Вдова Владимира ЩЕРБИЦКОГО Рада Гавриловна: «Я посмотрела на Володю, а у него слезы градом — не плачет, не причитает, не всхлипывает, но текут они и текут...»

Часть II

(Продолжение. Начало в № 6 (146))

«ЧЕРНОБЫЛЬ ВЛАДИМИРА ВАСИЛЬЕВИЧА ПРОСТО СЛОМАЛ —ОН СТАЛ ДЛЯ НЕГО ГОЛГОФОЙ»

— Люди, работавшие со Щербицким, говорили мне, что его жизнь разделилась на два этапа: до и после Чернобыля. По их словам, от свалившегося на него горя Щербицкий стал черным, ходил как туча, у него даже изменилось лицо...

— Это был страшный момент, переломный... Владимира Васильевича Чернобыль просто сломал — он стал для него Голгофой. Вначале никто ведь не представлял, что произошло, но до сих пор Щербицкого без конца упрекают в том, что провел в Киеве первомайскую демонстрацию. Во-первых, она длилась меньше часа — не так, как обычно, а во-вторых...

Валентина Семеновна Шевченко рассказывала мне, что обычно члены Политбюро собирались у центральной трибуны за полчаса, а тут время идет, а Владимира Васильевича все нет. Они уже начали волноваться, как вдруг за 10 минут до начала подъехала машина, вышел мрачный Владимир Васильевич, и даже, призналась Шевченко, она услышала от него какое-то слово такое... Ну, в общем, выругался он по-настоящему и велел проводить демонстрацию, не то с партбилетом ему придется расстаться.

— Бывший мэр Киева Валентин Згурский вспоминал: «Щербицкий подъехал за 10 минут до начала и разразился в адрес Горбачева тирадой: «Он сволочь, я ему говорю, что нельзя выводить на Крещатик людей, а он: «Я тебя из партии, из Украины выгоню, я тебя сгною, попробуй только проявить панику»...

— Это слова очевидца... Я-то такого не слышала, но тоже на демонстрации была. И дети, и внук... Понимаете, положить партбилет на стол для Владимира Васильевича было равносильно, ну, я не знаю, смерти. Это потом уже по телевизору я смотрела, как руководитель театра «Ленком» Марк Захаров сжигал свой партбилет в пепельнице.

— Режиссер...

— Для него это было игрой на публику, а Володя даже в мыслях такого не допускал.

1 мая 1986 года. Пять дней назад рванул Чернобыль, но все улыбаются и машут руками... Щербицкий — четвертый слева. «Как Володя сопротивлялся, чтобы строили под Киевом станцию, — спорил, доказывал, но все решала Москва»

...В те дни одна ночь была особенно страшной: домой он пришел совсем поздно и, не раздеваясь (обычно переодевался), сразу пошел к телефону. За столом просидел до утра — рука постоянно лежала на трубке.

— В его-то возрасте...

— Речь тогда шла об эвакуации Киева, а вы представляете себе, что бы тут началось? Нет, представить такое нельзя, поэтому после Чернобыля он действительно стал совершенно другим человеком. Сразу же попросился в отставку, но Горбачев сказал: «Давай подождем до осени — соберем урожай, а там будет видно».

«Поначалу Володя приветствовал назначение Горбачева, считал Михаила Сергеевича человеком достойным, а потом как-то быстро в нем разобрался...». Слева направо: Валентина Шевченко, Рада Гавриловна, Владимир Щербицкий, Раиса Максимовна, Михаил Сергеевич, Виталий Масол. Крым, конец 80-х

— Рада Гавриловна, а это правда, что отношения с Горбачевым у Владимира Васильевича не сложились?

— Поначалу Володя приветствовал его назначение, считал Михаила Сергеевича человеком достойным, а потом как-то быстро в нем разобрался, понял, что это только слова, слова...

— Мне говорили, что Горбачев вел себя по отношению к Щербицкому фамильярно и позволял себе даже ему «тыкать» — неужели?

— А он всем «тыкал» — и людям старше тоже, а Раиса Максимовна — та вообще... Помню, приехал в Москву кто-то из высоких гостей с супругой, и программу специальную подготовили и для жены. Музеи, театры, выставки — я тоже эту даму сопровождала, и когда уже собралась уходить, Раиса Максимовна вдруг говорит: «А я хочу на Политбюро». Что же вы думаете? Была...

Она (вздыхает)... О мертвых лучше не надо, но она имела на Горбачева колоссальное влияние. Такой нрав!..

— Один из бывших наших руководителей рассказывал мне, что, когда Горбачев посетил Киев и в кабинете Щербицкого шло его совещание с членами украинского Политбюро, вошла вдруг Раиса Максимовна и сказала: «Михаил Сергеевич, хватит уже заседать — давайте обедать»...

— Этого я не слышала, но такое вполне возможно.

«НАСТУПИЛА ЗВЕНЯЩАЯ ТИШИНА, ТЕЛЕФОНЫ КАК-ТО ВРАЗ ЗАМОЛЧАЛИ, А ВОЛОДЯ СИДИТ И КУРИТ — КУРИТ, КУРИТ, КУРИТ...»

— Я вспоминаю 89-й год, многотысячные демонстрации в Киеве под руховскими знаменами и впервые огромные транспаранты: «Щербицького геть!». Как Владимир Васильевич — человек старой закваски и закалки — смотрел на это по телевизору, что он при этом чувствовал?

Роковой подарок. Часть биографов утверждает, что Щербицкий застрелился, но Рада Гавриловна это категорически отрицает. «Такого не было и быть не могло, хотя, действительно, оружия у нас было сколько угодно». В центре — Борис Патон, с которым Владимира Васильевича связывали особенные отношения

— (Горько). А он свои чувства скрывал, не показывал. Приходили газеты, в них были карикатуры, одна мне запомнилась: очень такой дряхлый лев лежит и дремлет. Один глаз у него открыт, а рядом Моська, шавка...

Он в этом отношении очень сдержанный был человек. Зная, что мне это больно, просил: «Не обращай внимания», а сам, конечно, страшно переживал. Ну никак не заслужил Володя такого к себе отношения!

Я поначалу была здесь, а потом уехала к Олечке в Софию, и мне рассказывали (это, кстати, есть у Патона в воспоминаниях), что по Крещатику шла целая (шествием это назвать трудно) толпа и несла чучело Владимира Васильевича, обмотанное веревкой. Что-то еще там было написано, а закончилось это глумление тем, что они сбросили это чучело в Днепр. Прошло несколько лет, у Верховной Рады стоял открытый грузовик, и Яворивский с него говорил: «Если бы сейчас Щербицкий увидел, что мы натворили, он трижды бы перевернулся в гробу». И такое было...

— Владимир Васильевич понимал, что почва уходит у него из под-ног, что происходит полное крушение идеалов, которым он посвятил всю свою жизнь, да что там — страна рушится? Он говорил с вами об этом, делился переживаниями?

— Все это, повторяю, держал внутри, но терзал себя невообразимо. И больно ему было, и обидно... Сломлен был окончательно, начал болеть, палочку взял (хотя старался от меня это скрыть)... (Горько). Это уже был не тот Володя...

Помню, сидим мы с ним за столом друг напротив друга, я гляжу на него, и вдруг он спрашивает: «А что это ты так на меня смотришь?». Я: «Да нет, Володя, ничего, просто так», а у самой, видимо, такое выражение лица было... Я просто чувствовала, что он уходит, уходит от всего этого... (Тяжело вздыхает).

Рада Гавриловна держит в руках так называемое завещание, которое Владимир Васильевич написал задолго до смерти — на всякий случай Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Он этого не заслужил, но так получилось... Чернобыль, этот кошмар... Как он сопротивлялся, чтобы строили под Киевом станцию — спорил, доказывал, а Александров, президент Академии наук СССР, говорил: «Да Боже мой, вся Франция в этих атомных станциях, а чтобы вы не волновались, я детей и внуков своих готов привезти, чтобы они у реактора ночевали». Переубедить такого признанного во всем мире ученого Володе не удалось, да и по-любому все решала Москва.

— Хм, а когда Чернобыль рванул, что Александров сказал? Растерялся?

— Да ничего не сказал — в том-то и дело. Несколько дней они заседали (он, Велихов), а потом буквально пять строчек заключения дали: «Опасности нет, город эвакуировать не надо».

...Мы же ничего не представляли — на дачу поехали. Радуся была маленькая, бегала по траве... Это было 1 мая, а 2-го вернулись в Киев, и начались разговоры о радиации. Мы совершено не знали, что делать... Слышали: «Надо под душ». Шли под душ, а от волос искры отскакивали.

— Я представляю: каждый день много лет Владимир Васильевич ходил на работу (и какую), а тут добровольный уход на пенсию, он не у дел... Как он это переживал, чем занимался?

— Курил...

— Звонил в эти дни куда-нибудь, с кем-то общался?

Щербицкие с сыном Валерием. «Я пыталась Валериному увлечению противостоять что есть сил. И умоляла его, и следила за ним, но все как-то пошло под откос»

— Сидел у себя в кабинете, набирал номер Ивашко, тот к нему тоже первое время обращался частенько, а потом наступила звенящая тишина. Телефоны как-то враз замолчали, а Володя сидит и курит — курит, курит, курит... (Вздыхает). Вот так-то...

— После ухода с поста Владимир Васильевич прожил пять месяцев и не дожил всего лишь один день до своего 72-го дня рождения. Владимир Врублевский написал в воспоминаниях: «Щербицкий умер не от болезни или от старости — он вынес себе приговор сам»...

— Со мной Володя таким не делился, но чувствовалось: жить он не хочет. Невзирая на то что так любил детей и меня... (Открывает ящик стола и достает оттуда конверт со сложенным вчетверо листком). Вот его так называемое завещание. (Читает):

«На всякий случай.

Дорогая Радуся!

1. Это все наши многолетние сбережения — 55-60 тыс. руб. в сейфе, которыми ты должна разумно распорядиться (мама, ты, Вовочка, дети).

2. Ордена, медали, грамоты, военный ремень, полевую сумку и военную фуражку прошу сохранить как семейные реликвии... В остальном разберись, пожалуйста, сама. Друзья помогут. Целую тебя, моя дорогая, крепко, крепко. В. Щербицкий».

— Когда он это написал?

— Задолго до своей кончины, на всякий случай.

«ТО, ЧТО ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ЗАСТРЕЛИЛСЯ, КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТРИЦАЮ»

— Одно время упорно муссировались слухи, что Владимир Васильевич застрелился...

Владимир Щербицкий с американским президентом Рональдом Рейганом. Белый дом, середина 80-х

— Категорически отрицаю — этого не было и быть не могло (хотя, действительно, оружия у нас было сколько угодно). Нет, просто он совершенно потух и сопротивляться болезням организм уже больше не мог. Слег с воспалением легких и быстро сгорел — практически за сутки, вдобавок «скорая» не могла почему-то найти подъезд.

— Что?

— Несколько часов плутала. Была ужасная вьюга, мы много раз звонили на станцию, нам говорили: «Да, выехали», а что искать? Жили еще на Шелковичной (тогда Карла Либкнехта): вы знаете этот дом, главный вход, а с другой стороны — черный вход и подъезд... Короче, «скорая» якобы заблудилась...

Честно говоря, у меня даже мысли не было, что завтра вечером Володи уже не будет. Два раза сердце его останавливалось, его запускали, а на третий уже не смогли. В 20.40 (плачет) позвонил начальник Четвертого управления Терновой и сказал, что Владимира, Васильевича больше нет.

— Мама, Татьяна Ивановна, его, получается, пережила?

— Долгое время она плохо себя чувствовала, лежала в больнице, и мы поехали с Володей в Днепропетровск как бы проститься, зная, что мама уходит. Было это за несколько месяцев до его кончины, а получилось, что сын ушел раньше. Ей, правда, об этом не сказали. Представьте: нужно было отмечать 40 дней по Володе, а мы хоронили Татьяну Ивановну.

— Сегодня многие президенты постсоветских стран обеспечили жизнь не только свою, но и последующих поколений. Что после руководителя Советской Украины осталось?

«У нас была замечательная семья, мы до последнего дня друг друга любили»

— Эта квартира.

— Сколько здесь комнат?

— Три, и она уже вся разваливается. В гостиной трещина — Олечка спит на диване, и слышно, как на четвертом этаже кто-то ругается.

— Эти 55-60 тысяч рублей, как я понимаю, тоже пропали?

— Ну разумеется. Да, сберегательные книжки хранятся, но я даже не хочу на них смотреть. Кто-то что-то там получает, а я не в состоянии — пусть пока полежат. У нас с Олей есть, повторяю, только эта жилплощадь. Дочь вышла замуж, родила Радусю, ей дали эту квартиру, и какое-то время она стояла пустая, а когда Володи не стало, я осталась одна в тех огромных хоромах на Карла Либкнехта.

— Вас попросили оттуда съехать?

— Ну как — «Выселяйтесь!» не говорили, но намекнули, что собирайте, мол, вещи.

— А что там сейчас?

— Было какое-то посольство, вроде немецкое, а теперь даже не знаю.

— Вы иногда проходите мимо этого дома?

— Проезжаю.

— И что в эти минуты чувствуете?

Рада Гавриловна с дочерью Ольгой Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Ну, боль — конечно же, боль. Смотрю на окна его кабинета, вспоминаю, как возвращалась однажды поздно, во всех окнах вокруг свет был погашен, а Володино, как обычно, светилось.

— Рада Гавриловна, а дача в Межигорье кому теперь принадлежит?

— Мне это не известно. Переходила из рук в руки, там Лазаренко жил, Янукович...

— После кончины Владимира Васильевича в газетах — видимо, специально — запустили утку о том, что у него остались в швейцарских банках счета. Вы сказали тогда: «Если они существуют, готова за ними поехать»...

— Дмитрий Ильич, у нас нет элементарной машины, дачи — только эта квартира, но большего и не надо.

— Скажите, поддерживают ли с вами отношения многолетние помощники Щербицкого — Врублевский, Кирюшин и Продан?

— Кирюшин болеет, у него очень плохо с глазами, а Продан... Довольно странное его поведение.

— Странное в чем?

— Иногда, очень редко, на праздники он звонит, но на кладбище я ни разу его не видела. А вот Врублевскому за его книжку «Щербицкий. Правда и вымысел» кланяюсь низко в ноги. Он выпустил ее в свет в 93-м году, когда Володю старались оклеветать, ему колоссального труда стоило ее пробить, тем не менее он это сделал, и я ему благодарна, потому что в этих воспоминаниях нет ничего придуманного и приглаженного.

— Как я понимаю, огромному количеству людей Владимир Васильевич сделал за свою жизнь много добра, и, исходя из этого, эти люди должны были бы его семье помогать. Вы ощущаете помощь от тех, кто его окружал?

Владимир Васильевич с мамой Татьяной Ивановной. О смерти сына ей не сказали... «Нужно было отмечать 40 дней по Володе, а мы хоронили Татьяну Ивановну...»

— Помощь в каком смысле?

— Финансовую, моральную...

— В плане моральном — да, ощущаю. Рядом мои друзья, коллеги по школе, а из тех, кто с Володей работал... Не оставляют меня одну Борис Евгеньевич Патон, Юрий Никифорович Ельченко, Михаил Павлович Тяжкороб, Борис Михайлович Воскресенский, связь поддерживаем с Качаловскими...

— Обычно, когда умирал кто-то из членов Политбюро, на доме, где он жил, обязательно устанавливали мемориальную доску (и Грушецкому, и Ващенко), а вот Владимира Васильевича не увековечили совершенно никак...

— Слава Богу, на кладбище памятник есть — в основе его портрет работы художника Мешковой. Володя никогда не позировал — рисовала она, наверное, по фотографиям... Своеобразная такая работа, но мне очень понравилась.

— Какую пенсию сегодня вы получаете?

— 3000 гривен.

— А какую вам дали сразу же после смерти Владимира Васильевича?

— Боюсь соврать, но что-то около 400 гривен, не более.

«ЗА ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ НИ ОДНОГО ЗВОНКА НИ ОТ КРАВЧУКА, НИ ОТ КУЧМЫ НЕ БЫЛО! «ДРУЗЬЯ ПОМОГУТ», — НЕ РАЗ ГОВОРИЛ ВОЛОДЯ, А ДРУЗЕЙ ОКАЗАЛОСЬ НЕ ТАК МНОГО»

— Многие ли политики оказались совсем не такими, какими их видел Владимир Васильевич? Можно ли сказать, что в некоторых он ошибся?

Щербицкий был одним из немногих, кто со столь высокого поста добровольно ушел на пенсию. «Наступила звенящая тишина, Володя совершенно потух, сидел в своем кабинете и курил. Чувствовалось: жить он не хочет»

— Трудно судить — я от политики вообще была в стороне, хотя знаю, что при жизни отношение к каждому из них у Володи было непременно уважительным. Да, мог, когда это требовалось, устроить разнос, но опять-таки в корректной форме. Не позволял себе кого-то унизить, сказать что-то грубое, и врагов, мне кажется, у него не было.

Его уважали, его... Вспомнила смешной случай. Приходит однажды Володя домой и рассказывает: «Вышел я из машины покурить, идут мимо два работяги. Не узнали, и один, показывая на меня, говорит другому: «Хорошо, хоть один есть красивый мужик — памятник ему поставят, приятно будет смотреть». Он так хохотал...

— Задам вам не очень приятный, может, вопрос, но вы уж не обессудьте. Первый Президент независимой Украины Леонид Макарович Кравчук работал под руководством Владимира Васильевича заведующим отделом идеологии ЦК, второй Президент Леонид Данилович Кучма был при Щербицком членом ЦК, директором крупнейшего в СССР оборонного завода «Южмаш» (опять-таки днепропетровского). В силах этих двух Президентов было все, и на их месте я обеспечил бы семью Щербицкого всем необходимым — говорю это совершенно искренне. Как вы думаете, почему ни один, ни другой этого не сделали?

— (Мягко). Дмитрий Ильич, спросите у них. Не сделали — ни один, ни другой...

— Может, они звонили вам, спрашивали, чем нужно помочь? Может, интересовались, не бедствуете ли, может, машина нужна или деньги?

— Ни одного звонка за все это время ни от Кравчука, ни от Кучмы не было. «Друзья помогут», — не раз говорил Володя, а друзей оказалось не так много. Хорошо, днепропетровское землячество помогает — там его чтят. На родине, в Верхнеднепровске, Володе установили на площади бюст. Было в свое время решение назвать именем Щербицкого улицы в Днепродзержинске, Днепропетровске и Киеве. В Днепропетровске и улица есть, и площадь, в Днепродзержинске улица, а в Киеве — ничего...

— Думаю, вы не можете не интересоваться событиями, которые происходят у нас в последние годы. «Оранжевая революция», противостояние Ющенко — Янукович, второе пришествие Тимошенко... На телеэкранах мелькают политические фигуры, — не пытаетесь сопоставлять, сравнивать уровни Владимира Васильевича и нынешних лидеров?

Портрет Щербицкого для надгробия делала художница Людмила Мешкова. «Володя никогда не позировал — рисовала она, наверное, по фотографиям...»

— Сравнивать не имею права, потому что этих людей плохо знаю. Я даже не представляю, кто следующий будет у нас после этой дамы с косой.

— А дама с косой (тоже, кстати, днепропетровчанка) нравится вам или нет?

— Внешне?

— Вообще...

— К сожалению, ничего сказать о ней не могу.

— В одном из интервью вы заметили: «Мы с Володей были убежденными атеистами». После перестройки практически все партийные лидеры бросились в церкви, начали истово верить и в ускоренном темпе (очевидно, наверстывая упущенное за годы Советской власти) креститься. Свечки держать не умели, но моде (надо веровать — веруем!) следовали свято...

— Мне это всегда претило и претит сейчас. Я, между прочим, крещеная, Володя тоже — с младенчества. По святкам его нужно было назвать Егором, но мама, Татьяна Ивановна, решила повременить, чтобы выпал Владимир. Мы действительно были убежденными атеистами, понимавшими, что наука существование Бога не доказала, хотя посмотрите, стоит у меня одна икона, вторая — это подарки. Внучка приехала и говорит: «Бабушка, можно подумать, что у нас религиозная семья».

«ОН МЕНЯ ЦЕЛОВАЛ, Я ЕГО ВОВОНЬКОЙ НАЗЫВАЛА...У НАС БЫЛА ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СЕМЬЯ, МЫ ДО ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ ДРУГ ДРУГА ЛЮБИЛИ»

— Рада Гавриловна, тяжелый я вам вопрос задам, и касается он семейной трагедии — судьбы сына Валерия, скончавшегося через год после смерти Владимира Васильевича. Что же произошло с ним — недосмотрели?

— (Тяжело вздыхает). У Володи, конечно, все отнимала работа, а я пыталась Валериному увлечению противостоять что есть сил. И умоляла, и следила за ним, и узнавала, кто у него друзья... Все с баловства началось, а вообще... Золотая молодежь, «номенклатурный жених» — так его называли...

— Интересный же парень был...

Дмитрий Гордон, дочь Владимира Щербицкого Ольга, Рада Гавриловна и Борис Воскресенский Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Интересный, красивый, институт окончил, но вот как-то оно пошло под откос... И из женитьбы ничего хорошего не получилось, потому что с женой тоже все было неблагополучно — в общем, я оказалась бессильной.

Не знаю, говорить об этом сейчас или нет, но наш близкий друг (спасибо ему за это!) пытался Валерику помочь, и помню, у нас на даче, в бане, рассказывал, как сын мучился, когда не было у него этой гадости, как он страдал...

Однажды сидели мы с Володей в гостиной, Валерика, как всегда, не было, и вдруг скрипнула дверь — пришел. Молча сел в кресло, а глаза совершенно бессмысленные... Встал, сказал: «Ну я пошел», повернулся, так еще отодвинул кресло и вышел. Мы оба замерли, я посмотрела на Володю, а у него слезы градом — не плачет, не причитает, не всхлипывает, но текут они и текут.

Он страшно переживал — все-таки сын — и часто мне говорил: «Ну как вот идти мне на съезд комсомола, как смотреть этим ребятам в глаза и рассказывать им, каким должен быть молодой человек?». Это тяжелое наше бремя, но я, как видите, все это вынесла.

— Рада Гавриловна, а как сложилась судьба Оли?

— Вот Олечка пусть и расскажет.

— Ольга: Я окончила романо-германский факультет Киевского университета, люблю языки, литературу. В Киеве познакомилась с очень симпатичным болгарином, тоже студентом университета, с факультета международных отношений. Поженились, восемь лет у нас, к сожалению, не было детей. Я приложила к этому максимум усилий, и родилась Радуся — в честь бабушки Рады по-болгарски Радослава. Совпадение удивительное: украинская бабушка у нее Рада, а болгарская — Слава. Мамина радость, папина слава...

Четыре года спустя после рождения дочери мы с мужем расстались — я влюбилась в другого болгарина. Папа говорил: «Господи, в Болгарии восемь миллионов человек населения, и из них ты умудрилась выбрать двоих. Тебе что — наши не нравятся?». Мой новый муж Раду удочерил, потому как родной папа смог от нее отказаться, и потому она носит фамилию второго мужа. Училась в Лондоне, закончила все, что только можно было закончить, и сейчас ищет работу. В августе прошлого года вышла замуж.

— За болгарина?

— Представьте себе, да.

Официально я замужем. Прежний мой муж — журналист, а теперь — бизнесмен, «миллионщик», зовут его Борислав. Он очень состоятельный человек — выделил мне ежемесячную «пенсию», которой вполне для нормальной жизни хватает.

— Рада Гавриловна, последний вопрос. В одном из своих интервью вы сказали: «Не было дня, чтобы, уходя на работу, Володя меня не поцеловал». Грустите ли вы за ним до сих пор, часто ли его вспоминаете?

— Конечно, часто и только по-хорошему. Да, целовал, я его Вовонькой называла... (Плачет). У нас была замечательная семья, мы до последнего дня друг друга любили...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter