В своей тарелке

Виталий КОРОТИЧ

Мое детство пахнет хлебом, который летом, когда я жил у бабушки, она выпекала часов с четырех утра, а чуть позже в разогретую печь помещался горшок с борщом, что наполняло дом удвоенным ароматом. Впрочем, до борща надо было дотерпеть, и я учился ценить это утреннее ожидание. Верите или нет, но до сих пор помню вкус главных своих хлебов, запах и вкус борщей своей жизни, даривших надежду и предчувствие радости.

Я начал с этих слов, потому что в последнее время прочел и услышал немало о том, что украинцы, мол, нация, которая концентрируется вокруг своих борща и сала, отмахиваясь от чего-то там более возвышенного. Варианты этой байки распространяются в анекдотах и снисходительных газетных репортажах. Множатся деятели, многословно объясняющие Украине, что она чего-то не понимает в своей сально-борщовой приземленности.

Хорошо, что не все так думают. Недавно я читал книгу Александра Гениса, изданную в Нью-Йорке, где интересно рассказывается о кухнях разных народов, и наткнулся на такие слова: «Борщ — верный залог национальной идентичности. Иностранцам, положим, все равно, для них и шашлык — московская кухня, но русский человек твердо знает, что борщ к нему пришел из Украины, и никогда ей этого не забудет. Глубже политики, шире границ и важнее Крыма, борщ растворяет славянские дрязги, взяв добром, чего не захватишь танками. Я люблю борщ, как прозу Гоголя и Булгакова, за украинский акцент и привкус...».

Это я к тому, что нас порой уговаривают отказаться от того, чего у самих разоблачителей нет. А между тем итальянцы гордятся своими пастой и пиццей больше, чем заводами Fiat, французы возвели собственную кухню на уровень национального символа, а тоскливая британская утренняя фраза: «Овсянка, сэр!» звучит как несбыточная мечта о вкусной еде.

Не стану перечислять годы недородов и голодов, рушившихся на наш народ, напоминать о том, скольких Украина вскормила своими борщом, хлебом и салом. Умный русский искусствовед пишет: «Есть что-то южное, теплое, щедрое в настоящем борще. В нем больше солнца, чем в наших щах, его состав сложнее солянки, и борщ, как Моцарт, никогда не надоедает».

Когда-то мне казалось, что интереснее всех на свете живут космонавты. Летая вокруг планеты на немыслимой высоте, они, думалось, становятся небожителями в древнем значении, которым подразумевалось приближение к божественному бытию, недоступному простым смертным. Позже, познакомившись с некоторыми из людей, побывавших в космосе, я стал относиться к ним не только уважительно, но и с сочувствием, потому что узнал, каково это — переносить перегрузки, жить в тесноте с не тобой отобранными спутниками, входить в невесомость на орбите и выходить из нее по возвращении. Но больше всего я посочувствовал межзвездным скитальцам, когда они подарили мне свой рацион, состоящий из кубиков, тюбиков и баночек, запаянных в вакуумные упаковки.

Один из таких наборов я храню под стеклом у себя в рабочем кабинете и, глядя на него, всякий раз космонавтами восхищаюсь, но уже отстраненно, жалея их при этом по-обывательски, приземленно, с уровня своих борщовых представлений о радостях жизни, которых они так подолгу бывают лишены. Сейчас, говорят, среди космонавтских тюбиков появились и те, что с борщом. Но разве это еда? Когда-то от Павла Поповича я услышал, что на орбите, бывало, снился даже запах борща.

Наверное, граждане Украины станут одним из самых благополучных народов на свете, если такие приземленные радости, как хлеб, сало и борщ, будут в каждом доме. Это очень достойная цель, тем более что за много столетий мы выяснили — ничего серьезного нельзя выстроить натощак. Так что пусть нам завидуют!