Народный артист России «Портос» Валентин СМИРНИТСКИЙ: «Я уже в том возрасте, когда хотеть — не значит мочь»

Чудаковатый, наивный простак Портос во многом похож на элегантного, вальяжного, ироничного актера Смирнитского. 30 лет назад великолепная четверка впервые появилась на телеэкране, но мушкетеров помнят до сих пор. Именно преданная любовь уже нескольких поколений зрителей заставила одного из страстных поклонников картины «Д’Артаньян и три мушкетера», в которой мы впервые увидели бравую четверку (Боярского, Смехова, Смирнитского, Старыгина), выделить пять миллионов долларов на четвертый по счету фильм-продолжение. Телезрители Львова, Одессы и Санкт-Петербурга следили в прошлом году за съемками картины под рабочим названием «Сокровища Мазарини, или Возвращение мушкетеров», и заматеревшие друзья-мушкетеры таки пора-пора-порадовали народ, несмотря на то что уже не рисковали выполнять трюки — для этого пришлось пригласить дублеров. Правда, я собиралась говорить с Валентином Георгиевичем совсем не об этом. Но вдохнула аромат дорогого табака, услышала голос, которым вот уже 30 лет говорят все экранные Портосы (включая американского, мультипликационного и сыгранного Жераром Депардье в «Железной маске»), и обо всем забыла.

«В ПРОДОЛЖЕНИИ «ТРЕХ МУШКЕТЕРОВ» ДЮМА И БЛИЗКО НЕТ»

— Валентин Георгиевич, в вашей фильмографии я насчитала около 70 картин. Но для миллионов поклонниц вы в первую очередь блистательный Портос.

— Никогда подумать не мог, что однажды в жизни сыграю именно этого персонажа! Рассчитывал максимум на Д’Артаньяна. Если не на него, то хотя бы на Атоса или на Арамиса, но судьба сыграла со мной злую шутку (смеется)...

— Судьба или кинорежиссер Юнгвальд-Хилькевич?

— Хилькевич в роли Судьбы — скажем так! И я не жалею о том, что со сломанной ногой, в гипсе явился тогда в Одессу на пробы! А то, что меня уже 30 лет величают именем этого персонажа, что он нравится зрителям из поколения в поколение, — так это же замечательно! Значит, что-то после меня останется! Умру — будут вспоминать Портоса! Остался же великий актер Борис Бабочкин Чапаевым, а Александр Демьяненко — Шуриком...

— Слышала, что французы оценили советскую экранизацию «Трех мушкетеров» выше, чем их собственные...

Великолепная четверка 30 лет назад

— Да, ходили такие слухи, но я их не проверял. И знаю, что до нашей картины были сняты 29 экранизаций этого романа. Прежде чем приступить к работе над фильмом, мы все их отсмотрели. Картина Хилькевича стала 30-й. Потом были еще и еще — имеется даже порнографический, испанский, вариант истории про мушкетеров.

— Вы недавно сняли продолжение «Трех мушкетеров». Но поскольку нельзя войти дважды в одну реку, хочу спросить: а нужно ли оно?

— Это не продолжение, а опять Судьба в лице Хилькевича. В связи с чем он все это затеял и что ему в голову ударило, не знаю. Может, денег решил заработать, может, еще что, но он нашел богатого спонсора, который оказался фанатом нашего фильма, и подкинул ему идею, в которой Дюма и близко нет. Хилькевич вместе со сценаристом придумал историю, где участвуют дети Атоса, Портоса, Арамиса, д’Артаньяна. А мы как бы спускаемся к ним с небес — помогаем, руководим...

— Ой, как трогательно! Обыватели загорятся желанием это увидеть...

— Кусочки можно посмотреть в интернете уже сейчас. А в начале будущего года фильм выйдет на экраны, в том числе и на телевизионные.

— Новый виток популярности вам гарантирован. А какую роль вы бы сами хотели сыграть в кино и в театре? Не так, чтобы «судьба-Хилькевич» выбирал...

— Много чего хочу! Но годы, годы поджимают...

— О, как вы заговорили!..

— Да уж! (Смеется). Я хочу, хочу... И слава Богу! Хотя отношусь к себе с достаточной долей иронии и понимаю: я уже в том возрасте, когда хотеть — не значит мочь.

— Ваш коллега Сергей Юрский утверждал, что актерская профессия нынче унижена донельзя. Вы с ним согласны?

— Не соглашусь, что так уж «донельзя», но не без того. Мы сами в этом виноваты отчасти: и тем, что соглашаемся сниматься в некачественных сериалах, и тем, что даем слишком откровенные интервью, в которых выворачиваем душу... Актеру надо уважительно к себе относиться. Прежде всего.

— Когда вы начинали, все было по-другому?

— Я — продукт советского времени: родился, окончил институт, стал известным актером еще при СССР. Безусловно, тогда все было иначе! Главное — мы получили другое воспитание, другую школу. У нас были замечательные педагоги, легендарные личности — ученики второй студии МХАТа, основатели Театра Вахтангова — Русинова, Мансурова, Рапопорт, Кольцов, Львова — таких теперь, к сожалению, нету! И это большая беда! Может быть, за счет этого актерская профессия и девальвировалась: сейчас диплом театральных вузов не гарантирует качества.

— Родители ваш выбор одобрили?

— Им было тогда не до этого. Папа сильно болел (только он, кстати, имел у нас в семье отношение к кино, был главным редактором московской Центральной студии документальных фильмов). А мама занималась отцом и моей младшей сестрой. Так что они к моему выбору не имели никакого отношения. Просто я посещал школьный драмкружок, а когда успешно дебютировал в роли Хлестакова, подумал: «А не стать ли мне артистом?».

«НЫНЧЕ У БОГАТЫХ ЛЮДЕЙ ПОЯВИЛОСЬ ХОББИ — ПОУЧИТЬСЯ «НА АРТИСТА»

— После окончания «Щуки» вас пригласили сразу в три московских театра...

— Брали и в питерский Ленсовет к Владимирову (он прислал на меня заявку). Но я хотел в «Ленком» к Эфросу.

Не скажу, как сейчас (не знаю!), а тогда мы, театральные студенты, очень использовали возможность посещать все театры. В те годы был театральный бум — как нынче говорят Ренессанс. Блистал молодой «Современник», только что родилась Таганка, еще живы были легендарные актеры МХАТа и их спектакли...

В общем, много тогда было интересного, и мы все это смотрели, впитывали в себя: что-то нам нравилось, что-то — нет... В тот момент я и увлекся режиссурой Эфроса. И когда представилась возможность поступить к нему в «Ленком», я с удовольствием туда пошел... Слава Богу, что так получилось.

В юности красавчик Валя Смирнитский был больше похож на Арамиса

— Каким запомнили самого Анатолия Васильевича?

— Всему, что я умею, что сделал на сцене, научил меня он. Театральный институт тоже готовил каким-то образом, но среди студентов много разгильдяев. Я, в частности, учился не очень прилежно. И если потом все же освоил каноны профессии, сформировал в себе творческое мировоззрение, это заслуга Эфроса. Я у него сыграл свои самые удачные, как мне кажется, театральные роли — Треплева в «Чайке», Андрея Прозорова в «Трех сестрах» (спектакль прошел 30 раз, и его запретили «за искажение русской классики»), играл мольеровского Дон Жуана, Кассио в «Отелло», Меркуцио в «Ромео и Джульетте», во многих пьесах Арбузова. И в «Ленкоме», и в Театре на Малой Бронной я с ним проработал бок о бок 20 лет, и для меня он в воспоминаниях остался... всем! Я его считаю одним из лучших театральных режиссеров XX века.

— Вы бы назвали Эфроса гением?

— Я очень осторожен в применении термина «гений». Но, по крайней мере, такой подробной, скрупулезной театральной режиссуры больше не встречал. Плюс ко всему Анатолий Эфрос был еще потрясающим педагогом. Он воспитывал артистов своего вероисповедания. У него играла плеяда — Николай Волков, Лев Круглый, Александр Ширвиндт, Валентин Гафт...

— Вы действительно считаете, что после ухода Эфроса в Театр на Малой Бронной в «Ленкоме» «начался разлад, он стал валиться в пропасть и продолжает поступательно туда падать», или это неверный акцент одного из недобросовестных интервьюеров?

— Такого я просто не мог сказать! «Ленком» разваливался до прихода туда Марка Захарова — это да! И Марк Анатольевич его возродил!

Другое дело, что «Ленком» сейчас, в театральном отсчете возраста, — ровесник Захарова. Я часто повторяю, что в жизни театрального коллектива, как и человека, есть детство, отрочество, зрелость, старость и умирание. Это, между прочим, заметил еще великий Немирович-Данченко, и время подтвердило его правоту. Создает режиссер (Эфрос, Захаров, Станиславский, Товстоногов — да кто угодно!) свой театр со своей школой, своими творческими принципами, идеей — происходит рождение живого организма. Ему, по Немировичу, отпущено около 30 лет. Так что «Ленком» сейчас находится, я бы сказал, в стадии творческой старости. Но старость еще не равнозначна умиранию.

— Вы упомянули Георгия Товстоногова. Когда-то меня шокировал его ницшеанский принцип «Падающего в искусстве — подтолкни». Как вы к этому относитесь?

— Если под «падающим» подразумевается «неталантливый», Товстоногов прав. Есть и такой способ жесткого отбора, который, безусловно, в искусстве необходим, потому что очень много мусора накопилось.

— А как мусор проникает в искусство?

— Ой, Господи! (Возмущенно). Да разными легкими путями! Сейчас, например, везде, во всех театральных вузах, есть коммерческие курсы. Мне рассказали недавно такое, что я просто был в шоке!

Оказывается, нынче у богатых людей появилось новое хобби — поучиться «на артиста». Платит человек большие деньги — и его принимают. Он с горем пополам получает диплом, а потом претендует на роли. Ситуация почти идиотская, гротесковая, но театральные училища субсидируются очень скудно, а им нужно оплачивать свою профессуру, поддерживать свои школы. Ну где им брать деньги?! Вот они и идут на такое замусоривание.

— Последним театром, в котором вы служили, был «Театр Луны»?

— Ушел оттуда, дай Бог памяти, лет пять назад. Я, между прочим, пенсионер — с меня взятки гладки.

— Актеры не бывают пенсионерами!

— (Расхохотался). Вот так даже? Нет, ну я работаю, конечно! У меня очень много предложений от свободных театральных продюсеров. И в кино не забывают. Интересного, правда, ничего не предлагают... Но в смысле заработать денег — у меня с этим проблемы нет.

«ЧЕМ БОЛЬШЕ УЗНАЮ ЖЕНЩИН, ТЕМ СИЛЬНЕЕ ПРИВЯЗЫВАЮСЬ К ЛОШАДЯМ»

— Я читала, что на вашей творческой встрече к вам подошла поклонница и сказала: «Вы так много работаете... Как до сих пор не сошли с ума?»...

— Было такое! В зале сидело не очень много народу, в основном женщины, задавали традиционно дурацкие вопросы...

«Вопросы о женах-детях можете даже не задавать. Три жены — это мое личное дело». Третья супруга Лидия Николаевна младше Валентина Георгиевича на 17 лет, работает коммерческим директором «Театра Луны»

— Этот вопрос вы тоже расценили как дурацкий?

— Нет, но я обратил на него внимание. И задумался: «А как же это я до сих пор вроде нормальный?». Ведь актерская работа связана с тем, что мы постоянно издеваемся над собственной психофизикой. Все время находимся в напряжении, постоянно надеваем на себя шкуру другого человека, пытаемся проникнуть в иной образ мысли, в чужие эмоции...

Мне когда-то один врач-психиатр сказал, что это чревато. Потому, дескать, среди актеров так много людей, которые спиваются, садятся на наркотики, предпринимают попытки суицида. В основе всего этого — насилие над психофизикой, которое вынужден совершать актер. Если не умеешь грамотно снимать внутреннее напряжение — все! Амба!

— Сейчас пресса много пишет о допинге в актерской и эстрадной среде. По-вашему, это актуальная тема?

— Очень! Любая публичная профессия тяжела: ты постоянно на виду, под прицелом доброжелательных и недоброжелательных глаз! Ты, может, этого не осознаешь, накапливается некая отрицательная энергетика. А самый простой, легкий, доступный способ снять стресс — алкоголь. Выпил — и, как говорится, трава не расти... Знаю точно — у самого проблемы с водочкой были.

— А какой способ снять стресс, по-вашему, оптимальный?

— Надо себя любить, хорошо к себе относиться и всегда держать в уме, что актерская профессия прямо связана с риском сойти с ума, спиться или загнуться от наркотиков. Нельзя к себе относиться легкомысленно!

— Валентин Георгиевич, а как вы относитесь к собственной популярности у женского пола?

— Никак. У меня за десятилетия выработался иммунитет. (Смеется). Это опять же издержки публичной профессии, к которым тоже нужно относиться нормально. Надо знать, что существует в актерстве и такая опасность. Но я не из тех, у кого, как мы говорим, «на мании величия крыша едет».

— То есть поклонницы не мешают вашему семейному счастью?

— Нисколько! Главное — верно ситуацию оценивать! Надо отделять семью от профессии, не мешать это в одну кучу. И вопроса о женах-детях можете даже не задавать. Три жены — это мое личное дело.

— Ну а ваша привязанность к собакам — не от некоторого разочарования в людях?

— Угадали! У меня и сейчас есть собака — русский той-терьер по кличке Освальд. Он два килограмма всего весит. Я животных очень люблю. Я же весь в этой знаменитой фразе из романа «Три мушкетера». Помните? Сидит Портос в тюрьме с д’Артаньяном, в Бастилии, им делать нечего, выпивают... И он философствует: «Вы знаете, д’Артаньян, чем больше я узнаю женщин, тем сильнее привязываюсь к лошадям!». (Хохочет).

P. S. За помощь в организации интервью «Бульвар Гордона» благодарит продюсера Евгения Максименко и предпринимателя Елену Карпенкову.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter