Жизнь без купюр

Анатолий КРЫМ (писатель и драматург). «Бульвар Гордона» 40 лет назад я вот так же сидел за письменным столом и с азартом неискушенного провинциала сочинял очерк о моем кумире. В молодости не обращаешь внимания ни на громоздкие декорации реальности, ни на зловещие тени, живущие в этих декорациях. Все было ясно, как божий день: некий, «смотрящий» за столичными театрами, написал зубодробительную статью о трех, по его мнению, никудышных режиссерах Москвы — Любимове, Эфросе, Танюке. Статья сего театрального «пахана» называлась многозначительно «И все оказались в овраге», от нее исходил неприятный душок последующих оргвыводов, для Танюка катастрофических, ибо на нем, как на рабе с галеры, уже горело клеймо «политически неблагонадежен».

МИХАИЛ ЦАРЕВ  НАЗВАЛ ЕГО В ЧИСЛЕ ТРЕХ ЛУЧШИХ РЕЖИССЕРОВ СОЮЗА

Мой очерк «Карнавал» со скрипом, но вышел в журнале «Юность», этом убежище либеральной интеллигенции тех лет, и был посвящен блистательному спектаклю «Мсье де Пурсоньяк», который накануне поставил на сцене Московского театра имени Станиславского Лесь Танюк.

Сегодня я тоже пытаюсь написать нечто восторженное, но ничего «юбилейного» на ум не приходит. Под такие даты принято перечислить вехи жизненного пути твоего героя, взятые им высоты, одержанные победы и полученные награды. Но перед глазами стоит ироническая улыбка Леся Степановича, всю жизнь презиравшего эту мишуру, и эпитеты приходится выбирать осторожно. Хотя его биография, как сюжет детективного романа, герой которого, по мне­нию здравомыслящего читателя, из трех вариантов наихудший. Судите сами.

С упрямством, присущим молодости, он, ученик Марьяна Крушельницкого, молодой и подающий надежды режиссер, пытается протащить на украинскую сцену пьесу никому не известного Кулиша «Маклена Граса», создает и возглавляет в Киеве Клуб творческой молодежи (откуда «есть пошли» украинские шестидесятники), где собираются странные молодые люди и говорят о чем угодно, только не о развитии социализма в Советской Ук­ра­и­не. Затем едет с Аллой Горской (впоследс­т­вии зверски убитой - одно из самых громких преступлений брежневского режи­ма!) во Львов, чтобы поставить «Вот так по­гиб Гуска» того же подзабытого автора. Спектакль, конечно, запрещают (он попадает в разгромный список «абстракционизма и формализма» обнаруженных в Украине после кремлевской встречи Хрущева с интеллигенцией).

Будь Танюк похитрее, он бы для начала поставил Корнейчука, на худой конец - опус его менее талантливых подражателей, но Лесь почему-то упрямо пытается возродить в Украине театр Курбаса, о котором старались не вспоминать даже пугливые соратники создателя театра «Березиль». Как следствие - украдена и уничтожена его монография о театре, зарезаны в издательствах три сборника поэзии, закрыты шесть его спектаклей - и сам он выдавлен в Москву с «волчьим билетом». К счастью, в столице СССР даже чисто географически было больше простора, а следовательно, и количества свободы на один квадратный километр.

Режиссерский дебют Танюка в Москве был ошеломляющим. О постановке «Сказки Пушкина» в Центральном детском театре не говорил и не писал разве что ленивый. Спектакль объездил полмира - США. Канада, ГДР, Бельгия, Болгария: не­вы­ез­д­ным был при этом только Лесь Танюк - его режиссер и автор инсценировки. Перечитываю пожелтевшие рецензии - и мне кажется, что даже столпы московской сцены не без зависти поглядывали тогда на 28-летнего украинца, который был выдвинут за свой дебют на Государственную премию СССР. Сам Михаил Царев с наивысшей трибуны назвал его в числе трех лучших режиссеров Союза новой генерации - спорили только о том, какой же театр ему вручат во владение.

Под конец «оттепели» украинских изгоев в пику высокопоставленным украинс­ким жлобам театральная Москва любила и даже баловала своим вниманием. До тех пор, пока эти изгои вели себя тихо и не за­и­кались о желании нелепой «самостийнос­ти». Многие смирились с правилами иг­ры, притерлись к системе, стараясь ее не раздражать, и сегодня мартирологи рос­сийского истеблишмента блистают ук­ра­ин­скими фамилиями. Это ведь путь для нормальных людей, он понятен, удобен, в нем все расписано по параграфам до последней буковки, включая почетное место на Новодевичьем кладбище.

Неадекватный Лесь Танюк уклонился от объятий советской власти и за несколько дней до запланированных торжеств с высокой премией взял да и подписал письмо с протестом против ввода войск в Чехословакию, перед тем - протест против суда над Синявским и Даниэлем и еще одно письмо - в защиту Буковского и Гинзбурга. Разумеется, советское правительство протестов Танюка не испугалось, уволило его из театра - с запретом занимать когда-либо режиссерскую должность.

РАССОРИТЬ ИХ МОЖНО - КУПИТЬ НЕЛЬЗЯ

Танки вошли в Прагу, прекрасная перспектива рассеялась, как утренний туман, а сам подписант привлек внимание уже теперь московских «искусствоведов» в штатском, которые с ужасом обнаружили, что в его квартире постоянно останавливаются подозрительные люди, спешащие с передачами в мордовские лагеря, а еще обнажились его общения с диссидентами всех мастей, переписка с людьми, находящимися под колпаком, нелицеприятные высказывания по поводу текущего момента, произнесенные не на кухне, а достаточно громким голосом. Разве дадут такому человеку свой театр?! Не дадут. И не дали. И думаю, правильно сделали, потому что в противном случае Танюк мог бы и не приехать через неделю после взрыва в Чернобыле в Украину.

Дело было не только в политике и в растерянности украинской власти, потерявшей на этот раз бдительность. Помогли его возвращению в родные пенаты писатели во главе с Олесем Гончаром. Впрочем, и им не удалось затем отстоять Танюка от ярости украинских коммунистов - уж больно остры были и его спектакли, и вызывающе-открытые «Киевские театральные вечера», вернувшие Украину к золотым временам Клуба творческой молодежи...

Конечно, Танюк был рожден для театра, и люди, верящие в переселение душ, имели право предположить, что судьба смилостивилась над распятой украинской культурой и вернула к жизни другого Леся, о котором помнили немногие из уцелевших в сталинской мясорубке. Танюк успел много сделать для восстановления доброго имени Леся Курбаса и его собрата - гениального украинского драматурга Миколы Кулиша.

Смею предположить, что театр для Танюка был не местом режиссерского самовыражения, а единственной легальной трибуной, с которой можно прорваться к людям, и зрительный зал был театром военных действий, на котором удобно сокрушать гнилые стены советской крепости. Любого другого бурные овации после закрытия занавеса могли убаюкать, заставить бронзоветь, но для Танюка важны были не овации зрителя, а попытка понять, что будет делать этот зритель после спектакля - пойдет спать или, зараженный вирусом вольнодумства, начнет в силу своих возможностей расшатывать стены тюрьмы, которую ему ярко и образно показал режиссер?

Когда стал распадаться карточный домик «республик свободных», Танюк, как я уже сказал, мигом оказался в Киеве, где, ринувшись на театральную сцену, заросшую чертополохом и полынью, попытался сказать то, что наболело, что было необходимо в данную минуту. Общество требовало митинга и публицистики - «Диктатура совести» по Шатрову и Танюку пережила в Киеве за год 123 аншлага! Каждый раз это был новый диспут о нашем сегодня и нашем вчера, нелицеприятный и яростный. С шатровским пафосом украинская компартия еще кое-как мирилась - автор все-таки московский, со связями, а вокруг - горбачевская перестройка, надо лавировать.

Но когда Танюк перешел черту и взялся за «Вечный бунт» и «Мину Мазайло» Миколы Кулиша, боявшийся собственной тени министр культуры Украины Юрий Олененко (тот самый, которого когда-то Лесь Танюк вывел в Харькове «из грязи в князи» - из массовки в актеры) истерически запретил обе премьеры, поступив подобно тете Моте из той же комедии, которая не скрывала, что ей «гораздо приятнее быть изнасилованной, чем украинизированной», - сентенция, вот уже два десятилетия висящая под куполом украинского парламента, бьющегося в конвульсиях «языковых законов»! Но... Из песни, которая и есть жизнь каждого, слова не выбросишь.

К счастью, в какой-то момент Танюк понял, что театр безнадежно отстал от жизни, не поспевает за стремительной ломкой, да и не было пьес с яростной концентрацией обрушившихся проблем. Оставалось оружие прямого действия - политика. И он уходит - из безработных (снова уволенный без права ставить спектакли!) - в народные депутаты. Далее - 18 лет в парламенте, 15 из которых - в должности председателя Комитета Верховной Рады по вопросам культуры и духовности. Уходит в Народный Рух Украины. Создает и возглавляет общество защиты репрессированных «Мемориал» имени Василя Стуса, руководит Театральным Союзом.

Сегодня мы уже забыли первые составы украинского парламента, но те, кто внимательно следил за мучительными процессами построения независимого государства Украина, положа руку на сердце скажут, что именно в первом составе, не развращенном «баблом» за «правильное» голосование, в составе, где вступали в бой с оппонентами на принципах идеологических, вокруг Вячеслава Чорновила собралась группа по-настоящему мыслящей интеллигенции, люди духа, которых невозможно было ни сломить, ни перекупить. Рассорить между собой - да, такова уж наша страна, где каждый мнит себя гетманом, но купить их было нельзя.

«ПРИШЛИ ИНЫЕ ВРЕМЕНА - ВЗОШЛИ ИНЫЕ ИМЕНА»

В той группе Танюк стал правой рукой Чорновила и, смею думать, ее стержнем. Напомню - когда после Игоря Юхновского Танюк возглавил оппозиционную Народную Раду, она приняла в три раза больше нужных и важных для новой Украины проектов и законов, чем все последующие сессии.

Мне возразят - куда это все делось и почему пришли к власти если не «папередники», то олигархи и кланы? Может, никому так не больно за это, как им, первопроходцам, - шестидесятникам и их последователям, клавшим головы за украинскую национальную идею.

Да, «пришли иные времена - взошли иные имена», как писал Евгений Ев­ту­шен­ко, и нынче перед нашими глазами полити­ки играют не шекспировскую драму, а ле­ниво разыгрывают фарс, над которым и сме­яться грешно. Но в политике результат не приходит через день или даже через девять месяцев. Идея украинской вольности вы­нашивалась очень долго, однако то, что наш корабль с не всегда трезвой командой упрямо движется в свою гавань, отрицать сложно. Так что оценивать усилия Танюка-политика и таких, как он, еще рано, хотя, если вспомнить Рух, «Мемориал», публицистику последних лет, строительство Центра Леся Курбаса (авторский проект Нелли Корниенко - жены Леся Сте­па­но­ви­ча), полное издание пьес Кулиша, десятитомник Вячеслава Чорновила, где Танюк - председатель редакционной коллеги, багаж получится солидный. Это кроме преподавания в театральном институте и руководства Национальным союзом театральных деятелей - в прошлом году его избрали председателем Союза в шестой раз.

У Танюка были великолепные - чтобы не сказать больше! - спектакли, Украина о них почти ничего не знает. Все меньше и меньше людей, которым посчастливилось увидеть театральные шедевры недалекого прошлого. То же можно сказать и о политиках, труды которых зачастую проясняются спустя много лет, когда и политиков начинают подзабывать. Но Лесь Степанович напрямую причастен к новейшей истории нашего государства.

Помню, лет 10 назад мои коллеги иронично шептались, что Танюк «опять начал чудить». Чудачеством было заявление Леся Степановича, что он готовит для публикации 60 (!) томов своих дневников (1956-2000). Какие дневники, да еще в 60-ти томах?! Злопыхатели злорадно смаковали новость: «Тоже мне Достоевский вкупе с Толстым! Да у самого Шевченко тех дневников едва ли на томик наберется!».

Еще в годы учебы в Москве я почти каждую неделю приходил в уютную квартиру Танюков, где хозяйка кормила голодного студента борщом, а хозяин терпеливо учил азам драматургии. Но наступал вечер, Танюк уединялся на кухне и что-то писал. Долго, часто далеко за полночь. Грешным делом, я думал, он сочиняет стихи или переводит Аполлинера, Тагора, Сервантеса (позже все это вышло, даже сборник стихов в издательстве «Молодь» родная партия проворонила!). Но чтобы Муза с таким постоянством каждый вечер залетала в окно дома?

Все объяснялось просто. Удивительно дисциплинированный трудоголик, каким я знаю Леся Степановича, каждый прожитый день конспектировал в дневниках. События, встречи, письма, полученные и отправленные, статьи, рецензии и пр. - все фиксировалось с педантичной точностью, без излишних эмоций и, я бы сказал, с философским пониманием исторических процессов. Андрей Сахаров, Василь Стус, Солженицын, Вячеслав Чорновил, Василь Симоненко, Драгоманов, Донцов и Шевелев, Суровцева и Леонид Плющ, письма Шелесту о Быковне и об убитой Алле Горской, Смоличу и Стельмаху - об арестах 1972 года, Бажану - о Курбасе. Переписка с Иваном Светличным, с Панасом Заливахой о Юнге, более сотни писем Йосипа Гирняка и Богдана Бойчука из Нью-Йорка, убийственные памфлеты Валентина Мороза и Андрея Амальрика, признания героев и ренегатов...

Раскрыв первые тома замечательной летописи, я понял, что это не просто дневники человека, который на протяжении полувека дотошно фиксировал происходящее, - передо мной лежал учебник истории, энциклопедия огромной приготовительной работы сотен людей, задумавших изменить строй огромной империи.

Современная история Украины представлялась мне кораблем, на котором нет парусов, мотор украден, в трюме засела армия «тормозов», а на капитанском мостике банкует команда наемников, стараясь держаться в фарватере головного флаг­мана. Но, вчитываясь в строки дневников (уже вышло 27 томов), начинаешь с радостью узнавать, что не пала на украинские поля «манна небесная», что рядом с тобой жили люди, которые, по точному определению автора, знали, что «ветра не будет, надо грести руками», и ты почти физически ощущаешь, какой же титанической была их работа.

60 ТОМОВ ПРАВДЫ

Мой старший внук, готовясь к тестированию, как-то в сердцах спросил, есть ли у меня «нормальный учебник» по истории Украины. Я искренне пожалел это молодое неокрепшее поколение, которое вступает в жизнь, как слепые котята. Ведь каждый год им в школе выдают новый учебник, в который возбужденная профессура с «неоконченным высшим» вносит бесконечные правки, то вымарывая павликов морозовых, то возвращая на свои места «руководящую и направляющую».

Еще недавно я с горечью размышлял о будущих поколениях манкуртов. Что они будут знать о нашей новейшей истории? Узнают ли, что те самые «партайгеноссе», которые на Пасху перед телевизионными камерами расшибают себе лбы в Михайловском соборе, который они не так давно взрывали как «рассадник опиума для народа».

Где неофиты прочтут о лицемерии партийных бонз, если масс-медиа предоставляют свои полосы этим живучим мастодонтам, которые, забыв, как они до посинения душили свободу, сегодня благостно вспоминают, какими тайными либералами были на самом деле, как в тиши партийных кабинетов, отправляя в лагеря диссидентов, тихо мечтали о «незалежной вид москалив Украине»?

История - мина замедленного действия. Человек, не знающий ее, способен в любой момент подорваться либо, избрав ложную тропинку, уйдет в такой дремучий лес, в котором лешие и ведьмы будут долго его хороводить. Поэтому, перелистывая «Дневники без купюр» Леся Танюка, я спокоен за своих внуков. На их книжной полке будут стоять 60 томов правды, они будут знать историю своей страны и людей, которые делали эту историю, не думая ни о славе, ни о почестях. Запомнят возвращенные автором имена, узнают жестокую истину, о том, что за свободу других эти люди платили личной свободой, а порой и жизнью. Научатся различать исторические подделки Минобразования от драгоценных фактов, отделять зерна от плевел, добро от зла и, надеюсь, поймут, что трусость, как говорил герой булгаковского романа, есть наихудший из человеческих пороков.

Конечно, тираж «Дневников» Леся Степановича в 500 экземпляров, которые он издает за свой счет и передает в основном библиотекам, ничтожен для Украины. Остается утешиться ироничным афоризмом прусского короля Фридриха о том, что «большие тиражи - для больших дураков, а маленькие - по числу мыслящих голов на планете».

В конце концов, «Слово о полку Игореве» дошло до нас в единственном рукописном экземпляре, а тут тираж в полтыщи! Будем надеяться, что до читателя дойдет многогранная история о времени, для многих утерянном, которое нельзя переделать или заново пережить. Можно только дать прочесть детям, дабы учились на ошибках и победах прародителей.

В нашем неустойчивом сообществе, где все размыто, а слова давно утратили первоначальное значение, необходим стержень, который не даст отклониться от главного. Не надо озираться вокруг в поисках этого стержня - он должен быть в человеке от рождения. По крайней мере, одного человека с таким стержнем я знаю.

Существует еще одна особенность в этих дневниках. Они действительно не для широкой публики - это не «популяшки» и не «чтиво». Помимо фактологии и оригинальных «картин жизни», тут доминируют серьезные и тревожные раздумья о жизни, раздумья философа - именно так! - о людях, истории, культуре, цивилизации. Я не мог оторваться от глав, посвященных Юнгу и Фрейду, Чаадаеву и Герцену, Сартру и Макиавелли, Швейцеру и Тагору, Шевченко и Бердяеву, Рериху и Оруэллу, Плеханову и Бакунину, не говоря уже о страницах, отведенных феноменам Маркса, Ленина, Бухарина, Сталина, Троцкого, Мао, о многотысячном «Словаре репрессированных», о подборках «Поэты о театре» и, наконец, о переводах с девяти языков самого Танюка: проза, стихи, пьесы, эссеистика... Это выработка собственного взгляда на Человека и на Историю - не­ред­ко применительно к украинским реалиям, - но не замкнутого на них... Изумите­льное знание украинской (и мировой!) истории - следствие не только огромнейшей эрудиции и уникальной памяти, но и вро­ж­денной любознательности, которая с каждым новознанием не только не утолялась, но и постоянно требовала новой подпитки...

В этом смысле Лесь Танюк для меня воистину возрожденческий феномен - Homo Universum. Безусловно, его роль и в истории шестидесятничества, и в театре, и в культуре сегодня недооценена. Когда я сказал об этом Лесю Танюку, он привычно отшутился: «Таков наш удел. Мы, режиссеры, на первый план выдвигаем Актера, а сами предпочитаем быть в тени. За кулисами».

Несомненно, прав Леонид Череватенко, считающий, что фигура Леся Танюка позначительнее тех, чьи имена привычно считаются сегодня в Украине культовыми: дневники многое выводят из тени и восстанавливают правду истории. При этом важно, что мы имеем дело не с мемуарами, которые пишутся задним числом и обычно корректируются применительно к сегодняшнему знанию, а с документированным материалом конкретного времени, в чем давно убедились не только любознательные читатели, но и архивисты с историками.

«Дневники без купюр» выводят режиссера (в самом широком - государственном разумении этого слова!) Леся Танюка из тени. Из-за кулис. На авансцену жизни. И являют нам наше неизжитое прошлое - без купюр - так, как его прожил герой нашего романа.

Предвидя и скептические реплики в свой адрес по поводу такой оценки роли Леся Танюка в современной истории, хочу, чтобы каждый задал себе один вопрос. Точнее, прошел тест. Скажем, перед вами два листка бумаги, на которых надо поставить свой автограф. На одном - обещание блестящей карьеры, славы, богатства, успеха, а на втором - требование остановить очередное преступление власть имущих. Подпись надо поставить только на одном листке. Вы какую бумагу подпишете? Только честно.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter