Умение отстоять себя

Виталий КОРОТИЧ

Решение написать именно та­кую колонку давно пошевеливалось во мне, но я не решался его реализовать, считая, что сыпать соль на рану — не лучшее за­нятие. Но недавно снова наткнулся на офи­циальную статистику, что два процента из рожденных в США не знают английского языка вообще, а каждый пятый-шестой американец дома разговаривает не по-английски. Но попробуйте при этих людях обругать или унизить Америку — глаза выцарапают.

Они любят свою страну не только за возможность почитать ее классиков в оригинале, но и потому, что Америка заботится о них, своих гражданах, защищает и лечит их, обеспечивает жильем. Люди эти многоязыко патриотичны, если можно так выразиться. Английский язык пожаловал сюда с первыми пилигримами лишь в начале XVII столетия, понемногу сплетаясь со множеством других приезжих и приплывших традиций и язычий в многообразие великой страны.

Человеческие и филологические авторитеты завоевываются постепенно. В 1066 году в битве при английском Гастингсе норманнский герцог Вильгельм разгромил армию короля англосаксов Гаральда. После этого на 300 лет сложилась ситуация, когда в стране знать говорила по-французски, а простонародье — по-английски.

Все, кто хотел карабкаться по социальной лестнице, должен был офранцузиться. Но народ остался верен своему языку, разговаривал, писал на нем, 300 лет наращивал — и нарастил его авторитет.

В 1362 году знать потерпела поражение, более существенное, чем в любом из сражений: вышел королевский указ о судопроизводстве, которое целиком переводилось на английский язык, а также о том, что парламент обязан говорить по-английски. При этом филологи подсчитали, что около 300 французских слов за это время вросли в английскую речь. Ну и что? Выяснилось, что и от языка — величайшего богатства каждого народа — добром можно добиться куда больше, чем силой оружия.

Почти пять столетий длилось отуречивание завоеванной сельджуками Византии. Шла борьба турецкого языка с греческим, ислама с христианством.

Историки отмечают, что в те времена знание четырех-пяти языков было необходимо. По-тюркски сын говорил с отцом, по-гречески — с матерью, на базаре царил армянский язык, знать общалась на персидском, а священный мусульманский Коран был на арабском.

Арабский был языком науки, поэзии и молитв, за персами стояли традиции великой истории, но молодой воинственный народ тюрков как бы сыграл с ними вничью, обогатившись и обогатив своих пожилых соседей. Впрочем, еще в прошлом веке упрямые турецкие аристократы разговаривали между собой по-персидски. Но постепенно переучились: не власть — жизнь заставила. Сегодняшние корни туркоязычной Турции еще дальше ушли вширь и вглубь.

Любовь к национальной культуре учит панорамному взгляду на окружающий мир. Просто напомню, что величайший украинец Тарас Шевченко был двуязычным писателем, а Иван Франко — триязычным.

У Пушкина почти нет писем, написанных на родном ему русском языке, — французским он владел не хуже. Это в советские годы мы теряли вкус к равноправному погружению в окружающие культуры и языки, живя в подцензурном, суженном до предела мирке. Между тем умение впитывать богатства иных культур, помочь родной культуре подниматься, становясь на плечи других гигантов, — одна из самых патриотичных интеллигентских обязанностей. Нации и культуры гибнут от изоляции, от одиночества. Умение отстоять себя, достойно жить, не теряясь в окружающем мире, не унижаться и не унижать других — поучительный, великий опыт великих народов.