Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ: «Может, Поклонская от статуи Николая ІІ произошла, когда та в очередной раз мироточила, — вдруг там сперма была?»

«85 — это уже старость, старость...»

— Владимир Николаевич, добрый вечер, рад видеть вас, слышать — вы один из моих любимых писателей, и в очередной раз в любви вам хочу признаться. Недавно 85 лет вам исполнилось — во-первых, поздравляю, а во-вторых, при­знай­тесь: на сколько сами себя ощу­щаете?

— Ну, я не знаю, сложно судить. Я не очень люблю, когда говорят: «На 30 лет себя чувствую», или на 40, поэтому в этом смысле (улыбается) буду скромен.

— Вы между тем мне однажды признались, что никогда не думали, что до такого возраста доживете...

— Вот до сегодняшнего возраста — тем более, а как ощущаю... Тут у нас недавно одного оппозиционера трубой по голове ударили, а потом спрашивали, как он себя чувствует. Он сказал: «Так, будто трубой по голове ударили». Вот и я — чувствую себя так, будто мне 85 лет.

— 85 — это уже старость или еще все-таки средний возраст?

---

---

— Старость, старость — молодиться не буду.

— Вы в Украине когда-то жили, а сколько лет?

— Всего шесть, и это очень знаменательные были годы — примерно с 13 до 19. Вся юность доармейская в Запорожье прошла.

— Что-то по-украински помните?

— Майже все розумію, але розмовляти важко, тому що багато позабував.

— В Украину вас тянет? Хотелось бы бросить все, взять и в Киев, в Запорожье приехать?

— Ну, с удовольствием, но я, между прочим, в Запорожье сравнительно недавно был — года два назад, и в Киеве тоже. Я вообще всегда приезжать рад: Киев для меня не такой родной, а Запорожье — родной город.

«У украинцев больше ненависти к русским, потому что у них оснований больше»

— Когда мы в последний раз с вами встречались, чуть более четырех лет на­зад, думаю, даже такому пророку, как вы, в голову не приходило, что между Россией и Украиной реальные боевые действия могут начаться. Что об этой жуткой войне между двумя, казалось бы, братскими народами вы думаете?

— Что это дикость и что в обозримом бу­дущем она все-таки прекратится. Если честно, мне кажется, у украинцев больше ненависти к русским, потому что у них оснований больше, а у русских пропаганда работает, но внутренней, человеческой, естественной ненависти нет, и когда весь этот морок закончится, мы опять подружимся и близкими друг другу себя почувствуем.

Во время большой войны с Германией, которую я очень хорошо помню, мы все немцев, немецкий язык ненавидели, а вот теперь те, кого я знаю, с удовольствием в Германию ездят, с немцами общаются, и те не такими плохими кажутся. Пропаганда все-таки из людей зверей делает — даже из такого европейского народа, как немцы, когда-то сделала, а сейчас их не узнать.

— Вы, тем не менее, сказали, что украинский народ никогда россиянам войну не простит. Более 10 тысяч погибло, у них матери, жены, дети, а сколько безруких-безногих, сколько в результате этой жуткой авантюры психическими инвалидами стали...

— Я понимаю, это ужасно, и эти события так же, как вы, оцениваю, но обычно войны все-таки начинают и ведут не солдаты, а руководители государств, а солдаты приказы исполняют, и хотя, конечно, пре­ступный приказ выполняющие от ответственности не освобождаются, солдаты, как правило, люди малообразованные, они всего этого не знают, и кроме того, когда пропаганда им внушает: мол, вот враги, которые людей только за то убивают, что они по-русски говорят или думают, — это возмущает. Вот сказали, что мальчика в Украине распяли, — и какой-нибудь молодой человек, романтически настроенный, на войну идет, других убивает и сам погибает. Вина всегда на руководителях, понимаете? — а когда это кончится, постепенно ук­ра­инцы русским простят, как мы немцам простили.

— Вы вот о пропаганде говорите... Знаете, я все российские федеральные каналы внимательно смотрю, даже за границей бывая. Большинство их ведь и там в сетке есть, ими в том числе наши эмигранты в США, Канаде, Германии, Италии отравляются... Слушайте, мно­гие так оболванены, так пропаганде подвержены, а вас она не пробивает?

— Ну, нет (смеется), у меня иммунитет. Я под лучами советской пропаганды столько лет жил и как-то устоял (улыбается), так что перед этой тоже устою — не проблема.

— За что вы Россию любите и за что — нет?

— Знаете, у меня длинное стихотворение есть (я читать его не буду), и оно такими словами заканчивается:

Не то чтобы героем был,
но честь берег и скромный дар свой.
Народ жалел, страну любил,
что не скажу про государство.

Для меня страна и государство — совершенно разные вещи, страна — это природа, поля, леса, озера, моря, это народ, и если вы среди него живете, не можете же сказать, что он плохой, понимаете? Хотя это и те люди, которые пропаганде верят. Я не думаю, что их 86 процентов, — их не так много, но это очень глупые люди, а где-то в глубинке, мне кажется... Хотя, конечно, телевидение сейчас везде, в том числе в глубинке: в этом, может, и успешность пропаганды — что она во все уголки проникла...

Ну вот если вы в деревню приедете и будете там среди людей жить — это же вроде неплохие люди, но говорят им все время одно и то же, и понять, где правда, где ложь, ума не хватает, а мыслящих самостоятельно, которые перед пропагандой устоять могут (вы уж извините, самого себя похвалю), крайне мало.

«Вполне возможно, что с Россией произойдет то, что с Советским Союзом произошло: она на куски развалится, и какие-то из них далеко пойдут,
как вот Украина пытается»

— Вы очень хорошо Россию и русский характер знаете — процент дураков и умных, на ваш взгляд, там каков?

— Думаю, что везде, во всех странах, умных мало (смеется) и народ, в общем-то, всякой пропаганде поддается. Вот Америка — очень свободная страна, и американцы — свободолюбивый народ, но когда им говорят, что надо курить бросить, они все бросают, а когда говорят, что надо трусцой бегать, бегать трусцой начинают, причем когда слышат, что это вредно — перестают, понимаете? Абсолютно любой народ настроить на что угодно можно, и извините меня, но украинский тоже — в любую сторону.

— Да, согласен. Мне в интервью вы когда-то сказали: «Кто в Советском Союзе жил, тот в другом цирке смеяться не будет», а Россия, по-вашему, это тоже цирк?

— Россия, конечно, цирк, но надеюсь, что в конце концов... Я, может, и раньше такие оптимистические мысли вам выражал, что какое-то время пройдет — и Россия, которая шаг к правде, свободе и демократии уже сделала, на путь истинный вернется... Да, она отступила, еще какие-то старые охвостья остались, но она второй шаг сделает, и когда людям расскажут, как на самом деле все было, те же 86 процентов поверят и даже думать будут, что именно они всегда это знали.

— Что же с Россией будет? Я почему-то уверен, что вы об этом часто задумываетесь...

— Часто, да. Российская политика по принципу маятника движется: от одного — к другому, от Сталина к Хрущеву, от Хрущева к Брежневу, от Брежнева, через Андропова и Черненко, к Горбачеву... Думаю, в обозримом (может, не для меня, но для вас) будущем Россия следующий шаг сделает. Во время таких событий, как хрущевская «оттепель», «перестройка» и все такое, государственный механизм, государственные рычаги, которые всю эту махину скрепляют, ослабляются, и новые силы появляются, в политику молодые люди приходят, среди которых много радикально настроенных есть, ведь основания для радикализма тоже имеются.

Поэтому вполне возможно, что с Россией произойдет то, что с Советским Союзом произошло: она на куски развалится, и какие-то из них далеко пойдут, как вот Украина пытается. Правда, вы еще не очень далеко, по-моему, ушли, но, во всяком случае, кто-то в эту сторону направится, а какая-то часть в далеком прошлом застрянет.

— Что мне в вас очень дорого и вообще огромное уважение вызывает: в 70-е годы вы процветающим советским писателем были, все, чтобы жить и радоваться, имели, система к вам, в общем-то, благоволила, впереди безоблачная жизнь была, и вдруг это вот чувство справедливости, ощущение того, что на родине у вас плохо, вас на, казалось бы, безрассудные поступки толкнуло, вы вдруг протестовать и против всемогущей системы выступать начали, понимая, что все равно проиграете. Ну, браво — это первое, что я хотел сказать, а второе — я знаю, что примерно в этот же период представители Комитета государственной безопасности вас отравили: это действительно было?

— Действительно, и я, по-моему, вам даже об этом рассказывал... Ну, это история длинная, возвращаться к ней мне не хочется — она в моей книге описана, которая «Дело № 34840» называется.

— Сейчас, спустя время, вы понимаете, что погибнуть могли?

— Конечно, мог, потому что противники и враги у меня серьезные были, но в то же время я думаю, что на самом деле это попытка меня запугать была, чтобы от каких-то планов сам отказался. У нас же страна странная, понимаете... Когда я в Союз вернулся, каких-то сотрудников КГБ встретил, которые уверяли: «Да мы все знали, мы вас читали...», и как мне говорили (не знаю, насколько это правда, верить сложно), какие-то люди были, которым то, что я пишу, нравилось и которые как-то втайне в живых меня оставить пытались. Мне даже рассказывали, что влиятельнейший маршал Куликов «Чонкина» очень любил, так что не знаю, они меня действительно убить хотели или просто сильно напугать планировали.

«Сталин постепенно воскресает, но это тоже пройдет, потом эти памятники опять на помойку выкинут, и уже окончательно»

— В Украине все архивы КГБ открыли — иногда под настроение я туда прихожу и расстрельные дела киевлян читаю, которых с 1937-го по 1939 год убивали. Конечно, это страшно, когда в руках эти папки держишь, когда видишь, какой конвейер, какой механизм по уничтожению людей задействован был, причем, заметьте, не худших. Это ужасно, и ты в эти цифры вдумываешься — только по Украине количество рас­стрелянных, сосланных, в лагер­ную пыль превращенных оглушающее, и в это же время в России памятники Сталину открывают, к дню рождения Иосифа Виссарионыча на его могилу у кремлевской стены дети цветы возлагают... Ладно коммунисты, черт с ними, но дети, в пионерских галс­туках!.. Сталин до сих пор жив?

— В какой-то степени он постепенно вос­кресает, но это тоже пройдет, потом эти памятники опять на помойку выкинут, и уже окончательно. Я не думаю, что такая любовь к Сталину вечно длиться будет, правда, длится она гораздо дольше, чем ожидал.

У меня такой роман есть, «Монументальная пропаганда» — его антисталинским можно назвать. Я в 1970 году его начинал, потом мне казалось: все, никому это не интересно, потом снова за него брался... 30 лет спустя, в конце концов, закончил и увидел, что тема актуальна, как никогда, и все актуальнее становится, но в то же время у нас памятник жертвам тоталитаризма открыть собираются. Все это говорит о том, что значительная часть людей об этом помнит, хотя инициатива, конечно, частная. Так называемые патриоты противодействовать ей пытаются, но все-таки благодаря усилиям таких людей, как Сергей Пархоменко и других, таблички на домах вешают, откуда какого-то человека увели и расстреляли. Все это есть, память выжечь невозможно, и правда неправду одолеет. Есть у Александра Володина такое стихотворение:

Правда почему-то потом торжествует.
Почему-то торжествует.
Почему-то потом.
Почему-то торжествует правда.
Правда, потом.

В это я как раз верю — что она победит, и при следующем каком-то правлении в этот вопрос достаточная ясность вне­сена будет. Может, какие-то поклонники Сталина и останутся, но это уже маргиналы будут.

«На Западе поклонников Путина немало, и я сам в Мюнхене сумасшедших видел, которые с плакатами ходят: мол, хорошо бы Путин нашим канцлером был, а не Ангела Меркель»

— В 1986 году в романе «Москва 2042» вы напророчили, что Россией резидент советской разведки в Германии будет руководить, а церковь с ФСБ, то есть с КГБ, объединится. Признайтесь: вы ясновидящий?

— Нет, я просто всегда тенденции настоящего времени оцениваю. Тогда, в 70-е и в начале 80-х, я просто видел, что церковь, еще будучи практически запрещенной, все большую роль в советском обществе играет, что люди из КГБ все большее влияние на государственную политику оказывают. Не только как карательный меч революции, как их называли, но и как интеллектуальная сила, потому что к работе над разными экономическими планами их привлекали, потому что они лучше жизнь, ситуацию и настроения людей в Советском Союзе знали, в курсе были, что за границей происходит, и образованны были, разные языки учили. Все вместе более гра­мотными, подготовленными, чем руководители КПСС, их делало, сами руководители КПСС их привлекали, и ясно было, что КГБ в каком-то будущем большую роль, чем раньше, играть будет.

— Вы уникальный закон смены лидеров СССР вывели: лысый — волосатый, лысый — волосатый... На Россию он рас­пространяется?

— Ну, пока что да: Горбачев у нас лысый был, Ельцин — волосатый, Путин с волосами был, а сейчас полысел, Медведев — волосатый...

— ...и кто же следующим президентом России, исходя из этого, станет?

— Нет, кто следующим будет, не знаю.

— В 2015 году в день рождения Путина вы сказали, что у него крыша едет, — она еще не приехала?

— Ну, там же не только в Путине дело, а в том, что и в его окружении какие-то есть... Раньше политиков на «ястребов» и «голубей» делили — думаю, какие-то «ястребы» там замешаны. Надеюсь, что сейчас свои позиции немножко они сдают, потому что страна эту линию проигрывает. Думаю, отрезвление очень медленно, но наступает, мне кажется, наверху какие-то пути выхода из сложившегося положения ищут, но потерять лицо все боятся, понимаете? Поэтому, может, крыша ехать в другую сторону начинает — общая крыша!

— А в России ощущается то, что весь цивилизованный мир с ненавистью на нее смотрит, или понимания этого нет?

— Среди большинства людей, с которыми я общаюсь, понимание этого есть — они на Запад ездят, все видят... Среди россиян много образованных, которые западное телевидение смотрят, западные газеты и интернет читают, так что тех, о которых условно «14 процентов» говорят, значительно больше: думаю, 14 процентов — это те, которые как-то себя раскрывают, а еще много молчащих есть, которые думают, но о чем-то шепотом на кухнях говорят. Осознание того, что все не­правильно идет, есть — это факт, а вот на Западе, кстати, поклонников Путина немало, и я сам в Мюнхене каких-то сумасшедших видел, которые с плакатами ходят: мол, хорошо бы Путин нашим канцлером был, а не Ангела Меркель...

— Кстати, неплохо было бы, если бы из России в Германию он уехал...

— (Смеется). Ну да!

«Да, мне дочерей Путина жалко»

— Тогда же, в 2015 году, в день рождения Путина, когда журналисты вас что-то ему пожелать попросили, вы не­двусмысленны были: «Желаю, чтобы им международный трибунал занялся». Вы до сих пор ему этого желаете?

— Вы знаете, я, если честно, выражаться более обтекаемо пытаюсь — всегда правду стремлюсь говорить, но если бы какая-то надежда на выход из положения была, ничего такого бы не желал, а желал бы, чтобы все это закончилось, понимаете?

— Да, конечно...

— Поэтому на этом я не настаиваю.

— Вы также сказали, что вам дочерей Путина жалко, — почему?

— Я уже вашей жене отвечал: да, жалко, потому что дочерей и сыновей всех диктаторов жалко. Я знаю, сколь судьба Василия и Светланы Сталиных плачевна, как люди фамилий своих боятся, переименовываются: это же очень трудно — сыном или дочерью такого правителя быть. Ту же Галину Брежневу вспомните — кажется, эти люди естественной жизнью живут, им вроде бы все можно, но на самом деле ничего нельзя, они прятаться от кого-то должны, скрывать, кто они, с охраной ходить.

По-моему, жизнь эта очень тяжелая, и, разумеется, жизнь любого президента и любого диктатора тоже сложна: я бы ему не позавидовал, а детям еще хуже, потому что когда папа от власти уходит, отношение к ним резко меняется, и они жертвами, может, не наказаний, но отъема каких-то привилегий, презрительного отношения к ним многих сограждан становятся. Поэтому да, жалко.

— В феврале 2015 года вы Путину открытое письмо с просьбой об освобождении Надежды Савченко написали, а сегодня за ней следите?

— Да, слежу, и некоторые меня тем письмом попрекают: дескать, видишь, кого защищал, а я говорю, что и сейчас защищал бы, потому что суд над ней несправедливый был, она очередной предполагаемой жертвой российского режима была, и вообще казалось, что судьба ее будет ужасной. То есть я считаю, что тогда прав был, а как Надежда себя ведет... Ну, я за нее не отвечаю — она мне не дочь и не внучка: это вам там, в Украине, виднее, а мне все равно.

— Вы, я считаю, абсолютно счастливый человек, потому что классиком стали и свою славу при жизни увидели, что многим выдающимся писателям, к сожалению, в силу разных причин не суждено было. Конечно, ваша трилогия о солдате Иване Чонкине — произведение на века, потому что с какой страницы читать ни начнешь, все блестяще, и, знаете, я несколько раз ваш «Автопортрет. Роман моей жизни» перечитал и всем эту книгу рекомендую — тоже, на мой взгляд, выдающуюся. Скажите, а продолжение трилогии о Чонкине сегодня, на ваш взгляд, возможно?

— Нет — другое время сейчас, другие герои. Такие персонажи, как Чонкин, наверняка существуют, и, вы уж извините, я думаю, что как характер Чонкин бессмертен (уточню: я не о своем сочинении говорю, а именно о таком характере). Меня иногда спрашивают: «А если бы он сейчас жил, на чьей стороне был бы?». Ну, Чонкин — он же не борец, он на той стороне стоит, куда его поставят, но если на неправую ставят, приказы исполняет плохо, сделать все, как лучше, пытается, но у него не получается, потому что, как я уже говорил, это естественный человек в неестественных обстоятельствах. Ожидать, что он героем войны за то или за другое стал бы, нельзя, Чонкин на своем месте стоял бы и пытался приказания исполнять, но, повторяю, если бы дело неправое было, он бы эти приказания исполнял плохо.

«Я свои книги не перечитываю — иногда, при переиздании, пролистываю»

— Вы в эту свою книгу порой заглядываете?

— Нет, особенно не заглядываю. Я свои книги не перечитываю — иног­да, при переиздании, пролистываю, но не читаю.

— Но хорошо написано, нравится вам?

— (Смеется). Трудно сказать, хотя, наверное, некоторые страницы нравятся. Вот у нас эта история с Поклонской, которая заступается за...

— ...слушайте, совершенная идиотка, по-моему, правда?

— Да-да, я с вами согласен, но когда меня о ней спрашивают, свободу художественного вымысла защищаю и один пример привожу. «Вот я, — говорю, — предположил, что Сталин сыном генерала Пржевальского и его лошади является: писатели даже на такое представление о происхождении героя право имеют».

— А Поклонская откуда тогда произошла?

— Ну, если бы о ней роман я писал, что вряд ли возможно, тогда бы этот вопрос изучил бы.

— Удивительная все же Россия: на полном серьезе полудурочная субтильная прокурорша из Крыма стоит с этими иконами с изображением Николая ІІ — и с ее подачи вся страна обсуждала, прав режиссер Учитель со своим фильмом «Матильда» или не прав. Какой-то театр абсурда — вам не кажется?

— Совершенно верно, и это самый большой абсурд из всего того, что в России сейчас происходит, — какие-то инстанции, прокуратура, высшие государственные лица этим занимаются... Там уже, по-моему, и Путин в защиту Учителя высказывался, но Поклонская на своем твердо стоит (улыбается). Некоторые говорят, что она вовсе не фанатичка, а знает, что делает, некоторые уверяют, что в какой-то секте состоит...

Если о ее происхождении говорить, то, может, она от статуи Николая ІІ произошла, когда та в очередной раз мироточила: вдруг там сперма была? — во всяком случае, писатель какой-нибудь такое вообразить может.

— Вы что-то сейчас пишете?

— Да, скоро книга выходит — из старых моих вещей и части новой повести, которая «Фактор Мурзика» называется, где главный персонаж — кот.

«Кто самый великий классик, не знаю, но самые любимые у меня Гоголь и Чехов»

— Сегодня вы что-то читаете, литература вам интересна?

— Все новое читать я не успеваю, очень много рукописей приходит — люди присылают. Я, бывает, отбиваюсь, но неудачно, и потом все равно это читаю, а когда устаю, классику перечитываю. Недавно, между прочим, книгу такого автора, как Михаил Зыгарь, прочел...

— ...да-да...

— ...он о начале ХХ века, с 1900 года до 1917-го, очень интересный труд написал.

— С точки зрения современного классика, кто из классиков прошлых веков самый, на ваш взгляд, великий?

— Ну, кто самый великий, не знаю, но самые любимые у меня Гоголь и Чехов — эти два писателя мне ближе других.

— В Бога вы верите?

— Нет — я агностик. Сказать, что верю или не верю, не могу: сомневаюсь, то есть, может, что-то такое и есть, но что именно, не знаю. Ни в какую религию и ни в какое представление человека о Боге не верю, но понимаю, что какая-то сила существует, которую человеку никогда не понять.

«Когда-то кремлевские таблетки изобрели, но люди, которые их употребляли, меньше, чем я, прожили»

— Многие говорят, что да, можно не верить, но когда тяжело или плохо, или когда уже много лет, все равно какая-то вера в Бога начинается. У вас не началась?

— Как вам сказать?.. Я смолоду в человеческое представление о Боге не верю и в его отсутствие тоже не верю, поэтому что у меня есть, то есть. Когда умирать буду, не думаю, что какую-то конкретную религию приму, потому что в религию, как я вам уже сказал, не верю, а насчет Бога — сомневаюсь.

— Начало 60-х, стоящий на трибуне Мавзолея и окруженный только прилетевшими космонавтами первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев в микрофон на всю Красную площадь и на весь Советский Союз вашу песню поет:

Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед,
от звезды до звезды.
На пыльных тропинках далеких
планет
Останутся наши следы.

Он пел о том, во что верил, а во что вы сегодня, в 85 лет, верите?

— Ну, знаете, я это писал, потому что какое-то отношение к авиации имел, очень ее любил, много о космических полетах будущего читал (задолго до того, как они совершаться стали), о Циолковском, о многом другом... Поэтому в это как в прогресс всего человечества верил, а не в то, что советская наука чего-то достигнет. В прогрессе я, кстати, несколько разочарован, потому что люди ХIX века уверены были, что век ХХ столетием науки, просвещения и благоденствия будет, но он ужасным оказался, ХХІ не лучше начинается, и неизвестно, что впереди ждет. Прогресс, вполне возможно, к гибели всего человечества приведет, поэтому сегодня прославлять его я не готов.

Я в эволюцию верю, в то, что человечество, если к мировой войне не придет, когда-нибудь в конце концов лучше станет, но сроки довольно большие. В нынешнем веке это не произойдет и, может, в следующем тоже, но, например, страны западной демократии, Америка, Япония как-то уже что-то поняли, какой-то путь к мирному сосуществованию нашли — и внутри, и со своими соседями.

Они очень долго к этому шли: западной демократии три тысячи лет в общей сложности. Еще недавно всей Европой диктаторы руководили — Гитлер, Муссолини, Салазар, Франко, после большой войны какая-то революция в этих странах произошла, они способы нашли, чтобы люди и материально лучше жили, и духовно. Надеюсь, что человечество к этому идет, но тернистым путем, через последние всплески разных диктатур, присущий радикальной части ислама исламский фанатизм и так далее.

— Последний вопрос вам задам — как человеку, который долго в Германии прожил. Сегодня, приезжая в Европу, там можно огромное количество неевропейских лиц, представителей чуждой цивилизации увидеть: вам не кажется, что все когда-нибудь межцивилизационным конфликтом закончится — с полным уничтожением всего?

— Ну, такая опасность есть, но думаю, что европейские страны приспосабливаться умеют. Я в Мюнхене жил, и сейчас там часто бываю, много этих лиц вижу: как-то страна этих людей интегрирует, да и Америка тоже, хотя там скрытая межрасовая война существует. В Мюнхене несветлых лиц много, но живут они мирно, это во­об­ще очень мирный город, хотя турок, албанцев и так далее там огромное количество.

— Дорогой Владимир Николаевич, большое вам спасибо за ваши потрясающие произведения, за светлый ум и это интервью. Обычно «до 120» говорят, но я вам вдвое больше хочу пожелать — может, какие-то таблетки изобретут, вы их проглотите и жить до 240 лет будете и свои замечательные произведения писать...

— Когда-то так называемые кремлевские таблетки изобрели, но люди, которые их употребляли, меньше, чем я, прожили (улыбается), так что на таблетки рассчитывать не будем — только на личное будущее. Я вам тоже всего хорошего желаю, а еще чтобы Украина свой путь к Европе ускорила, — в том направлении, в котором она пошла, и надеюсь, что Россия тоже в скором времени на этот путь встанет и разум возобладает.

— Спасибо вам! Мне просто кажется, что те кремлевские таблетки просроченными оказались...

Записала Анна ШЕСТАК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter