Поэт, телеведущий, режиссер и сценарист Петр МАГА: «Когда комментарии больных людей читаю: «Ющ-дрыщ за руку Януковича привел», хочу добавить: «Да, и за вас, за шесть миллионов, бюллетени в ящики положил»

«В советских магазинах практически ничего не было, и мы в Венгрию, как в капитализм, ходили»

— Петя, ты в Закарпатье родился — тоскуешь ли по своей малой родине и что для тебя вообще Закарпатье?

— Закарпатье для меня — это... 37 хат... Когда в те края пришла советская власть, она сделала село Соломоново и хутор Страж — через железную дорогу. Венгерская часть большая была, русинская — совсем маленькая, 37 хат: вот там я и вырос. Там ближе к Словакии, чем к Чопу, ближе к Венгрии, нежели к любому украинскому населенному пункту, поэтому, когда свободное пересечение границы было и люди туда-сюда по таким розовым бумажечкам ходили, я мог по 12 раз в день в другое государство за маслом, за молоком бегать... В советских магазинах практически ничего не было, и мы в Венгрию, как в капитализм, ходили.

— О русинах спрошу...

— Ой, упаси нас Господь начать на эту тему говорить — я так устал с идиотами бороться! Мне часто какие-то претензии предъявляют: мол, вот у вас там сепаратизм... Люди добрые, давайте начнем с того, что вокруг Закарпатья всегда вранье было, и в свое время, когда Закарпатью, типа, давали возможность выбирать, быть с советской Украиной или нет, люди голосовали за то, чтобы в составе Чехословакии остаться, потому что при чехах лучше всего жили. Я не просто сумасшедший — я бешеный патриот Украины: обожаю это страну, построил в ней свою жизнь, карьеру...

— ...сделал себя...

— Да, здесь мои дети выросли, и когда один кретин, спортивный журналист, начал писать в соцсетях о том, что все закарпатские венгры — сепаратисты, все закарпатские словаки и русины тоже хотят отделиться и к кому-то присоединиться... Ну, это ни в какие ворота!..

Давайте скажем тогда о том, что в отношении работы край у нас очень нехороший. Я внук богатого человека, потому что мой дед 17 лет в Детройте проработал, дед моего брата двоюродного 22 года — в Баффало, и первыми украинскими переселенцами в Чикаго именно закарпатцы были — переехали туда, потому что в Закарпатье работы никогда не было. Немного леса, а сейчас уже и того нет...

---

---

Ты вот спросил, что для меня Закарпатье... В первую очередь боль! Раньше я любил туда на поезде ездить: смотришь в окно на горы, а там красота, а сейчас смотришь — все вырублено! Не понимаю: кому-нибудь в конце концов придет в голову это остановить?

Остальное — туфта. С теми двумя, которые поводырями русинского народа себя называют, по-моему, все понятно. Один — мне это так понравилось (смеется) — в Москву поехал, флаг «ДНР» вынул, фотку Пушилина на него наклеил и единоличный пикет устроил. Россияне души прекрасные порывы не оценили, набуцкали его, и хотя он кричал: «Я свой, я свой!», не помогло.

— Оглядываясь на все тобою сейчас сказанное, что такое, по-твоему, патриотизм и что — национализм?

— Ну, если «дружественные» нам каналы Первый, НТВ и «Россия 24» посмотреть, они четко определяют: разговаривать по-русски — это патриотизм, а пытаться в своей стране приучить людей на языке местного населения разговаривать — национализм (улыбается).

На самом деле, я хорошо помню слова Фаины Раневской о том, что жизнь — это затяжной прыжок из одного места в могилу: мы все в этот мир из одной утробы вышли и в одну яму в итоге пойдем — этот закон никто еще не отменял, и считать, что ты чем-то лучше представителя другой нации или другой веры... Я, например, никогда не скажу, что я лучше буддиста, мусульманина или иудея, — это глупость полная, и то же самое о народах — на достойные и не­до­стойные их делить я не стану. В моем родном селе процентов 70 семей смешанные, и если я шел и венгра видел, сначала ему «добрый день» говорил, а потом на его языке повторял и радовался, что этот язык знаю. Я ведь и на венгерском могу стихи писать, и на словацком.

— Да?

— Без проблем! — я на венгерском театральном факультете учился.

«Сергей Михалков спросил: «Поступать собираешься?». Я в ответ: «Да, следователем хочу быть», и он сказал: «Дурак! В театральный надо!»

— Так вот за что тебе Сергей Михалков грамоту вручал...

— Не-е-ет! Ой, это такая история давняя... Я очень рано начал самодеятельностью заниматься — на сцену в пять лет выперся, потому что плохую песню услышал, такую, о которой моя бабушка, если по радио ее передавали, говорила: «Выключите это говно, чтобы оно не звучало!». Слова там были такие (напевает): «О труде, о счастье, о советской власти эта песня сложена, об Отчизне, что навеки славой партии сильна... Украина и Россия породнились навсегда» — и так далее, в том же духе.

В общем, бабушка выключить командовала, я это запомнил, а потом на концерте услышал, что хор это поет, на сцену выперся и сказал, что это плохая песня. Меня попробовали со сцены стащить, и Катерина Марковна Хризман, которая на баяне играла, предложила: «А может, ты нам хорошую споешь?». Ну, я и спел — переделанный гимн Словакии, после чего у всех дар речи пропал, потому что там были слова: «Заставме же коммунисти здехнут, словаци ожию» — в переводе: «Поклянемся, что коммунисты сдохнут, а словаки оживут». Ну а если принять во внимание, что это 76-й год, мама-коммунистка...

Непросто все, да, а Сергей Михалков... Мы с агитбригадой «Ровесник» второе место в Советском Союзе среди агитаторов заняли — ой, какие программы там были! Борьба с алкоголизмом, с бюрократией... Я каких-то оболтусов вечно играл — мне 14 было, и меня вперед, как Красное знамя, пихали.

Помню, во Львове это было, в ДК железнодорожников — туда со всего Союза команды съехались, и мы, по-моему, лишь москвичам проиграли. Меня на сцену за грамотой отправили, а там Михалков — здоровый такой, двухметровый дядька...

— ...дядя Степа...

— Да, а я смотрю на него — интересно же... Он спросил: «Поступать собираешься?». Я в ответ: «Да, следователем хочу быть», и он меня дураком обозвал — так прямо и сказал: «Дурак! В театральный надо!». С тех пор во мне этот червячок поселился, и ни о чем другом я уже думать не мог.

— То есть своей актерской карьерой ты Сергею Владимировичу Михалкову обязан?

— (Смеется). Дважды гимнописцу.

— Забавно, правда?

— Кстати, ты знаешь, хорошая байка есть о том, что когда Михалков текст гимна Советского Союза написал, великий Никита Богословский пришел к нему и прямым текстом влепил: «Сергей, что за говно ты сочинил?».

— На что Михалков ответил: «Говно не говно...

— ...а заиграют — встанешь» — так и вы­шло.

— Ты на актерском факультете Киевского театрального университета имени Карпенко-Карого учился, затем в Черновицком театре имени Ольги Кобылянской работал...

— Не только — я и в Театре на Левом берегу играл, и у Олега Примогенова, который в Театре на Подоле «Кто боится Вирджинии Вулф?» ставил...

— В Черновцах между тем семь лет ты актерствовал...

— Да, это фантастический театр...

— ...с традициями...

— (Кивает). Я еще тех выдающихся людей старшего поколения застал, а потом самые сложные времена настали, когда зарплату зарезанными свиньями выдавали — в лучшем случае. На гастроли приезжали — мы на сцене играем, а за кулисами стол накрыт, и запах на сцену сквозняком заносит, а мы голодные как собаки чуть в обморок не падали... После спектакля в автобус садимся, а там свинья лежит, туша: внутренности из нее вынули и нам в качестве гонорара отдали. Балерине одной плохо стало, и завхоз, отставной военный, не очень умный, замечание сделал: «О Боже, какие мы нежные!». Страшные времена были...

— Если бы не эти времена, тяжелые не только для актеров — для всех вообще, ты в театре остался бы или все равно ушел бы?

— Как тебе сказать?.. В театр молодой режиссер пришел, мы какие-то хорошие вещи играть начали, но люди, у власти находившиеся, решили ситуацию изменить, потому что человек, который, по их мнению, должен был роли получать, их не получал, и в результате того парня, режиссера, просто съели, другого прислали. Решили в какое-то подобие демократии сыграть, весь коллектив, 114 человек, собрали — там же и хор, и оркестр, — и, по-моему, только трое за приход другого режиссера были. Я встал и спросил у него: «А вам не страшно идти в коллектив, где вас не хотят?». Он ответил: «Нет, я очень хорошо не знаю», и вот когда я увидел, что он дейст­вительно хорошо их знает, что они его надежды оправдывают, понял, что здесь не останусь.

Я очень этот театр любил и актеров этих люблю, ни в чем их не обвиняю, понимаю, что я-то там всего семь лет прослужил (ну что такое семь лет? — это так, тьфу), а они целую жизнь там прожили и до сих пор играют, дай им Бог здоровья... Уважаю их как мастеров, но оставаться с ними не мог...

Ступка сказал: «Сынок, я хотел бы тебе трепанацию черепа сделать». — «За что?» — я удивился. «Чтобы мозг твой поцеловать!»

— Парню из небольшого закарпатского села, талантливому, все задатки имевшему, сложно было наверх пробиваться?

— Ты знаешь, Киев для меня — это что-то родное, мягкое, теплое, которое легло рядом, и я его гладить начал, а случилось это благодаря одному-единственному человеку — Павлу Николаевичу Зиброву: кланяюсь ему и радуюсь, что у меня есть такой кум, наш общий с тобой друг! Когда я к нему пришел, он меня к себе взял, в офисе поселил — мне ведь некуда идти было...

— А долго ты там жил?

— Девять месяцев — за этот срок родить можно. Через девять месяцев я купил убитую квартиру на Левом берегу, на улице Шолом-Алейхема, а Зибров для меня удивительные вещи делал: брал за руку и на всякие тусни тащил. Я их терпеть не могу, но он водил меня и всем представлял: «Здравствуй, Тая, это Петя — он может песню тебе написать»...

— Добрый человек!

— «Привет, Иво, это Петр, у которого очень хорошие песни». С Сашей Пономаревым знакомил, с Ирой Билык — да со всеми, и благодаря Паше период так называемого стряхивания провинциальности я перескочил, очень быстро понял, как и чем Киев живет.

В принципе, чем круче люди, тем проще они в жизни, и да простит меня мама Ада Николаевна Роговцева, я о ней историю расскажу. Однажды, когда домой ее вез, какое-то стихотворение свое читал: дочитал — и вдруг она говорит: «Стань». Я остановил машину, а она начала платье вверх поднимать. Думаю: что такое? — а она: «Смотри: шерсть дыбом встала!». С одной стороны вроде смешно, а с другой...

Знаешь, когда меня спрашивают: «Какой самый большой комплимент тебе в жизни сделали?», я Богдана Сильвестровича Ступку вспоминаю. Вел я какой-то вечер, и он такой теплый, как белый хлеб, получился — добрый, светлый... В театре «Сузір’я» это было, Богдан Сильвестрович подошел и сказал: «Сынок, я хотел бы тебе трепанацию черепа сделать». — «За что?» — я удивился. «Чтобы мозг твой поцеловать!». Рассказываю об этом — и, видишь, у меня слезы в глазах...

Последний раз я Богдана Сильвестровича в гробу видел, худеньким — в 12 часов ночи с концерта ехал и попрощаться зашел. Назавтра уже форменный цирк был: автоматчики, охрана, расталкивали всех, потому что Янукович попрощаться приехали...

— ...специально из отпуска, между прочим, прилетел, из Крыма...

— Ну, то, что отпуск ради этого прервал, в принципе, ему честь делает, но людей вот так двигать — это неправильно. Ты точно так же прощаться пришел, как тысячи поклонников таланта Ступки, — чем ты их лучше?

«Приехал бы сейчас этот Стасопреображенский монастырь, Стас «Храни вас Господь!» Михайлов, дворец «Украина» был бы забит»

— Ты автор многих песен для Павла Зиброва и других украинских исполнителей: скажи, украинская культура, по-твоему, провинциальна или нет?

— Не-е-ет, ни в коем случае, и дальше, если на российскую посмотреть, там наши все сделали. Мало кто знает, что, в принципе, над всеми передовыми аранжировками песен Аллы Борисовны Пугачевой «Брати Гадюкіни» работали, которых она в Москву настоятельно перетаскивала...

Украинская культура не провинциальная — она просто другая, и слава богу! Когда наши рэп начинают читать, соул и блюз петь, они не понимают, что это музыка негритянских кварталов, ведь почему французы ни на кого не похожи? Они националисты в очень хорошем смысле этого слова, и поинтересуйся, какие у них на радио и телевидении квоты! Вот для тех, кто возмущается, что у нас квоты ввели, расскажу: как только у нас на радио песни украинские зазвучали, мне стали звонить и говорить: «Ты знаешь, столько хорошей украинской музыки появилось!». Но она же сейчас не появилась — она всегда была, просто ты ведь сам в курсе, как трудно было украинскому артисту в эфир пробиться. Оплатил песню или клип — хорошо, а если нечем, будут Анжелику Варум или Преснякова крутить, хотя эти еще куда ни шло, а если Натали?

— «Ветер с моря дул»...

— Да, есть вот песни-террористы: «О боже, какой мужчина!», «Снова курю, мама, снова», «Муси-пуси» — кошмар! Ну а сейчас я никаких шлягеров российских не знаю, потому что они там остались...

— ...по ту сторону...

— ...и сюда не проникают. Посмотри, как наши вперед пошли — семимильными шагами! Мне безумно нравятся вещи, которые тот же Мирзоян делает, потому что я не субтильного мальчика, а мужика на эк­ра­не вижу. Смотрю на него и думаю: Арсен Мирзоян — армянские имя-фамилия и качественная украинская музыка. Послушал Мирослава Кувалдина с девочкой (солистка группы «Парадуш». — Д. Г.): их песня «Ліліями білими» — фантастика, море удовольствия получил. Все вперед движется, и сейчас интересных людей у нас много. Вот говорят: «Украинская культура до мировых стандартов» недотягивает, а мировые стандарты кто устанавливает? Почему мы должны быть такими, как Соединенные Штаты или Британия? — давайте свое развивать.

— То, что в Украину российских певцов не пускают, стимулом для развития украинской эстрады стало?

— Думаю, да, только мне все это не нравится — я считаю, что российские исполнители должны были исчезнуть с наших площадок вследствие голосования ногами.

— Как бы не так — люди на них все равно ходили бы!

— В том-то и дело, и я тебя уверяю: приехал бы сейчас этот Стасопреображенский монастырь, Стас «Храни вас Господь!» Михайлов, дворец «Украина» был бы забит...

— ...и не единожды...

— А с другой стороны, Олег Винник появился — молодой, симпатичный, Германией воспитанный, хорошо одетый, с песнями отличными. Да, на любителя, но женщинам нравится. Мужчины, наверное, это слушать не будут, однако зал набивается, дамы с ума сходят, и слава богу! Пустующая ниша нашим артистом занята — я толь­ко рад, правда.

— Но ты российских артистов в Ук­ра­и­­ну пускал бы или нет? Тех, которые, в под­держку аннексии Крыма письма подписывали, туда ездили...

— Нет, но я бы сперва, честно говоря, разобрался, кто как подписывал, потому что мне, например, за Юру Башмета обидно, я знаю, что его импресарио по этому поводу рассказывал. Они на гастролях, по-моему, на Сахалине были, посреди ночи им позвонили и спросили: «Вы за мирные инициативы Путина или нет? Соответствующее письмо подпишете?». Они: «Ну да, мы за мир» — так Юра в число подписантов попал.

«От фотографии, где Путин за пианинкой сидит, а артисты влюбленными глазами на него смотрят, меня коробит»

— Львовянин...

— Да, который теперь тоже, кажется, не имеет права в Украину въезжать, а что касается открыто против Украины выступавших, то меня Лолита Милявская поразила: где она бандеровцев увидела, которые в центре Киева ее маму побили? Мне прямо стыдно: не надо палку перегибать! Игорь Скляр — талантливый, задиристый парень, который за всю жизнь одну песню сделал...

— ...«На недельку, до второго, я уеду в Комарово»...

— ...которую все, кто мог, перепели в раз­­личных вариантах... В Закарпатье ее так ис­полняли: «На нєдєльку, до второго, я по­їду в Старбічово», и про Чернобыль, помнишь: «Ускоренье — важный фактор, но не выдержал реактор»? И вдруг — ну кто его просил? — Скляр заявление делает о том, что самые пацанские пацаны и настоящие государства территории захватывают, а ос­тальные — лохи и чмо...

— Головка просто больная...

— Наверное, и еще в этом плане великий киевлянин Леонид Броневой поразил. Ты же с ним интервью делал...

— ...и не одно!..

— ...и вот этот человек, который способен был признать: «Мой отец преступни­ком был...

— ...в НКВД служил...

— ...да, все это четко понимал, а потом... Эти люди, Дима, я считаю, ответственность за происходящее у нас наравне с Владимиром Владимировичем Путиным несут. От фотографии, где Путин за пианинкой сидит, а артисты влюбленными глазами на него смотрят, меня коробит, и знаешь, почему? Я никогда за стол с власть имущими не лез. Я с одним президентом дружу...

— ...c Виктором Андреевичем Ющенко...

— ...да, и считаю, что он очень даже на своем месте был, — по крайней мере, в том смысле, что пока еще единственный президент Украины, который нацию формировал.

— Хороший он человек?

— Очень, просто невероятный! — и когда комментарии больных людей читаю: «Ющ-дрыщ привел за руку Януковича», хочу добавить: «Ну да, и за вас, за шесть миллионов, бюллетени в каждый ящик положил».

— Ты знаешь, в этом году, когда у не­го день рождения был, я его, как всег­да, поздравил, рюмку-другую с ним выпил — и в фейсбуке фото опубликовал. Боже, чего я по­том начитался!

— Верю, но мне на таких комментаторов давно наплевать...

— ...да мне тоже...

— Люди, которые подобные вещи пишут, ничего за свою жизнь не сделали, вот реально: ни-че-го! Мне говорят: «Хоть одну великую заслугу Ющенко назови — и мы отстанем». Я отвечаю: «То, что вы последними словами его обзывали и за вами чувак с пистолетом не приходил, и есть его самая большая заслуга», и то, что сейчас у нас люди в большинстве своем свободными себя чувствуют, именно с Виктора Андреевича Ющенко началось, уже за это ему при жизни памятник можно ставить. Когда президентом он был, я ни разу рядом с ним не был, а когда им быть перестал — начал общаться. Мне говорят: «Клуб сбитых летчиков тебе нафига? — с него же уже ничего не поимеешь...». Я отвечаю: «Ребята, я общаюсь, потому что общаюсь, как сказал Портос: «Я дерусь, потому что дерусь». Я же не иду к нему в надежде, что он мне еще одну квартиру или земельный участок выбегает, — я у него никогда ничего не просил!

— Ты о Леониде Броневом вспомнил — он в Киеве родился, потом вместе с мамой был выслан...

— ...помню эту историю...

— ...а несколько лет назад с театром «Ленком» на гастроли приехал, у него инфаркт случился, и спас его выдающийся киевский кардиохирург Борис Тодуров — в Институте сердца, но спросить я не о российских — об украинских артистах хочу: есть ли у нашего государства патриотизм по отношению к ним, наши артисты государству нужны?

— Как тебе сказать... Частично есть, но общегосударственный культурный уровень очень низкий, паскудный, потому что все равно шансончик у нас слушают — я даже знаю парня, который маме «Владимирский централ» на день рождения заказал. Зря смеешься, это серьезно, а еще инициативу человека одного помню: в день памяти Лобановского должен был состояться матч, и песню «Дякую тобі» запустить хотели. Я спросил: «Ребята, у вас с головой все в порядке? Вы текст песни Вакарчука слышали? «Дякую тобі за те, що ти завжди зі мною, і майже так, як я хотів, і не без бою, але й без непотрібних слів...». Короче, спасибо тебе за то, что отдалась и не сильно выпендривалась, — ради двух слов «дякую тобі» эту песню Валерию Васильевичу Лобановскому ну никак посвящать нельзя...

— Нужны ли, как ты считаешь, на ук­ра­­инскую музыкальную продукцию язы­ковые квоты?

— Нужны обязательно, и я объясню почему. Я уже ненавижу фразу: «Надо подождать, пускай все произойдет органично» — 26 лет прождали, уже поколение детей выросло, которые своих детей родили. Сколько еще ждать? — и потом, как патологически грамотный человек, в русской школе учившийся, не могу я слышать, как Киев по-русски говорит. А Донецк и Луганск — вообще отдельная тема, они (копирует донецкий говор) гаварят: «Кучма нам обещал, шо мы будем разгаваривать на русском как на государственном» — и что? Антон Палыч Чехов, слыша это, я думаю, брык в гробу — и забился в истерике...

Нужны, Дима, квоты, а артисты наши, к сожалению, народу нашему пока не нужны. Для меня, например, личное оскорбление, кинжал в сердце то, что к Тарасу Петриненко люди на концерт во дворец «Украина» не пришли, потому что тембр голоса Тараса можно с тембром Андреа Бочелли сравнить. Он невероятно талантливый человек и для украинской песни много в свое время сделал, а зал не собирается.

«Я в Москве работал, бизнес-классом летал, в шикарном люксе жил, и гонорар мой в два
с половиной раза выше был, чем в Украине, но как только все началось — баста!»

— Как ты к украинским исполнителям, гастролирующим в России, относишься?

— Ты знаешь, когда-то думал: Бог им судья...

— ...а сейчас?

— А потом увидел, как в село привезли пацаненка, разорванного по диагонали фугасом... Я ведь в Москве бывал, и не раз — работал, потому что в такой «малоизвестной» структуре, как «Газпром», в первой десятке человек пять — наши, и меня часто приглашали, я вечера на Якиманке в ресторане «The Сад» вел, Цекало и Ургант его держали. Говорил по-украински, был в вышиванке, анекдоты про москалей рассказывал, украинские музыканты со мной ездили. Бизнес-классом летал, в шикарном люксе жил, и гонорар мой в два с половиной раза выше был, чем в Украине, но, Дима, как только все началось — баста! Меня и в Кремль не раз звали, ведь там, в России, друзья остались, и у них юбилеи, но я на ворованной машине не катаюсь...

— Хороший какой образ!

— Да, для меня Крым — это ворованная машина, я не могу.

— Среди тех, кто в Россию по-прежнему ездит, много парней и девчат, с которыми ты годами работал. Вот Ани Лорак встретишь — что ты ей скажешь?

— С Ани Лорак я никогда не общался, мне не о чем с ней говорить, честно. Бог сильный голос ей дал, хорошие внешние данные, а об остальном промолчу. Мне из-за Таи больно, потому что и я знаю, и ты в курсе, что она нормальный человек, правда?

— Да, абсолютно...

— В свое время они с Иго­рем...

— ...в западню попали...

— ...в сладенькое окружение людей, которые показали им, что жить можно совсем по-другому, но снимать с себя ответственность за то, что раньше Таино выступление столько-то стоило, а потом она с Басковым спела — и намного дороже стала... Ну, люди добрые, разве не мы такие правила установили, не мы перед Москвой прогибались? Я в свое время с одним очень известным российским телеведущим мероприятие в Донецке вел, и делал он так (в бумагах на столе копошится): «Добрый вечер, добрый вечер, добрый вечер... Сейчас мне надо разобраться, что у меня здесь...». Словом, в конце ор­ганизаторы подошли и мне сказали: «Лучше бы мы вам больше заплатили, чем приглашать это».

«Если каждый в подъезде у себя уберет, будет у нас Канада»

— Как человеку, который любит Ук­ра­ину не напоказ, вопрос тебе задам: со страной нашей сейчас все нормально?

— (С горечью). Не-а.

— А что тебя больше всего волнует, отчего тебе больно?

— Вчера вот в фейсбуке прочел, что коррупции меньше стало, потому что даже в тех видеозаписях, которые нам показывают, суммы какие-то смешные — раньше, мол, круче были. Как по мне, коррупции меньше не стало — она просто стремительными потоками в одни руки потекла, и больше ничего по этому поводу говорить не хочу. Украина вечно на одни и те же грабли наступает, потому что всегда с собой их таскает, не выбрасывает. Я вот по Канаде ездил, и у меня шок был от того, как сильно Канада на Украину похожа. Как Вася Попадюк сказал, «то же самое, только с евроремонтом», и если каждый в подъезде у себя уберет...

— ...будет у нас Канада...

— ...вот именно! В моей пьесе «Задунаец за порогом», в которой Бенюк и Хостикоев играют, казаки спрашивают: «Кому тепер служити будемо?». Нам почему-то по жизни зачем-то поводырь нужен, который куда-то бы нас вел. Скажи, тебе поводырь нужен?

— Нет...

— И мне ни к чему! Завалился у меня забор — я его ремонтирую, огород надо полить — значит, поливаю. Пространство вокруг себя я в порядок привел и свою жизнь построил: пускай каждый свою построит — и чудо случится!

— Что ты об украинском политикуме думаешь?

— Я так этого вопроса боялся... Часто Верховную Раду первого созыва вспоминаю, лица этих людей, воевавших со старой партийной номенклатурой, стонавших от восторга, когда впервые в сессионный зал украинский флаг вносили... Кто там был? Академики, бывшие политзаключенные, преподаватели, а сейчас там что? Точно так же идем мы с тобой по улице Шелковичной, бывшей Карла Либкнехта, и смотрим, кто там жил: в одном доме — медик, в другом — командарм, в третьем — ученый, а сейчас кто эти квартиры скупил, что после него напишут? «Здесь жил Вася Кривой»? «Тут братва хоронила такого-то»?

— Но хоть кто-то из украинских политиков тебе нравится?

— О-о-о, сколько шишек на голову я себе накличу, если скажу! Прагматизмом своим, жесткостью, умением систематизировать мне Балога Виктор Иванович нравится — даже не потому, что он тоже закарпатец, а те, кто рассказывает, что он «хозяин Закарпатья», пускай сперва посмотрят, что сделал он там, где руководил. Я очень люблю людей, которые приходят туда, где нагажено, и сразу же вокруг себя цветы садить начинают — вот куда бы Балога ни пришел, он начинает с того, что все вокруг ремонтирует: ну, перфекционист такой. Есть еще Николай Николаевич Логвиненко, есть в Верховной Раде Игорь Лысов. Недавно Украина первой в Европе по прыжкам в воду стала, но даже не этим хвастаться надо, а тем, что чемпионат здесь, в Киеве, провели, и что Лысов под это дело спорткомплекс построил, который европейцы увидели — и ошалели!

— Хозяин!

— Да, и мне очень хочется, чтобы Украи­на страной закона стала и чтобы хозяева нафиг из Верховной Рады ушли и хозяйст­вованием занялись, потому что сейчас все в Верховную Раду тупо защищать свой бизнес идут, иначе его отожмут, отберут.

«Однажды Шустер, мягко говоря, выпил и купил у меня за 50 гривен кота, а потом наутро в толк не мог взять, откуда у него кот появился»

— Ты долгое время с Савиком Шустером в «Шустер LIVE» работал, и многие именно по этой программе тебя узнали. К моему большому сожалению, Савика в Украине больше нет...

— Ну, он прилетает, улетает...

— Ты по нему и программе скучаешь?

— Я тебе так скажу: может, благодаря тебе и этому интервью писать перестанут: «Куда ты Шустера дел, как мог ты его предать?». Шустер домой уехал, книгу в Италии пишет, а продакшн разошелся: другого выхода у людей не было. Ты ведь знаешь: я был последним, кто в продакшне оставался, — заявлений никаких не писал, до последнего момента ждал, что что-то у нас возобновится, а когда еще и третьим уголовным делом стали пугать...

По Шустеру я скучаю, потому что он по сути своей очень интересный человек. В чем-то несчастный, в чем-то счастливый, иногда слишком жесткий, чего из-за вредности характера признать не может, но с ним никогда не скучно. 11 лет я рядом с ним пробыл: менялись все — бессменными мы с гостевым редактором Лехой Стукало ос­та­вались.

Не могу сказать, что мы с Шустером друзьями были и друг к другу в гости ходили, хотя да, ходили, и каждый раз, когда он у меня бывал, что-то смешное происходило. Однажды он, мягко говоря, выпил и купил у меня за 50 гривен кота, а потом наутро в толк не мог взять, откуда у него кот появился, всего самого дорогого ему накупил, в том числе туалет кошачий — песок гранулированный. Котик туда сходил, Савик песок в унитаз высыпал, он там разбух, забил стояк, и новоиспеченный хозяин кота сумасшедшие деньги платил, чтобы все это отремонтировать, — ну, неприспособленный к жизни немного, но по сути своей очень добрый и сам этого боится.

— Ты с киевским «Динамо» за границу на выездные матчи часто ездишь: «Динамо» — это любовь навсегда?

— Конечно! Я об этом и Ринату Леонидовичу Ахметову сказал, когда «Шахтер» Кубок УЕФА выиграл, и всю студию Шустера в форму этого клуба переодели, а я в форме киевского «Динамо» пришел. Помню, нескольких людей из Донецка перекосило, и я спросил: «Господа, вы идиоты? Я, болельщик главного соперника «Шахтера», ваш клуб поздравить пришел». «Ринат Леонидович, — сказал, — я никогда против «Шахтера» в международных матчах болеть не буду, но если «Динамо» с «Шахтером» 800 раз будет играть, я 800 раз за «Динамо» буду». (Улыбается).

— Он тебя понял?

— Да.

— Петя, я благодарен тебе за беседу и хочу, чтобы экспромтом три вещи мы сделали. Во-первых, я знаю, что ты бес­подобно анекдоты рассказываешь, не раз их от тебя слышал, во-вторых, хотел бы, чтобы ты что-то напел, на стихи твои, ну и, наконец, чтобы стихи свои почитал. Давай с анекдота начнем...

— Есть один, уже не новый, но безумно мне нравится. Советский круизный лайнер крушение потерпел, и на необитаемый остров гуцула выбросило. Прошло 25 лет, яхта с украинскими олигархами в тумане заблудилась, и из тумана вдруг остров появился, которого на карте нет... Олигархи думают: «Боже, необитаемый остров открыли!». При­чалили, глядят — а там порт, всюду резьба гуцульская, камешек к камешку брусчатка лежит... Навстречу гуцул в вышиванке выходит, хлеб-соль несет: «Welcome, гос­ті дорогі!». Они: «Так мы ж свои!». Он: «Хорошо, тогда идемте, я покажу, как хозяйство на острове веду. Вон там свиньи пасутся, там — овцы, тут у меня Майдан и сельсовет, где я сижу и дела важные решаю, а вон, смотрите, две церкви построил. Вот в эту, греко-католическую, хожу, молюсь, поклоны бью, а вон та, курва ее мама, Московского патриархата — я туда ни ногой!». В этом вот вся наша натура ук­раинская: мы, конечно, против коррупции, но хотим, чтобы дядя в прокуратуре работал (улыбается).

«Большинство наших политиков можно шикарным украинским словом «полова» назвать»

— Ну а теперь — песня!

— Из того, что самого по голове влупило, — наши работы с Оксаной Билозир: «Чорна квітка», посвященная вдовам солдатским, и вторая песня, которую один из телеканалов в свое время в эфир из-за этих слов не пустил:

...Чотири долі обірвав фугас —
І покалічив усмішки дівочі.
А десь в автомобілях «контрабас»
За лінію повзе посеред ночі.
Хтось у грошах, неначе у багні,
А в інтерв’ю обожнює Вітчизну...
Не заробляйте, хлопці, на війні!
Нема на світі більшого цинізму.

— Спасибо, Петя! И стихотворение на­последок...

— Вспомнил твой провокационный вопрос о политиках — большинство из них можно шикарным украинским словом «полова» назвать. Итак, дорогие друзья, если мое чтение выдержите, то об этом, собственно, и стихотворение. (Читает).

У кожного окрема доля,
Як мовив батько наш Тарас.
Коли пшениченька у полі
Зерном могутнім налилась,

Коли схиляється доземно
І золотиться ще здаля,
Коли сухі вітри таємно
Колоссю шепчуть про моря,

Коли спадають чисті роси
І рано-вранці, до зорі,
Виходять дзвінко на покоси
В сорочках чистих косарі,

Снопи цвітуть посеред поля,
У небі жайвір задзвенів...
Така навколо дивна воля,
Степ український без країв!

І щоб негоди не діждати
І не нашкодити собі,
Потрібно те зерно дістати
У дружній щирій молотьбі.

На тік, руками і возами,
Щоб не втрачати ані мить!
Вже під співучими ціпами
Зерно очищене блищить...

І непомітно, випадково,
Так, ніби хоче насолить,
У всі щілини пре полова,
За комір лізе і свербить,

До лоба липне, заважає,
Страждають всі: чужі, свої...
Мале, противне, а кусає
Від непотребності її.

Така красива і художня,
І зовні схожа на зерно,
Та легковажна і порожня,
І їй насправді все одно.

У всіх земних частинах світу
Її нічого не болить:
Куди подує буйний вітер,
Туди полова і летить.

Летить яскраво, гонорово,
У хату любить за поріг,
Завжди лягає поверхово
І зверху дивиться на всіх.

Якщо ж немає перепони,
А є палац, тоді — вперед!
Полова рветься так до трону,
Влипає, як оса у мед!

...Зерно вже люди посушили,
Щасливо закінчили рік,
Вже хліб спекли і теплим з’їли —
В полови значно довший вік.

Вона пишається собою,
Куди і з ким, їй все одно.
Коли народ не з головою,
Полова схожа на зерно.

А потім скаржаться: «Дожились!
Як розгубили все за мить!
Куди ж ми, братчики, дивились?».
А вже навколо шелестить...

І ніби в світі не останні,
Та тільки обіймає жах,
Бо вже полова на екрані,
В умах, а ще, на жаль, в серцях.

І проклинаю кожне слово,
Яке б під каменем загріб:
Покірне стадо жре полову,
Забувши, що буває хліб...

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter