Отцы и дети

Журналист Геннадий КИРИНДЯСОВ: «Мой сын, экс-начальник милиции Донецка, переехал в Москву, вписался в кремлевский режим и стал генералом»

Наталия ДВАЛИ 6 Марта, 2015 00:00

В интервью интернет-изданию «ГОРДОН» украинский журналист Геннадий Кириндясов рассказал о своем сыне Максиме — полковнике милиции, бывшем начальнике Донецкого городского управления МВД Украины, который перешел на сторону «ДНР»

Это история отца и сына, оказавшихся в украино-российском конфликте по разные стороны баррикад. Отец, украинский журналист, встал на сторону Майдана, пишет стихи о Революции достоинства и перечитывает труды Степана Бандеры. Сын, теперь уже бывший начальник донецкой милиции, занял сторону сепаратистов и, по утверждению отца, уехал в Москву, где «вписался в кремлевский режим и стал генералом». Геннадий Кириндясов — заслуженный журналист Украины, автор нескольких громких расследований о коррупции и криминале во власти. Работал в газетах «Вечерний Киев» и «Киевские ведомости», в 1998 году был избран депутатом Киевского городского совета, возглавил муниципальную газету «Хрещатик», руководил пресс-службой Уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека Нины Карпачевой. Максим Кириндясов — полковник милиции, в сентябре 2013 года был назначен начальником Донецкого городского управления МВД Украины. В марте 2014 года, с началом волнений на Донбассе, под руководством полковника Кириндясова были задержаны 70 сепаратистов, захвативших здание Донецкой областной государственной администрации. Однако уже 1 мая 2014 года на митинге «ополченцев» Максим Кириндясов, по информации «Вести. Репортер», заявил, что «милиция с народом», и перешел на сторону сепаратистов. После этого следы украинского полковника милиции теряются. В интервью изданию «ГОРДОН» Геннадий Кириндясов рассказал о дальнейшей судьбе своего сына.

«ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ ПРЕДУПРЕДИЛ: «НЕ ГОВОРИ О СЫНЕ ПЛОХО, ВЕДЬ ОН НОСИТ ТВОЮ ФАМИЛИЮ, НЕ НАВРЕДИ НИ СЕБЕ, НИ ЕМУ»

— Когда мы договаривались об интервью, вы сказали: «Путин украл у меня сына, так и напишите». Но при чем здесь президент России, если 1 мая 2014 года Максим Кириндясов, на тот момент начальник донецкой милиции, сам перешел на сторону сепаратистов?

— Я образно выразился. Хотя до сих не верится, что Максим мог так поступить. Довольно солидные люди совсем недавно сказали мне, что сын вместе с семьей переехал в Москву, якобы он там на хорошем счету, уже стал генералом. Думаю, Максим переживал, что после событий на Донбассе от его карьеры в Украине останутся лишь руины. У сына, как он сам рассказывал во время нашей последней встречи, прекрасная квартира в Донецке с видом на стадион «Донбасс-Арена», хорошее жилье в Краматорске. Кроме того, он строил себе добротный загородный дом. Не знаю, уцелело ли это все теперь.

Наверное, Максим вписался в кремлевский режим, может, ему удобнее жить и продолжать карьеру в Москве. У меня есть знакомые, которые еле ноги унесли из России, потому что там все под колпаком Федеральной службы безопасности. По моим данным, когда Путин пришел к власти, в ФСБ было 80 тысяч человек, сейчас — 450 тысяч. В России все пронизано спецслужбистами. Думаю, просто так перебраться из Донецка в Москву и там обосноваться, особенно украинским высшим милицейским чинам, невозможно...

— Теперь уже российский генерал Максим Кириндясов служит в полиции или ФСБ?

— Не знаю. Один доброжелатель меня вежливо предупредил: «Не говори о сыне плохо, ведь он на хорошем счету в кремлевских кругах и носит твою фамилию. Не навреди ни себе, ни ему». По последней информации, которую удалось выловить в интернете, Максим где-то в середине мая 2014 года подал в отставку с поста начальника Донецкого городского управления МВД Украины.

— Как думаете, когда именно ФСБ начала вербовку ключевых кадров донецкой милиции?

— Я этим не занимался, не изучал, это небезопасно.

— Когда последний раз общались с сыном?

— Осенью 2011 года в Киеве. На тот момент он уже год руководил Харцызским городским отделом Главного управления МВД Украины в Донецкой области.

— Простите, но почему с 2011 года вы ни разу не виделись с сыном?

— Это очень личный и болезненный вопрос, на который, помимо всего прочего, накладываются сегодняшние отношения между Украиной и Россией. Максим — сын от первого брака. Не знаю, обидится ли он, если кратко расскажу нашу с ним биографию.

Сын родился не в Краматорске, как указывается в официальной версии его биографии, а в Саратове 16 апреля 1976 года. Со своей первой женой Раисой Васильевной Изюмской, мамой Максима, я познакомился в тамошнем университете, где учился на журналистском отделении. Раиса родом из Краматорска, училась тоже в Саратове.

В 1970-х я проходил практику в районной газете «Красное знамя». Опубликовал там очень смелый по тем временам судебный очерк о том, как один из жителей поселка Новые Бурасы в состоянии алкогольного психоза облил керосином собственную мать и поджег ее, как ей пришлось бежать к речке, чтобы потушить пламя.

Статья наделала много шума. В Советском Союзе, как утверждала тогдашняя пропаганда, не было ни секса, ни наркомании, ни преступности, а тут начинающий журналист такое написал... Как известно, ничто так не согревает, даже любовь, как первые лучи славы. Но славы я никогда не искал. Просто так сложилось. Людская молва обязала меня быть на уровне своих профессиональных способностей.

— А при чем здесь жена Раиса и сын Максим?

— После окончания Саратовского госуниверситета я должен был два года отработать как молодой специалист в редакции «Красного знамени», но отработал всего год: жена категорически заявила, что хочет вернуться в родной Краматорск. Желание сохранить семью было для меня гораздо важнее всего остального. Поэтому я уехал из Саратовской области — в буквальном смысле с Максимом на руках — в Украину, на Донбасс. Сыну не было еще и месяца. Устроился в «Краматорскую правду». Взяли меня туда сразу, с учетом того резонансного судебного очерка.

Отношения в семье складывались непросто. Меня в Краматорске прозвали кормящим отцом: я, с обручальным кольцом на пальце, питался не за общим столом с родителями жены, а в кафе поблизости с редакцией. Жил в рабочем общежитии, а жена после того, как доучилась в Саратовском университете, поселилась вместе с Максимом у своих родителей. Подчеркиваю, я не делал карьеру. По воле начальства быстро пошел на повышение. Перевели из отдела писем в промышленно-транспортный отдел старшим корреспондентом, потом назначили ответственным секретарем.

На работе все ладилось, а вот отношения с женой, которую я устроил в «Краматорскую правду» корректором, совсем испортились. Дело дошло до развода. В советские времена это было хуже всякой крамолы, тем более если супруга пожалуется на мужа в партийные органы...

Я дорожил работой, поэтому пошел с Раисой на компромисс, но это ничего не изменило в наших отношениях. На моих семейных разногласиях стали играть коллеги, они говорили супруге, что Кириндясов — скопище пороков.

А я считал и считаю, что зависть — мать всех пороков. Только хорошей работой я мог ответить на редакционные интриги, тем более я уже печатался во всесоюзной газете «Труд» с ее многомиллионным тиражом и в республиканской цековской «Рабочей газете».

«ЗА ПОСТУПЛЕНИЕ В ШКОЛУ МИЛИЦИИ ТРЕБОВАЛИ ВЗЯТКУ, РАВНУЮ СТОИМОСТИ ДВУХКОМНАТНОЙ КВАРТИРЫ»

— Геннадий Григорьевич, давайте ближе к сыну...

— Когда мы с Раисой Васильевной расходились первый раз, сын так плакал, что у меня дрогнуло сердце, и я опять помирился с женой. Но окончательно мы расстались в 1985-м, когда завершалась моя учеба в Высшей партийной школе при ЦК Компартии Украины. Меня оставили в столице, где я наконец-то устроил благополучную семейную жизнь. Со своей второй женой Верой живу уже почти 30 лет.

Бывшая супруга считала, что встречи со мной Максима психологически его травмируют. Так что, как бы ни было тяжело, я решил не общаться с сыном, пока он не станет совершеннолетним. Мы с Раисой официально развелись, когда Максиму было девять лет. Первой семье я оставил все, забрал только личные вещи и любимые книги.

— Как долго вы не общались с сыном после развода?

— Более восьми лет. За это время перешел из «Вечернего Киева» в «Киевские Ведомости» — первую в Украине негосударственную и внепартийную газету, стал там редактором отдела криминальной и судебной хроники. Пусть коллеги не обижаются, но моя тематическая ежедневная страница «600 строк» была самой читабельной. В 1993-м мои подчиненные написали, как киевская милиция накрыла порносалон.

После публикации ко мне в кабинет пришел взвинченный парень и с порога заявил, что из-за меня пострадал невиновный человек, то есть хозяин порнографического салона. «Вы ничего не понимаете! — кричал юноша. — Это не порнография, а эротика!». Тогда я элементарно загнал его в тупик: «Хорошо, давайте пригласим вашу маму и учительницу в редакцию. Прокрутим им те самые фильмы, и если они скажут, что это всего-навсего невинная эротика, я лично извинюсь». Вроде договорились...

А буквально пару дней спустя в редакции появился еще один молодой человек — такой же высокий. Я подумал, он тоже начнет меня обвинять в клевете на хозяина порносалона. Но он вдруг сказал: «Хочу с тобой поговорить». Я взбесился: «Чего тыкаешь?!». Он ответил: «Потому что я тоже Кириндясов». Представляете, я не узнал собственного сына.

Поднимаюсь с ним в свой кабинет, закуриваю от волнения сигарету и тут, каюсь, во мне вскипела обида на его мать. Сын сказал: «Ты мне должен помочь». Я ответил: «Во-первых, не тыкай, во-вторых, я никому ничего не должен. В-третьих, кто тебя воспитывал? Почему без звонка приехал? Ты знаешь, что у тебя сестренка есть? Мог бы хоть три цветка ей купить на вокзале, тем более что я без суда платил тебе нормальные алименты. Платил добровольно, без исполнительных листов, по совести». В общем, у меня была вспышка гнева. То, что я с ним не виделся, не его вина. Но и не моя. Бывают же ситуации, когда все виноваты во всем...

— О какой помощи просил сын?

— Это был 1993 год, Максиму исполнилось 17. Он захотел учиться в школе милиции. Я сразу сказал, что помогу поступить ему не в Киеве, а в Донецке, то есть поближе к маме и подальше от моей второй семьи. Он согласился. Я тут же позвонил моему доброму знакомому в МВД, и он бескорыстно посодействовал.

— Что значит «бескорыстно»?

— Даром. За поступление в вуз надо было платить огромную взятку. Даже если бы все родственники скинулись, не хватило бы. Максим честно признался, что без денег он не поступит. Я только в 2011-м от него лично узнал, что за поступление требовали взятку, равную стоимости двухкомнатной квартиры.

— Коррупция в украинских вузах появилась в 1990-х или еще в советские времена?

— Она всегда была, и в СССР тоже. В Саратовском госуниверситете, где я учился с 1969-го по 1974-й, было на удивление много студентов из Украины. Знаете, почему? Потому что в Киеве честно поступить практически не представлялось возможным — коррупция была посильнее, чем в Москве.

Одним словом, сын начал заниматься в Донецкой школе милиции. Виделись мы редко из-за большой нашей занятости, но переписывались регулярно. Полувоенная среда его изменила к лучшему — стал собранным и дисциплинированным, ушла болезненность, даже почерк стал почти каллиграфическим.

«ЗНАКОМАЯ СУДЬЯ МНЕ СКАЗАЛА: «ВЫ ХОРОШИЙ ЖУРНАЛИСТ, НО ПЛОХОЙ ОТЕЦ. ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ПРОТИВ ГЛАВЫ МВД ПОШЛИ, А У ВАС СЫН В МИЛИЦИИ РАБОТАЕТ?»

— Почему сын решил делать карьеру именно в милиции?

— Не знаю, для меня самого это было шокирующей неожиданностью. Во многих своих статьях я боролся с коррумпированными ментами, произволом и беззаконием. Разумеется, в лихие 90-е у сына на Донбассе было лишь два пути: либо с бандитами, либо с милицией, которая, как теперь выясняется, работала в связке с преступными группировками. Донбасс всегда был криминогенным регионом, туда еще со времен Сталина посылали работать заключенных, чтобы они шахты поднимали.

Сын обращался ко мне за помощью и во время учебы. Однажды нарушил правила внутреннего распорядка, за что его перевели из теплой, комфортной общаги в казарму. Он просил меня утрясти эту ситуацию, но я сказал: «Казарма еще никому не помешала, умей сам преодолевать трудности, перестань быть маменькиным сынком». Может, это было излишне жестко, но я вырос в детдоме и привык терпеливо сносить трудности, полагаясь во всем на себя. Хотелось и Максима к этому приучить.

Кстати, в 1969 году директора нашего детдома, заслуженного учителя РСФСР, кавалера ордена Ленина Василия Малахова осудили на 13 лет строгого режима за хищение государственной собственности в особо крупных размерах — 57 тысяч рублей. Это он из бюджета, предназначенного для сирот, столько наворовал. Сумма фантастическая, особенно по тем ценам. Например, стакан томатного сока стоил 10 копеек.

— В 1997 году министр внутренних дел Украины Юрий Кравченко подал на вас в суд за статью «Министерская кормушка, или О немилосердном отношении генералов МВД к благотворительному фонду «Милосердие». Сын не высказывал вам претензий из-за критики в адрес своего начальника?

— Нет. Наверное, зная мой характер, осознавал, что это только все усугубит. Статья была опубликована в «Киевских Ведомостях» в преддверии парламентских выборов и вызвала небывалый резонанс. Я и Сергей Киселев подготовили целую серию разоблачительных статей о главном милиционере страны: откуда у него «мерседесы», квартиры, дачи, за чей счет его дочь летала оздоравливаться на Кубу... А в «Министерской кормушке», которую вы упомянули, речь шла о благотворительном фонде «Милосердие», через который милицейские верхи отмывали деньги.

Министр внутренних дел подал и на «Киевские Ведомости», и на меня с Сергеем Киселевым иск о защите чести и достоинства. Судебная дуэль была неравной. Тогдашний Президент Украины Леонид Кучма, который уже готовился к очередным выборам главы государства и был явно недоволен тем, что пресса все больше становилась орудием политической борьбы, стал на сторону Юрия Кравченко.

Короче говоря, судебный процесс закончился довольно суровым вердиктом: ответчики должны были не только опубликовать опровержение, но и компенсировать истцу значительный моральный ущерб, в частности, закрытое акционерное общество «Издательство Киевские Ведомости» — пять миллионов гривен, Сергей Киселев — 20 тысяч и я — семь тысяч гривен.

Сын тогда работал в Краматорском горотделе милиции. Прошел там путь от рядового оперуполномоченного до заместителя начальника отдела уголовного розыска, впоследствии возглавил криминальную милицию Славянска. Чтобы не навредить Максиму, я опять перестал с ним общаться, не писал и не звонил. Возникла мучительная вынужденная пауза в отношениях. Одна знакомая судья мне сказала: «Геннадий Григорьевич, вы хороший журналист, но плохой отец. Вы не понимаете, что против главы МВД пошли, а у вас сын в милиции работает?». И я еще больше уверовал, что поступил правильно, дистанцировавшись от Максима.

— Спустя полтора года после судебной тяжбы вы публично принесли извинение министру Кравченко и даже опубликовали соответствующий текст в муниципальной газете «Хрещатик», главным редактором которой стали. В итоге глава МВД отозвал свой иск...

— Во-первых, я подал встречный иск на генерала Кравченко, и тоже о защите чести и достоинства. Во-вторых, я тогда стал депутатом Киевсовета. Пойти во власть мне предложил один из совладельцев «Киевских Ведомостей», слишком шумный политик Михаил Бродский. Он тогда готовился к выборам в Верховную Раду и не скрывал, что желает иметь своих представителей в Киевсовете, чтобы блокировать некоторые решения столичного мэра Александра Омельченко.

Став депутатом, я возглавил (по решению сессии) газету «Хрещатик», но в Киевсовете мне более чем прозрачно намекнули: вы или с Кравченко продолжайте судиться, или нашу газету поднимайте. Я и поднимал изо всех сил: пропадал в редакции до часу, а то и до трех ночи. Некогда было по судам ходить, а тут очередная повестка пришла: дескать, если завтра не появитесь на судебном заседании, у вас опишут имущество на семь тысяч гривен. Стало, откровенно говоря, не по себе.

Я жил с женой и маленькой дочкой в квартире площадью 33 квадратных метра: черно-белый телевизор из проката, стол, стулья, диван, кровать, книжные полки, шкаф для одежды — вот и все имущество. Представил, как все это будут описывать в присутствии домашних, — противно и тошно стало. Бродскому было не до этих проблем — он вышел на орбиту большой политики.

Когда я извинился перед Кравченко, журналистка Наталья Лигачева, с которой я работал в свое время в «Киевских Ведомостях», ехидно и без всякого плюрализма заклеймила меня позором: «На этой теленеделе Геннадий Кириндясов [...] повторил номер морального стриптиза, премьера которого состоялась на страницах одного из мартовских номеров «Хрещатика» — редактируемой им нынче газеты. [...] Геннадий Кириндясов повторил спектакль с раскаянием в «газетном киллерстве», которым, по собственному признанию, он достаточно долго занимался в «Киевских Ведомостях». Занимался, по его словам, по приказу владельцев газеты — Бродского и Кo — и в силу вполне прозаической причины — необходимости кормить семью».

Если бы Лигачева, следуя обычной корпоративной этике, спросила меня: «Что же именно побудило помириться с Кравченко?», я бы ответил: «Когда к вам придут судебные исполнители и на глазах вашего ребенка опишут имущество, тогда и поговорим».

Я считаю, что в истории с этим далеко зашедшим судом платить и расплачиваться должен был Бродский. Он всегда был богатым человеком, но почему-то без всяких материальных обязательств бросил нас с Киселевым на милицейскую амбразуру. То есть эти наверху заказывают музыку, а мы расплачивайся? Простите, но моя жизнь нужна, может, не столько мне, сколько моим детям.

— Не поняла фразу «наверху заказывают музыку»?

— В нашей стране, которую оккупировала криминальная олигархия, журналистскими расследованиями заниматься небезопасно. Помните луганского спецкора «Киевских Ведомостей» Петра Шевченко? Он что-то накопал о конфликте луганского мэра Алексея Данилова с начальником управления СБУ в Луганской области генерал-майором Юрием Землянским. Прежде чем обнародовать этот компромат, решил показать его руководству редакции. Но до «Киевских Ведомостей» так и не доехал. Журналиста обнаружили повешенным в Турецком городке (жилой район Киева, недалеко от аэропорта «Жуляны». Тело Шевченко нашли в помещении заброшенной котельной. — «ГОРДОН»).

«Я АККУРАТНО СПРОСИЛ МАКСИМА: «ПОЧЕМУ В ИНТЕРНЕТЕ О ТЕБЕ ПИШУТ, ЧТО ТЫ ЯКОБЫ ХОЗЯИН ЖИЗНИ НА ДОНБАССЕ?»

— Вернемся к вашему сыну. После того как конфликт с Кравченко разрешился, вы возобновили отношения с Максимом?

— Конечно, общались, созванивались. Особенно теплыми наши отношения стали в 2011-м, тогда он мне очень помог в поистине драматической ситуации. У моей дочери от второго брака была депрессия — ушла из дома, двое суток с ней не было связи, мы с женой не знали, где она, что с ней. Я позвонил сыну, который лично взялся руководить поисками своей сестры по телефону из Харцызска. Поднял на уши всю милицию. Дочь нашлась, и я пригласил Максима к себе в гости, чтобы познакомить его со своей второй семьей.

Встреча была волнующей. Сын приехал на роскошной черной служебной машине, которая сопровождала его прямо от аэропорта. Вышел из авто с подчеркнутым чувством собственного достоинства — на голову выше меня, мощный, с ранней сединой, прохожие невольно оглядывались, такую силу он внушал. Максим приехал со своим сыном — моим внуком Ильей. Сердечно пообщались, он фотографии показывал впечатляющие: как его награждают, как он отдыхает, как встречается с полицейскими других стран...

— Не расспрашивали его о компромате, который появился в интернете? Вашему сыну приписывали крышевание рынков, магазинов, нелегальных шахт, казино и залов с игровыми автоматами.

— Часто, когда человек честно делает свое дело, на него кучу грязи выливают, а враги стряпают компромат, по себе это знаю. Я аккуратно спросил Максима: «Почему в интернете о тебе такое пишут, якобы ты хозяин жизни на Донбассе?».

— И что он ответил?

— Сказал, что идет внутреннее расследование в МВД, что он сам справится с неприятностями. В подробности не вдавался, да и я особо не расспрашивал. Признаюсь, мне больно было читать компромат. Но как я мог вмешаться, если руководил тогда пресс-службой Уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека Нины Карпачевой, а значит, и малейшего повода не хотел давать для подозрения меня в чем-то недостойном и тем более противозаконном? После нашей встречи Максим, ничего не объясняя, вдруг перестал со мной общаться. Совсем: ни звонков, ни писем, ни приветов — ничего.

— Чем вы это объясняете?

— Может, сын не хотел мне навредить, пока выяснял происхождение компромата. Я, наивный человек, не понял, что уже в 2011-м на Донбассе заваривалась крутая сепаратистская каша и Партия регионов готовилась к решительным действиям...

— К каким именно?

— К тем, что сейчас в Украине происходят. Моя собственная, не журналистская, а именно отцовская версия весьма проста: Максим находился в жесткой системе координат — глава МВД при Януковиче Виталий Захарченко, Ринат Ахметов (который с милицией был всегда очень дружен, опирался на нее) и путинская Россия. Можете себе представить, что для участия в украинских парламентских выборах 2006 года была официально зарегистрирована «Партия политики ПУТИНА»?! В Раду она, слава Богу, не прошла, поскольку набрала всего 0,12 процента голосов, тем не менее... Я только теперь понял, что сын был серьезно задействован в «системе», потому и оказался там, где оказался.

Недаром же ахметовская газета «Сегодня» написала: «Новым начальником донецкой милиции стал сын известного журналиста Максима Кириндясова». Мне это чести не сделало, хотя многие поздравляли меня с новой должностью сына. Но, извините, я никакого отношения к нынешним донецким, которые играют в эту жуткую геополитическую игру, не имею. В 1984 году я уезжал в Киев с другого Донбасса — не криминального и не пророссийского. Не скрою, мне стало и тревожно, и стыдно, и страшно.

— Максима Кириндясова назначили начальником донецкой милиции в сентябре 2013 года, за два месяца до начала Евромайдана. Отчего же вам стало стыдно?

— Ну, могли сказать: мол, сын Кириндясова — богатейший человек, значит, и отец погряз в коррупционных схемах. Не хочу, чтобы меня связывали с донецкой мафией.

Я недавно просматривал досье на некоторых милицейских чиновников, не хочу называть конкретные фамилии, многие из них сотрудничают с Ахметовым. В 2013-м, когда Максим стал начальником милиции в Донецке, я, наплевав на все компроматы, послал ему телеграмму: «Искренне поздравляю с высоким и заслуженным назначением. Через тернии — к звездам. Молодец, что умеешь побеждать даже вопреки обстоятельствам. Горжусь. Твой отец». То есть я первым протянул ему руку, но он до сих пор мне не ответил.

А сейчас я даже благодарен Максиму, что он не выходит на связь. У нас народ озлобленный, агрессивный, не будет разбираться — патриот Украины Геннадий Кириндясов или нет. Кое-кто спрашивает меня, не покину ли я страну вслед за Максимом.

Пусть не покажется пафосным, но отвечаю как есть: «Лучше быть солдатом журналистики в независимой Украине, чем силовым генералом в путинской России».

Я сейчас читаю сборник избранных статей Степана Бандеры «Перспективы украинской революции». Недавно перечитал «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, который, как мне кажется, вынес этим потрясающим произведением окончательный приговор советской тоталитарной системе. А еще готовлю свою книгу и написал стихотворный цикл «Час Майдана».

Кстати, Бандера незадолго до убийства в одном из своих мюнхенских интервью ясно дал понять, что идеология ОУН не имеет ничего общего с ксенофобией и русофобией: «В сердцах украинцев нет чувства ненависти против союзных народов, наоборот, они желают дружественного единения и совместной борьбы против общего порабощения, против московского большевизма».

У меня есть стихотворение, написанное ровно год назад, когда Верховная Рада прошлого созыва приняла «диктаторские законы 16 января», после чего начались события на улице Грушевского и пролилась первая кровь.

Взвились зарницами зимние ночи,

Олимпиадный клокочет вулкан.

Ах, как Россия красуется в Сочи!

А в Украине бунтует Майдан.

Колокол звонит по первым убитым.

Плачет бандура

под Красным Крестом.

«Нету Бандеры на этих бандитов!» —

Вече гудит, кроет речью простой.

«Беркут», слетевшийся

в сердце столицы,

Перед монашьей молитвой застыл.