Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1943 года: «Немцы жгут Бабий Яр. Сжигают тела убитых там людей»

Интернет-издание «ГОРДОН» продолжает серию публикаций из дневника Ирины Хорошуновой — художника-оформителя, 28-летней коренной киевлянки, пережившей оккупацию украинской столицы в годы Второй мировой войныю.

«Как будто все указывает на скорый конец, а чувства этого конца нет»

26 августа 1943 года, четверг.

Сегодня мне сказали, что немцы жгут Бабий Яр. Сжигают тела убитых там людей. Так вот почему мы не могли пройти к Сырецкому лагерю! Вот почему были эти белая загорожа и немецкие постовые! Заметают следы своего чудовищного преступления. Не свидетельство ли это скорого конца?

Советские войска в Гадяче. Оправдывают это немцы тем, что война на восточном фронте приобрела характер подвижной позиционной войны. Но их же сводки говорят обратное. Судя по этим сводкам, Советская Армия наступает по всему фронту, и «подвижная позиционная война» немцев имеет только одно направление — отступление. Если на позапрошлой неделе были беженцы из Харькова, которых, по словам одних, совсем не пустили в Киев, по другим источникам — вернули назад с дороги, а третьи видели их здесь в школе на Бульварно-Кудрявской, то сейчас есть беженцы из Полтавы и из Харькова уже совсем определенно. О сдаче Ахтырки говорили давно. Про освобождение Гадяча я услышала в понедельник. А на прошлой неделе были люди из Веселого Подола. Там постоянно слышна канонада, но живут они спокойно. Приехали сюда за семенами.

То ли народ привык уже к постоянным известиям о переходе городов из рук в руки, то ли изменилось настолько общее настроение, только паники в городе нет. Даже базар — и тот почти не отреагировал на освобождение Харькова. Во вторник утром цены подскочили вдвое, но продержались лишь два часа.

Немецкие оккупанты совершают покупки на стихийном рынке на улице Дмитриевской, Киев, 1943 год

27 августа 1943 года, пятница.

Вчера весь день говорили о взятии нашими Полтавы и Лозовой. В Гребенке слышна, говорят, канонада. Но, как это ни странно, паники нет и сейчас. Немцы спокойно уезжают и приезжают из отпуска. Все они стремятся в отпуск, и не только потому, что многие из них не хотят воевать, но и потому, что сейчас уже чуть ли не каждая немецкая семья пострадала от бомбежек.

Странное сейчас настроение. Как будто бы все указывает на скорый конец, а чувства этого конца нет. Ясно, что в войне наступил решительный перелом, и немцы отступают. Но когда Логан сказал, что, по его мнению, война продлится еще не меньше года, волосы поднялись на голове. Выдержат ли Леля, Татьяна и Шурка год еще?

Отношение наше к тому, что происходит, делается все сложнее. Если в прошлом году все немцы подряд были для нас врагами, которых нужно было только уничтожить, то теперь это изменилось для нас, потому что при ближайшем рассмотрении оказалось невозможным одинаково относиться к немцам-фашистам и к немцам другим, которые так же, как и мы, ненавидят гитлеровский режим и войну, которые выступают более или менее активно против этого режима. Среди них есть люди, настоящие люди с большой буквы, распространить на них ненависть никак не возможно. Достаточно подумать о немцах в кандалах в Голосеевском лесу. И получается такое сплетение противоречий, что невозможно даже представить себе, что будет и как.

Одно ясно: своих, наших день ото дня делается все больше.

«Главная тема разговоров — что кто будет делать, когда придут наши»

30 августа 1943 года, понедельник.

Мы и теперь живем только слухами. Те, кто больше всего ждет наших, говорят, что Днепр возле Смоленска уже перейден советскими войсками и что брать Киев будут сверху. А пока что страшно, потому что не видно конца репрессиям и неизвестности.

Главная тема разговоров среди наших людей и вопросов немцев — что кто будет делать, когда придут наши. От опасений не свободны и те, кто больше всего их ждет, и у кого смысл жизни сосредоточился только на возвращении наших. И дебатируется вопрос — чья вина больше?

Одни работают в управлении базаров, другие в генерал-комиссариате, третьи — в штабе, четвертые — в управлении речного пароходства. Иные нигде не работают. Одни работают в якобы гражданских учреждениях, другие — в военных. И сравнивая степень «виновности» своей перед народом, все приходят к выводу, что все виноваты или никто не виновен. И все боятся, и никто не боится. Многие ли собираются уходить? От бомбежки — да, от советской власти — нет. Как немцы из Гамбурга: сначала ушли из него, а теперь все возвращаются назад, на развалины, чтобы если умереть, то дома. Так и наши люди, мы все собираемся оставаться обязательно.

1 сентября 1943 года, среда.

Позавчера вечером по радио, а вчера в газете сообщили немцы, «что под натиском превышающих сил врага на южном фронте, для более уверенной и планомерной защиты фронта» они оставили уже совсем разрушенный Таганрог.

Несмотря на хорошие вести, настроение у всех напряженное, главным образом из-за арестов, которые носят сейчас массовый характер. По ночам берут снова семьи с детьми и, кроме случаев с внешне имеющимися причинами, много непонятных. Берут бывших партийцев и тех, кто был исключен из партии, и бывших репрессированных, и тех, кто никакого отношения к партии не имел.

В дополнение к общему пониженному настроению вчера начал получать повестки 1926 год. У нас волнение, потому что Галина получила повестку, и сегодня она с представителем лагеря, где она работает, должна явиться на биржу. Смогут ли ее отстоять? Это сейчас самый актуальный вопрос.

Паника несколько не вяжется с повседневными делами. На работу к нам все еще принимают людей. И вчера получили из Кенигсберга семьдесят ящиков книг для библиотеки. Судя по тому, что в них вперемешку письма, фотографии, всякие документы, вроде расчетных книг, много иудаики, запрещенных книг, книги на всех языках, включая нидерландские, мадьярские, скандинавские, приходится предположить, что это конфискованные частные библиотеки, главным образом еврейские. Вчера в газете приказ о запрещении въезда и выезда из города без специальных пропусков. Это, чтобы не бежал 1926 год и партийцы.

«Цветы пахнут еще, а хозяев уже, наверное, нет в живых»

2 сентября 1943 года, четверг.

Галину освободили ко всеобщему облегчению, и всех девушек, работавших с нею также. А в газете вчера опубликовали приказ о призыве 1926 года на местные работы. По слухам, на работы по укреплению города. Кроме того, вчера уже заговорили о мобилизации украинцев тоже, не только фольксдойче. С фронтов нет никаких особых новостей. Событий ждут все, но все-таки не раньше чем к весне.

Я разбираю чужие книги. В некоторых из них письма и засохшие цветы. Цветы пахнут еще, а хозяев уже, наверное, давно нет в живых. Когда разбирала библиотеки украинских писателей, всех знала в лицо, они живы, находятся у своих. А это чья-то чужая, совсем иная жизнь, не менее страшная, чем наша. Книги — французские, немецкие, английские, итальянские, венгерские, голландские, румынские, еврейские, скандинавские и восточные.

Только русских нет совсем. Ни одной.

3 сентября 1943 года, пятница.

На фронтах ожесточенные бои. По слухам, немцы сдали Севск и Рыльск. А советское правительство провозгласило будто бы «самостійну Україну». Это один из парадоксов нынешней обстановки. Мобилизация мужчин-фольксдойче объявлена официально. О мобилизации украинцев говорят, но официально не объявляют. Все немцы считают свое положение безнадежным, но сдачу Киева оставляют на весну. Никто ничего сказать нам не может, потому что советских сведений у нас, можно сказать, нет совсем. Радио нет уже много месяцев. Только случайные сведения.

Пока что в библиотеку нам идут еще 150 ящиков книг. Куда их помещать — неизвестно, но это очень большое богатство, и необходимо их обязательно рассунуть куда угодно.

На Андреевском спуске неважное настроение. Николаю Иосифовичу срочно сделали операцию по поводу прободения язвы и начала перитонита. Сидят они в полупустом доме, на стенах грибы растут, и крысы съедают мебель. А прораб с немцами разваливают квартиры.

(Продолжение следует)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter