Продолжатель знаменитой актерской династии франковец Лесь ЗАДНЕПРОВСКИЙ: «Люди, глядя со стороны, часто думают: «Он — народный артист, значит, жизнь удалась», но я-то знаю, как обстоят дела на самом деле: под видимым благополучием скрываются «невидимые миру слезы»

Александр, или, как вслед за близкими зовет его весь театральный Киев, Лесь Заднепровский, не только продолжатель знаменитой театральной династии Рой-Ткаченко-Заднепровских, но и представитель классического украинского театра. Его появление на театральных подмостках времен Карпенко-Карого, Садовского и Саксаганского было бы так же органично, как и выход на сцену Театра имени Ивана Франко в наши дни. Красивая — по-настоящему мужская! — внешность, рост, стать (про таких, как он, говорят «косая сажень в плечах»), умение носить костюм лю­бой эпохи (За­­днепровскому одинаково хорошо идут фраки, мундиры всех родов войск, казачьи каф­таны, плащи и шпаги), голос, который слышно в самых дальних уголках зрительного зала, — в общем, есть от чего замереть — или сильнее забиться! — впечатлительно­му женскому сердцу. Впрочем, героическим репертуаром актер никогда не ограничивался — врожденное чувство юмора позволяло ему украсить своим участием любую комедию.Список сыгранных актером за три с лишним десятка лет ролей впечатляет: Морозов в «Кармелюке», Командор в «Каменном властелине» Леси Украинки, Дон Алонсо в «С любовью не шутят» Педро Кальдерона, Дорошенко в «Гет­мане Дорошенко» Людмилы Старицкой-Черняховской, Лепле в «Эдит Пиаф. Жизнь в кредит» Юрия Рыбчинского, Нельсон в «Леди и Адмирале» Теодора Рет­тигана, Хома в шевченковском «Назаре Сто­доле», папа Карамазов в «Братьях Ка­ра­мазовых» Федора Достоевского, Сорин в чеховской «Чайке»...

Сейчас Заднепровский готовится к своему бенефису - спектаклю «Дамы и гусары» по пьесе Александра Фредро в постановке Юрия Одинокого. По театральной традиции актеры, дни рождения которых выпадают на лето, празднуют юбилеи осенью, поэтому его можно будет увидеть в октябре. Будучи поклонником наполеоновской эпохи, Лесь Михайлович репетирует с большим удовольствием. В спектакле много музыки, танцев и фехтования. «В общем, - говорит Заднепровский, - тряхну если не стариной, то прожитыми годами. Хочется, чтобы бенефис получился зрелищным и незабываемым для зрителей».

«БАЛЕТМЕЙСТЕР НАШЕГО ТЕАТРА БОРИС ТАИРОВ ПОДАРИЛ ПАПЕ СВОЮ ФОТОГРАФИЮ С НАДПИСЬЮ: «МОЕМУ МЕРЕСЬЕВУ»...»

- Лесь Михайлович, у вас не было другого пути, кроме как в актеры, - вы ведь детство и юность провели за кулисами?

Одна из недавних ролей Леся Заднепровского— Сорин в спектакле ТеатраФранко «Чайка», посвященном Богдану Ступке. В роли Треплева — Дмитрий Ступка

- Папа даже шутя называл меня «чемоданным мальчиком» - маленьким я так легко помещался в чемодан, будто он сделан по моим меркам, и со мной можно было ездить на гастроли. Правда, продолжалось это недолго, потому что я очень быстро рос. Но все свободное от учебы время проводил в театре, плакал и смеялся над тем, что происходило на сцене. Очень переживал, когда родителям аплодировали вполсилы - бывало, даже обижался за это на зрителей. Мне-то хотелось, чтобы театр, как и я, разрывался от восторга.

- Говорят, когда ваш отец, актер Михаил Александрович Заднепровский, шел по Крещатику, женщины выбегали из магазинов и парикмахерских, чтобы посмотреть на него. Журналисты однажды спросили вашу маму, не ревнует ли она мужа к многочисленным поклонницам, и Юлия Семеновна ответила: «Я никогда не боялась соперниц, и у меня их не было». Чем объясняются такие, как говорили в знаменитом фильме, высокие отношения?

- Наверное, все дело в том, что у обоих за плечами была война. Маму с бабушкой, актрисой Екатериной Рой, эвакуировали в Семипалатинск, а ее отец (и мой дед) Семен Михайлович Ткаченко воевал. Поэтому она очень хорошо знала, что такое ожидание и верность. Как только освободили Киев, они тут же вернулись домой, и мама продолжила учебу в украинско-французской школе (кстати, туда же в 1960 году отвела меня). Папа 17-летним парнишкой ушел добровольцем на фронт, прошел всю войну... А после демобилизации приехал в Киев поступать в театральный институт, где и познакомился с мамой.

Отец действительно был красивым человеком, мама очень гордилась им, верила в него и во всем его поддерживала. Безумно переживала, когда папа, которого называли «украинским Шаляпиным», потерял голос. Он вышел на сцену с высокой температурой (у него была ангина, нужно было лежать), и все - восстановить его вокальные данные не удалось. А ведь сам великий Козловский говорил, что у Заднепровского «не голос, а орган».

«Такой индивидуальности, как Юлия Ткаченко, не было, нет и, наверное, уже не будет». Юлия Семеновна с внуком Назаром и сыном Лесем — три поколения прославленной династии на франковской сцене

Отец умер в 56 лет от фронтовых ранений. Он всю жизнь мучился от страшных болей - на войне у него были трижды прострелены ноги. После спектакля погружал их в холодную ванну и сидел часами, но никому никогда не жаловался и работал в полную силу. Недаром балетмейстер нашего театра Борис Таиров подарил папе свою фотографию с надписью: «Моему Мересьеву»...

Родители прожили вместе 30 лет, не растеряв нежности и любви. Папа говорил: «В Лялечке есть какая-то недосказанность, мне не хватит жизни, чтобы понять ее».

- В Юлии Семеновне действительно была загадка, которой, говорят, должна обладать каждая женщина...

- В маме сочетались богатство натуры и невероятная внутренняя глубина! Знаете, есть деревья, которые быстро зацветают, тут же приносят плоды, а вскоре засыхают. Она сродни другому дереву - мощному, си­ль­ному, крепкому, поэтому, как ни странно, отец всегда опирался на нее, а не наоборот.

Юлия Семеновна считала, что женщина в силу своей природы должна многое скрывать, поэтому ни с кем не откровенничала. У нее не было подруг, женскому обществу она всегда предпочитала мужское. Мама очень любила цветы, особенно розы, папа знал об этом и часто ей их дарил. На гастролях вставал рано, пока его любимая Лялечка еще спала, шел на ближайший рынок и возвращался с букетом роз. Мама любила вспоминать: «Бывало, просыпаюсь, а на столике около кровати стоят цветы».

- Юлию Семеновну Лялей звал не только ваш папа, но и весь Театр имени Франко!

- Именно так она представилась, когда пришла на работу в театр. Мама никогда не требовала, чтобы к ней обращались по имени-отчеству, поэтому даже ее студенты - за глаза, конечно, - говорили: «Ой, наша Ляля идет, сейчас будет стружку снимать!». Она требовала от них по максимуму.

Актерская профессия - жестокая, но мама не боялась конкурентов не только в личной жизни, но и в профессии. Поверьте, я знаю наш театр, начиная с блестящих мастеров прошлого и заканчивая нынешним составом труппы, и с полным основанием могу сказать: такой индивидуальности, как Юлия Ткаченко, не было, нет и, наверное, уже не будет.

- Во многих театрах пьеса Фридриха Дюрренматта «Визит старой дамы» идет как «Визит дамы», потому что ис­пол­нительниц главной роли смущает слово «старой». В Театре имени Франко ничего не исправляли - игравшая Клер Цаханасян Юлия Семеновна возраста не боялась?

- Название «Визит старой дамы» ассоциируется со смертью, которая приходит к герою в лице миллиардерши Цаханасян, чтобы отомстить ему за растоптанные молодость и любовь. Мама очень хорошо понимала, что не стоит молодиться в угоду своим предрассудкам, искажая тем самым замысел автора. Даже в очень солидном возрасте она могла быть на сцене любой - и молодой, и старой.

- Придя в театр, вы застали в труппе корифеев. Их игра действительно была выдающейся или сегодня она, возможно, кого-то бы разочаровала?

- К сожалению, я застал не всех. Среди тех, кто еще работал, одни были в полном расцвете сил, другие - в лучах заката. Талант, как говорится, не пропьешь, но физическим возможностям человека есть предел - не всем под силу в преклонном возрасте выдержать спектакль на уровне высокого эмоционального и психологического напряжения.

Критик, пишущий книгу о том или ином актере, берет только какой-то кусок его жизни. А ведь тот, кто видел Наталью Михайловну Ужвий в старости, вряд ли сравнит ее с ней же в молодости, когда она была взрывной, яркой, искрометной. Поэтому очень важно писать правду именно о том времени, когда мы видели ее на сцене: с одной стороны, это будет не обидно, а с другой - мы никого не обманем.

Замечательную Нонну Кронидовну Копержинскую, которую большая часть зрителей помнит только по роли Секлеты Лемерихи в фильме «За двумя зайцами», прославили комедийные роли, и мало кто знает, что это была актриса мощного характерного, драматического и даже трагедийного дарования.

В каждом из моих коллег - масса не­рас­­траченных сил и невостребованных возможностей. Наши великие актрисы - Ужвий, Кусенко, Куманченко, Ткаченко - в творческом плане не были раскрыты даже наполовину. Да и я в этом смысле не исключение.

Люди, глядя со стороны, часто думают: «Он - народный артист, значит, жизнь удалась». Но я-то варюсь в этом соку и знаю, как обстоят дела на самом деле: под видимым благополучием скрываются, как писал Чехов, «невидимые миру слезы». С годами, когда понимаешь, сколько лет потеряно, становится еще больнее и обиднее.

Увы, наша профессия очень зависима - от обстоятельств, политики внутри театра, режиссуры, художественного руководства, администрации... Актер - король на сцене, наедине со зрителем, а до и после спектакля его существование незавидно.

«ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ МОЙ ПРОВАЛ В ТЕАТРАЛЬНЫЙ БЫЛ СЕРЬЕЗНЫМ УДАРОМ»

- Мне показалось или после ремонта в Театре имени Франко действительно исчез запах пыли?

- Уж чего-чего, а пыли - я имею в виду театральную - у нас хватает. Старую мебель, которая раньше стояла в зрительном зале, мы частично раздарили другим театрам, а кое-что пошло за кулисы - знаменитые золотисто-коричневые кресла стоят у нас в коридорах и курительных.

- Вы не сразу поступили в театральный институт. Видимо, приемная комиссия решила, что династии хороши только на заводе?

- Все гораздо проще - я плохо подготовился. Родители уехали на гастроли в Москву, вот я и подумал: «Сделаю им сюрприз, скажу: «А я, пока вас не было, в театральный институт поступил!». Но с налета не вышло.

Для родителей мой провал был серьезным ударом. Отец, который, любя меня, не очень хотел, чтобы я становился актером (мне легко давался французский язык, поэтому в своих мечтах он видел меня студентом иняза), ужасно переживал - мама уверяла, что именно тогда он начал седеть.

Папа воспринял случившееся как личное оскорбление, но потом, когда первый порыв прошел, понял, что нужно критичнее относиться к себе и к сыну. Послушав, что я читал на вступительных экзаменах, сказал: «Да, наверное, это еще сыровато».

Я подготовился и поступил на следующий год. И понял, что в нашей жизни действительно все делается к лучшему, - я попал на курс к замечательному педагогу, другу своих родителей Анатолию Никифоровичу Скибенко. Он воспитывал нас в любви к конкретному театру - имени Франко, в котором работал сам, и делал это на примерах мастеров сцены. Ему было что рассказать - он их всех знал. К тому же был не теоретиком, а практиком - ставящим режиссером и играющим актером.

- Тем не менее после окончания института в Театр имени Франко вас не взяли?

- На меня была заявка из Театра Фран­ко, но когда выяснилось, что меня бе­рут, пошли анонимки в театральный парт­ком: дескать, недопустимо разводить в театре семейственность. Поэтому, отслужив в армии, я четыре года проработал в Театре имени Леси Украинки. Только после смерти отца получил приглашение во Франко.

- Дедовщина в театре есть - молодым актерам тяжело приходится?

- Смысл этого явления заключается в эксплуатации новобранца. А как применить его в театре - заставить молодого актера работать вместо себя? Представляете себе эту картину: «Сыграйте, пожалуйста, эту роль вместо меня». - «Да с удовольствием!». Актерская профессия, пожалуй, единственная, где люди хотят работать и, как говорила героиня оперетты «Летучая мышь», «за самое маленькое вознаграждение играть самые большие роли».

- Более 30 лет вы служите в Театре имени Франко. Никогда не возникало желания сменить его?

- Переходя из театра в театр, актер, образно говоря, сдается без боя. Оправдывать этот шаг можно как угодно: где-то репертуар лучше, где-то платят больше. Но такой поступок всегда немного напоминает бегство. Мне в качестве жизненной позиции ближе строки Николая Михайловича Языкова: «Будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней». Поэтому, как бы сложно ни приходилось, я твердо знаю: свою правоту надо доказывать на сцене, а не в начальственных кабинетах.

Выстраивать отношения внутри труппы очень трудно, но вдвойне ценно, когда тебе это удается. Да и не мог я предать театр, в котором ходят великие тени моих родных - дедушки и бабушки, мамы и папы.

- Кстати, о тенях. Считается, что «на сцене живут голоса и души ушедших актеров». Вы это чувствуете?

- Конечно, особенно когда подхожу к старым кулисам, которые, как я точно знаю, никогда не менялись и не реставрировались. Там я стою, иногда даже прижимаюсь к изъеденным шашелем доскам и точно знаю: когда-то точно так же стоял перед выходом на сцену Амвросий Бучма.

Мой отец обычно отступал чуть дальше - ему обязательно нужно было откашляться, и он не хотел никому мешать. Мама же прохаживалась в глубине сцены, в темноте, где никого нет и сложены старые декорации и скрученные в рулоны кулисы, и специально для этого спускалась из гримерки задолго до своего выхода. Я точно знаю, что именно там, в той загадочной неосвещенной части сцены, и живут души ушедших актеров.

Теперь там хожу и я. Не люблю мчаться из гримерки на сцену как на пожар. Актер не спортсмен, который после выстрела стартового пистолета бежит стометровку. Тут важен настрой, ты не можешь разрушить атмосферу, созданную коллегами до твоего появления, если только такой ход не задуман режиссером. Атмосферу спектакля нельзя потрогать, но без нее действо рушится: кажется, все правильно, а чего-то не хватает.

- Как вы относитесь к такому популярному жанру, как театральные байки?

- Я в этом смысле невыгодный собеседник - и сам их не рассказываю, и другим преувеличивать не даю. Стоит кому-то из коллег немножко приврать, тут же уточняю: «Во-первых, это случилось не с этим артистом, а с тем. Во-вторых, совсем в другом году. А в-третьих, все вообще было совсем не так». - «А... ну да... конечно!» - теряется человек, понимая, что шутка не прошла. Но что делать, если я выступаю за чистоту жанра: если это было - хорошо, а если нет, то и выдумывать не стоит - нам чужого не надо.

Курьезные ситуации на сцене, конечно, случаются, но они далеко не так смешны, как может показаться со стороны. Когда вовремя не включается фонограмма или не стреляет пистолет, не до смеха: главное - в этот момент как-то выйти из сложившейся ситуации.

Как правило, первая реакция на любой ляп - шок. Если в «Чайке» Треплев должен застрелиться, а выстрела нет и нет, что делать? Продолжать пить чай или сказать, что он повесился за кулисами? То же самое происходит, если кто-то опоздал на свой выход или лопнул осветительный прибор, что всегда, кстати, очень напрягает зрителей - с перепугу они начинают нервно хихикать. Легко потом об этом рассказывать и смеяться, переживать подобное неприятно. В такие минуты прежде всего думаешь о качестве спектакля, который ты с коллегами с огромным трудом строил, городил, а в один момент все может разрушиться. Из-за этого, кстати, мне страшно ездить в лифте.

- ?!

- Боюсь опоздать на спектакль - пару раз по дороге в театр я в нем застревал. Слава Богу, все обошлось, но я с ужасом представлял себе сцену: звонит народный артист в театр и говорит: «Извините, опаздываю на спектакль - в лифте сижу».

«КАЗАКИ НОВО-КАХОВСКОЙ ПАЛАНКИ ИЗБРАЛИ МЕНЯ ГЕНЕРАЛ-ХОРУНЖИМ И ПОДАРИЛИ САБЛЮ»

- Вы коллекционируете холодное оружие. Эта страсть в вас проснулась после знаменитой «Энеиды», где зрители видели настоящее шоу с саблями?

- Еще в детстве я, начитавшись «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо», любил за кулисами помахать папиными бутафорскими саблями и шпагами, представляя себя то запорожским казаком, то мушкетером, то пиратом. Вырос и начал собирать кинжалы и шпаги, сегодня могу гордиться своей коллекцией. Правда, она у меня не окультурена, многое упаковано в ящики. Но самое ценное - арабские клинки настоящей дамасской стали - лежит у меня дома под маминым портретом, получился такой своеобразный алтарь. Люблю взять их, протереть, взвесить на руке.

Перед спектаклем «Назар Стодоля», где мы рубимся на саблях, прежде чем взяться за бутафорское оружие, мне обязательно надо подержать настоящее, чтобы почувствовать его тяжесть и холодок.

Вероятно, казачьи корни дают о себе знать - моя родословная по линии отца идет от гайдамаков Холодного Яра. Казаки Ново-Каховской паланки - так называется административно-территориальный округ в Запорожской Сечи - избрали меня генерал-хорунжим и подарили саблю, чем я очень горжусь, несмотря на то что, по сути дела, являюсь свадебным генералом.

- Для генерал-хорунжего у вас и стать подходящая. Извините за не­скром­ный вопрос, а какой у вас рост?

- Метр 95. Единственный минус такой высоты заключается в том, что мне трудно выбирать одежду. Всегда покупал костюмы у Михаила Львовича Воронина, благодаря его знаменитому лекалу многие мужчины с нестандартной фигурой получили шанс чувствовать себя уверенно и выглядеть элегантно. Помню, как мы познакомились и он сказал мне: «Лесь, не волнуйтесь, все будет хорошо». Михаила Львовича уже нет, но его мастера меня и помнят, и любят, поэтому я до сих пор у них одеваюсь.

Носить костюмы - прежде всего, конечно, сценические - меня когда-то учил отец. «Помни, надев фрак, ты становишься совсем другим человеком, - говорил он, - а мундир лейб-гвардии гусарского полка нельзя носить, как джинсы, зритель тебе не поверит».

Одно дело, когда мальчик слез с мотоцикла, а совсем другое, когда спрыгнул с лошади: левая рука у него все время придерживает саблю, а спина не гнется даже тогда, когда он идет в атаку. Кстати, в юности я много занимался спортом - академическая гребля дала мне сильные руки и ноги, мощную спину, хорошее дыхание, что впоследствии в актерской работе очень пригодилось.

- А куда, если не секрет, исчезли ваши знаменитые капустники, которые раньше обязательно разыгрывали на старый Новый год и День театра?

- Внетеатральную актерскую деятельность должны поддерживать власть предержащие - мэрия, управление и Министерство культуры, которые понимают, что так называемая самодеятельность привлекает к театру внимание: выясняется, что актеры не только играют спектакли, но и собираются после работы и что-то интересное сочиняют. Но никого наверху сегодня это не интересует: им нет дела до театров. Культуру, как и при Советском Союзе, финансируют по остаточному принципу. А может, боятся, что, шутя, актеры сболтнут что-нибудь лишнее, и выяснится: «король-то голый».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter