«Гудок парохода, закончился август...»

ВЕРНОСТЬ
Дмитрию Гордону

Гудок парохода, закончился август.
У девочки мальчик, прощаясь,
взял адрес.
А писем все нет, хоть прошел
уже год.
И все-таки девочка мальчика ждет.
А он даже имя забыл ее вскоре,
Которое помнят и скалы, и море,
И старый причал, и ночной небосвод.
И все-таки девочка мальчика ждет.
А он уже юноша и на отлично
Давно уже учится в вузе столичном:
То трудный экзамен,
то сложный зачет.
И все-таки девочка мальчика ждет.
А он уже взрослый солидный
мужчина,
Который имеет и дом, и машину,
Жену, и собаку, и тыщу забот.
И все-таки девочка мальчика ждет.
А он постарел, стал совсем
близоруким
От скучной науки,
от бывшей супруги,
От жизни, похожей на злой анекдот.
И все-таки девочка мальчика ждет.
А он вдруг находит потерянный
адрес,
А он уезжает в забытый тот август.
И утром встречает его пароход
Седая девчонка, что мальчика ждет.

ВЫЗОВ

Час пробил! На карте Европы
Я жизнь свою ставлю на кон.
Пусть против меня гороскопы,
Но я перейду Рубикон.
Красивая, гордая, злая,
Проснитесь! В ночной тишине
Я вам о любви объявляю,
Как о безумной войне.
Пока вы на помощь кого-то Зовете в альковы тоски,
Я чувства построил в когорты
И мысли построил в полки.
Пока вы мне шлете с балкона
На вызов мой семь голубей,
Поставил я сны под знамена
Бессонницы дикой моей.
Пока вы решаете, мучась,
Сражаться иль сдаться мне в плен,
Уже решена ваша участь
В незримой стране перемен.
И я перейду все границы,
Сметая преграды с пути,
И пусть ваши стрелы-ресницы
Найдут мое сердце в груди.

ДУРА

Она была такая дура,
Каких не знали небеса.
Но у нее была фигура
И офигенные глаза.
Она от сладкого худела
И не любила спать одна.
Она порой семь раз в неделю
Свои меняла имена.
И пусть она была со смуром,
И пусть ей нравилась попса,
Но у нее была фигура
И офигенные глаза.
Ее балдежный стремный профиль
Знал наизусть пацан любой.
И кофе с коньяком без кофе
Она пила сама с собой.
Она всегда была похожа
Ни на кого и на себя.
И танцевала только лежа,
Как виртуозная змея.
И пусть она была со смуром,
И пусть ей нравилась попса,
Но у нее была фигура
И офигенные глаза.
Она могла чумным нарядом
Своих соперниц подкосить.
И останавливала взглядом
Мимолетящие такси.
Она ни в чем не знала меры,
Жила без правил и манер.
Из-за нее миллионером
Мог стать любой миллиардер.
И пусть она была со смуром,
И пусть ей нравилась попса,
Но у нее была фигура
И офигенные глаза.
И светлым днем, и ночью лунной
Она все делала не так.
Но, как ни странно, самый умный
На ней женился, как дурак.

КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК

Шел домой я, шел с войны,
шел с Кавказа я.
Что о ней мне говорить
да рассказывать?
Интересная война для истории:
Со своими на своей территории.
На той доблестной войне воевал я,
Трижды раненный, в плену побывал я,
На лице моем чеченцы безжалостно
Расписались боевыми кинжалами,
Так лицо мое они исковеркали,
Что не мог я сам узнать себя
в зеркале.
Я из плена убежал, но не ведал,
Что давным-давно забвенью
я предан,
Что жена моя в родимой сторонке
Получила на меня похоронку.
Шел с войны я, шел из плена
из вражьего,
Шел домой я, похороненный заживо,
Шел я мертвый и живой
одновременно.
Вот и дом родимый мой
под сиренями.
И, волнуясь, постучался в калитку я,
Вышла женушка моя смуглоликая.
Вышла женушка моя чернобровая,
Не узнавши, как с чужим,
поздоровалась.
И представился я ей от отчаянья
Сослуживцем,
мужа однополчанином.
И меня она в наш дом пригласила,
Стол накрыла и вином угостила,
Показала все мои фотографии,
Рассказала мне мою биографию.
Не заметил я с ней нежной,
желанною,
Как настала ночь, такая туманная.
Я хотел уйти — она не пустила.
И мне белую постель постелила.
А потом пришла ко мне, приласкала,
И всю ночь со мною мне изменяла.
И клялась, что в первый раз с ней
такое
С той поры, как стала мужней
вдовою.
И уснула, без вины виноватая,
Вся счастливая, сном крепким
объятая.
А я встал, оделся и, не лукавствуя,
Написал на зеркалах:
«Благодарствую!».
И ушел я, а куда — сам не ведаю:
В ночь безлунную
и в даль беспросветную.
А жена моя проснулась — и ахнула:
Нет нигде меня, и двери распахнуты,
И на зеркале, узнавши мой почерк,
Поняла вдруг, с кем спала этой
ночью,
И босая побежала за мною
Проторенною тропинкой лесною,
И до самого речного причала
Все бежала и «прости» мне кричала.
И казалось мне, что это Россия
У меня за все прощенья просила.

МОЯ. ЛЮБИМАЯ. КНИГА

Меня читает книга, над которой
Склонился я при лампе и луне,
Как женщина, клейменная позором,
Мужчин читает, лежа на спине.
Как девку с прокаженного бульвара,
Где процветает мелкое жулье,
Ее купил я в лавке антиквара,
Чтоб насладиться прелестью ее.
Я лег в постель с ней.
И суперобложку
Без предисловий снял с нее. Она
Казалась мне вульгарною немножко,
Пьянила и сама была пьяна.
Страничек было в ней немноговато,
И мне порой казалось, что я сам
Ее, такую тонкую, когда-то
В минуты вдохновенья написал.
Передо мной, исчадье полумрака,
Она лежала, белизной слепя.
Я думал, что раскрыл ее. Однако
Раскрылся сам, впустил ее в себя.
И это было роковой ошибкой,
Началом, не имеющим конца,
Совокупленьем скрипача
со скрипкой,
Преступной связью дочки и отца.
Она была обнажена, как правда,
Она была прекрасна, как вранье,
И мне казалось, что она — мой автор,
И я лежал — как рукопись ее.
Она была во мне. Беды не чуя,
Не ведая в экстазе, что творю,
Я думал: с ней разок переночую
И другу, прочитавши, подарю.
Не тут-то было. Утро вдруг исчезло.
И день пропал. Седьмые сутки тьма
Стояла за окном. Признаюсь честно,
Я потихоньку стал сходить с ума
От чтения, которое не знало
Ни сна, ни отдыха, поскольку,
повторюсь,
Не я ее — она меня читала,
Закрыв глаза, безмолвно, наизусть.
Все закоулки, тупики, задворки
Моей судьбы, все дни и все года
Она прочла от корки и до корки
И, усыпив, исчезла навсегда,
Исчезла, испарилась, ни страницы
Своей мне не оставив... Друг-посол
Мне говорил, что кто-то
за границей
Ее на итальянский перевел.
Все может быть. Зову ее любимой.
Хочу делить досуг с ней и жилье,
Но, как тавро, в душе ношу я имя
Безумного создателя ее.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Он думал, что он — птица,
А был — всего поэт.
Влюбиться и разбиться
Он не боялся, нет.
Смеясь, окно открыл он —
В мороз, в ночную тьму,
Не ведал он, что крылья
Подрезали ему.
Ему чужую тайну
Знать было не дано.
Он думал, что летает, —
И выпрыгнул в окно.
Он думал, если любит
Безумно и навек,
То, словно птица, будет
Лететь не вниз, а вверх.
Увы, он птицей не был.
Он мог разбиться — и...
Но притяженье неба
Сильнее, чем земли.
И, видимо, от Бога
Ему был ангел дан,
Он спас его от боли,
Он спас его от ран,
Увидев с небосвода
Заложника любви,
Он крылья ему отдал
Свои, свои, свои.
А сам упал на землю,
На лед замерзших рек...
В тот день считали все мы,
Что выпал первый снег.

ЛИОНЕЛЛЕ СКИРДЕ

Мы с тобою — две слезы
В ненаписанном стихе.
Ты плывешь вниз по Янцзы,
А я — вверх по Хуанхэ.
Крик души: «Моею стань!»
Тонет в темных водах рек.
Мы с тобою Инь и Ян,
Что не встретятся вовек,
Потому что в час грозы
На безумном сквозняке
Ты плывешь вниз по Янцзы,
А я — вверх по Хуанхэ.
Розе я шепчу: «Не вянь!»,
Сердцу шепчешь ты: «Не стынь!».
Ты живешь в эпоху Хань,
Я живу в эпоху Цинь.
Глупо каяться в грехе,
Не познав любви азы,
И мне все по Хуанхэ,
А тебе все по Янцзы.