Бизнесмен, меценат и писатель Гарик КОРОГОДСКИЙ: «Думаю, основное действующее лицо Майдана — Фирташ, миллион-другой приложил Коломойский. Банальная смена элит, но, к сожалению, на крови»

«Люди сразу плывут при виде необычной одежды, а оказывается, что это — серьезные бизнес-переговоры, и они в проигрыше»

— Я рада вас видеть, потому что, когда на вас смотришь, глаз радуется во всех смыслах.

— Спасибо, взаимно.

— Манерой одеваться и компоновать яркие цвета вы мне напоминаете Евгения Александровича Евтушенко. Он тоже любил подобные вещи...

— Я помню. Всегда шейный платок...

— Да-да, пестрая гамма. Он объяснял это так: мол, я дитя тусклого времени и беру у него запоздалый реванш. Вы тоже берете реванш?

---

---

— Я не знал этой фразы. Да, я с ней полностью согласен. Но мне еще нравится смотреть на эффект, который производит одежда на деловых переговорах, — расслабляющий эффект. Люди сразу плывут при виде необычной одежды, а оказывается, что это — серьезные бизнес-переговоры, и они в проигрыше (улыбается).

— То есть это буквально психологический ход?

— Знаете, я делал это для себя, но вы­яснилось, что это еще и по бизнесу помогает, по делам.

— Правда ли, что свой первоначальный капитал вы заработали, играя в карты?

— Не могу назвать это капиталом, но на сигареты в детском возрасте я начал зарабатывать картами.

— А в старшем возрасте случались ли опасные ситуации, связанные с этим?

— Были. В одно время — год или два — я увлекся (наверное, больше, чем нужно) игрой на тотализаторе, но это было настолько давно и настолько в прошлом, что я уже даже не могу сказать, когда все закончилось: 15 или 20 лет назад.

— Кто из украинских политиков или олигархов считается первоклассным «каталой»?

— Таких нет (улыбается).

— Я, например, слышала, что Янукович очень хорошо играл в карты.

— Янукович никогда не играл хорошо в карты, насколько я знаю. Играл — и, наверное, играет — Игорь Суркис. Не знаю, достаточно ли он олигарх (улыбается). А больше никто серьезно не катал.

— А что насчет Рината Ахметова, который считался очень крутым в этом деле?

— Очень крутым для кого? Как катающий олигарх? Возможно. Я ведь жил не среди олигархов, а среди катал. И там не было такого авторитета, как Ринат Ахметов. То есть он хорошо играл, крепко... Я тоже крепко играл, но это не значит, что я — авторитет в игровом мире.

— Сколько максимально выигрывали за одну игру?

— Думаю, 30-40 тысяч долларов.

— Это был максимум?

— Да.

— Это в какое время?

— «Бурные 90-е».

— Когда у нас в стране запустили е-декларирование и мы увидели е-декларации наших политиков, что вы подумали?

— Что мы в очередной раз (избитая фраза, конечно) пробили дно. Не может человек, не имеющий официальных доходов, показывать такие состояния. Десяток квартир — верх цинизма! — «подарила теща», «живу на деньги жены»... Все прекрасно понимают, что кто-то живет на «деньги жены», кто-то — на «деньги водителя», кто-то — на «одолженные». Я, кстати, в свое время подписал двум политикам (не хочу называть их имена) бумаги, что я одолжил им по миллиону долларов.

— Они попросили?

— Да. На всякий случай. Но это было лет 15-20 назад... Дело в том, что у меня «белые» деньги, с которых заплачены налоги в Украине.

— То есть спите спокойно?

— Да.

— Насколько я знаю, после начала е-декларирования то, о чем вы сказали (вы, оказывается, делали это уже давно), стало одним из направлений бизнеса: политики приходили к бизнесменам, у которых официальный, «белый» доход, и просили написать подобные бумажки за.

— Бизнесмен никогда не возьмет за это деньги.

— За процент...

— Ну а зачем процент? Просто заплати государству процент — и все, у тебя «белые» деньги.

— Вы как человек, который плотно и давно занимается недвижимостью, часто ли сталкиваетесь с активистами? И в каком смысле вы сталкиваетесь?

— Мы никогда не сталкивались. Вообще. Все знают, что у нас жесткая политика: мы не вступаем в переговоры с террористами (а я считаю их террористами). Люди, которые приходят и требуют: «Или мы сделаем то-то, или дай деньги», — это бизнес-террористы.

— Они вымогают деньги, а не просто выдвигают какие-то рациональные требования?

— Всегда есть люди, которые хотят создать тебе трудности, а потом за деньги эти трудности благополучно решить. Это могут быть налоговики, политики... Бывает, что они создают трудности, а потом не могут их решить. Но мы всегда работали только через судебную систему.

— Вы говорили, что в Киеве даже рас­ценки существуют на так называемых активистов (мы сейчас не говорим о настоящих активистах).

— Да. Раньше была такая история: построить какое-то значимое строение — жилой квартал или торговый центр — миллион долларов, и в доме будет тихо, что называется...

— Ого! Вот так?

— Да-да-да. Они же выводят тысячи людей, это их бизнес.

— Правда ли, что сейчас даже биржа таких «активистов» существует?

— Нет, я не знаю. Я не вхож (смеется).

«Если люди по зову сердца — а я уверен, что большинство на Майдане были по зову сердца, — пошли по пути, указанному одним олигархом против других олигархов, то я не могу называть это Революцией достоинства»

— После Революции достоинства вести бизнес в Украине стало легче?

— (Смеется). Знаете, бывает, задают вопрос, и в вопросе уже что-то зашито. Мы с вами сегодня перед эфиром обсудили, что у нас разные политические позиции. Поэтому давайте называть это просто революцией.

— Вы так акцентировали внимание на достоинстве (смеется)...

— Если я отвечу на ваш вопрос, то я автоматически подтверждаю, что это была Революция достоинства. А у меня другое мнение: что это — революция, которая сыграла на чувствах людей, на лучших чувствах, которая была инспирирована олигархами в пользу одних олигархов против других олигархов.

— Мы сейчас об этом поговорим.

— Если люди по зову сердца — а я уверен, что большинство на Майдане были по зову сердца, — пошли по пути, указанному одним олигархом против других олигархов, то я не могу называть это Революцией достоинства. Они обманули людей.

— Бизнес стало вести легче?

— Нет, бизнес теперь вести намного тяжелее. Не потому, что увеличились поборы, — в нашем бизнесе поборов как не было, так и нет, к нам никто не приходит. Но стало труднее, потому что ухудшилась экономическая ситуация.

— А почему не приходят?

— У нас такой имидж на рынке: кто к нам с проверкой придет, тот от проверки и погибнет (улыбается).

— Теперь давайте поговорим о Майдане.

— Давайте.

— Вы его не поддержали.

— Нет.

— Почему?

— Мне на тот момент казалось, что я вижу, кто инициатор механизмов, которые задействованы, как они влияют на мнение людей и чем это закончится. И я говорил об этом в 2014 году. Дело в том, что я активен в Facebook, и я отвечаю за каждый свой лайк, за каждое свое слово. Ни от одного слова я не отказался.

— Вы сказали, что знаете, кто инициатор. Кто он?

— Думаю, что основное действующее лицо — это Фирташ.

— Фирташ?

— Думаю, да.

— Для чего он это делал?

— Есть коммерсанты, которых интересуют деньги...

— А какого коммерсанта не интересуют деньги? Какой же он тогда коммерсант?

— Ну нет, смотрите, у олигархов все совершенно по-другому. Вы когда-нибудь задумывались, Алеся, сколько человек может потратить? Я вам скажу, сколько максимально можно потратить, если тратить и на благотворительность, и на то, и на се... Ну миллион долларов в год. Мы говорим о людях, которые отметку в 50 миллионов долларов (а больше 50 лет они уже не проживут) давно перешагнули. Для них это спорт. Для них важно быть не третьим, а первым, не четвертым, а вторым. И вот идет борьба за влияние, за огромные деньги, которые для жизни фактически и не нужны.

— Гарик, это интересная тема — о Фирташе. У вас наверняка в голове уже сложилась модель...

— Да.

— Что тогда произошло? Как?

— Я не хочу говорить слова, которые кого-то обидят в лучших чувствах. Я не боюсь обидеть олигархов или власть предержащих. Но не хотел бы задеть людей, которые вышли — действительно по зову сердца — на революцию... Произошел массовый обман. В моем понимании, нельзя затевать революцию, если вы не знаете, что будет потом.

«Все олигархи, которые есть, — из окружения действующего президента. Если раньше они были в окружении Януковича, то сегодня — в окружении Порошенко»

— Потом — по классике: кто воспользуется плодами.

— Если бы был лидер, за которого можно выйти, возможно, вышел бы и я. Хотя из меня еще тот революционер.

— Это все я поняла. Повторю вопрос: что произошло?

— Обычная, банальная смена элит, но, к сожалению, она произошла на крови.

— То есть одни олигархи из окружения Януковича смещали других?

— Все олигархи, которые есть, — из окружения действующего президента. Если раньше они были в окружении Януковича, то сегодня — в окружении Порошенко. Ведь Порошенко тоже был в окружении Януковича, и мы это знаем.

— А сначала Янукович, наверное, был в окружении Порошенко. Ведь кто соз­давал Партию регионов?

— Если вы мне зададите вопрос (видите, я уже за себя и за вас работаю), хорошо ли я отношусь к Порошенко, я вам сразу отвечу: «Ужасно». А если вы мне зададите следующий вопрос: «А кто лучше?» — то сегодня из тех, кто может прийти к власти против Порошенко, я бы голосовал за Порошенко.

— Хорошо, а если я спрошу, что должен сделать Порошенко, чтобы вы за него еще раз проголосовали?

— Я за него никогда не голосовал. По двум причинам: у меня до сих пор нет гражданства и я бы не проголосовал за Порошенко в прошлый раз. И в этот раз не проголосовал бы.

— Что ему нужно сделать, чтобы вы, получив гражданство, которого добиваетесь, за него проголосовали на очередных выборах?

— (Пауза). Наверное, нет такого, что мог бы сделать Порошенко после всего сделанного, чтобы я за него проголосовал. Но он мне понятнее и ближе для страны, чем все, кто стоит в рейтинге за ним. То есть для меня он лучше, чем (Саакашвили вообще не рассматриваю) Тимошенко, он лучше для меня, чем не сделавший ничего плохого Вакарчук, он лучше... Кто там у нас на подходе еще?

— Много кого. Рабинович, например.

— Вот он много кого лучше, при том, что он — ужасный президент.

— Вернемся к Майдану. Кто из олигархов, кроме Фирташа, финансировал Майдан?

— Думаю, что сюда приложил миллион-другой (или 10) Коломойский. Думаю. Но у меня нет фактов. Это голые рассуждения.

— Кто еще?

— Я не знаю. Я не интересуюсь. Я пишу книги, занимаюсь благотворительностью, спортом. А то, о чем вы спрашиваете, не совсем мое.

«Если называть вещи своими именами, то Крым вернуть практически невозможно. К сожалению. Юридически, я считаю, Крым — украинский, но фактически он — российский и пророссийский, и я не вижу, как его вернуть»

— Как закончить войну? Если бы это зависело от вас, что бы вы сделали? По пунктам.

— Не знаю. Дело в том, что если называть вещи своими именами, то Крым вернуть практически невозможно. К сожалению. Юридически, я считаю, Крым — украинский, но фактически он — российский и пророссийский, и я не вижу, как его вернуть. Как закончить войну на Донбассе? Нужно принять непопулярные решения. Сможет ли действующий президент принять непопулярные решения? Я вам сразу отвечу: нет, не сможет.

— Какие непопулярные решения?

— Мы не сможем, к сожалению, победить. Нет, не к сожалению. Мы не сможем победить Россию в открытом военном противостоянии.

— Капитулировать? Или что вы предлагаете?

— Я не предлагаю! Алесь, вы хотите, чтобы я дал политическое решение проблемы, которую я не создавал, не умею решать и не понимаю, что нужно сделать.

— Я обращаюсь к вам как к успешному бизнесмену, который построил не один успешный бизнес, скорее, как к кризис-менеджеру. Политики сейчас, как мы понимаем, завязли, и ничего не происходит, ничего не получается, каждый день гибнут люди. Озвучьте вашу бизнес-модель выхода из этой конк­рет­ной ситуации, от которой зависит жизнь страны.

— Невозможно подходить с точки зрения бизнеса к вопросам, где уже пролита кровь. Это просто невозможно.

— Но заканчивать же как-то нужно.

— В бизнесе тоже есть амбиции, есть коммерсанты, с которыми ты ни за что не сядешь за стол переговоров. Я не знаю, как выйти из этой ситуации, это не моя специальность. Я считаю своим достоинством, что не лезу с советами, как быть с государственным устройством.

— А никто не спрашивает?

— Даже если спросят, я не понимаю этого, я не знаю. Вы обратили внимание, что у нас все знают, что делать с Донбассом?

— Абсолютно!

— А я не знаю.

— Как-то вы не как все совершенно. Коррупции после Майдана стало больше или меньше?

— Знаете, я выскажу, наверное, непопулярную точку зрения: коррупции стало меньше. Очень боятся огласки. И стало меньше коррупции на нижнем и бытовом уровне. На верхнем — как было, так и осталось.

— Лично вам коррупция помогает в жизнедеятельности каким-то образом?

— Нет, конечно. Мы уже переросли уровень компании, которая платит взятки, и пока не доросли до уровня, когда нужно отдавать какие-то политические вопросы за решение бизнесовых проблем. Мы как раз на том уровне, где коррупции нет.

— Кто, по-вашему, сегодня главный враг Украины?

— Я бы назвал не фамилию, а явление: у страны нет лидера. Мне кажется, что сегодня это самое страшное. Действующий президент не является ни духовным лидером страны, ни тем человеком, которому могут многое простить за то, что он делает.

— А вы знаете фамилию человека, который по своим качествам мог бы стать этим лидером? Даже если этот человек не собирается идти в политику.

— Это то, о чем я говорю... Его нет. Поэтому-то я и склонен к тому, что Порошенко — худший из лучших. То есть лучший из худших, извините.

— Даже если не брать линейку тех, кто уже заявил о президентских амбициях...

— Даже второй, третий эшелон...

— Вы никого не видите?

— Я не вижу ни одного человека, который мог бы теоретически получить рейтинг хотя бы пять-семь процентов, и чтобы можно было сказать: да, этот человек достоин быть президентом. Нам нужен лидер, буйный.

— Настоящих буйных мало.

— Да. Нам нужно авторитарное руководство.

— Ого.

— Ну нет у нас институций, как в Англии. Извините, но мы не наберем лордов на Палату лордов (улыбается).

— Как на вашем благосостоянии отразилось падение гривны в три с половиной раза?

— Больно отразилось — все активы подешевели. Это не отразилось на моих бытовых условиях, потому что быт я могу себе обеспечить давно, но на капитализации бизнеса отразилось очень больно.

— Если бы встретили Валерию Гонтареву на улице, что бы вы ей сказали, глядя в глаза?

— У меня нет претензий к Валерии Гонтаревой. Это не Валерия Гонтарева уронила гривну.

— То есть вы бы ей сказали что-то хорошее?

— Ну какая разница... Валерия Гонтарева, президент, премьер — они все делают свое дело. Тихо-тихо, мало-мало...

— А гривна падает.

— Но проблема в том, что они делают именно «тихо» и «мало».

— За последние четыре года личной охраны у вас стало больше или меньше?

— Нет, столько же.

— В вашей жизни были ситуации, когда вас шантажировали?

— Деньгами или физически?

— И так, и так.

— Деньгами — постоянно. «Дай 100 рублей, а то хуже будет» — это всегда.

— Вы давали?

— Нет. Мы не поддерживали бытовую коррупцию. В 90-х коррупция была вопросом выживания: либо ты в ней участвуешь, либо ты не выживаешь. Но это осталось в прошлом тысячелетии.

— Сейчас, в новое время, вам угрожали?

— Нет.

— А зачем охрана?

— От бытовой хулиганки. У меня немногочисленная охрана. Вы меня можете встретить в любом заведении: я буду либо один, либо с красивой девушкой (улыбается).

— Поговорим о красивых девушках обязательно, а пока — о красивых молодых людях. В интервью интернет-изданию «ГОРДОН» вы так охарактеризовали Олега Ляшко, точнее, применили к нему такой эпитет, который напечатать, в принципе, можно, но редакторы попросили не повторять в эфире. Но интервью получилось очень резонансным. Кто из украинских политиков вас раздражает больше всего?

— Знаете, меньше всего раздражает Ляшко. Он делает свое тихое бизнес-дело и абсолютно прогнозируем. Наверное, раз­дражает Саакашвили. Он бы меня не раздражал, но ему верят люди, потому что убедительно говорить он умеет лучше всех в политикуме.

— Но у нас есть несколько кандидатов, которые говорят убедительно.

— Не потянут. Он лучше. Да, есть Юля, но к Юле мы уже давно привыкли.

— Привыкли? Значит, действует?

— Не за столом будет сказано: жена — красавица, но новая телочка — это новая телочка (смеются).

— Как сегодня работает украинская политика, вы понимаете?

— Все по телефону, все со всеми связаны, все все решают, все договариваются, отдают этот вопрос за тот, тот — за этот. Нет, к сожалению, такого, чтобы у человека (у партии, у фракции) была принципиальная позиция, и эту принципиальную позицию они не разменяли на другой вопрос.

— Процитирую вас. В интервью ин­тер­нет-изданию «ГОРДОН» вы говорили, что сами бы доплатили Forbes, чтобы вас наконец перестали включать в список богатейших людей.

— Да.

— Но каждый год вы в нем все появляетесь и появляетесь. Не понимаю: вам денег жалко?

— Нет, я трачу, стараюсь, чтобы их стало меньше. И экономика старается, чтобы их у меня стало меньше... Но вы заметили, как «похудели» списки?

— Но у некоторых подросли, я вам скажу...

— У нас в этом чемпион — президент, тут вопросов нет (улыбается). Но вы заметили, как похудел список в абсолютных цифрах? Раньше с 30-40 миллионами попасть в список было невозможно, а сегодня — да.

— Вы сами во сколько оцениваете свое состояние?

— Я бы не хотел эту цифру называть.

— Но это где-то несколько десятков миллионов долларов?

— Да, где-то так.

— Вот у вас столько денег. Как вы вообще себя балуете? Остались какие-то вещи.

— О конечно, что вы?! Я именно этим и занимаюсь, я же не думаю вечерами: «А что на самом деле было на Майдане?». Конечно, я думаю, как развеселить себя.

«Я — скрытый гомофоб все-таки... Я не перепутал слова?»

— И что это?

— Это театр. Я играю в двух спектаклях, сейчас мы готовим третий. Это книги, которые я пишу, это спорт, клубы...

— Вам спорт приносит удовольст­вие?

— Конечно.

— Первый раз вижу человека, который от этого получает удовольствие, а не наоборот.

— Дело в том, что вы оздоровительным спортом занимаетесь, а я — теннисом.

— Клубы?

— Клубы тоже есть.

— И что вы там делаете?

— Танцую.

— А что еще?

— Спросите прямо.

— Я же прямо и спросила — куда же прямее?!

— Тогда давайте вопросом на вопрос?

— Пожалуйста.

— Вы наверняка спрашиваете меня о наркотиках?

— Вообще-то, я вас о девушках сначала хотела спросить, но давайте тогда о наркотиках.

— Ага! То есть вы считаете, что клубы — это девушки?

— Ну, может быть, и молодые люди.

— Хорошо.

— Кстати, как у вас с этим?

— С молодыми людьми?

— Да.

— Ха-ха! Хороший вопрос. Я тяжело отношусь. То есть я — скрытый гомофоб все-таки...

— Так...

— Я не перепутал слова?

— Нет.

— Гомофоб — это который...

— Боится.

— Нет, не боится...

— Фобия — это боязнь.

— Ну, скажем так, я не люблю... Не то чтобы не люблю... Есть геи, с которыми я общаюсь, и это нормально для меня. Я не люблю, когда это возводится в ранг пропаганды. То есть когда это будет зависеть от меня, гей-парадов не будет.

— Первый пункт вашей программы во время похода в мэры Киева. Я поняла.

— Нет, это далеко не первый пункт (улыбается).

— Продолжая тему по поводу девушек. Насколько я знаю, вы долго и счаст­ливо живете в браке со своей женой.

— Конечно.

— У вас прекрасная жена.

— Конечно.

— К чему тогда этот образ? Когда почитаешь ваш Facebook, складывается впечатление, что вы — любвеобильный мачо в постоянном поиске. Причем все это делается нарочито. Для чего?

— Мне так нравится вести Facebook. Facebook — это одна из форм существования. Я там не совсем настоящий. Настоящий я сейчас и здесь (улыбается).

— Я вам верю. А жена верит?

— Конечно. Как мне можно не верить?!

— Жена нормально реагирует на то, что вы делаете?

— Абсолютно. Она меня во всем поддерживает.

— В ночные клубы вы с женой ходите?

— Нет.

— А с кем?

— С детьми и девушками.

— Какими девушками?

— Э-э-э. Моими хорошими знакомыми, друзьями. Знаете, что с девушками можно дружить? А, нет, вы не можете знать — вы же сама девушка (смеются).

— С девушками я тоже дружу!

— Серьезно? Искренне?

— Конечно!

— Когда-нибудь пробьет на секс!

— Да вы что?!

— Я вам говорю! Я знаю.

— У вас так в клубах и происходит?

— Абсолютно!

— Поэтому я и не верю, что жена вас спокойно отпускает.

— Она мне верит, у нас полное доверие в семье.

— Вы вспомнили о детях. У вас четверо детей. Вы человек очень обеспеченный, мягко говоря, но при этом вы говорите, что, мол, все, что у меня есть, — это мое, а детям я могу передать гены и дать хорошее образование.

— Да.

— А остальное зарабатывайте сами.

— Не совсем так.

«Дочери я одолжил 25 тысяч долларов на бизнес. Где-то полтора или два года назад она мне их вернула»

— Это от жадности?

— Ну конечно, от жадности! Дети это знают (смеется). Например, дочери я одолжил 25 тысяч долларов на бизнес. Где-то полтора или два года назад она мне их вернула.

— С процентами?

— Нет (улыбается). У евреев не принято брать проценты на деньги, это считается грехом.

— Понятно.

— То есть старуха-процентщица — это не я.

— А если говорить о других детях?

— Я много помогаю сыну, сейчас мы стали общаться больше... Ему 27 лет, и он стал прислушиваться к моему мнению, думаю, где-то год назад.

— А до этого он шел своим путем?

— До этого он должен был набить свои шишки, и он их набивал. А сейчас мы многие вещи, которые он делает, обсуждаем, причем предварительно.

— Некоторое время назад вы, по сути, взяли на себя функции государства: открыли в Киеве хаб для пожилых людей, назвали это все «Жизнелюб», куда может прийти абсолютно любой человек определенного возраста, совершенно бесплатно... Что они там делают?

— У нас готов отчет по «Жизнелюбу» за прошлый год. Мы провели более 700 мероприятий (мы называем мероприятием любую активность для жизнелюба, на которую он может прийти, будь то киевлянин или гость города). Это могут быть занятия по английскому языку, это могут быть встречи по литературе (оказалось, что наши жизнелюбы мечтали о сцене, и они хотят показать какие-то заготовленные сценки, 50 лет в загашнике, почитать стихи или еще что-то), это прогулки на велосипедах, трекинг, йога, уроки по оказанию первой помощи... Таких мероприятий было 700 с чем-то.

— Много людей задействовано?

— Думаю, что команда «Жизнелюба» — это человек 15.

— А тех пожилых людей, которые в этом участвуют?

— Давайте я сначала остановлюсь на команде. 15 человек — это наш (можно назвать это скучно, но это не совсем подходящее слово) офис, то есть 15 человек, которые занимаются организацией. У нас есть очередь желающих стать волонтерами в точках раздачи еды. Очереди быть волонтерами! Это прикольно, это фан! Приходят компаниями, приходят семьями. Более 700 волонтеров, более 60 ресторанов участвуют в программе, дают нам еду. Есть люди, которые дают нам деньги, есть такси, которые возят нас бесплатно. Реально больше тысячи человек вовлечено в деятельность, кроме самих стариков.

— Портрет волонтера. Опишите этих людей.

— Была перед Новым годом встреча для волонтеров, они заготовили программы. Это было очень трогательно. Возраст волонтеров — от четырех до 77 лет.

— Понятно. Сколько людей уже по­участвовало в программе?

— По программе «Обед без бед» мы регулярно предлагаем обеды где-то для 900 человек в день.

— А что касается мероприятий «Жизнелюба»?

— Если не ошибаюсь, вовлечено и ходит постоянно на какие-то мероприятия под тысячу человек.

— Сколько вы потратили на этот проект личных денег?

— Я не хотел бы называть эту цифру. Я знаю, во сколько обошелся кинотеатр, который построили в Гидропарке, который мы никак не можем передать на баланс города (при том, что он был на балансе города и мы просто сделали там ремонт). Он обошелся в 11 миллионов.

— Гривен?

— Гривен. Ну и конечно, ежедневная деятельность стоит денег.

— Расскажите о проекте, который вы создали для молодых ребят, — «Дженерейшн ЮА».

— Это образовательный проект по подготовке совершенно новой элиты. Было около 700 заявок, ребята получили бес­платный MBA в публичном администрировании, то есть они получили второе бизнес-образование со специальностью — если говорить скучным языком — «чиновник». Им прочитали лекции 60 человек, которых я лично отбирал и просил это сделать, они рассказывали о своем опыте. Это политики, бизнесмены, хорошие тренеры... Было 35 человек, окончили 30. Я думал, что их расхватают.

— С руками и ногами.

— Единственное условие было, чтобы им дали «белую» зарплату с учетом их подготовки — от полутора тысяч долларов. Они стоят больше, я это знаю, но, к сожалению, их не расхватали. Сейчас потихоньку они проходят конкурсы, устраиваются на работу на государственную службу. Я заранее задекларировал, что это не моя команда. Что я не имею права после того, что сделано. Я оплатил их обучение полностью. Я и МИМ (Международный институт менеджмента) участвовали в оплате обучения, предоставив несуществующие скидки. Я предупредил ребят, что если я обращусь к ним с какой-то просьбой, которая идет вразрез с их должностными обязанностями на их будущей работе, то они не должны выполнять эту просьбу. То есть это — не мои люди.

— Из этих 30 сколько работают и сколько до сих пор ищут работу?

— Думаю, что работают на государство по прямой специальности человек семь-восемь.

— Куда они ушли, где работают?

— В министерствах (Министерстве здра­воохранения), в Житомирской областной администрации... В разных местах.

— А остальные?

— Дело в том, что они уже пришли с работой, они зарабатывали гораздо большие деньги, когда поступили на курс, чем эти полторы тысячи долларов, но они готовы были понизить свои доходы, чтобы поработать на государство. Это было их обязательство — два года отработать на государство.

— То есть они пришли из бизнеса, были готовы где-то ужаться.

— Получить MBA и работать на государство.

— Но они оказались невостребованными и возвращаются в бизнес?

— Они оказались недостаточно востребованными, потому что им не только я не могу дать команду, что надо сделать так и так, — им никто не может дать команду. Они — независимые люди. Оказалось, что они не очень нужны в системе.

— За границу никто не уехал?

— Еще никто.

— Сколько вы потратили на этот проект?

— Я хотел бы назвать не цифру, сколько я денег потратил, потому что для меня это не жизнеопределяющие суммы... Я потратил на это два года, я раз в две недели проводил с ними время, и это намного больше, чем те деньги, которые я вложил. А денег — думаю, где-то 150 тысяч долларов.

— Из этих 30 кто-то может быть пре­зидентом?

— Могут.

— Вы бы хотели?

— Да, я вижу там двух человек (наверное, двух-трех), которые могут быть президентом.

— Назовите фамилии.

— Нет.

— Почему?

— Потому что их — 30, и я никого не выделял.

— Мы уже вспоминали об этом: какая ситуация сейчас с вашим украинским гражданством?

— Я когда-то для себя решил, что не буду играть в игры и обманывать государство. Для того чтобы получить украинское гражданство, мне нужно написать, что я откажусь от израильского. И я вас уверяю: скоро вы меня увидите с украинским паспортом, полученным в соответствии со все­ми украинскими законами.

— То есть вы откажетесь от израильского гражданства?

— Да, я напишу отказ от израильского гражданства.

— Это для вас болезненно?

— Дело в том, что Израиль мне ничего плохого не сделал (улыбается), но для меня это вызов, и я готов отказаться от израильского гражданства.

— Когда вы планируете это сделать?

— Думаю, в ближайший год.

— Что вам даст украинское гражданство?

— Право заниматься тем, чем я хочу заняться: стать мэром города и преобразить Киев.

— Что самое главное вы сделаете для Киева?

— Я не могу вычленить что-то: это — главное, а это — не главное. Я люблю Киев достаточно давно, я родился в Киеве, и 12 поколений моих со стороны отца родились в Киеве. Мама — из Малина Житомирской области. Я хочу, чтобы Киев стал инновационным городом. Дело в том, что человек, который приехал в Киев, становится носителем некоего кода. Не имеет значения, родился он здесь или приехал и стал киевлянином: прожив здесь три-пять лет, он уже становится киевлянином навсегда, куда бы он ни уехал. Он и в Америке будет киевлянином, и в Германии, и представляться он будет киевлянином, если хотя бы пять лет прожил в Киеве. Я хочу, чтобы люди гордились, что они — киевляне.

— Ваша программа (вашего настоящего, реального похода в мэры) будет похожа на ту программу, когда вы сделали совершенно фриковский, эпатирующий пробный шаг?

— Мы сравниваем шутку с серьезными вещами.

— Но, наверное, многие эту шутку так и восприняли — как серьезную вещь.

— Я везде заявлял, что у меня нет гражданства и что это была шутка. Ни один человек мне не сказал, что он эту программу наблюдал без улыбки. Здесь же будет совершенно серьезная программа, будет план Корогодского, который разработают узкие специалисты в своей отрасли. Мы не будем строить здесь Шанхай или Сингапур. У нас есть свои плюсы и минусы, мы просто научимся их любить.

«Думаю, я готов потратить на мэрскую кампанию два-три миллиона долларов. Я очень внимательно отношусь к каждому потраченному доллару, и эффективность, отдача от доллара будет высочайшей»

— Я знаю, что вы подавали собственный проект памятника вместо снесенного Ленина на бульваре Шевченко, но его не выбрали. Почему?

— Для меня это болезненная история. Для меня это сакральное место — там, у левой ноги Ленина, было мое первое в жизни свидание с девушкой. И я бы хотел, чтобы там стоял памятник какому-то достойному человеку. Я предложил городу написать список из 10-20 фамилий (это все достойные фамилии!)... Дайте фамилию — объявим международный тендер, возьмем известного в мире архитектора, построим памятник — и я его оплачу. Последний раз я это предложение озвучил представителю Кличко прямо перед Новым годом, говорю: «Дайте уже что-то, потому что все, что вы сделали, — это ничего».

— И?

— Я вот все жду, когда город согласится принять в дар памятник тому, кого выберут киевляне. Можно сделать открытое голосование. Единственное мое требование — чтобы это была фигура киевлянина, которая не вызывает жарких споров в обществе.

— Какой будет ваша целевая аудитория на выборах? Кто-то опирается на бабушек, кто-то — на молодежь, кто-то только с помощью Facebook хочет вы­играть...

— Думаю, что основной моей аудиторией будет молодежь и старшее поколение.

— То есть все?

— У меня могут выпасть люди, например, 30-45 лет, которых нет в Facebook, которые не знают о «Жизнелюбе». Кличко (если мы поговорим минуту о мэре) — это гордость Украины, он прославил страну, и я это понимаю (я сейчас абсолютно не ерничаю). Я болел за Кличко, смотрел все его бои — он действительно гордость Украины. Но он не менеджер. При этом есть люди, которые не смотрят телевизор, не читают Facebook, — они знают, что есть боксер, и достучаться до них невозможно. То есть я не смогу им сообщить, что я существую. Вот они — не мои.

— Какую сумму вы готовы потратить на мэрскую кампанию?

— Я еще не говорил со своими партнерами (пока не знаю, буду я один или со своими постоянными деловыми партнерами), но, думаю, это будет два-три миллиона долларов.

— Вы считаете, что этого хватит?

— Это то, что я буду готов потратить, а хватит или не хватит... Но я очень внимательно отношусь к каждому потраченному доллару, и эффективность, отдача от доллара будет высочайшей.

— Раньше во многих газетах была популярной рубрика «Читатели спрашивают». На электронную почту интернет-издания «ГОРДОН» каждый день приходят письма с вопросом, что такое криптовалюты, нужно ли ими заниматься. Вы бизнесмен, понимаете, как делаются деньги. Что вы посоветуете?

— Я не могу советовать. Я не пошел в криптовалюты, хотя мог войти на разных стадиях (мне предлагали)... Это не мой бизнес, сегодня меня не интересует зарабатывание денег как таковое — я зарабатываю, и мне этого достаточно. Кто-то из великих американцев (кажется, Рузвельт) сказал, что если бы у него было 10 тысяч долларов, он бы их вложил в Советский Союз, но если бы у него был миллион долларов, он бы тоже вложил в Советский Союз 10 тысяч. То есть те люди, которые хотят рисковать, хотят вырваться и могут потерять одну-две тысячи долларов, — им, наверное, стоит рисковать.

— У вас яркая биография, и я хотела бы вернуться к тому времени, когда вы работали сторожем в хлебном магазине.

— Да, было такое.

— Хлеб не воровали?

— Ну зачем его воровать?! Его можно было просто взять: те, кто работал в хлебном магазине, могли взять себе...

— Нет, я имела в виду не вас. Что вы такое подумали?! Я имела в виду тех, от кого вы сторожили. Были такие ситуации?

— Сторож не сторожит хлеб от воров. Сторож находится ночью там, где люди работают днем.

— И защищает объект, чтобы никто не залез.

— Нет, слушайте, я спал (улыбается). Сделал себе ложе метра на два. Не я сделал, оно уже было готово.

«Мне жалко зверей после Театра зверей. Была известнейшая слониха Маша. Наталья Дурова выходила с ней на сцену и говорила: «Маша, поклонись деткам». Маша склоняла голову и мотала хоботом, а сзади работник сцены вонзал Маше в попу пику»

— Какое хлебное место.

— Спать на хлебе — одно из самых волшебных воспоминаний.

— Запах помните?

— Да-да-да. Это фантастический запах. На «Городских» булочках спал.

— Есть еще одна нестандартная профессия в вашем арсенале.

— У меня их много.

— Я хочу спросить о том периоде, ког­­да вы были электриком в театре зверей.

— Да, было такое. Это прекрасное время.

— Что вы там делали?

— Это все описано в книгах, это не секрет. Это было прибежище музыкальных групп. Все музыканты, чтобы их не обвиняли в тунеядстве, оформлялись электриками в театр зверей...

— Как Виктор Цой — кочегаром...

— Абсолютно! Так же, как Цой — кочегаром. И там мы с Димой работали электриками.

— Зверей после этого любите?

— После этого мне жалко зверей. Была известнейшая слониха Маша... Наталья Дурова выходила с ней на сцену и говорила: «Маша, поклонись деткам». Маша склоняла голову и мотала хоботом, а сзади работник сцены вонзал Маше в попу пику...

— О Боже...

— Там был козел Яша...

— Козел, который вонзал эту пику? Или его по-другому звали?

— Нет-нет. Козел Яша — он выступал во втором отделении — был привязан за кулисами на служебной лестнице, где бегают артисты с этажа на этаж... Он не пропускал без сигареты. Хочешь пройти — даешь ему сигарету, и он жует ее вместе с фильтром...

— Кошмар! Не так давно вы попали в автомобильную аварию.

— Да.

— Насколько сильно вы пострадали?

— Достаточно. У меня выпало несколько месяцев из жизни, после операции я долго принимал болеутоляющие, обезболивающие наркотики — морфий с кодеином пополам. Я не очень хорошо помню эти три месяца.

— Ого. Сейчас уже все в порядке?

— Сейчас все хорошо, я вернулся к тренировкам, но пока не в полном объеме.

— Как это произошло и кто был виноват?

— Будет следствие и суд. Виноваты — на миллион процентов — не мы.

— Вы были за рулем?

— Нет, за рулем был водитель, но дело не в этом. Я, кстати, единственный, кто пострадал в этой аварии. Как нам сказали, это цыгане, которых знают в Кривом Озере, и это уже не первая авария на их счету. Они просто выехали на встречную полосу на одесской трассе... Просто. Там, где нет разворота. Сейчас я занимаюсь тем, чтобы не спустить это дело на тормозах, чтобы довести его до суда.

— Вы после этого как-то пересмотрели свое отношение к дороге, к вож­дению?

— Я к жизни пересмотрел отношение, Алесь (смеется). Я избавился от многих людей, которых терпел... С которыми общался, но потому, что сказать, что я не хочу общаться, неудобно. Я перестал тратить время на то, чего я не хочу. А по вож­дению: я теперь пристегнутый в туалет езжу (смеется).

— Завещание не написали?

— Завещание давно написано. Склеп построен.

— Вы предусмотрительный человек.

— Я сейчас буду разговаривать (есть такая электронная группа GusGus), буду договариваться о концерте с открытой датой на свои похороны.

— Вы серьезно говорите?

— Да.

— То есть вы уже сегодня знаете, как должны выглядеть ваши похороны?

— Абсолютно! У меня сценарий, есть лайн-ап — кто должен играть, что должны говорить — все это есть.

— И что должны говорить?

— Должны веселиться! Я достраиваю склеп — и это необычный склеп.

— Это понятно.

— Он находится на Берковцах, это склеп открытого типа, в него можно будет прийти.

— Так.

— Сын уже, кстати, попросил... Говорит: «Мне два места» (смеется). Говорю: «Одно тебе положено, а за второе платить надо».

— Вы хотите, чтобы вас кремировали?

— Нет, кремировать у евреев нельзя.

— Вы же раньше атеистом были?

— Вы считаете, что... А, да: человек может быть атеистом, а потом поверить... Я не могу назвать себя атеистом. Я, скорее, агностик.

— Живите долго и счастливо!

— Спасибо, обещаю вам!

— Спасибо за интервью!

— Спасибо большое!

Записал Дмитрий НЕЙМЫРОК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter