такой она запомнилась коллегам по Киевскому театру русской драмы имени Леси Украинки, которому отдала 57 лет жизни, и преданным зрителям, которые до сих пор помнят искрометную, харизматичную Швидлер в «Игроке», «Филумене Мартурано», «Мамаше Кураж», «Школе злословия», «Двери хлопают», «Блохе в ухе» и других спектаклях.
«Мне было лет 38, а может, 39, — вспоминала актриса. — Брела я к Бессарабке по заснеженному Крещатику. Воскресное утро. Крещатик пуст. У нового здания горисполкома из сугробов еле виднелись молодые елочки. Рядом стоял такой же припорошенный цековский «бобик». Вдруг из него выпрыгивает какой-то босс и пристально смотрит на меня. (У меня в руках плетеная корзинка. Подумать, что босс испугался, что в ней бомба, было б нелепо: тогда подобные теракты не практиковались). Быстрым шагом он направлялся ко мне. Обернулась: больше не к кому. Тут же промелькнуло: «А вдруг это именно тот, от кого зависит звание?». (Не скрою, о звании очень мечтала). Босс подошел вплотную и, не вынимая рук из-за спины, строго спросил: «Швидлер?». Опустив очи и нежно улыбаясь, как можно мелодичнее протянула: « Да-а-а». Он долго меня рассматривал. С минуту так точно, а потом тем же хозяйским тоном выдал: «Ах, какая вы была!». Развернулся и, чеканя шаг, вернулся к своему «бобику». Растерянная, застыла на месте. Я-то думала, я еще есть...
Мой второй муж был младше меня на пять лет. Для меня и до него имело значение, как выгляжу, ну а после 50-ти и такого замужества — сами понимаете... Однажды мы поехали в село к его родным. Тогда я была стройной. Могла позволить себе обтянуться. На мне были джинсы, футболка и белая панама. Вдруг подходит какая-то старушка и, занимая за нами очередь, спрашивает: «Бабушка, давно не было автобуса?». Мне было 53! Ей же, на вид, все 75. Ее счастье, что вокруг были люди и у меня в руках не было ничего тяжелого, иначе это тяжелое летело б ей в голову. Но Бог все-таки есть на свете. В тот же день мы ехали в трамвае. Муж стоял, я сидела у окошка. Рядом сидел крестьянин лет 70-ти. Муж пожаловался: «Малечка, что-то голова так разболелась...». Мой сосед «посочувствовал» ему: «Ото не треба було жениться на молодой». Я бы этого мужика расцеловала. Даже пол-литра купила б.
А однажды в троллейбусе меня просто осчастливили. Впереди меня на ступеньках стояла простая пожилая женщина с торбами. Я обратилась к ней: «Будете выходить?». Она обернулась, узнала меня и запричитала: «Боже ж мій, Боже!» — и поцеловала мне руку. И тут я поняла, что большего счастья быть не может. Потому что, когда после спектакля тебе говорят слова восхищения образованные люди, — это одно, а когда простая женщина в троллейбусе целует тебе руку — совсем другое».
Обоих своих мужей Швидлер пережила: Борис Жолков погиб в автокатастрофе, за вторым супругом Сергеем Бондаруком, перенесшим инсульт, актриса ухаживала 17 лет, однако поставить на ноги так и не смогла. Звания народной артистки Украины, о котором Мальвина Зиновьевна мечтала и которого, несомненно, заслуживала (на ее счету 87 спектаклей только в Русской драме!), пришлось ждать долго. Признанная публикой, государственного признания она удостоилась лишь в 77. А через несколько лет перестала выходить на сцену родного театра — из-за болезни, приведшей к полной слепоте...