Вдова поэта-песенника Дмитрия ЛУЦЕНКО Тамара Ивановна: «Получив Шевченковскую премию, мой муж и Игорь Шамо оставили себе лишь лауреатские грамоты, а деньги отдали в приют для детей-сирот: «У нас все необходимое уже есть, а им кто поможет?»

Среди людей, связанных с украинской эстрадой советского периода, наверное, нет ни одного, кто сказал бы о Дмитрии Луценко что-нибудь плохое. «Поэт от Бога», «Удивительный, добрый и щедрый человек! Из тех, кто последнюю рубашку с себя снимет и другому отдаст», «Тонкий лирик, сохранивший внутренний свет, даже несмотря на то, что жизнь постоянно ввергала его во тьму» - такие отзывы о нем слышала я, собираясь в гости к Тамаре Ивановне, вдове поэта.

Если верить молве, Луценко, ставшему известным, еще не издав ни единого сборника, коллеги безумно завидовали. Во-первых, из-за таланта, который нельзя было не заметить, во-вторых, из-за жены. В 1945-м 23-летняя одесситка Тамара Сорочинская стала для поэта всем: и верной женой, и любящей матерью его детей, и другом, способным поддержать в трудную минуту, и единственной Музой, а потом - даже личным водителем. «Мы очень любили путешествовать, - вспоминает Тамара Ивановна. - Когда у детей были каникулы, садились в машину и отправлялись то по шевченковским местам, то к морю, то в Санкт-Петербург - на экскурсию по музеям. Водить машину Мите как инвалиду было нельзя, поэтому права получила я».

После того как Дмитрия Емельяновича не стало, Тамара Ивановна всю себя посвятила его творческому наследию - организовывает фестиваль «Осiннє золото», издает книги и диски. «Когда поняла, что средств не хватает, пустила в дом квартирантов, - признается она, - и все деньги, которые они платили, вкладывала в Митино творчество. Сына я вырастила, внучка тоже уже взрослая. Теперь на мне только те дети, которые не в состоянии сами о себе позаботиться, - песни Дмитрия Луценко...».

«ЕСЛИ ВЛАСТЬ ИМУЩИЕ СПРАШИВАЛИ: «ЧЕМ ВАМ ПОМОЧЬ?», МУЖ ОТВЕЧАЛ: «СПАСИБО, НИЧЕГО НЕ НАДО»

- Тамара Ивановна, говорят, быть женой творческого человека - тяжкий крест...

- Я бы так не сказала. Если любишь такой чистой любовью, какая была у нас с Дмитрием Емельяновичем, то несешь и тяжести не чувствуешь (улыбается).Но, безусловно, надо понимать и принимать мужа таким, какой он есть, не пытаться переделать. Бог даровал ему талант - значит, надо радоваться и поддерживать: далеко не каждому дано писать такие стихи. Дмитрий Емельянович - единственный поэт, удостоенный Шевченковской премии даже не за сборники стихов, а за песни, ставшие народными.

«В 24 года Митя пережил такое, что мне даже не снилось!»

- Кстати, это правда, что, получив награду, они с Игорем Шамо не взяли ни копейки премиальных?

- Правда. Оставили себе лауреатские грамоты, а деньги отдали в приют для детей-сирот: «У нас все необходимое уже есть, а им кто поможет?». Я, честно говоря, даже не знаю, сколько там и денег было.

- Но ведь сам Дмитрий Емельянович 17 лет прожил в коммуналке...

- ...где у него не то что рабочего кабинета - угла не было! Просить у власть имущих стеснялся. Даже если предлагали: «Чем вам помочь?», отвечал: «Спасибо, ничего не надо». Я терпела-терпела и однажды, когда пришли от Владимира Щербицкого со словами: «Может, вам что-то нужно?», а муж, как всегда, поскромничал, не сдержалась: «Поэту нужно место, чтоб хотя бы стол поставить». И в 74-м году мы въехали в просторную квартиру на Печерске: Щербицкому все передали дословно. Говорят, ему очень нравилась песня «Сивина» - услышав ее впервые, он заинтересовался автором: кто, что, как живет...

А комнату, которую дали Мите на улице Круглоуниверситетской, я как вспомню, так вздрогну: все жильцы квартиры через нее ходили на работу, в туалет, который был на улице, в кухню, из кухни... Мало толку оттого, что жилье в центре города (через квартал - Крещатик), если оно абсолютно не приспособлено для жизни.

- Интересно, как в таких условиях работать можно?

- (Смеется). А куда деваться? Мы еще Митину маму забрали - из Березовой Рудки на Полтавщине. В 1947 году у нас родилась Лариса, в 1952-м - Сережа, кроватки негде было поставить, поэтому малыши спали в чемоданах. А когда из Куйбышева приехал брат мужа Николай с семьей, приютили и его, пока жилье не нашел.

Вставал муж рано и работать начинал, когда все в доме еще спали, - в четыре-пять утра. Сидя только печатал, а писал обычно лежа: так было удобнее, потому что боль в груди мучила Митю с юности, а потом эти инфаркты один за другим...

Постепенно он приспособился писать в кровати. Как сейчас помню, на полу возле него - белые листы бумаги, в руке - шариковая ручка. Брал чистый лист, клал на книжку в твердой обложке и работал. Если что-то не получалось, не попадалось подходящее слово, не зачеркивал его и не вносил поправки сверху, а просто начинал стихотворение с чистого листа, скомкав и выбросив черновик. Иногда возле кровати штук 20 таких бумажных шариков валялось, но я не сетовала - убирала молча.

С Игорем Шамо (слева) Дмитрий Луценко написал много песен, в том числе знаменитую «Києве мій»

Знаете, когда Митя стихи писал, он ничего вокруг не замечал, будто в каком-то ином мире находился. Я могла заниматься домашними делами, дети бегали, шумели, но Дмитрию Емельяновичу это не мешало. А вот если я настойчиво звала его к столу, он так жалобно смотрел на неоконченное стихотворение! Словно прощения у него просил за то, что оторвали его от мысли, которую срочно нужно перенести на бумагу.

И я, конечно, не могла этого не заметить. «Ну, - думаю, - хорошо, я теперь тебя звать не буду...». Хитростью решила брать. Сварю или испеку картошку, которую Митя обожал в любом виде, принесу в комнату и поставлю на стульчик - поближе к нему. Только-только с плиты, с укропчиком, малосольным огурчиком... Аромат любимого блюда отвлекал его от работы, и он уже без особого приглашения вставал, шел мыть руки - и к столу, на кухню. Я переносила картошку туда, наливала чашку кисляка и сидела рядом, довольная: без крика добилась своего. Никогда мы не ругались.

«МИТЮ ТЯЖЕЛО РАНИЛО И КОНТУЗИЛО ЗА ДЕНЬ ДО ПОБЕДЫ - 8 МАЯ 1945 ГОДА»

- Видимо, поэтому Дмитрий Емельянович посвятил вам так много прекрасных стихов.

- (Улыбается). И самый первый из них принес на второй день нашего знакомства...

Роздiлю я порiвну з тобою
радощi i болi, й сподiвання.
Будь моєю долею ясною,
будь моїм незрадженим коханням!

Обязательно «незрадженим», потому что первая любовь Митю с фронта не дождалась. Он рассказал мне, что до войны служил срочную на афганской границе и встретил там русскую девушку. Понравилась. Когда воевать уходил, обещала ждать. А как вернулся, сказала: «Да на что ты мне сдался, сержантишка? У меня капитан есть!». Думаю, даже не в звании дело было: Митю тяжело ранило и контузило на войне - на косе Фриш-Нерунг за день до Победы, 8 мая 1945 года.

- Как же это произошло?

- Их с воздуха обстреляли. Прошел солдат от Ташкента до Восточной Пруссии, и тут на тебе! 9 мая товарищи прибежали в лазарет: «Митя, друг, Победа! Слышишь, немцы капитулировали!». А он ничего не слышал и не понимал. Вернулся с фронта лишь через полгода, полуглухой, заикался, от волнения кровь носом шла... Вторую группу инвалидности дали.

- А познакомились вы...

- ...в Киеве, в 1945-м. Я приехала по распределению в газету «Колгоспне село»: окончила Одесский университет, русское отделение.

Однажды мы с ребятами из других газет решили посиделки устроить. Собрались у нас в редакции, накрыли стол, если это можно так назвать, потому что время тяжелое, послевоенное. Обменяли продуктовые карточки на ржавую селедку, колбасу «собачья радость», сделали какой-то винегрет, хлеб нарезали - вот и все угощение. Пришли будущие писатели Владимир Вильный, Илья Шепель, Анатолий Дрофань, Василий Бережной, Иван Цинковский. Только Иван не один явился - с каким-то худющим солдатиком, на котором, как на вешалке, болтался выцветший китель с наградами. Мы с девчатами переглянулись: был же уговор - лишних ртов не приводить. Но что поделаешь? Раз пришел, пригласили к столу и его.

Когда знакомились, парень пристально посмотрел на меня своими голубыми глазами и спросил: «Неужели все Тамары такие красавицы, как их знаменитая тезка - грузинская царица?». «Ну, - подумала я, - нашел что сказать...». Но все-таки мне понравилось: а кому не нравятся комплименты?

Потом ребята стали стихи читать, и когда очередь дошла до нового знакомого, тоже оказавшегося поэтом, все сидели, словно завороженные! Он читал срывающимся голосом, тщательно выговаривая каждое слово, свою «Думу про Україну», написанную в 43-м на Курской дуге, а мы пытались впитать, запомнить ее, как молитву. Я думала об отце и брате, ушедших на фронт, Надя, подруга моя, тоже одесситка, - о своих родных. В конце концов, обе расплакались. И то ли я всхлипывала громче, то ли еще что, но Митя глаз с меня не сводил.

Назавтра прихожу на работу - и он в дверь: «Здравствуйте, Тамара! Можно я прочту вам то, что за ночь написал?». - «Отчего же нельзя? Читайте». Стихотворение называлось «Я тебе, як мрiю, зачарую». Какая уж тут работа? (Улыбается).

- Зачаровал?

- Ну конечно! Как же я благодарна была той русской, которая отвергла «сержантишку»! По вечерам мы гуляли по Киеву, ходили в парк Шевченко, на Владимирскую горку - Дмитрий знакомил меня с «городом своей судьбы»: так он называл Киев, куда приехал с Полтавщины в 1936 году и где учился. О грустном старался не вспоминать, но я без слов поняла и прочувствовала - и как он от голода спасался, и как на Донбассе еще совсем пареньком шахтерские лампы таскал, и как в столицу прибился, мечтая стать артистом, и встретил Ивана Микитенко - известного писателя, который относился к Мите как к сыну и помог устроиться на рабфак, а сам погиб в 1937-м - «за украинский национализм»...

В 24 года Митя пережил такое, что мне, у которой были и папа, и мама, и просторные шесть комнат на Пересыпи, даже не снилось! Я в университет, как в школу, из дому ходила, а он днем учился, а ночью рисовал на картонке украинские хатки, сады, пруды с лебедями, чтобы рано утром на Евбазе продать и на хлеб разжиться. А к хлебу у ребят в общежитии только кипяток и был...

Неудивительно, что однажды у него кровь горлом пошла: с такими-то харчами! Кто-то из парней вовремя спохватился, привез из дому то ли собачий, то ли барсучий жир и посоветовал Мите намазывать его на хлеб. А когда через 10 лет муж - уже после ранения - впервые попал на рентген, врач поинтересовался: «Туберкулезом когда болели?». - «Не знаю. Вроде и не болел, потому что не лечился никогда...».

«У МЕНЯ БЫЛ ПАСПОРТ, У ЖЕНИХА - ТОЛЬКО СПРАВКА ОБ ИНВАЛИДНОСТИ. ЕМУ ТУДА ШТАМП И ВЛЕПИЛИ»

- Как ваши родители отнеслись к такому зятю?

- А они его увидели уже после того, как мы поженились. Митя сделал мне предложение на пятый день знакомства. Как только я ответила «да», пошел искать свидетеля, своего друга Ивана Цинковского, и мы втроем направились в загс. У меня был при себе паспорт, у жениха - нет, только справка об инвалидности. Ему туда штамп и влепили.

Узнав, что я еду в командировку в Западную Украину - в Тернополь, Дрогобыч, Дмитрий решил: пожениться мы должны как можно скорее. Видимо, опасался, что кого-то другого встречу и ему снова не повезет...

Признаться, я надеялась, коллеги порадуются за меня, поздравят, но почти все меня осудили: «Что вы творите, Тамара? За кого пошли, чем думали? Он инвалид, безработный - как жить собираетесь? На одну зарплату вашу? А если матерью стать захотите? Он же контуженный...». Молча все это выслушала и пошла домой - стол накрывать.

Свадьба была не просто скромной, а, можно сказать, нищенской, но ни мы, ни гости - наши друзья - об этом не задумывались. Настолько, что поручили жениху купить бутылку вина, позабыв, что денег у него ни копейки (это потом его взяли к нам в редакцию). Однако Митя с заданием справился - помчался на Евбаз, продал галифе и принес «горькое», чтобы молодым можно было «горько!» кричать.

Конечно, если бы папа с мамой видели, как выходит замуж их Тамара, они бы со стыда сгорели. Но их в нашей комнатушке, набитой такими же, как мы, «богачами», не было, и разговор с родителями мне еще предстоял: почему поспешно выскочила замуж, не дождавшись благословения?

Брачной ночи у нас с Митей тогда не было: хозяйка квартиры Валя и моя подруга Надя, которая спала со мной в одной кровати за неимением второй, ушли к соседям, а я, приготовив в дорогу еду (у меня же командировка!), вошла в спальню и с ужасом обнаружила, что муж лежит на кровати без сознания, только глаза бегают - туда-сюда, туда-сюда... Испугалась - словами не передать! Что делать, какую оказать помощь? К счастью, за чем-то вернулась Валя. «Что стоишь как вкопанная? - говорит. - Сапоги с него сними, уложи. Привыкай, если у мужа со здоровьем такие проблемы...».

Всю ночь я глаз не смыкала, волновалась: а если, не дай Бог, не проснется мой Митя? А утром, когда он пришел в себя, таки уехала в командировку - рассказывать западноукраинским селянам о том, как хорошо живется в советских колхозах... Муж обещал встретить меня на вокзале через 10 дней и забрать к себе - в ту самую комнату на Круглоуниверситетской. «У меня есть свои стол, матрац и шкаф», - гордо говорил он. Это сейчас смешно звучит, а тогда, после войны, не у всех и такое богатство было...

Но вот приезжаю я из командировки - нет моего поэта на вокзале! Я, естественно, сразу в слезы, бегу на работу и думаю... Да что только не лезло в голову: и обманщик, и аферист, и вот почему у него в загсе паспорта не оказалось... К счастью, повстречала на бульваре Шевченко Владимира Вильного, который все объяснил: «Ну чего ты плачешь? Дмитрий твой уже всю редакцию обошел - совета спрашивал. Ему как инвалиду дали путевку в ялтинский санаторий, сказали: «Или сейчас лечиться едешь, или Бог знает когда». Вот он и не мог решить: ехать ему в Крым или тебя дожидаться. А мы в один голос сказали: «Езжай. Тамара - девушка умная, все поймет». Я, наконец, успокоилась.

И вдруг - новая проблема! Из Ялты приходит письмо: «Поплыву на пароходе в Одессу к твоим родителям. Там и подожду, когда у тебя начнется отпуск». Мама моя родная! К каким родителям - они же не знают, что я замужняя! Написать о том, что встретила хорошего парня и он зовет меня замуж, успела, а вот ответа не дождалась.

Митя слово сдержал - до Одессы добрался. Пошел на улицу Лиманную спрашивать, где Сорочинские живут. Нашел наш дом, увидел маму. «Я - Тамарин муж», - говорит. Она в крик: ему же на вид лет 14! «Да что она себе думает? Вот это дочка, вот это опозорила! За ребенка замуж вышла». - «Нет, - отвечает он, - я не ребенок, мне 24». И начал рассказывать, что и как в его жизни случилось. Мама не дослушала, побежала с Любой, сестрой моей, чайник ставить и обед готовить.

В общем, зятя в нашем доме приняли. А когда в декабре я в отпуск приехала, родители устроили свадьбу - с гостями, музыкой, белым платьем, выпивкой и закуской, не хуже, чем у других. Отношения у Мити с тестем и тещей были прекрасные: ни слова мы не услышали о том, что он инвалид, или о том, какая я неразборчивая. Выбрала - значит, наш. А когда муж стихи читал, они на него, как на божество, смотрели. Правда, папа, выросший в русифицированной Одессе, никак не мог привыкнуть к тому, что Митя по-украински говорит и пишет (он и по-русски писал, будучи сотрудником фронтовой газеты «За Победу!», но меньше). Все говорил: «Вот и сочинял бы на нормальном языке...».

А вышло так, что первые Митины стихи, написанные в военное время, стали песнями, именно когда их с «нормального» на украинский язык перевели. Причем сделали это выдающиеся поэты Андрей Малышко и Максим Рыльский - по просьбе композитора Левка Ревуцкого. Он познакомился с Митей на фронте.

«В СВОИ 17 ДОЧКА СТОЙКО ТЕРПЕЛА БОЛЬ И СОСЕДКАМ ПО ПАЛАТЕ ЧИТАЛА ПУШКИНА: «ВО ГЛУБИНЕ СИБИРСКИХ РУД ХРАНИТЕ ГОРДОЕ ТЕРПЕНЬЕ...»

- Знаю, Дмитрий Емельянович дружил с Игорем Шамо, в соавторстве с которым написал много песен, в том числе «Києве мiй». С ней связана байка - будто строчку «Як тебе не любити...» поэт услышал случайно, идя по улице. Это так?

- На Владимирской горке стояли парень с девушкой. Он объяснялся ей и убеждал, что такую, как она, не любить невозможно. Дмитрий Емельянович услышал это, и песня в его голове сразу сложилась.

А Игорь Наумович Шамо действительно был любимым композитором и ближайшим другом Мити. Он и его брат Евгений, врач, изо всех сил пытались помочь, когда наша дочка Ларочка попала в беду, привозили лучших докторов. К сожалению, они ничего не смогли сделать. Из больницы на Бессарабке Ларису перевели в Институт инфекционных болезней и взяли анализы. Они показали разложение клеток головного мозга: то ли нейроинфекция, то ли стремительно развивающаяся опухоль.

Митя был в командировке в Крыму, выступал перед моряками, и Игорь, видя, что дочка угасает на глазах, отослал ему телеграмму: «Возвращайся срочно!». Благодаря этому муж успел поговорить с Ларисой в последний раз. В свои 17 она стойко терпела боль, соседок по палате, взрослых женщин, утешала, читала им Пушкина: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье...».

Знаете, после того, как ее не стало, я старалась не плакать, постоянно думать о муже, о Сереже, которому тогда было всего 11. Днем все держала в себе, а ночью, во сне, кричала, будто меня резали. Словно кто-то каждую ночь приходил к нам домой и уводил дочку. Навсегда.

Дмитрий Емельянович и так здоровьем похвастаться не мог, а потом вовсе разболелся: у него обнаружили сердечную недостаточность, аритмию. Бывало, ляжет, листок и ручку возьмет, пишет-пишет - приступ, инфаркт. Ларочке он посвятил поэму «Незакiнчена соната»:

Осiннiй вечiр, тихий листопад,
пiшла ти й не вернулася назад...
Я обходив усi стежки планети,
озвися, ради Бога, де ти, де ти?
Я жду тебе, а роки, наче дим,
пливуть, пливуть за обрiй бiлих зим...

- В ней столько боли и скорби, что читать без слез невозможно.

- Муж перенес восемь инфарктов. Для родителей нет горя большего, чем смерть ребенка.

- Я слышала, болезнь Ларисы спровоцировал несчастный случай...

- Да. Еще в школе на перемене ее толкнул какой-то мальчик, и она, пролетев по ступенькам целый этаж, со всего маху ударилась головой о бетонную колонну. Ослепла, не различала строчек в тетрадке... Оказалось, тяжелое сотрясение мозга. После лечения все пришло в норму, дочка поступила в музыкальное училище имени Глиэра - мечтала стать известной пианисткой, подавала большие надежды. Но однажды, придя с занятий, сказала: «Мама, мне плохо. Немеют губы и руки». Вскоре ее парализовало, и начались наши мучения: больницы, доктора, анализы...

Я поверить не могла, что это произошло с нами. Ну за что? Может, кого обидели? Но ребенок при чем? Помню, прихожу в палату, а она: «Мамочка, мне сон приснился странный. Будто иду по кладбищу, а там - памятник с надписью: «Ларочка Луценко умерла от нейроинфекции». И так мне страшно стало! Пожалуйста, ни на минуту меня не оставляй...». (В глазах у Тамары Ивановны блестят слезы).

- Видимо, предчувствовала...

- А у меня в душе тревога давно поселилась. Когда дочка была маленькой, дошкольницей еще, я часто возила ее к моим родителям в Одессу: она очень любила бабушку с дедушкой. Однажды садимся мы в трамвай, чтобы добраться с вокзала на Пересыпь, и Ларочка начинает всех, кто в нем едет, развлекать - читать наизусть «Доктора Айболита» Корнея Чуковского. Ни разу не сбилась!

Бабушки, рядом сидевшие, восхищались: «Ой, какая девочка! Ну чудо просто! Умница, расти на радость маме с папой». И лишь одна женщина, стоя в дверях, сказала: «Да, умница. Только жить долго не будет. Не обижайтесь, мама». И вышла. Мне бы догнать, расспросить, что она имела в виду, а я только рассердилась: мол, бывают же люди - злые, завистливые...

Наша Ларочка не только умницей, но и красавицей была. Как-то в училище ее заметил режиссер с Киностудии Довженко, позвонил нам и спросил: «Скажите, ваша дочь не хочет в кино сниматься?». Но Лариса отказалась, для нее существовала только музыка.

Она и так у нас, как кинозвезда, ходила: я сама шила ей наряды, ни у кого таких не было. И дочка знала, что лучше, чем мама, никто не пошьет. Из белой ткани, легкой, воздушной, должно было получиться красивое свадебное платье, и оно получилось. Только не на свадьбу его надели...

Мама моя ослепла от слез, Люба, получив весть о смерти племянницы, бежала домой по морозу простоволосая, подхватила простуду, слегла, и через несколько дней врачи обнаружили у нее арахноидит - воспаление паутинной оболочки мозга. Все мы тяжело переживали уход Ларочки. А что творилось в душе у Дмитрия Емельяновича, одному Богу известно. Может, если бы дочка была жива, он и не согласился бы ехать в Чернобыль, не заболел и дольше прожил?

«КОГДА К БРЮКАМ МУЖА ПОДНЕСЛИ ДОЗИМЕТР, ЕГО ВЫБИЛО! А ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА ПОСЛЕ ПОЕЗДКИ В ЧЕРНОБЫЛЬ У МИТИ ВЫЯВИЛИ РАК»

- Он был там сразу после аварии?

- Да, поехал с Александром Таранцом, певцом известным, буквально через пару недель после того, как реактор взорвался. Я говорила: «Митя, не надо, прошу тебя, откажись!». А он: «Ну как я откажусь? Я ведь солдат. И потом, неужели ты хочешь, чтобы вместо меня молодой человек туда поехал?». Было ему тогда 64 года.

Естественно, ни Митю, ни Сашу не предупредили, что можно делать, чего нельзя, не выдали ни масок, ни защитных костюмов. Более того, в чем они в закрытую зону поехали, в том и домой вернулись! А ходили же по траве, по песку, впитавшему в себя всю эту гадость... Когда к брюкам мужа поднесли дозиметр, его просто выбило! А через полгода и у Мити, и у Таранца выявили рак... Умер муж 16 января 1989 года в «Феофании». Что не удалось войне, доделал «мирный атом».

- Сергей Дмитриевич, сын, пошел по вашим стопам: стал филологом.

- И он, и внучка Маричка, которая пишет очень хорошие стихи. Только она в Киево-Могилянской академии училась, а он окончил Киевский иняз. Сережа преподавал английский в специализированной школе № 197 в Святошине, где я работала учителем и завучем. Сейчас школа носит имя Дмитрия Луценко: Митя часто бывал там, весь коллектив знал его и уважал.

Его именем и улицу в Киеве хотели назвать - на Теремках. Киевсовет принял соответствующее решение, но улица по-прежнему Крейсера «Авроры», а не Дмитрия Луценко. Честно говоря, мы с сыном не требуем и не настаиваем.

Мы, Аня, о другом мечтаем - издать сборник песен на стихи Дмитрия Емельяновича, с нотами, чтобы им могли пользоваться и начинающие, и опытные музыканты, и разослать в библиотеки музыкальных школ, училищ, консерваторий, то есть туда, где эти книги нужны. Ведь песни живут, пока их исполняют. Однако все упирается в деньги. Согласны и набирать, и отредактировать сборник самостоятельно, как это было с другими книгами, теми же воспоминаниями «Як тебе не любити», однако на то, чтобы наскрести необходимую сумму, уйдет немало времени.

Чиновники, приняв решение отметить 90-летие Дмитрия Луценко на государственном уровне, помогать нам, прямо скажем, не спешат. Хоть не говорят, так дают понять: мол, у вас есть сборник, выпущенный в серии «Шевченковские лауреаты», чего вы еще хотите? Но там ведь только стихи, а Митя - поэт-песенник, именно песни его прославили. Перед юбилеем не хочется говорить о наболевшем, но все-таки неприятно и обидно, что история повторяется.

Знаете, когда Дмитрий Емельянович умер, вдруг оказалось, будто и не было такого поэта. Все начальство Союза писателей в Москву отправилось, на очередной съезд. Мы знали, что люди приедут попрощаться - с Полтавщины, Черкасщины, из Одессы, и потому обратились к директору литфонда за разрешением выделить зал. Но получили отказ: мол, гроб в Союзе писателей ставить нельзя, болезнь у покойного онкологическая, мало ли что... Спасибо нашему другу Михаилу Шевченко - благодаря его вмешательству распоряжение отменили и проститься с Митей смогли как поклонники его песен, так и их исполнители - народные артисты Дмитрий Гнатюк, Раиса Кириченко, Анатолий Мокренко, Нина Матвиенко, Диана Петриненко. Эти люди всегда умели отличить настоящую песню от фальшивой, неискренней. Надеюсь, среди нового поколения тоже есть те, кто способен почувствовать эту разницу...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter