Поэт-неформал Игорь ГУБЕРМАН: «Украина такой колоссальный рывок к свободе сделала! Держу за вас кулаки и не перестаю восхищаться!»

Любая, даже самая непродолжительная, беседа с Игорем Губерманом — глоток свежего воздуха, особенно сейчас, когда пылко влюбленные в Украину советские и российские деятели культуры дружно выстроились в ряд и соревнуются, кто до Украины быстрее доплюнет. Вчерашние братья для них — фашисты, укропы, каратели, и от всех этих гневных обращений, воззваний и камланий не то чтобы больно, а как-то противно. Душно. Спасает лишь общение с теми, перед кем не нужно оправдываться, кого не нужно разубеждать, расколдовывать и кодировать от пропаганды, кто и без этого верит нам и в нас. Игорь Миронович, безусловно, входит в число таких людей, хотя характеризует себя весьма скромно: «Я не великий умник и никакой не философ, я просто обыватель, рифмующий стишки». «Бульвар Гордона» связался с «рифмующим обывателем» по телефону накануне его украинских гастролей.

«КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ДОСТОИН ТОЙ ИНФОРМАЦИИ, КОТОРУЮ ВПИТЫВАЕТ»

— Игорь Миронович, с каким настроением едете в Украину?

— Я в предвкушении встречи с украинской публикой, потому что, во-первых, она никогда меня не подводила, всегда была замечательная — что в Киеве, что в Харькове, где я появился на свет, что — будете смеяться — в Донецке... И во-вторых, потому что Украина — страна уникальная, это потрясающее явление!

— Приятно слышать...

— Ну а как сказать иначе, когда такой колоссальный рывок к свободе вы сделали, поразительный! Жду не дождусь, когда к вам приеду и пообщаюсь с киевлянами обо всем, что произошло у вас за последний год: о Майдане, о выборе и выборах, о том, как изменились государство и общество... Я искренне верю, что они уже в лучшую сторону изменились, потому что на ту Украину, которая явилась миру в 2014-м, возлагаю большие надежды и очень за вас болею.

— Вы следите за украинскими событиями?

— Конечно! Как все нормальные люди, переживаю из-за этой жуткой войны, желаю, чтобы поскорее она закончилась, чтоб Украина направилась наконец по тому пути, который она избрала, и сбылись те упования, с которыми люди выходили на Майдан. Держу за вас кулаки и не перестаю восхищаться тем, что вы совершили!

— А ведь даже здесь, у нас, есть те, кто считает: не было бы Майдана — не было бы войны...

— Слава Богу, я принадлежу к тем людям, которые никогда в жизни такого не скажут, уверяю вас! А вот о том, что эта война — величайшая, ужаснейшая глупость, порвавшая отношения двух народов — украинского и российского, да так, что они возобновятся минимум через поколение, а то и два, говорил и буду говорить.

Я не зомбирован, не обманут и не запутан кремлевской пропагандой  — к счастью, мы живем в эпоху интернета и имеем возможность доступа к разным источникам, можем найти, выбрать, прочесть, сопоставить — и разобраться, что к чему. А вообще, перефразируя всем известное выражение о народе и правительстве, хочу сказать: каждый человек достоин той информации, которую он впитывает. Ну нельзя вот так просто взять и подсадить, вживить кому-то в голову ту мысль, которая не имеет шансов в этой голове прижиться, понимаете? Если поверил человек в распятых младенцев и укрофашистов мифических, значит, были предпосылки, семя попало на благодатную почву, с необходимыми, так сказать, удобрениями...

«ГЕББЕЛЬС ПУСТИЛ ОЧЕНЬ ГЛУБОКИЕ КОРНИ БЛАГОДАРЯ СОВРЕМЕННОЙ ТЕХНИКЕ, И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЕГО ТРУДЯТСЯ УСПЕШНО»

— Вы давно живете в Израиле: как там относятся к тому, что в Украине происходит?

— Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика... Я общаюсь в основном с русскоязычными людьми, и у всех очень разные мнения и ощущения. Вы не забывайте, что мы, русскоязычные, хоть и в Израиле живем, все равно в той или иной степени являемся читателями русскоязычной прессы, зрителями российского телевидения...

Так что людей, отравленных пропагандой Первого и других идеологически сходных каналов, здесь, к сожалению, много. Ну, телевидение очень мощно в этом плане работает — там та-а-акие мерзавцы сидят! И кстати, очень умные и способные, не буду называть фамилий. Словом, Геббельс пустил очень глубокие корни благодаря современной технике, и последователи его трудятся успешно.

— Не пытаетесь спорить и переубеждать тех, кто им верит?

— А зачем? Раз человек поддался и поверил, значит, он это заслужил. Горько, конечно, сознавать, что есть люди, которые так беспросветно темны, непроходимы и дремучи, но, с другой стороны, а кто мешает им выйти в интернет и почитать информацию на «Эхе Москвы», на русскоязычных украинских сайтах? Никто. Вернее, они сами. Им нравится верить в то, во что они верят, и вряд ли это лечится.

— В Украине у вас есть любимые места — где вам хорошо, легко, куда хочется приехать еще и еще? Может, в Харькове...

— В Харькове — увы, нет, врать не буду. Меня всегда и везде к харьковчанам причисляют, но это не совсем так: я в этом городе только родился и первые восемь дней прожил, а потом мама меня увезла. И, по-моему, нет уже того роддома на улице Сумской, а значит, нет смысла специально туда ехать, чтобы посмотреть здание, в котором появился на свет, и кому-то его показать. О современном Харькове я очень мало знаю — разве то, что там уже нет памятника Ленину...

— ...упал сравнительно недавно...

— ...боюсь, не сам упал, Аня, — его уронили (смеется). И вы знаете, я к таким вещам отношусь двояко: с одной стороны, бронзовый Ленин или Дзержинский — это некий символ эпохи, которая немало бед принесла и искалечила множество судеб, с другой — это все-таки труд скульптора, и, видимо, далеко не самый худший, раз уж стоял столько лет в огромном городе на видном месте. Мне всегда жалко труда — чужого, своего...

Вот в Москве, кстати, замечательно со всеми вождями поступили: сняли и перенесли в специальное место возле Парка культуры, где они прекрасно себя чувствуют. И память об определенном отрезке истории сохраняется, и труд скульпторов, и в то же время эти неоднозначные фигуры уже не мозолят глаза. Ну, и все-таки вышло не так некрасиво, как в Нарве, где я видел убранного с глаз долой Ленина с протянутой рукой — жалкой такой, сиротской, на которой раскачиваются пьяные подростки. Не надо все же уничтожать скульптуры, мне кажется. Они как воспоминания: хорошие, плохие, у каждого свои...

— ...возле них, быть может, кто-то свидания назначал...

— ...или шептался о посаженном при советской власти друге, муже, жене — совершенно же неизвестно, что под этим колоссом происходило. Символ — очень тонкая вещь, глубоко индивидуальная. И потом, воевать ведь надо не с памятниками, а с сознанием своим. Пора избавляться от этой шелухи рабской — не только советской, а многовековой. Сбросить ее тяжело, но можно, и Украина уже начала сбрасывать и отряхиваться. Пришло такое время, и я за вас рад — что дожили, дождались.

...О чем вы меня спрашивали? О любимых местах? В Харькове, как я уже сказал, нету, зато в Киеве есть. Обожаю Андреевский спуск, куда постоянно хожу смотреть живопись. Там всегда ужасно интересно, и в этот раз, даст Бог, побываю обязательно.

— Сувениры из Киева домой привозите?

— Разумеется. У меня в коллекции — три или четыре картинки украинских художников, статуэтка деревянная... А еще же записки замечательные — от читателей, которые ходят на концерты! Правда, без особого удовольствия вынужден констатировать тот факт, что с каждым годом моих читателей в залах все меньше: учителей, ученых, врачей, пенсионеров... Видимо, экономическая ситуация такова, что им просто не на что купить билет. Даже по весьма демократичной цене... Но уж если придет такой читатель, дорвется, как говорится, тогда держись: у него не вопросы — перлы!

«ОДНА ЧАСТЬ МЕЧТЫ УЖЕ СБЫЛАСЬ, А ЭТО ЛУЧШЕ, ЧЕМ СОВСЕМ НИЧЕГО»

— Пару лет назад была на вашем концерте, и кто-то из зала прислал забавнейшую записку: «Игорь Миронович, как поживает ваш моржовый хер?».

— Да-да, помню (смеется). Мне сразу стало понятно: это писал кто-то, кто обо мне и моем лагерно-ссыльном прошлом много читал, причем с хорошим чувством юмора человек, поскольку не надрывно-патетическое что-то спросил вроде: «Как же вам удалось выжить и не сломаться в нечеловеческих условиях?», а про хер моржовый. Я люблю эту историю рассказывать, и если опять кто-то спросит, с удовольствием скажу: мол, не волнуйтесь, предмет, о котором вы так беспокоитесь, в полном порядке, чего и вам желает.

— А напомните, как он все-таки к вам попал?

— Еще в Сибири, в ссылке (в 79-м Игоря Мироновича приговорили к пяти годам лагерей: за скупку краденого, чтобы не придавать делу политический оттенок. — Авт.), один этнограф подарил такую штуку — у моржа это не мышца, а кость. Наверное, хотел пожелать, чтобы я был столь же крепким и стойким, не знаю... Я сначала думал в спальне сувенир повесить, но жена сказала: «Ни в коем случае! У тебя будет комплекс неполноценности» (смеется), и мы прицепили его в кухне.

Позже, когда решался вопрос об эмиграции в Израиль, я спросил у супруги: «Как думаешь, разрешат хер моржовый вывезти?». — «Да ты хоть свой вывези», — ответила она. А когда уезжали, я таки взял его с собой, но таможня не пропустила: «Это по ведомству Министерства культуры. Поделочная кость, не положено». Пришлось оставить сувенир в Москве. Но я не успокоился и однажды, приехав в Россию, купил пять палок колбасы, замаскировал его и все-таки увез, не бросил на произвол судьбы.

— Честно говоря, в Киеве вам вряд ли подарят что-нибудь подобное...

— Из Киева я планирую увезти кое-что поценнее — воспоминания о том, как пообщался с потрясающими людьми, живущими в стране, которая последнее время вызывает у меня одно лишь чувство — восхищение. И с друзьями, разумеется, потому что я встречаюсь с ними не так часто — раз в два-три года, будучи на гастролях. Посидеть с ними, поболтать за рюмкой чая — огромная роскошь.

— У вас здесь есть люди, близкие по духу?

— Да почти родные. Это талантливейший импресарио Сэм Рубчинский, который — я уже говорил ему неоднократно — мог стать профессионалом мирового уровня, а вместо этого зачем-то организовывает гастроли мне (смеется), литератор Мирон Петровский... Не буду дальше перечислять: боюсь не назвать и обидеть кого-то. Скажу только, что всех, кто меня знает и помнит, рад буду увидеть-услышать.

— Помнят вас очень многие, более того — некоторые использовали ваши гарики как лозунги на Майдане. Например, на одном из плакатов было написано: «Навряд ли в Божий план входило, чтобы незрячих вел мудила».

— Серьезно? Ну, если так против прошлой вашей власти протестовали, то где же вы там мудилу нашли? Воры и негодяи были, причем колоссального масштаба, а этого-то как раз не было, поскольку, если ты, воруя, избивая, уничтожая, дошел до такой верхушки, ты уже не мудила, а подонок высшей гильдии. Причем весьма неглупый, если сумел так долго плевать на закон и при этом находиться у власти.

— Недавно у нас прошли выборы народных депутатов, и глядя на агитационные плакаты, листовки, биллборды, я вспоминала вот это ваше: «Одна мечта все жарче и светлей, одну надежду люди не утратили — что волки превратятся в журавлей и клином улетят к е...ни матери!».

— И как, улетели?

— Ну да. Кто на Мальдивы, кто на Канары — сил набраться, прежде чем приступить к работе в парламенте...

— Вот видите: одна часть мечты уже сбылась, а это лучше, чем совсем ничего (смеется).

— Украина, которой вы так восторгаетесь, пока не вдохновила вас на стихи?

— Нет, конкретно об Украине у меня ничего нет, но когда в концерте я буду читать что-то о свободе — знайте, это и об Украине тоже. Эти два понятия для меня взаимосвязаны.

— О чем вам сейчас чаще всего пишется, если не секрет?

— Не секрет: о старости и Боге. То ли из-за возраста (все-таки 78 лет — шутка ли?), то ли из-за проживания в Израиле, точно не скажу, но эти две темы — Господь и старость — доминируют.

— Неужто так печально все, Игорь Миронович?

— Почему «печально»? Старость, милая моя, замечательная пора: видишь хуже, но глубже, понимаешь больше, но навредить кому-либо уже сложнее, что тоже, безусловно, большой плюс. Старость — это как раз тот возраст, который называется цветущим. Во всех некрологах...

P.S. По вопросам приобретения билетов обращаться по телефону: 044-331-23-64.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter