Виктор ЧАНОВ: «В 84-м я полсезона играл с переломом руки. В игре боль не чувствовалась — кисть закреплялась широким специальным лейкопластырем, но когда повязку снимали, я даже ложку не мог удержать»
«Отец учил никогда не оправдываться, если пропустил мяч»
— Виктор, как ушел твой отец?
— Так же, как жил: не мучил ни себя, ни нас. Помню, «Динамо» отыграло в Алчевске (это, кстати, его родина). Вышли мы в аэропорту «Жуляны». Встречает сын, сообщает: «Деду плохо». Поехали к нему в Боярку, а он: «Ты после перелета, поезжай домой, жду тебя завтра».
На другой день я утром выгулял собак, возвращаюсь домой, чтобы собраться и поехать к отцу. Вижу — жена плачет. Я все понял. Тесть при нем был. Поставил ему капельницу (родители жены — известная медицинская семья). Отец попросил: «Иди поговори с моей Клавой. Только не галдите, я поспать хочу». А через две минуты умер — тихо и спокойно.
— Легкая смерть...
— Заслужил, наверное. Я бы сам себе пожелал вот так... Конечно, не хватает его, но что поделаешь? Хотя его копия все время рядом ходит: мой сын (он недавно женился) — Гаврилыч номер два. Походка, взгляд, улыбка — полностью дед! Когда отец был живой, смотришь со спины — не различишь. А недавно я был с супругой в Москве у брата, посмотрел на его четырехлетнюю дочку — тоже копия деда.
Он у нас был глыба. Не оканчивал каких-то сверхъестественных вузов, был мудрым от жизни. Допустим, у меня безвыходная ситуация. Еду к нему. Минут 15 поговорю с ним, он скажет пару фраз, и мне все становится ясно, я знаю, что делать.
— Когда по распоряжению Сталина расформировали легендарную команду ЦДКА (из-за проигрыша футбольной сборной Союза югославам на Олимпиаде 1952 года в Хельсинки), это не стало для него большой жизненной драмой?
— Отец рассказывал, что долго после этого прятался. Естественно, сталинские времена!
— Могли расстрелять?
— Он так и говорил: «Все могли сделать». Спасибо министру угольной промышленности Александру Федоровичу Засядько, который позвонил министру обороны СССР маршалу Василевскому, и отцу разрешили выступать за «Шахтер».
— Виктор Гаврилович смотрел, как вы с братом играли?
— Отец никогда не говорил, что придет на стадион, но мы чувствовали: он где-то рядом присутствует. Потом узнали где. На нижнем поле стадиона «Шахтер», где играли ребята из группы подготовки, был большой дуб: за ним отец и становился, чтобы мы его не видели. Наблюдал игру, наши действия в воротах, а потом мы иногда выслушивали от него нелицеприятные вещи.
— Это он посоветовал тебе стать вратарем?
— У нас «старшим тренером» все-таки была мама (Клавдия Ивановна Чанова входила в десятку лучших спортсменов-пятиборцев Советского Союза, до 55 лет выступала в соревнованиях на первенство Украины по многоборью ГТО. — Авт.), отец только говорил «да» или «нет». Это она отвела сначала брата, а потом меня в «Шахтер». Я был нападающим. И получилось так, что заболели оба вратаря. Тренер — мне: «Давай в ворота!». Видно, сработал стереотип: то, что я — сын вратаря. Но я все равно хотел на поле. Когда заикнулся об этом отцу, он вскипел: «Если будешь так тусоваться, лучше вообще заканчивай. Определись раз и навсегда!».
— Чему он вас учил?
— Никогда не оправдываться, если пропустил мяч. В каждом пропущенном голе разбираться самому. Терпеть не мог, когда кто-то из нас говорил: «Но я ж не виноват». Я однажды так и сказал после юношеского чемпионата Европы. И мне на семейном совете устроили настоящую взбучку.
— Обиделся?
— Я разозлился. А когда я злюсь, у меня получается все.
— Ты играл за киевское «Динамо», брат — сначала за «Шахтер», потом за московское «Торпедо». Сколько раз вы противостояли друг другу?
— На чемпионатах Союза нам как-то не приходилось играть друг против друга: то я сидел на скамейке или был травмирован, то он. Впервые это случилось в 82-м, в финале Кубка СССР, когда встретились киевское «Динамо» и московское «Торпедо».
Одновременно выходим на поле. Я протягиваю ему руку, все-таки брат, улыбаюсь ему, а он на меня никак не реагирует. Взгляд — отрешенный, чужой. Смотрит на меня, как на пустое место. Словно у него, как у лошади, на глазах шоры, взгляд только на поле, ничего больше не существует. Я слегка опешил.
«Перед игрой никому не позволял прикасаться к моим перчаткам»
— Ты не знал, что твой брат перед игрой ни с кем не разговаривает?
— Нет. Но я сразу все понял. И сказал себе: «На полтора часа я потерял брата». Это то, что мы называем «забобонами». После игры мы с ним пообщались как ни в чем не бывало.
— Как он воспринял поражение своей команды?
— Дело в том, что тогда мы оба выдали хорошую игру. К нему, как и ко мне, не было никаких претензий. Брат очень здорово стоял в воротах. Просто динамовцы были сильнее и на последних минутах смогли забить единственный гол.
— Отмечая сильные стороны каждого из вас, Виктор Гаврилович говорил, что, если бы их совместить, было бы на что посмотреть. Что он имел в виду?
— Конечно, мы разные. Брат — поспокойнее, я — более взрывной и прыгучий. Если бы это совместить, наверное, было бы еще лучше, чем есть по отдельности.
Виктор и Вячеслав Чановы. «На чемпионатах Союза нам не приходилось друг против друга играть — впервые это случилось в 82-м, в финале Кубка СССР, когда встретились киевское «Динамо» и московское «Торпедо» |
— Как обстоят дела у Вячеслава?
— Он уже 10-й год работает тренером вратарей в московском ЦСКА. У него очень сильная вратарская школа, к нему приезжают учиться со всей Европы. Все вратари сборной России, начиная с юношеской и заканчивая первой, его воспитанники. Но старые травмы дают о себе знать. В прошлом году ему прооперировали левый ахилл, в этом году — правый. А у отца моего удаляли четыре ахилла.
— Значит, брат перед игрой ни с кем не разговаривал, а какие «забобоны» были у тебя?
— Я не позволял никому перед игрой прикасаться к моим перчаткам. Еще у меня был освященный мамой образок, который я до сих пор ношу с собой. Сейчас уже можно об этом говорить, а тогда это как-то не приветствовалось.
— Но ведь и Валерий Васильевич Лобановский был верующим?
— Да. Это не афишировалось, но мы знали, что и где у него лежит в карманах.
— Иконка?
— Наверное. Потому что, когда были сложные игры, он иногда в карман залезал. Васильич всегда перед игрой выходил из раздевалки и стоял с левой стороны от туннеля, пока команды не появятся. У него тоже были свои приметы.
— Совсем недавно ты был тренером вратарей в киевском «Динамо». К сожалению, это длилось недолго. Почему?
— Потому что, честно говоря, не люблю, когда мне начинают рассказывать, что я должен делать. Не привык к этому. Не хочу называть фамилий. Больше всего удивило, что, оказывается, чтобы воспитать хорошего вратаря, тренер должен обязательно выходить на поле в бутсах.
— Чему-то ты удивился, придя в нынешнее «Динамо»?
— Особо нет. Единственное, поразили шикарные условия, созданные для футболистов. Нам такие и не снились. Сегодня наше любимое двухэтажное здание, в котором мы жили на базе, смотрится как сарайчик. Тем не менее, выходя из этого «сарайчика» на матчи, мы многого достигли, выиграли Кубок кубков.
— Нельзя не отметить, как сильно подтянулись Алиев, Милевский, Еременко...
— Это еще не показатель. Надо посмотреть, что они будут делать дальше. Хотя задатки у них очень хорошие. Много легионеров, которых традиции киевского «Динамо», судя по их игре и результатам, мало волнуют: сегодня они — в одной команде, завтра — в другой. Нет динамовского коллективного духа.
Игроки видятся только на тренировках и собраниях, а так в основном сидят в номерах. Условия, конечно, хорошие: у каждого — телефон, телевизор, душевая... А мы на своей маленькой базе варились как бы в одном котле, но результаты были налицо.
— Что нужно, чтобы возродить динамовский дух?
— Тяжело сказать... Сейчас отношения между тренером и игроками стали другими. Все построено на контрактах.
— Что бы делал в подобной ситуации Лобановский?
— Он с этим тоже хорошо соприкоснулся. Лишних отсеял, а с теми, которые остались, провел разъяснительную работу. Да и само имя Лобановского довлело.
«За лишние пять килограммов Сашу Рыбку пришлось оштрафовать на пять тысяч долларов»
— После Юрия Семина, который оставил о себе хорошую память, что светит в киевском «Динамо» Валерию Газзаеву?
— Он неплохой специалист и довольно-таки немягкий человек. Это я знаю точно. (В 78-м году на чемпионате Европы среди молодежных команд, когда сборная СССР завоевала первое место, в финальном матче играли Виктор Чанов и Валерий Газзаев. — Авт.).
— Какова ситуация с вратарями в киевском «Динамо»? Одно время восторгались Александром Рыбкой. Почему сейчас о нем не слышно?
— Рыбка еще при мне был. Я чуть ли не каждый день с ним разговаривал: «Саша, у тебя снова пять лишних килограммов. Тебе начинают доверять в киевском «Динамо», это такой шанс! Приведи себя в порядок». Слушает, кивает и ничего не исправляет.
— Может, твоя мягкость в данном случае не срабатывала?
— Не сказал бы, что я мягкий, просто умею находить общий язык с людьми. Есть такая поговорка: «Если постоянно говорить человеку, что он свинья, он начнет хрюкать». Поэтому проблемы лучше решать спокойно, а не ором. У Валерия Васильевича, например, крика никогда не было.
С тем же Рыбкой до абсурда доходило. Отыграл он вечером игру, вес нормальный, утром приехал в сауну — плюс пять за ночь. Как это может быть? Я, правда, пошутил: «У меня такое впечатление, что ты всю ночь гвозди ел». Говорил с ним и так, и этак. Вижу, не понимает человек, словам не внимает. Пришлось оштрафовать его на пять тысяч долларов.
Да, он крупный, у него конституция такая. Но у моего брата тоже крупная конституция, он — ширококостный, пошел в отца. Тем не менее держал себя, понимал, что иначе нельзя. Я знаю, как это тяжело. Он смеялся: «Я иногда боюсь ложку творога съесть, потому что на следующий день у меня будет 100 лишних граммов!». Рыбка — парень с неплохими задатками, вроде бы должен к чему-то стремиться. Может, у молодых психология такая?
— Почему Александру Шовковскому никак не могут найти подходящий зарубежный клуб? Или он сам не хочет?
— Тут надо реально смотреть: возраст. Какой клуб возьмет такого вратаря на год, на два? Если уж брать, то хотя бы на пять. У нас с Сашей хорошие отношения, мы нормально общаемся. Я отнюдь не умаляю его достоинств, но есть негласное поверье: ни один тренер не решится менять вратаря, с которым команда выигрывает, на другого. Хотя в последних играх сезона Станислав Богуш, сменивший Шовковского в динамовских воротах, допустил несколько ошибок, есть к нему претензии. Короче, футбол такая штука, где каждый ждет своего шанса.
«За то, что после тяжелой травмы я снова занял место в основном составе, прозвали меня Птицей Феникс»
— Сопереживая тому, что Шовковский просиживает на лавочке, ты, возможно, вспоминаешь и свое длительное отторжение от игры?
— У меня это получилось из-за серьезной травмы. В 84-м я полсезона играл с переломом правой руки.
— Такое может быть?
— У меня было.
— И ты играл с болью?
— В игре я ее не чувствовал: кисть закреплялась специальным широким лейкопластырем. Но когда повязка снималась, я даже ложку не мог держать.
— Допускал из-за этого ошибки в воротах?
— Нет. Отстоял как положено. После окончания чемпионата я как сборник Союза проходил медицинское обследование в Москве. И там старая бабушка, опытный хирург, которая прошла и Крым, и Рим, мне сразу сказала: «Бегом на снимок!».
На фоне незалеченного перелома начался септический некроз. Если по-простому сказать: кость стала полностью рассыпаться. Четыре с половиной месяца я был в гипсе. Положительным было то, что я узнал, как говорят англичане, «ху из ху», то есть кто есть друг, а кто нет. Очень много якобы друзей сразу отсеялось.
Весь 85-й год я не играл. Миша Михайлов нормально стоял. «Динамо» стало чемпионом. Мне было 26. Я пришел к Валерию Васильевичу и попросил отпустить меня в «Шахтер». На что он мне сказал: «Ты рано себя хоронишь». Я начал пахать с раннего утра до позднего вечера. Хорошо пахал! Поехали мы в Соединенные Штаты, там после первой же игры ко мне подошли американцы и предложили заключить с ними двухлетний контракт. Но Лобановский меня не отпустил.
В 86-м перед четвертьфинальной игрой на Кубок кубков с венским «Рапидом» я собрал в сумку теплые вещи, чтобы сидеть в запасе. Неожиданно слышу, что Валерий Васильевич выпускает меня в основном составе. Мудрый был человек. Окрыленный, ты начинаешь играть лучше, стараешься не подвести тренера, потому что он тебе доверяет. Саша Заваров тогда говорил: «Когда по нашим воротам бьют, мы даже не оборачиваемся, мы спокойны».
Ребята-массажисты за то, что я после тяжелой травмы снова занял место в основном составе, прозвали меня Птицей Феникс.
— Когда ты смотрел матчи «Шахтера» сначала в Лиге чемпионов, а затем в Кубке УЕФА, ты предполагал такой триумфальный исход? Мог поверить, что Кубок УЕФА будет в Украине, в Донецке?
— Я думал, что они поднимутся высоко, но не думал, что возьмут этот кубок. Однако с каждым матчем ребята играли все увереннее, и перед финалом я сказал в нашем закрытом футбольном клубе «Фортуна» (в нем играют известные политики, бизнесмены, футболисты), что «Шахтер» победит. Скептики говорят, что «Вердер» не так выглядел. Извините, «Вердер» до финала дошел, обыграл на пути сильные клубы! Так что все заслуженно.
«Если Лобановский видел кого-то из игроков с сигаретой, сразу минус 200 долларов»
— То, что, по сути, все решили легионеры, бразильцы, не умаляет достоинства наших ребят?
— А в обороне бразильцы тоже играли? Да, бразильцы — созидатели хорошие. Но помимо того, что созидать, нужно же еще, чтобы тебе не забивали.
— Легионеры в «Шахтере», как и в «Динамо», преобладают. Но в одном случае есть высокий результат, а в другом — пока нет...
— Очевидно, в донецком клубе проведена правильная селекционная работа. К тому же Ринат Леонидович Ахметов очень болеет за это дело. Он все вкладывал в него, вкладывал — и получил отдачу.
Я никогда не стеснялся и не буду стесняться говорить: «Шахтер» — моя первая команда, которая дала мне путевку в жизнь, это моя родина. И когда меня спрашивают, за кого я болею, если «Динамо» и «Шахтер» играют между собой, то отвечаю: «Хочу, чтобы была ничья». Но в матчах Кубка УЕФА ничьей не бывает. Поэтому всегда болею за ту команду, которая лучше выглядит в данный момент.
Виктор Чанов с супругой Галиной. «За все прошедшие годы Витя вообще не изменился. Все такой же в общении, такой же в жизни» |
— «Шахтер» в этих матчах с «Динамо» выглядел предпочтительнее?
— Это надо признать.
— Александр Алиев заявил: «Не считаю, что «Шахтер» нас обыграл, — мы сами ему уступили»...
— Это уже его проблемы. Раньше многие журналисты сетовали: ах, эти выездные модели, ах, это киевское «Динамо», и сами не играют, и другим не дают. У Лобановского был короткий ответ: «Посмотрите на табло». И подобные вопросы исчезали мигом.
— Часто мужчины решительно заявляют: «С завтрашнего дня не пью... С этой минуты больше ни одной затяжки». Ты, я знаю, куришь и наверняка тоже пытался бросить пагубную, как говорят, привычку?
— Пытался, старался, но, видимо, еще не созрел.
— Сколько можешь продержаться без курева?
— Полдня спокойно. Мой старший брат не курит. Отец и мама никогда не курили. Я тоже пристрастился к табаку поздно: в 20 лет. Отец всегда смеялся: «Ты очень рано уехал из семьи, а то бы не курил тоже». Но у меня нет термоядерных сигарет, употребляю слабые.
— Сколько было курящих в звездном составе киевского «Динамо»?
— У нас мало кто не дымил. Помню, Валерия Васильевича спросили: «Кто у вас в команде не курит?». Он ответил: «Я».
— Только он?
— Еще, знаю, Леня Буряк, Вася Рац, Вадик Евтушенко, Ваня Яремчук, Сережа Балтача, Игорь Беланов. А так в основном смолили. Хотя штрафовали за это. Если Валерий Васильевич видел кого-то из игроков с сигаретой, сразу минус 200 долларов. А по тем временам соотношение между рублем и долларом было приличным. Поэтому мы смеялись: «Мы курим самые дорогие сигареты в мире!».
— Алкоголь — в каких дозах?
— В очень малых. Между нами говоря, нет — и не надо. Когда играл, выпивал после матча две бутылочки пива. Очень хорошо утоляло жажду. И главное, действовало как снотворное. Выпьешь и, вместо того чтобы ходить постригой до трех ночи, переживая моменты игры, спокойно ложишься в полночь и спишь до утра. Потом наступил какой-то момент — и как отрезало, уже напился.
«Я был самым популярным человеком в Израиле. На втором месте — премьер-министр»
— Как ты сейчас поддерживаешь форму?
— Два раза в неделю играю в футбол. В еде особо никаких ограничений. У меня конституция такая. С того момента, как закончил футбольную карьеру, всего лишь килограмм набрал.
— Ты, как и все футболисты, много летал в разные концы земли. Страх во время полета присутствовал?
— Страх всегда есть, но ты стараешься его не показывать. А чем больше летаешь, тем больше боишься. Особенно когда под тобой океан. Помню, в Аргентину сборная СССР летела 26 часов! Федерация футбола, чтобы сэкономить, посадила нас на простой рейсовый самолет. Сколько остановок было! Москва — Люксембург — Марокко — Куба — Перу — Уругвай и потом только Буэнос-Айрес. Когда сходил по трапу, ног вообще не чувствовал, было такое ощущение, что на них подушки.
В 86-м мы столько были в воздухе, что могли бы заслуженных пилотов получить по налетам...
— Какие воспоминания об израильском периоде?
— Там хорошо работать и отдыхать, но не жить. У меня там все было, а я чувствовал себя, как птичка в золотой клетке.
Выступал за «Маккаби» из Хайфы. В решающем матче чемпионата страны встретились с «Маккаби» из Тель-Авива. Если брать по нашим бывшим меркам, команда из Тель-Авива — это как «Спартак» (Москва), а команда из Хайфы — как «Динамо» (Киев). Когда эти команды играют между собой, весь Израиль вымирает.
Им нужен был только выигрыш, а нас устраивала ничья. При счете 0:0 я беру одиннадцатиметровый. Второй тайм: 1:0, мы ведем. Беру второй пенальти. Нашего соперника это надломило. Мы победили со счетом 4:1. После этого меня признали самым популярным человеком в Израиле, на втором месте был премьер-министр.
— Ты был у брата в Москве, в которую тебя когда-то звали. Каковы впечатления?
— Если честно, я психологически отдохнул от наших украинских перипетий, бесконечных дрязг. Включишь телевизор — никаких политических перепалок. Нормальные передачи. Что поразило: заканчивается мультфильм, появляется изображение герба и флага России и рассказывается, что это значит. То есть с детских лет воспитывается патриотизм.
— С каким настроением встречаешь полувековой юбилей?
— У меня такое состояние, как будто я по-прежнему молод и свеж. На здоровье особо не жалуюсь, грех мне говорить пока. Сам себя держу в рамках. А там посмотрим. Я обычно отшучиваюсь: наверху написана дата нашего ухода, там ее не меняют.
Мне сейчас грустить? Да нет вроде. С жизнью все нормально: бывает черная полоса, бывает белая. Но я ко всему отношусь оптимистично.
— Что из твоей богатой событиями футбольной жизни чаще всего всплывает в памяти?
— Последние минуты финала Кубка кубков. Когда пошли на меня удары. Честно говоря, очень тяжелые! Я смотрел недавно кадры — мурашки по коже! Три удара за одну минуту! Мне пришлось показать всю вратарскую классику. Потом смеялись: «Да ты бенефис устроил!».
ГАЛИНА, жена Виктора Чанова:
— Когда выходила замуж за Виктора, не думала, каково это быть женой футболиста. Для меня эта жизнь оказалась полной неожиданностью, я очень долго к ней привыкала. Ведь я была тепличным ребенком: всегда рядом папа и мама, дедушки и бабушки. Был и отпуск, праздники, дни рождения. А тут даже трудно вспомнить, когда мы вместе что-то отмечали.
Приходишь после работы домой — никого нет. Тишина. Родился сын, стало чуть-чуть легче. Но тут случился Чернобыль, родители забрали Вадика к себе, и я снова в полном вакууме. День и ночь, день и ночь — одна, одна! Думала: «Что ж мне делать?». Появлялся Виктор — я встречала его со слезами. А слезы, как известно, последнее пристанище женщины. Он очень расстраивался.
Поговорила с другом-психиатром. Он сразу определил: «У тебя обыкновенный синдром одиночества. Единственное, что могу посоветовать, это поменять образ жизни. Но ты же этого не сделаешь?».
Подружилась с женами других футболистов — с Викой Михайловой, с Ирой Белановой, с Олей Балтачей, с Ирой Евтушенко. Устраивали себе какие-то посиделки. Бутылка шампанского на пять-шесть человек. Выпивали по бокальчику — тогда это считалось круто. Но все равно приходишь домой — и все тот же вакуум...
Вот в Израиле у нас уже была полноценная семья. Первое время я никак не могла понять: как такое может быть — каждый день мы вместе? Да, был период, когда во время событий в Персидском заливе прилетали самолеты Саддама Хусейна бомбить Хайфу.
Ночь за ночью завывали сирены. Мы скопом влетали в специальную комнату, полностью изолированную, оклеенную целлофаном, скотчем, надевали противогазы, на собаку — намордник, туда засовывали специальную тряпочку. На случай химической атаки. Сидим час, второй. По радио дают отбой. Вздыхаем с облегчением: слава Богу. И тут снова как завоет! Мама моя дорогая, все по-новому! Опять натягиваем на себя противогазы. К утру практически уже не было сил.
Но мы были молоды, в нас горел энтузиазм. Ни разу не захотелось уехать. Все так жили в этой стране. Никто никуда не бежал, никто не паниковал. Это надо было пережить.
За все прошедшие годы Витя вообще не изменился. Все такой же в общении, такой же в жизни. Со своим душевным стержнем, который достался ему от родителей.