Кардиохирург Борис ТОДУРОВ: «Я ехал в Крым морпехам помочь, в итоге спас от инфаркта маму Аксенова»

За 27 лет хирургической практики директор одной из лучших отечественных клиник — Киевского института сердца Минздрава Украины — Борис Тодуров провел более пяти тысяч операций, включая первую в стране трансплантацию сердца, а также создал научную школу лечения сердечной недостаточности, получившую высокое признание на международном уровне. В течение многих лет Тодуров активно участвует в международных благотворительных акциях, оперируя детей и взрослых в горячих точках планеты — Египте, Багдаде, Косово... Не так давно Борис Михайлович съездил в Крым.

«ПРИ ВСЕЙ АНТИПАТИИ К АКСЕНОВУ КЛЯТВА ГИППОКРАТА — ЭТО КЛЯТВА ГИППОКРАТА»

— Борис Михайлович, в какой момент созрело решение ехать в Крым?

— Увидел по телевизору сюжет, как «зеленые человечки» блокируют украинские воинские части в Феодосии, Балаклаве, Севастополе... Понял, что дальше сидеть на диване невозможно. Взял машину «скорой помощи», загрузил ее медикаментами, продуктами и с двумя специалистами из своей клиники — анестезиологом и хирургом — рванул в Крым. Мы даже не решили, в какой именно город направляемся, поехали, и все.

— Как вас пропустили через российские блокпосты, да еще за неделю до «референдума» о статусе полуострова?

— С трудом. Ряженым казакам на блокпостах мы говорили, что едем за тяжелым пациентом. По дороге мне позвонил главный крымский кардиолог, сказал, что у матери Аксенова внезапно возник острый коронарный синдром, развивается инфаркт, состояние тяжелое. Спросил, могу ли я принять ее в своей киевской клинике. Я ответил, что как раз сейчас нахожусь на территории Крыма. Приехали в больницу Симферополя, обследовали и прооперировали женщину.

— Рука не дрогнула?

— При всей антипатии к Аксенову клятва Гиппократа — это клятва Гиппократа. У врача не может быть сомнений: спасать или нет? Спасать. Всегда. Всех. Это неукоснительное правило. Врач должен оставаться бесстрастным. В отделении лежала пожилая женщина, у которой болело сердце, она страдала от развивающегося инфаркта. Это была сложная трехчасовая операция. Оперировали на работающем сердце, на параллельной перфузии. Все прошло благополучно. Пациентка сейчас в хорошем состоянии.

— Почему Аксенов доверился вам, а не вызвал российских кардиохирургов?

— Выбора не было: инфаркт быстро раз­вивался, надо было срочно оперировать. Крымские врачи на столь сложную операцию не решались, может, боялись, им же еще жить на полуострове.

— А вы не боялись? Всю ночь за рулем провели, да еще Аксенов со своей богатой криминальной биографией...

— Бессонная ночь по дороге в Крым — не помеха, я все-таки не любитель: у меня до пяти операций в день на протяжении почти 30 лет. Нередко и после пятой операции заезжает «скорая», и вновь надо воз­вращаться к хирургическому столу для шестой операции. Поверьте, у хирурга, делающего по 700 операций в год, хорошая закалка.

«РЯДОМ С АКСЕНОВЫМ СТОЯЛИ ДВА «СОВЕТНИКА» ИЗ ГРУ»

— Истинный российский патриот Аксенов отблагодарил киевского «бендеровца» и «фашиста», спасшего его мать?

— После операции я сразу уехал в Феодосию к морским пехотинцам, чью часть блокировали россияне. На следующий день вернулся в Симферополь проведать пациентку. Аксенов приехал в больницу, там и познакомились.

Я увидел очень нервного и возбужденного человека, который сильно волновался. Он мне сказал: «Вы спасли мою маму, я ваш должник. Вот мой телефон, если могу быть чем-то полезен...».

— И вы, конечно же, попросили его вместе с «вежливыми человечками» оставить Крым в покое?

— Я его попросил сделать все, чтобы с моими 500 друзьями-морпехами в Феодосии ничего не случилось, потому что ситуация там накалялась. Он ответил: мол, вы же понимаете, сейчас не все от меня зависит, ситуация сложная, я не могу допустить, чтобы украинские солдаты с оружием свободно перемещались по Крыму в канун «референдума». В общем, пообещал приложить максимум усилий, чтобы никто не пострадал.

Рядом с Аксеновым стояли два «советника», один из них говорил с московским акцентом. Мне показалось, что это гэ­эрушник. Как только Аксенов открывал рот, этот человек чуть выступал вперед, иногда первым начинал тему, а крымский «премьер» ее подхватывал. Было ясно, что именно этот гээрушник постоянно контролирует Аксенова.

— А вас российские «советники» не взяли под контроль?

— На обратной дороге в Киев был случай. Мы добрались до Перекопа, проехали мимо машины ГАИ, а через километр нас затормозили на блокпосту. К машине подошел здоровый бородатый казак с рацией, по которой гаишник сообщал: дескать, там «скорая» с тремя бандитами из Киева едет, их высаживай, а машину забирай — она хорошая, пригодится.

Мы действительно выглядели не очень: три дня не брились, одежду не меняли — времени не было. Казак заявил, что забирает машину, а нам разрешает уйти пешком: мол, через пару километров ваш, украинский, блокпост.

— И вы послушно оставили авто?

— Нет, конечно. Мы, когда уезжали из клиники Симферополя, сфотографировались с Аксеновым «на память». Как чувствовал, что пригодится. Я протянул телефон со снимком казаку, спрашиваю: «Уз­на­ете этого человека? Дату и время на фото видите? Еще вопросы есть?». Он отошел, минут 10-15 с кем-то по мобильному переговаривался, вернулся: «Мне подтвердили, что вы оперировали маму Аксенова. Проезжайте».

— В разговоре с Аксеновым вы упомянули о «500 друзьях-морпехах». Это 1-й отдельный батальон морской пехоты ВМС Украины в Феодосии? Его к тому времени недели две блокировала «крымская самооборона»...

— Сразу после операции мы поехали в Феодосию и каким-то чудом заехали на территорию морпехов. Вокруг военчасти плотно стояли российские бэтээры, местные жители тоже подтянулись. Мы наврали «зеленым человечкам», что у одного из морпехов сильное кровотечение, на что-то напоролся, надо срочно спасать. Бэтээры дали дорогу, и мы заехали в часть.

— Какая там была атмосфера?

— Тяжелая. 500 вооруженных молодых бойцов, закупоренных на маленькой территории. За две недели к ним не приехал ни один начальник, не позвонил ни один министр из Киева. Не было четких приказов: оказывать сопротивление или покидать военчасть. Комбат сказал, что будет защищаться согласно уставу. Гора коробок с патронами уже была вскрыта, у каждого бойца — по четыре рожка на случай атаки. Спали в форме и с оружием, заряженным боевыми патронами. Уже было несколько попыток штурма. Кроме того, вокруг части стояли большие колонки, из которых чуть ли не круглосуточно на полную громкость неслась российская пропаганда.

Мы привезли целую машину перевязочных материалов, шовного материала, антибиотиков, капельниц — все необходимое для лечения огнестрельных ранений. Состояние нашей армии такое, что в медпункте ничего, кроме таблеток от головной боли, не было. В общем, мы все отдали, даже мед, который по дороге купили.

— С самими бойцами пообщались?

— Они очень много спрашивали о событиях в Киеве, ведь никакой достоверной информации с материка не поступало. Я часа два им рассказывал о Евромайдане, Революции достоинства, «Правом секторе», бегстве Януковича и «Межигорье»...

— Они вообще ничего не знали?

— Процентов 10 от того, что надо было бы знать в таких условиях. Комбат морпехов рассказывал, что один из блокирующих часть российских военных — его друг, вместе учились. «Ну как я могу в него стрелять? — спрашивал. — В 500 метрах от военчасти общежитие, там моя семья. Что делать?». В конечном счете семьи россияне использовали как живой щит, чтобы выкурить морпехов.

За две недели мы были единственными, кто прорвался в военчасть. Я прямо из Крыма звонил некоторым народным депутатам, рассказывал, что на самом деле происходит, о километровых колоннах российской военной техники, о сотнях «зеленых человечков» на каждом углу. По дороге в Симферополь даже сербов видели: бородатые, в черной военной форме со значками перекрещенных костей и черепа. Такие солдаты-головорезы на стороне Милошевича когда-то выступали.

— Что вам народные избранники ответили?

— Сказали: «Пока украинские войска стоят в Крыму, Крым — наш!». Дескать, никто морпехов не тронет.

— «Крым — наш», где-то я это уже слы­шала...

— Я когда в Киев вернулся, через день морпехам звонил, рассказывал последние новости. Предложил комбату перевезти семью на мою дачу. Он отвечал, что нет надобности, батальон готовится к передислокации в Николаев. Уже после «референдума» морпехов выдавили из военчасти — в четыре утра штурм начался. Причем накануне договорились с «человечками» мир­но покинуть военчасть, сложили оружие в специальной комнате. В итоге во­рвался российский спецназ, уложил всех лицом вниз, комбата избили, увезли на допрос, но, слава Богу, живой вернулся.

«ДИМА КИСЕЛЕВ ИЗНАЧАЛЬНО РАБОТАЛ В КГБ И СЕЙЧАС СЛУЖИТ В СООТВЕТСТВУЮЩИХ ОРГАНАХ»

— Это правда, что вы дружите с одиозным российским телепропагандистом Дмитрием Киселевым?

— Дружил, сейчас мы не общаемся. 26 апреля Диме исполнилось 60 лет, он приглашал меня на юбилей, но я, конечно, не поехал. С момента оккупации Крыма наши отношения радикально изменились. В телефонном разговоре я высказал ему все, что думаю о его деятельности на российском телевидении.

— Где вы познакомились?

— Здесь, в Киеве, в начале 2000-х. Дима работал на украинском телеканале ICTV, у него жена заболела, попала в институт Шалимова, где я работал. Знакомство переросло в доверительные дружеские отношения. Он с семьей гостил у меня, я останавливался у него, когда приезжал в Москву...

В то время Киселев был профессиональным, корректным, адекватно подававшим новости журналистом, эрудированным человеком, интересным собеседником. Он привозил в Киев режиссеров Никиту Михалкова и Карена Шахназарова, кардиохирурга Лео Бокерию. Налаживал связи между интеллигенцией Украины и России. Правда, я только сейчас начал понимать, зачем это было нужно.

— И зачем?

— Дима не совсем журналист, еще во времена Советского Союза он работал в Центральном радиовещании на зарубежные страны Гостелерадио СССР, в норвежской и польской редакциях. Такую должность доверяли только проверенным людям, значит, Киселев изначально работал в КГБ и сейчас служит в соответствующих органах.

Я был у него дома, когда начались события в Кыргызстане (в 2013-м власти Киргизии решили закрыть военную базу США, находящуюся недалеко от столицы Бишкека. База являлась ключевым логистическим и транспортным узлом для поддержки военных операций США и НАТО в Афганистане. — Авт.), и понял, что значит служить.

Дима дословно выверял тексты телеведущих, контролировал освещение всех событий — от Дальнего Востока до Европы и США. Киселев, по сути, возглавляет не просто крупный медиахолдинг, а огромную государственную идеологическую машину для промывки мозгов обывателям (в декабре 2013 года Путин назначил Киселева генеральным директором Международного информационного агентства «Россия сегодня». — Авт.).

— Что же заставило приличного журналиста деградировать до махрового пропагандиста?

— Служба, деньги... При этом Дима искренне вовлечен в идеологическую борьбу, но он слишком долго прожил в Ук­ра­и­не, чтобы не понимать: ни «фашистов», ни «бендеровцев» здесь нет. В общем, в КГБ серьезная идеологическая обработка была, а Киселев по-прежнему предан этой конторе. При всей подлости подачи инфор­мации об Украине работает Дима, к сожалению, профессионально.

— Вы тоже считаете, что Украина безнадежно проигрывает информационную войну?

— Я не понимаю, почему на очередное заявление Путина о «карательной операции Киева против собственного народа» украинские телеканалы не показывают, как сама Россия расправлялась с террористами в Беслане или Грозном? Почему наши СМИ не напомнят, что за газ применили спецслужбы РФ при освобождении заложников «Норд-Оста»?

Это был газ на основе карфентанила, действие — мгновенное, человек буквально застывает в той позе, в какой вдохнул. В таких позах, будто на бегу, были и погибшие 2 мая в одесском Доме профсоюзов. Карфентанил производится только в одном месте в мире — на российском военном заводе.

«ПАРУ РАЗ ПРИХОДИЛИ СМОТРЯЩИЕ ОТ ЧЕРНОВЕЦКОГО, ХОТЕЛИ 30 ПРОЦЕНТОВ ДОХОДОВ КЛИНИКИ»

— Во время Майдана вы оперировали и активистов, и беркутовцев. Сколько раненых с востока Украины сейчас в вашей клинике?

— Ни одного. Я несколько раз попытался наладить вывоз раненых из зоны антитеррористической операции, не получилось. Звонил Мусию (министр здравоохранения Украины. — Авт.), просил: «Олег, организуй вывоз хотя бы до границы с Донецкой областью, а оттуда мы сами их заберем в Киев». В ответ услышал: «Треба дочекатися рішення уряду про можливість лікування військових в цивільних шпиталях».

То есть проблема не только в том, что на востоке неконтролируемая ситуация, опасно, никто не будет заниматься вывозом раненых. Оказывается, главная проблема — военным нельзя лечиться в больницах для гражданских. Но если министр здравоохранения не в состоянии или не хочет решить этот бюрократический вопрос...

Сколько солдат из зоны АТО мы уже по­хоронили? Уверен, половина из них умерли не на поле боя, а в областных военных госпиталях. Рассказать вам, на каком уровне они медпомощь оказывают? Там даже бинтов не хватает! Люди умирают от банальных осложнений. Я два раза этот вопрос поднимал, говорил с начальниками местных военных госпиталей — безрезультатно: пока не будет решения из Киева, мы не можем перевести пациентов.

— Может, чиновников финансовый вопрос беспокоил?

— Я сразу сказал, что сам все оплачу: и транспортировку, и лечение. У меня есть благотворительный фонд, есть резервы. В Киеве же больше возможностей вытянуть самого сложного пациента. Ну нельзя так формально подходить! Во время войны вся медицинская государственная машина должна работать на спасение людей. Самим поехать, как в Крым, трудно: я не могу подвергать риску своих сотрудников.

— Что же делать?

— Проводить реформы по всей Ук­ра­ине. Мы избавились от режима Януковича, иначе, как режимом внутренней оккупации, я его не называю: при прошлом пре­зиденте были сплошные откаты и отжимы бизнеса.

— На вашу клинику тоже наезжали?

— Так получилось, что я оперировал мно­гих власть имущих и их родственников. Маму Рината Ахметова, жену Николая Азарова, почти всех генпрокуроров, кроме Вик­тора Пшонки. В общем, в определенных кругах я человек узнаваемый, так что клинику никто не отжимал. Пару раз приходили смотрящие от Леонида Черновецкого (он тогда мэром Кие­ва был) и говорили: «Ну вам же пациенты платят за операции, Черновецкий хочет 30 процентов от ваших доходов».

— Как вы отбились?

— Прооперировал одного влиятельного человека, он поговорил с кем нужно, и от нас отстали.

— Сейчас никто не приходит?

— Сейчас спокойнее стало. Знаете, я очень много оперирую в Грузии, только в прошлом году провел там 90 операций, даже стал почетным жителем Батуми. Меня потрясло, что мой товарищ-грузин не только вещи в машине оставлял, но даже на сигнализацию авто не ставил. «У нас, — говорит, — не воруют».

Представляете? Это в Грузии, которая до недавнего времени была самой криминальной советской республикой! Еще в 2006-м все окна в Тбилиси были закрыты толстыми решетками, потому что даже с крыш спускались квартиры обворовывать. Прошло всего несколько лет — и как благодаря реформам изменилась страна. За пять лет в Батуми ни одного угона автомобиля не было!

К чему я веду? Людям создали нормальные условия, и у них стало меняться сознание. Президент не ворует, министры не воруют, никто не требует откатов, врачам сделали достойную зарплату, ввели страховую медицину и так далее. То есть появилась система, при которой воровать не­выгодно. Из 90 пациентов, прооперированных мной в Грузии, ни один даже коньяк не принес, потому что не только власть, но и народ отучили от взяток.

Грузия расцвела после реформ, и я верю, что в Украине это тоже возможно, если первые лица государства примут те правила, которые мы от них ждем. Но не только наверху — нам самим меняться надо. Если хотим жить в европейской стране, не обязательно вступать в ЕС, мы должны сами стать европейцами: не бросать окурки на улице, не давать взятки, постоянно учиться, соблюдать законы и так далее.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter