Татьяна САМОЙЛОВА: «Это была первая любовь — и у меня, и у Васи Ланового. Мы были детьми — лишили друг друга невинности и счастливы были безумно»

Прохожие уже не оборачивались вслед этой немолодой женщине в плохоньком пальто и растоптанных кроссовках, когда она понуро брела мимо. И немудрено: в ней трудно, почти невозможно было узнать блистательную светскую львицу, одну из лучших киноактрис прошлого столетия. Татьяна Самойлова родилась в семье любимого сталинского киноактера, жила в столице, с третьего класса занималась балетом и английским, была одарена огромным талантом и особой красотой. Уже первые роли принесли ей ошеломительный успех. Отпечаток ладони на канн­ской набережной Круазет, названная ее именем аллея роз в Париже, портрет кисти Пабло Пикассо, «Золотая пальмовая ветвь» в Каннах в 1958 году фильму «Летят журавли», где она сыграла главную роль Вероники, — все это было не во сне, наяву!

Скорее всего, судьба актрисы сложилась бы иначе, если бы она уехала в Голливуд, куда ее настойчиво звали. На родине же Самойлова снялась только в двух десятках фильмов. Во Франции ей вручили приз «Живая легенда Канн» (кроме нее, этой чести удостоились только Софи Лорен и Марчелло Мастроянни), а дома о ней вспоминали, чтобы перемыть косточки, позлорадствовать или ужаснуться. Ходили упорные слухи о запоях, булимии, психиатрических лечебницах и невменяемости. Какая глупость! Ее диагноз и одновременно приговор — одиночество.

...Когда деньги, заработанные Самойловой, были проедены, муж бросил ее с маленьким ребенком на руках. Когда молодость прошла, от нее отвернулся кинематограф. («Тань, тебе уже сниматься нельзя: посмотри, какая у тебя попа большая», — заявил актрисе режиссер Сергей Соловьев). Повзрослев, уехал учиться в Америку единственный сын. Думали, на время, но он позвонил и сказал: «Это навсегда». Митенька не приезжал, не писал, а мать горевала только о том, что у нее нет денег на билет в США.

Постаревшая актриса не унижалась до просьб и жалоб на несправедливость судьбы — угасала тихо. Каждый день к ней приезжала «скорая», но ложиться в больницу она наотрез отказывалась. На все уговоры врачей ответ был один: «Осталось недолго».

Впрочем, полвека, прожитые в кинематографе, научили ее терпеть и ждать. И Татьяна Евгеньевна пусть поздно, но дождалась. Спохватившиеся поклонники ее таланта отремонтировали убогую двухкомнатную квартирку, коллеги ввели в киноакадемию «Золотой орел» и вручили одноименный приз, преуспевающая Рената Литвинова сняла о ней фильм «Нет смерти для меня», и даже блудный сын объявился в мае 2004-го, когда Самойлова скромно, без помпы отметила свое 70-летие. «В общем, я счастлива, — говорила она. — У меня была семья... Есть сын... Я немало поездила...». Как мало, оказывается, надо в этой жизни великой актрисе, у ног которой когда-то лежало полмира.

«МНЕ ДО СИХ ПОР ОБИДНО, ЧТО НЕ СЫГРАЛА В АМЕРИКЕ АННУ КАРЕНИНУ»

— Татьяна Евгеньевна, наверное, это прозвучит банально, но я совершенно искренне, от себя и всех тех, кто без ваших фильмов, ваших ролей не представляет своей жизни, хочу признаться вам в любви.

Ваш отец Евгений Самойлов — народный артист Советского Союза, легендарный актер, который еще в далеком 39-м сыграл Щорса в одноименном фильме Довженко. Насколько я знаю, он до сих пор, в свои 92 года, выходит на сцену Малого театра (скончался в феврале 2006-го. — Прим. ред.)...

— (Взволнованно). Да, это правда.

— Какие он роли играет?

— Конечно, Островского... «Горе от ума»... Характерные, одним словом, роли.

Ой, вы не поверите... Вчера я побывала в Ирпене, в том месте, где жила в детстве. Отец взял меня туда с собой на съемки, а потом мы улетели в Кисловодск — там нас и застала война...

— То, что отец был известным актером, на ваш выбор профессии повлияло?

— Конечно, я его ученица и росла, если можно так сказать, на его искусстве. Вместе со школьными подругами каждую субботу и воскресенье мы ходили в Театр Маяковского, где тогда папа работал, и, естественно, я всегда хотела стать только актрисой. Безумно любила и сейчас люблю театр, все роли, которые играла на сцене. Кино — это кино, и надо уметь из него уходить...

С образом Вероники из фильма «Летят журавли» я очень тяжело расставалась. Долго отстаивала ее, рассказывала, что думаю о ней — девочке, которую война застала врасплох. Это очень серьезная тема. У нас Веронику невзлюбили, а за что? В свои 18 лет она пережила катастрофу, потеряла мать и отца, фугас вдребезги разнес всю ее прежнюю жизнь. Воевать эта девочка не могла — в чем же она виновата? Да ни в чем! Почему же ее трагедию не сыграть, не пережить на экране?

— Удивительный это фильм — «Летят журавли». Он стал символом поколения, эпохи...

— В этом заслуга великого режиссера Калатозова. Он мой учитель в кино, у него я снималась до последних дней его жизни. Любила Михаила Константиновича

С Василием Ливановым в картине Михаила Калатозова «Неотправленное письмо», 1959 год

безумно, глаза его забыть не могу. Работала в кадре и смотрела на него, смот­ре­ла...

В кино я пришла совсем молоденькой. В 55-м году меня, студентку Щукинского театрального училища, режиссер Каплуновский позвал в Одессу — сниматься в «Мексиканце». Этот фильм по рассказу Джека Лондона со Стриженовым в главной роли стал моей первой работой, а уже потом были «Летят журавли»...

— Сегодня, когда мы впервые встретились и я увидел ваши глаза, у меня что-то внутри екнуло, потому что визитная карточка этого фильма — ваш крупный план...

— Вы знаете, это техника! Михаил Константинович не имел ни машины, ни дачи, но кинокамеры и все остальное у него было изумительное... Он сразу повел меня в аппаратную и показал, как монтируется пленка, как накладывается звук. Попав на студию, я увидела, что училище не имеет с кино ничего общего. Калатозов сказал: «Таня, вы театральная актриса, но на специфику кино не обращайте внимания. Не думайте про звук, не смотрите на камеру — фантазируйте! Я очень хочу, чтобы вы эту роль сыграли». Он сидел у камеры, спокойно облокотясь на стол... Когда я показала отрывок, Розов, по пьесе которого этот фильм снимали, сказал: «Она замечательная актриса и замечательно играет».

— Эта роль была прописана как-то выпукло или вы много своего добавляли?

— В основном это моя фантазия, мое воображение — роль Вероники я прожила. Недавно встречаю артисток балета из Большого театра (я их хорошо знаю, потому что занималась балетом 14 лет, в школе и в институте), и они говорят: «Таня, ты Веронике отдала сердце». Но это был мой долг — защитить эту девочку, сказать о ней все.

— Вы сталкивались с такими девочками после выхода ленты на экран?

— Да, я видела их, и очень много. Очень!

— Фильм «Летят журавли», получивший премии в 12 странах, пробился на Запад, когда началась оттепель...

— ...и все равно в Канны Калатозова не пустили! Уже прилетев во Францию, я узнала, что у Михаила Константиновича инфаркт. В Союзе его фильм не приняли, газета «Советская культура» писала о Веронике бог знает что.

Снимаясь в картине «Летят журавли», Самойлова заболела туберкулезом. Она задыхалась, держалась только на уколах, но выходила на съемочную площадку. Работали с восьми утра до 12 ночи и закончили за полгода.

Хрущеву «Летят журавли» страшно не понравились. Посмотрев картину на даче, он обозвал Самойлову патлатой шлюхой. Для критики это прозвучало как команда «Фас!». Героиню ругали за лохматые волосы, за несовместимые с образом комсомолки босые ноги...

В это время Таня лежала в туберкулезном санатории. Ей сде­лали операцию, но неудачно — повредили плевру, она была измучена огромным количеством уколов...

— Во Франции тем не менее Веронику принимали блес­тяще...

— С первой минуты! Помню, зал в Каннах был полон... Присутствовали очень большие актеры, которых я хорошо знала по картинам: Софи Лорен, шведка Инг­рид Бергман, американка Мод Адамс.

«В СИБИРИ Я СТАЛА ВЗРОСЛОЙ И СИЛЬНО ПОПРАВИЛАСЬ»

— Успех был такой ошеломительный, что голливудские продюсеры сразу же предложили вам сняться с Жераром Филипом в «Анне Карениной»...

— Да, и мне до сих пор ужасно обидно, что не сыграла Анну за океаном. Руководители делегации сказали: «Какая Америка? У тебя еще диплома нет!» (ГИТИС я в 59-м окончила, училась у Юткевича). Позднее снималась за границей в картинах «Леон Гаррос ищет друга» и «Они ушли на Восток» де Сантиса, но все это не то. Я, кстати, прекрасно знала венгерский театр и даже изучала венгерский язык...

— Когда «Альба Регию» снимали, наверное?

— Да (улыбается), да!

— Вы заговорили о Каннах. Каково, интересно, советской девочке, пускай даже кинозвезде, выехать на такой фестиваль? Инструктажи какие-то были, назидания?

— Никаких инструктажей, к тому же я почти в совершенстве владела английским. Мне позвонил Сергей Павлович Урусевский и сказал: «Танюша, вылетаем». А устроил все Калатозов. После премьеры — она прошла в клубе Грузии, и грузины приняли картину великолепно, дали первую категорию — Михаил Константинович сказал: «Я отправлю ее в Париж». Он хотел, чтобы я увидела всемирно известных актрис, познакомилась с ними. Это был тот воздух, тот кислород, которого мне не хватало. Мы же так во время войны болели, так тяжело было...

Калатозов нас просто спасал. Это великая личность, величайший кинематографист. Вы знаете, он же физиком по образованию был. И оператор Урусевский тоже был физиком.

В Каннах мне присудили премию за лучшую женскую роль, вручили «Апельсиновое дерево» за красоту... После этих наград я долго не снималась. Меня вроде бы не было — ни в Москве, ни в Советском Союзе.

Говорят, что Урусевский, понимая, какого шанса Самойлова лишается, сказал ей: «Если хочешь — оставайся во Франции!», но как она могла? В Союзе были отец, младший брат, да и работники посольства не спускали с Татьяны глаз, периодически на всякий случай просматривали чемоданы. Ее не отпустили даже на встречу с Пабло Пикассо. Начальство твердило актрисе: «Вы — советское достояние», но когда она вернулась в Союз, оказалось, что дома никому не нужна. Татьяна каждый месяц приходила на студию, спрашивала, нет ли для нее какой-нибудь работы, и слышала в ответ неизменное: «Пока нет».

А вот на Западе об актрисе вспоминали. Знаменитый итальянский режиссер де Сантис пригласил Самойлову на эпизодическую роль, чтобы еще раз показать публике ее удивительное лицо. Эту роль она назвала «нафталином времен Второй мировой войны». Слава Богу, за съемки в «Альба Регии» ей — впервые! — хорошо заплатили. Из Венгрии она вернулась с целым гардеробом и немыслимым в то время «опелем». Такой машины даже у Высоцкого не было.

После Канн мы с Калатозовым уехали в Сибирь, снимали там «Неотправленное письмо» и «Красную палатку». Этому краю я отдала пять лет жизни.

— Представляю себе: вместо того чтобы наслаждаться успехом «Летят журавли» в Москве, за границей, вы отправились в тайгу, на болота...

— А знаете, я не очень люблю «Неотправленное письмо», считаю, что это плохая, ходульная работа. Ну геолог: что тут можно сделать? Но Калатозов сказал: «Таня, нельзя быть актрисой одной роли, надо сниматься везде и играть все, что предлагает тебе режиссер. Фантазируй, придумывай роль, потому что сценарий — это одно, а кино — совсем другое».

С Евгением Урбанским в «Неотправленном письме». «Мы очень уставали, Сибирь проехали от Абакана до границы с Монголией...»

— А часто приходилось играть заведомо плохие роли?

— Приходилось — работа такая... Калатозов советовал: «Просто дыши и снимайся, работай как хочешь». А это же прекрасные места, изумительная экология, великолепный, незагазованный воздух...

Вставали в пять утра и уже в восемь приезжали на площадку. Я привыкла к павильону, а тут натура, режимные съемки: то ждем солнца, то тучку... Мы очень уставали, Сибирь проехали от Абакана до границы с Монголией — это Тува. Там я стала взрослой, сильно поправилась, полюбила эти горы и дивные реки. Кстати, моим партнером был Вася Ливанов.

— Ну, с партнерами вам везло. Взять только Николая Олимпиевича Гриценко, с которым вы снимались в «Анне Карениной»...

— Да, это был чудный актер! Чудный!

На премьере «Анны Карениной» присутствовали Лиля Брик и ее супруг Василий Катанян (они с Александром Григорьевичем Зархи писали сценарий). Им эта работа очень понравилась. Естественно, пришли мама и папа — они тоже высоко оценили картину. В нашей семье все очень любили Льва Николаевича и считали, что его надо снимать всю жизнь.

Я счастлива, что в моей жизни был этот величайший писатель.

— Татьяна Евгеньевна, вы были суперзвездой — затасканное, плохое слово, но другого не подберешь. Ощущали в чисто актерской среде какие-то интриги, зависть?

— Да, конечно, хотя стоит ли теперь об этом?

Уже после перестройки я выступала с концертами в Иваново. Там вместе со мной были Саша Белявский и Таня Конюхова, так вот, Таня все твердила: «Профессии киноактрисы нет». Как это нет? После того как написана, прочитана, сыграна роль, ты выходишь с ней на экраны, ты в ней запрограммирована и долго не можешь снова стать самой собой, во время встреч со зрителями все заново переживаешь. Таков удел кинематографической актрисы.

«КОГДА МЫ С ЛАНОВЫМ ВСТРЕТИЛИСЬ, НЕ УЗНАЛИ ДРУГ ДРУГА»

— Почему же в один прекрасный день  вас перестали снимать, почему козни строили? Кстати, за вашей спиной недоброжелательницы что-то такое делали, о чем вы не знали?

— Да нет... Просто была очень большая конкуренция, очень! Понимаете, есть, например, герасимовские актрисы — Теличкина, Белохвостикова, а я — актриса Юткевича, Урусевского и Калатозова. Когда их жизнь оборвалась, я долго не работала, а потом пошла к Левчуку и снималась у него пять лет.

— В Киеве?

— Здесь мы работали мало. Снимали в Дубне, в новосибирском Академгородке, на мехмате в Ленинграде. Эти индустриальные интерьеры я до сих пор забыть не могу. Моим партнером был Коля Олялин. Мы встречались с ним в двух картинах: «Океане» и «Длинной дороге в короткий день».

— Татьяна Евгеньевна, от разных актеров я много слышал о вашем романе с Василием Лановым, о том, какой красивой вы были парой...

— С Васей мы встретились в театральном училище. Он из самодеятельности пришел и после первой же роли в фильме «Аттестат зрелости» стал звездой. Вася — большой актер и очень много трудился, сыграл колоссальное количество ролей.

— Трогательные у вас были отношения в самом начале?

— Вы знаете, это была первая любовь — и у меня, и у него... Мы были детьми...

— Когда все разрушилось, было больно или к этому шло?

— А ничего не разрушилось — просто так случилось, что я уехала в Канны, а он стал сниматься в «Павле Корчагине». Когда после этого мы встретились, не узнали друг друга.

— Ох уж этот Павел Корчагин! А что значит: «Не узнали друг друга»? Ушли чувства или что-то другое произошло?

— Прошла первая любовь, кончилось увлечение, началась работа... Знаете, я не люблю его Павла Корчагина, считаю, что не надо было это играть в кино. Вася, кстати,

В роли Вероники с Алексеем Баталовым в картине «Летят журавли», которая так и осталась единственной советской кинолентой, удостоенной «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля

после той роли очень долго молчал...

Они потянулись друг к другу с первой же встречи. Лановой подошел к ней и спросил: «Ты чья?». Таня смутилась: «Я дочь папы и мамы». После этого они уже не расставались, а в 20 лет поженились.

Самойлова с улыбкой вспоминала, как они расписались: «Встретились возле Боткинской больницы, отдали паспорта в загс на регистрацию. Потом Лановой купил мне в подарок какую-то майку, а я ему — трусы и отправились домой. Счастливы были без­умно! Мы лишили друг друга невинности, и все болячки про­шли у меня после того, как я стала женщиной. Я ведь ребенок войны — болела тифом, ко­рью, дифтерией, с дет­ства без таблеток жить не могу».

Вместе они прожили шесть лет и расстались без слез, без сожаления. Их отношения доконал подпольный аборт, на который Таня решилась, несмотря на все возражения мужа. Самойлова была еще молода и мечтала о карьере. Как же она рыдала, когда, произведя необходимые манипуляции, акушерка сказала, что должна была родиться двойня...

Татьяна и Василий снова встретились на съемках «Анны Карениной». Ради этой роли Самойлова похудела на 12 килограммов. Впервые увидев на съемочной площадке Вронского-Ланового, она горько рас­плакалась.

— У вас не осталось к нему ничего жен­ского?

— (Пауза). Я дружу с Василием Семеновичем, недавно поздравила его с 70-летием. Москва очень широко этот юбилей отмечала, сам Путин его приветствовал. Прошел вечер в Зарядье (в зале «Россия». — Д. Г.), там были дети его, он вывел на сцену жену Ирину Купченко... Она молода... Вася — достойнейший актер и преданно служит вахтанговской Мельпомене, у него чудные актерские данные.

— Ну и мужские данные прекрасные...

— Да, вахтанговцы некрасивых не любят — в первую очередь они ценят внешность, красоту.

— Каково же это — после всего, что у вас было, играть вместе в «Анне Карениной»? Вы — Анна, он — Вронский, вам надо было изображать страсть. Было в ваших экранных чувствах что-то от настоящего?

— (Задумчиво). Нет, это искусство. Даже, представьте себе, проб не было — нас сразу взяли, но репетировали мы очень много. Я благодарна, конечно, режиссеру Зархи. Он сказал, когда меня встретил (это было в 64-м году): «Если я не сниму «Анну Каренину» сейчас, не сниму уже никогда, потому что мне много лет».

— Красивый фильм получился!

— Да, да! Было 19 экранизаций «Анны», сейчас Соловьев снимает 20-ю, но общепризнанно: та стала эталонной.

— Татьяна Евгеньевна, вы были в зените славы, вас так боготворили, и вдруг в один миг работы не стало. Что вы почувствовали? Каково вообще актрисе оказаться в такой ситуации?

— Потерять работу всегда тяжело (вздыхает), хотя, знаете, за последние четыре года я сыграла пять ролей. Это не сегодняшние образы — эмигрантки, репрессированные, люди, оторванные от родины. Меня эта тема очень волнует. Снялась вот у Барщевского в «Звездном билете» по Аксенову. У меня там роль небольшая, эпизодическая, но учтите: после того как ушел из кино Левчук, долго, лет девять, я не снималась. На пропитание зарабатывала программами в Театре одного актера.

— Я знаю, что Московский театр-студия киноактера, в котором играли многие выдающиеся мастера кино, был закрыт...

— Да, во время перестройки все заперли, счета арестовали, нас, актеров, из этого помещения выгнали. Разразился жуткий скандал, театр был весь разгромлен.

Вошли какие-то люди, похожие на грузчиков, по-хозяйски принялись осматривать помещение. Они хотели этот театр вообще ликвидировать, их не волновало, что мы там работаем. На этой сцене Василий Семенович Лановой играл, масса народу из Щукинского училища, я на ней диплом защищала. Почему они ворвались? Это было форменное хулиганство!

— Но сейчас театр продолжает работу?

— Его только что отремонтировали, а до этого он семь лет был закрыт. Семь!

«МЫСЛЕЙ О САМОУБИЙСТВЕ У МЕНЯ НЕ БЫЛО»

С Брижит Бардо в Каннах, 1958 год. На XI Каннском фестивале Татьяна Самойлова получила за роль Вероники премию жюри «Апельсиновое дерево» как «Самая скромная и очаровательная актриса»

— Татьяна Евгеньевна, многие актрисы — да и актеры тоже — тяжело переживали свою невостребованность. Вчера она была звездой, кумиром, а завтра ее вдруг перестали звать, приглашать — как сговорились. И не только работы не стало — зрителей, поклонников, денег. Вы все это пережили, прочувствовали на себе. Какое состояние было? Действительно, как пишут, вы были близки к самоубийству?

— Ну нет, никаких мыслей о самоубийстве не было. Просто сидела дома и грустила. Было одиноко и скучно слоняться без дела. Помню, в это безвременье меня пригласили в телепрограмму «Моя семья». Там все интересовались, кто мой муж и есть ли оно — счастье земное.

— А есть?

— Ну конечно! Моему сыну 35 лет, он прекрасный врач-психиатр. Митя живет в Америке, у него все в порядке. Я счастлива, что имею семью, но хочу еще быть актрисой, играть. Эмигранток так эмигранток! Последняя моя роль такая. Я играла американку, которая снимала российского космонавта, приехавшего в Соединенные Штаты.

Полиция нашла эти фотографии... Потом ее вывезли в Россию и посадили в тюрьму за то, что она, американка, имела дело с русским космонавтом. Лишь через много лет ее отпустили и реабилитировали...

— Как вы считаете, актриса может быть счастливой?

— А как же иначе? Обязательно! Счастье, женское счастье, в детях. Актриса, как и любая женщина, должна иметь потомство.

— У вас с вашим сыном есть близкий духовный контакт?

— Слава Богу. Митя приезжал, был у меня в первой половине мая 19 дней. Ему безумно интересно работать в Мичигане, у него чудесная жена-юрист. Она американка, старше его, и вообще, скоро я уже стану бабушкой, потому что там ждут потомство.

— Вы не хотели бы перебраться в Америку?

— Нет, я просто приеду к нему в гости, поживу там. Я собираюсь туда с «Анной Карениной» на фестиваль, имею ангажемент. Американцы долго ко мне дозванивались, а потом взяли у меня интервью — мы проговорили полтора часа. Это программа для эмигрантов. Они спрашивали об «Альба Регии», об «Анне Карениной», о «Летят журавли» — все эти картины там идут. Все!

— Татьяна Евгеньевна, скажите, а каким надо быть мужчине, чтобы стать мужем такой женщины, как вы? Какие требования вы предъявляли к спутникам жизни?

— Вы знаете, единственная любовь моей жизни — писатель Валерий Осипов. Мы познакомились, когда вместе заболели и лежали за городом. Он ухаживал за мной, очень долгое время был моим поклонником. Увы, вместе мы были так мало, только в Сибири. (Он те края очень любил, именно по его рассказу был снят фильм «Неотправленное письмо»).

Мне до сих пор грустно, что после «Анны Карениной» я его потеряла. Не могу сравнивать этого человека ни с Васей, ни с последним моим мужем. Это был интеллектуал, который вращался в университетских кругах, он оказал на меня большое влияние. Его мать репрессировали, и он рос без нее, отец был крупным военным. Валерий очень часто бывал за границей, в Америке, он написал много книг: романы, пьесы. А потом у него обнаружили опухоль мозга, и в 55 лет его не стало.

Сейчас я предложила Никите Михалкову его роман «Возрождение храма». Картина по этой прекрасной книге будет сниматься на студии «Мосфильм». Вот и все, что я

С отцом — народным артистом СССР Евгением Самойловым, который вплоть до своей смерти в 94 года продолжал выходить на сцену Малого театра

смогла для Валерия сделать...

Писатель Валерий Осипов умел красиво ухаживать, благо средства ему позволяли. У его возлюбленной было все: корзины персиков, роскошные цветы, изысканные подарки. Он бомбил ее телеграммами: «Ты моя дорогая и единственная!», «Я дарю тебе подснежники», присылал по три-четыре депеши в день, посвящал стихи, сопровождал на съемки в Венгрию, чтобы создавать условия для работы.

Увы, второй муж не мог дать Татьяне ребенка. Сначала она объясняла это трагическим несовпадением групп крови, из-за которых у нее было два кровавейших выкидыша, но как-то проговорилась, что у Осипова был диабет, ожирение и в результате импотенция. После съемок в «Анне Карениной» она сказала: «Валера, мне 33. Пора рожать, иначе я не женщина». Он ответил: «Тань, я пас».

С третьим мужем, администратором Эдуардом Мошковичем, Самойлова познакомилась в Доме кино. Черноглазый красавец был на 15 лет моложе ее и женат, но это актрису не остановило. Татьяна кинулась в этот роман, как в омут. Когда родился сын, они оформили отношения. Отец отдал паре квартиру, отремонтировал ее, но жизнь не заладилась. «Эдик оказался дурацким мужиком, — рассказывала Самойлова, — он хотел, чтобы я не только вела хозяйство, но и обеспечивала семью деньгами. Конечно же, мы расстались».

— Представляю, какие толпы поклонников вас преследовали...

— Да, после «Анны Карениной» народу была масса.

— Думаю, что и после «Летят журавли» отбоя не было...

— Это правда, мою Веронику до сих пор любят.

— Интересно, а какие-то безрассудные поступки мужчины ради вас совершали?

— Я этого не допускала.

— В то время, как мы знаем из истории и по рассказам очевидцев, люди, облеченные властью, любили приударить за хорошенькими актрисами, у них это считалось особым шиком. У вас было что-то подобное или Бог миловал?

— Не-е-ет, меня это не коснулось.

Сын актрисы от третьего брака Дмитрий Самойлов — врач-рентгенолог, живет в США

«НАС НИКОГДА НЕ СНИМАЛИ ГОЛЫМИ, ПОРНОГРАФИЧЕСКИМИ»

— Вы были эталоном красоты для многих мужчин и не могли не знать, что ваши фотокарточки, изданные и официально растиражированные, стояли в тысячах домов, как иконы. Люди на вас, можно сказать, молились...

— (Улыбается).

— Скажите, а что такое в вашем понимании красота и кто из советских киноактрис соответствовал вашему эталону красоты?

— Вообще-то, я выросла на зарубежной кинематографии. Очень люблю Вивьен Ли, Грету Гарбо... Из наших? Марину Ладынину, например. Она, кстати, пела великолепно! У меня тоже был голос, но я пела мало. Зато много двигалась и очень много читала... Аллу Константиновну Тарасову обожаю — это была дивная женщина и изумительная актриса, которую забыть нельзя. Неизгладимую память о себе оставили Андровская, Еланская...

По-моему, для успеха самое главное — энергетика. Когда человек вялый, надорванный, он уже зрителю неинтересен. А вообще, кино — искусство молодых. У меня вторая половина жизни, и играть старух мне не хочется. Мне вот сейчас предложили, но я отказалась. Когда актриса становится старой, ее уже не надо показывать на экране — пусть уходит на сцену...

— Какой у вас сегодня самый любимый театр в Москве?

— Все-таки я вахтанговка. Только! Этот театр связан с именами моих педагогов — Бориса Евгеньевича Захавы, Цецилии Львовны Мансуровой, которую я очень любила. Танец нам преподавала Берсенева, и все мы изумительно танцевали. Она была женой Рубена Николаевича Симонова, умерла от инфаркта. Вскоре не стало и его, но имена, этот дух в Театре имени Вахтангова витают.

— В последние десятилетия самым массовым из искусств стало не кино, а телевидение...

— Я, если честно, его противница... Сей­час по телевидению показывают жуткую порнографию. Маленькие какие-то девочки в штанишках и бюстгальтерах бе­гают, суетятся, демонстрируют шоколад. Я не могу простить телевидению, что оно выплеснуло это все на экран. Нас никогда не снимали голыми, никогда не снимали порнографическими. Ужас! Ужас!

— Неужели вам не предлагали сниматься обнаженной?

— Никогда! А если бы предложили, отказалась бы наотрез...

— Но ведь в те годы немало актрис снимались обнаженными, и ничего плохого в этом не было...

— Вы знаете, когда я была в Париже, видела на студии Брижит Бардо. Маленькая, скромная, безумно взволнованная девочка, она не снималась — просто показывала свой орган, женский орган. Зачем? В этом не было никакого искусства, это было неприятно, некрасиво. Поэтому она очень быстро погибла как актриса. Вот Симона Синьоре — великая. Как говорят французы об академиках — бессмертная...

— Татьяна Евгеньевна, сегодня вы наверняка смотрите новые кинофильмы, российские в частности. Кто из современных актеров вам нравится?

— А вы знаете, я ведь с 2001 года член киноакадемии «Золотой орел». Просматривала картины, удостоенные премии, и ужасалась, потому что на экране были люди, которые только стреляют, воюют и тащат оружие. А актрисы просто грязные и голые женщины. Я не знаю, за что им дали «Золотого орла». За отвагу, за смелость? Не могу понять, зачем это женщине.

— У вас есть ваши картины на видеокассетах или на дисках?

— Конечно!

— Вы смотрите их периодически? Какие мысли при этом у вас возникают?

— Я очень люблю свою Веронику. В эту роль я вложила все свое актерское мастерство, все переживания, и только так освободилась от войны, которая во мне сидела.

— Москва, в которой вы сегодня живете, сильно изменилась по сравнению с прежней?

— Конечно, причем в лучшую сторону. Мне нравится жить в новой Москве.

— У вас есть какие-то любимые места, с которыми связаны воспоминания о прошлом, куда вы любите приходить?

— Недавно ОРТ снимало о моей маме фильм и пригласило меня. Мы все ленинградцы, и я тоже родилась в Ленинграде, но когда мне было два с половиной года, переехали в Москву на улицу Щусева. Сегодня ее нельзя узнать. Дом, где мы жили, закрыт на реконструкцию, но мы все обошли, сняли, чтобы сохранить о нем память.

— C отцом вы часто общаетесь?

— Два раза в день. Он же мой сосед, живет на Малой Никитской в доме Малого театра, а я — в новостройке, в кооперативе.

— Вы любите его спектакли?

— Очень. Я все смотрю...

— А чем объяснить, что старики Малого театра — в хорошем смысле этого слова старики! — так долго выходят на сцену? Я помню покойных Гоголеву, Царева, Рыжова, вот и ваш отец продолжает играть. Чем это объяснить? Там что, особые стены, особый дух?

— Вы знаете, это академия. Я, например, мечтаю на той сцене что-то сыграть. Кстати, мой брат Алексей — он в 45-м родился — тоже служит в Малом театре. Прекрасный актер, но старики ему мало дают работать. Он то играет, то нет...

— Если бы сегодня вам предложили какую-то главную роль и у вас была бы возможность выбирать, что бы вы хотели сыграть?

— Я хочу играть женщин-вамп, 50-летних. Не страстных, но одиозных. Мне нравятся не положительные, а отрицательные роли.

— А если бы вам предложили самой поучаствовать в написании сценария для себя в главной роли такой, как вы сами сказали, одиозной женщины-вамп, о ком бы он был?

— О женщине, которая защищает свое женское достоинство.

— Разумеется, от мужчин?

С Дмитрием Гордоном. «По-моему, для успеха самое главное — энергетика. Когда человек вялый, надорванный, он уже зрителю неинтересен, а вообще, кино — искусство молодых»

— Да, от мужчин.

— Татьяна Евгеньевна, вы верите, что еще сыграете крупную роль, громко напомните о себе?

— Не думаю, хотя... Недавно я познакомилась с Ренатой Литвиновой. Чудесная, с очень хорошими данными и со своим лицом. Она очень молодая и очень хорошая актриса. Сейчас вышла ее книга, идут творческие вечера. Нас сблизило то, что и она ленинградка, недавно родила дочь. Рената пришла ко мне домой, и мы четыре часа снимали. Потом продолжили у нее дома. Она философ такой — просто разговаривала. Мы отсняли очень большой материал...

Я безумно благодарна режиссеру Игорю Минкову, который пригласил меня в Киев сниматься в картине «Вдали от бульвара Сансет» (она рассказывает о треугольнике: Эйзенштейн, Александров и Любовь Орлова). Я играю Орлову на склоне лет. Я счастлива, что повидала Крещатик, своих знакомых художников. Повидала Украину, которую очень люблю...

— А я на прощание хочу пожелать вам здоровья и все-таки ролей. Вы ведь прежде всего актриса, а значит, должны играть...

— Спасибо! Это действительно самое главное — здоровье и работа, здоровье и работа...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter