Один из великих шахматистов в истории Гарри КАСПАРОВ: «Нас, действующих чемпионов мира, мало осталось — это, как Спасский любил говорить, самый маленький профсоюз на свете»

Титулов и званий у Гарри Каспарова столько, что дай Бог каждому, да и все разве упомнишь? Самый молодой в истории чемпион мира (эту оглушительную победу всего-то в 22 года он одержал), вось­микратный победитель шахматных олимпиад, одиннадцатикратный обладатель «Шахматного Оскара», единолично властвовавший на Олимпе с 1985 по 2006 год, лучший, по мнению многих гроссмейстеров и спортивных обозревателей, шахматист всех времен и народов... Из спорта, сделавшего его всемирно известным и весьма обеспеченным, ушел Гарри на пике — когда запросто еще мог играть и выигрывать. Кто-то называл это безумием, кто-то пожимал недоуменно плечами: надоело, значит, кто-то осудил — зажрался, мол, в политику полез, «не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольною царицей»...

Тех, кто в 2005-м переход шахматис­та N1 в разряд российских оппозиционеров воспринял скептически, было гораз­до больше: ну, не верилось как-то, что и на этом поприще лидерскую позицию Каспаров займет, однако сомневающиеся оказались не правы. Во-первых, талантливый человек, как известно, талантлив во всем, а во-вторых, шахматный ум, а тем более гениальный, в нынешнем политикуме, особенно постсоветском, большущая редкость. Жаль только, что российское государство, на благо которого Гарри Кимович собирался работать, ум этот не оценило: сначала баллотироваться в президенты Каспарову запретили, а затем из России фактически выдавили, дав четко понять, что здесь ему ничего не светит. По крайней мере, пока режим не сменится...

Уезжать в Америку или куда-либо еще Гарри поначалу наотрез отказывался: «Почему это должен делать я? — пусть Путин со своей камарильей убираются!», но камарилья, увы, с места не сдвинулась — наоборот, еще глубже в землю вросла и как следует окопалась, поэтому покидать страну как раз Каспарову пришлось. С его-то умением на несколько ходов вперед видеть гроссмейстер рассудил, что если остаться, посадят и вопрос: «За что?» — только как риторический прозвучит.

От себя лишь добавлю: рассудил правильно, поскольку от свободного, хоть и далекого, живущего в Нью-Йорке политика такого уровня, масштаба и интеллекта проку России гораздо больше, чем от за решеткой или под домашним арестом закрытого, даже несмотря на то, что недремлющий Роскомрадзор его прогрессивный антипутинский сайт заблокировал. Да и Ук­ра­и­на позицию Гарри Кимовича оценила — в отличие от других российских оппозиционеров, на крымской теме он не спалился и последовательно настаивает, что аннексированный полуостров только вернуть нужно и никаких других вариантов быть не может. Ходорковский и Навальный, как известно, заметившие, что это, мол, не прос­то решается и вернуть отобранное у Ук­ра­и­ны не получится, такие «либеральные взгля­ды» и «демократические ценности» продемонстрировали, которые от путинских наполовину блатных, наполовину гэбистских понятий чисто стилистически отличаются...

И ту самую нашумевшую пресс-конференцию Ходорковского, и заявления Навального интерпретировать можно по-разному, можно и подтексты в их текстах искать, и контексты, и даже черную кошку в темной комнате, но не признать, что Каспаров если не полностью, то отчасти точно прав, тяжело. Ну, хотя бы в том, что никаких сложностей с возвратом Крыма не видно, по крайней мере, если из Киева смотреть: хотите цивилизованной страной считаться — значит, положите где взяли: в приличном обществе не воруют.

Оценивая ситуацию в Украине, Гарри основополагающему принципу оппозиции верен — на сторону власти, которую критикуешь, не переходить и дейст­вий ее, если преступны они, не оправдывать, возможную выгоду от них не высматривать и от избранного курса, по причине того, что так проще и бить будут не так больно, не уклоняться. За это еще до начала нашей беседы Кас­па­ро­ва особенно поблагодарить хотелось, а уж за ценней­шие наблюдения (которые, надеюсь, нынешняя ук­ра­инская власть себе на заметку возьмет) и удивительные прогнозы, касающиеся возможных действий путинской России в будущем, и подавно. И заметьте: человек, который эти прогнозы де­лает, не доморощенный про­рок, не паникер-парламентарий, а выдающийся ана­литик, тот самый «шахматный монстр», против которого 20 с лиш­ним лет не мог устоять ни один, даже самый сильный, противник.

Говорят, после поединка с Гарри, в ходе которого 12-й чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов 25 килограммов потерял, у Анатолия Евгеньеви­ча «комплекс Каспарова» выработался, и каждый раз, садясь с этим соперником играть, он понимал: победить практически не­воз­мож­но — это тот рубеж, на котором обязательно спот­к­нешься, та планка, которую в любом случае собьешь. Порой кажется, что не­что подобное чувствует по отношению к Гарри Кимовичу и Путин, поэтому проще карманную беззубую оппозицию себе создать, либералами вон тех назначить, а вот этого — куда-нибудь от греха подальше...

Когда Каспаров, гражданин мира, которому в любой развитой стране (и даже в развивающихся африканских) рады, говорит о том, как хочет в России жить, мне до боли обидно — за россиян, которые не понимают, сколько пользы их государству могли бы такие политики принести, как на имидж страны, на ее интеграцию в цивилизованный мир они повлияли бы. На пробуждение, наконец, от летаргического сна, в котором цари — собиратели земель и «духовные скрепы» им снятся, но, видимо, всему свое время, и пробуждение в отведенный ему час наступит. Главное, чтобы не слишком поздно...

«КОГДА В 22 ГОДА ЧЕМПИОНОМ МИРА Я СТАЛ, МАМА МОЯ СОЗНАНИЕ ПОТЕРЯЛА»

— Гарри, шесть лет назад вы меня по­трясли... Мы тогда об интервью с вами в помещении украинского посольства в Москве договорились, я уже туда подъезжал,

Шахматные способности проявились у Гарри в пять лет — он наблюдал, как родители решали шахматные задачи, и однажды подсказал верное решение. Регулярно заниматься шахматами начал с семи лет в кружке при бакинском Дворце пионеров

и вдруг за полчаса до беседы помощники перед фактом меня по­ставили, что принимать на своей территории Гарри Каспарова наше посольство боится...

— (Смеется).

— Это просто безвыходная, согласитесь, была ситуация, я понимал уже, что разговор наш не состоится, но когда позвонил вам обо всем сообщить, вы меня успокоили: «Я приеду туда, куда вы скажете». Вскоре пешком в Ritz-Carlton, где я жил, пришли, мы прекрасное интервью сделали — это человеческий был, я считаю, поступок...

— Тогда в России еще вегетарианские времена были — куда-то просто не пускали, за протест на пять суток сажали...

— ...а не на пять лет...

— ...(улыбается) да.

— Я очень хорошо помню, как чемпионом мира впервые вы стали: замечательное было время — перестройки, рассвета какого-то, когда казалось, что только все начинается...

— Оптимизм был — лучи солнца еще не пробивались, но ощущение появилось, что все как-то сейчас поменяется, общественные ожидания в грандиозные перемены, произошедшие в начале 90-х годов, трансформировались. Ну, тем обиднее разочарование... Громаднейшие ведь были надежды: вот-вот, дескать, солнце взойдет, все по-другому станет, но все, во всяком случае, в России, на круги своя почему-то вернулось.

— Эмоции свои, когда чемпионом мира стали, вы помните?

— Эмоции совершенно невероятные были!

— От счастья прыгали вы, кричали?

— Все было! — мама моя даже сознание потеряла. Тем, кто ту эпоху по книгам или документальным кадрам знает, трудно объяснить, что в Советском Союзе звание чемпиона мира по шахматам значило, — это же какая-то сакральная величина была...

С мамой Кларой Шагеновной и Александром Никитиным, который длительное время был тренером Каспарова, после чего рекомендовал своего лучшего ученика в московскую «Школу Ботвинника», где Гарри занимался по индивидуальной программе

— ...абсолютно!

— В 22 года чемпионом мира стать...

— ...impossible!

— Ну да, это уже слишком, другое дело, что это своего рода вызов был, справиться с которым непросто, потому что когда в 22 года на такую взбираешься высоту, вопрос возникает: «А что дальше?». Ну, какое-то время эта проблема для меня не стояла, по­тому что с Карповым играл постоянно: 85-й год — матч за чемпионство, 86-й — матч-реванш, в 87-м году Карпов снова воз­вратиться на шахматный трон попытался... Мне постоянно приходилось звание это отстаивать, но ощущение того, что в 22 года вершину ты покоряешь и не известно, какие в жизни еще будут, — серьезный психологический вызов, с этим, безусловно, считаться приходится.

Из книги Гарри Каспарова «Безлимитный поединок».

Будущий чемпион родился в Баку 13 апреля 1963 года в семье инженеров Кима Вайнштейна и Клары Каспаровой

«Незадолго до решающей партии в коридоре, который в комнаты отдыха вел, плакат с надписью: «Анатолий Евгеньевич, поздравляем с победой!» я заметил, но это обратный имело эффект — совсем не тот, на который эта заготовка была рассчитана.

Я по сцене кружил, а Карпов большей частью спокойно сидел за столиком... На 31-м ходу возможность форсировать ничью он отверг — ему была нужна только победа, но через пять ходов грубо ошибся и на 42-м, казалось, оцепенел.

Прошло еще несколько томительных минут, и, наконец, Карпов протянул руку, поздравляя меня с победой и завоеванием титула чемпиона мира, а раздавшийся в ту же секунду громовой рев в зале окончательно убедил меня: да, да, это правда! Свершилось!!! — я победно вскинул руки над головой...

Выйдя на улицу, я увидел стоявшую на площади толпу, вновь раздались крики. Репортер спросил, как я себя чувствую. «Отлично!» — крикнул я на ходу, и это было правдой, но разве могли слова лихорадочное, охватившее меня в тот момент возбуждение передать?

Только в машине мы с тренерами, наконец, обнялись, а когда в наш «дворец» вернулись, минут 15 ходил я из комнаты в комнату, испуская торжествующие вопли. Победа! Не думаю, что еще когда-нибудь испытать такой ураган чувств мне суждено, — достаточно ощутить подобное хоть раз.

Меня спрашивают, похоже ли это на вос­торг любви? Признаться, это даже сильнее! Ты доказал, что лучший в мире, ты цели достиг, которую много лет назад поставил, ты преодолел на своем пути все препятствия, и что бы ни случилось теперь в твоей жизни, никто и ничто уже не сможет тебя этого достижения лишить, ты вошел в историю...

Эйфория, поддерживаемая бесконечным потоком поздравлений и телефонных звонков, длилась всю ночь, а 10 ноября 1985 года, на следующий день после того, как я стал чемпионом мира, Рона Яковлевна Петросян нечто неожиданное сказала: «Гарри, мне жаль вас». В душе я сразу ее слова отверг, тем более что произнесено это в тот момент было, когда вместе с друзьями свою победу в Москве праздновал. Чего же меня жалеть? Я только что мировую корону завоевал, мне 22, я самый молодой чемпион в истории шахмат, но я знал, что Рона Яков­левна — человек сведущий и много­опытный, уже не раз она мне важные предупреждения делала, и причин не доверять ее интуиции у меня не было. «Но почему меня нужно жалеть?!» — спросил я об этом Рону Яковлевну напрямик. «Мне жаль вас, Гарри, — повторила она, — потому что ваш самый счастливый день уже позади!».

— Всемирно известный спринтер Валерий Борзов сказал мне однажды, что когда в 72-м году, обогнав всех чернокожих соперников, на высшую ступеньку

Сеанс одновременной игры Анатолия Карпова, слева — 12-летний Гарри Каспаров, Ленинград, 1975 год

пъедестала почета в олимпийском Мюнхене второй раз он взошел, опус­тошение почувствовал и всепоглощающей радости не ощутил. «Неужели это так просто?» — подумал. У вас нечто подобное было?

— Это даже не опустошение — при всей значимости легкой атлетики, высший шахматный титул совершенно особняком стоял. Во-первых, чемпионов мира по шахматам было немного — я 13-м стал, во-вторых, это звание человека, чей интеллект огромную страну представлял, плюс матчи с Карповым, а до этого у меня был Корчной, а до него — Спасский... Какая-то политическая острота эти поединки сопровождала, это что-то невероятно значимое было, и в 22, повторяю, года!

— Голова тогда не закружилась?

— Из-за того, что практически немедленно играть матч-реванш пришлось, готовиться к нему буквально через пару месяцев начал, поэтому на головокружение времени не было, но, конечно, тяжесть это огромная. Я как-то с ней справлялся, однако мысль эта до сих пор меня не покидает: «А существует ли вторая вершина, которую покорить можно попробовать?». Алгоритм дальнейшей жизни я для себя определил — не просто что-то выигрывать, а что-то менять, ведь шахматная партия для меня — это не только соревнование двух индивидов, не просто борьба с каким-то соперником, но еще и необходимость новое что-то попробовать, поэтому вызов, который для себя как планку установил, функционировать позволял. Скажем, когда я понял, что в шахматах все вершины давно покорены и все новое, что мог туда привнести, уже привнес, другим делом занялся, хотя, скорее всего, какое-то количество лет мог бы еще играть — когда из шахмат ушел, 41 год мне был, но...

— ...драйва того уже не было...

— ...да, и мне казалось, что еще на что-то этакое способен. Мании величия, что тех же высот в политике я достигну, у меня не было, но хотелось эту вот степень психологического комфорта почувствовать — что что-то интересное и полезное продолжаю делать, make the difference — что-то менять и какую-то лепту в изменение мира вносить.

«МАГНУС, КАК ФИШЕР, ДО САМОГО КОНЦА, ДО ПОСЛЕДНЕЙ ПЕШКИ, ИГРАЕТ, ПРИ ЭТОМ С КАРПОВСКОЙ ЦЕПКОСТЬЮ»

С мамой Кларой Шагеновной. Мама Каспарова — образ легендарный, широко известный за пределами шахматного мира

— Вы, я напомню, 13-й чемпион мира: априори каждый чемпион — великий, и думаю, что в истории шахмат еще ряд людей, которые чемпионами не стали, великими, тем не менее, были. Кого же самым гениальным шахматистом всех времен и народов вы считаете?

— Критерии слишком расплывчаты, а кого самым лучшим футболистом всех времен и народов вы считаете: Пеле, Марадону, Месси?

— Выбор, в общем-то, не­боль­шой...

— Ну, уже, между прочим, тупик наступил.

— У вас между тем тройка есть?

— Футболистов? Даже четверка: кто-то еще Беккенбауэра наверняка назовет, а может, еще какое-то количество кандидатов найдется, и хотя понятно, что большинство в эти три фамилии упрется, даже в них выбор во многом будет возрастом болельщика определяться. Вопрос в том, видели ли вы триумф Бразилии на чемпионате мира 1970 года, первом, который я смотрел, и гол Пеле в начале финального матча с итальянцами, гениальный совершенно, либо на футбольных поединках середины 80-х росли и помните, как Марадона соперников рвал, тем же англичанам забивал, иногда рукой (улыбается)...

— ...с кем не бывает...

— Да, либо же вы футбол сейчас смотрите, и таким образом понятно, что, скорее всего, за Месси проголосуете. В шахматах, конечно, история подлиннее, потому что из большего числа кандидатов выбирать можно...

— ...тем не менее, литература есть, где развитие мысли прослеживается...

«Какая-то политическая острота эти поединки сопровождала, это что-то невероятно значимое было!»

— ...вот! — и оно означает, что на данном этапе тот или иной гроссмейстер впереди планеты всей был и свою лепту в историю шахмат вносил. Ясно, что следующее поколение более совершенным становилось, в том числе благодаря тому, что этот чемпион мира сделал. Пожалуй, объек­тивное сравнение с развитием науки будет — ну, очевидно ведь, что Эйнштейн гораздо больше Ньютона знал: не потому, что гениальнее был, а потому что...

— ...время прошло...

— 200 с лишним лет, и просто по определению он должен был знать больше, а сейчас любой студент, изучающий физику, наверное, большим объемом знаний, чем Эйнштейн и Ньютон, вместе взятые, обладают. Ну и что? — это же не признак гениальности.

— Кто же из шахматистов вам ближе, кого абсолютной величиной вы считаете?

— Я книги про всех чемпионов мира писал, поэтому выбирать очень трудно — когда серию «Мои великие предшественники» составляешь, ты как бы в образы их вживаешься, пытаешься в способ мышления, процесс принятия решений проникнуть... Помню, когда главу о Капабланке и Алехине писал, матч в Буэнос-Айресе глазами одного и второго видел, так вот, когда со стороны Капабланки писал, одна картинка была, когда со стороны Алехина — другая. Сложно сказать... Я со многими чемпионами мира играл — ну, так получилось...

— Кстати, со сколькими?

— Ну, с Ботвинником не играл, только общался, а если по очереди считать... Смыслов, Таль, Петросян, Спасский, Карпов, Крамник, Ананд, даже с Карлсеном сразиться успел — правда, только в быстрые шахматы.

13-й чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, 9 ноября 1985 года. «Эмоции совершенно невероятные были»

— И кто кого? Как в том анекдоте грузинском: «Никто никого — в шахматы играли...».

— Общий счет, в смысле? Я не считал, но, думаю, для меня приличный, а Карлсену неполных 14 лет было, и в рапид (разновидность шахмат, где каждому на всю партию от 15 минут до часа дается. — Д. Г.) мы играли. Он в шахматы только входил, это 2003 год был, я уходил, но зато потом год с ним в 2009-м позанимался и огромное удовольствие получил, потому что Магнус по складу карповский шахматист, манера у него более стратегическая, он сразу понимает, какую фигуру куда поставить...

— Эмоций меньше, да?

— Более ясная игра — у меня все-таки более интуитивная...

— ...взрывная...

— ...и поэтому очень интересно с ним было. Карлсен многому научился, потому что на позицию с моей стороны смотреть начал, а я удовольствие получал, потому что талант он совершенно невероятный и, в общем-то, сейчас в шахматах именно за счет этих вот природных качеств своих доминирует. Фишер не такой был — он все-таки очень много работал, а Магнусу столько не надо: он будто изначально знает, какую фигуру куда передвинуть.

— Фишер гением был?

— Ну, конечно, естественно, а Магнус — это такая убийственная комбинация Карпова и Фишера: стиль у него карповский, а напор фишеровский. Карпов — он все-таки минималист в этом плане: ну, выиграл — хорошо, можно даже ничью сделать, а Магнус, как Фишер, до самого конца, до последней пешки, играет, при этом с карповской цепкостью, поэтому бороться с ним на данном этапе, мне кажется, бесполезно.

— Кто же сейчас, наряду с Карл­сеном, из современников самый-самый — на ваш взгляд?

— Все равно по-прежнему хорошо и Крамник, и Ананд играют — хотел сказать «шахматисты моего поколения», хотя они, разумеется, существенно моложе (смеется), но объективно — это время молодых, безусловно. Фабиано Каруаны, наверное, — это следующий соперник Магнуса будет, и мне кажется, самый интересный грядет матч, потому что Каруана на год моложе и интересно играет, хотя мне все-таки кажется, что до Магнуса чуть-чуть не дотягивает.

Поединок 13-летнего норвежца Магнуса Карлсена и 40-летнего Гарри Каспарова в 2003 году закончился ничьей. «У Магнуса более ясная игра — у меня все-таки более интуитивная, поэтому очень интересно с ним было, талант он совершенно невероятный»

«У МЕНЯ СПРАШИВАЮТ: «А ЕСЛИ СЕГОДНЯ ВЫ ПОТРЕНИРУЕТЕСЬ, В ШАХМАТЫ ВЕРНУТЬСЯ ПОЛУЧИТСЯ?». ОТВЕТ, КОНЕЧНО ЖЕ, ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ»

— Неужели возраст такое решающее значение имеет? Я, например, помню, и Бронштейн играл поздно, и Таль, и Корчной...

— Это вы о каких годах говорите?

— 70-80-х...

— Ну Бронштейн матч с Ботвинником еще в 51-м играл, и все-таки ему 27 было. Корчной выступал долго, пик его, по шахматным меркам достаточно редкий, на время пришелся, когда ему уже за 40 было, — это 70-е годы...

— 47, наверное...

— Корчной 31-го года, и пиковый по силе матч с Карповым в 78-м году он провел — значит, да, ему 47 было, хотя уже в середине 70-х и до 80-х на пике он был.

— То есть в 60-70 лет на том же уровне играть человек не может?

— Ну, Смыслов до 80 играл и в финал турнира претендентов вышел, когда ему 63 было, а мне, когда я с ним соперничал, 21 был.

— Поиздевались над ним, наверное?

— Да просто матч выиграл. До этого Корчного одолел, а до него еще и Белявского — с шахматистами разных поколений играл, но очевидно, что возраст высших достижений в шахматах все время снижался. Во времена Ботвинника считалось, что это 35-40 лет, хотя сам Михаил Моисеевич в матчах до 53 или 52 участ­вовал. Петросяну в 52 года он проиграл, в 50 еще обыграл в матче-реванше Таля. Молодого Таля, но процесс омоложения шахматной элиты неизбежен, потому что объем информации растет, напряжение за доской увеличивается, больше работы нужно. С возрастом человек проблемами обрастает, а они...

— ...отягощают...

— Ну да, может семья появиться, дети рождаются, жизнь засасывать начинает, и концентрироваться, все в стороне оставлять очень сложно. Магнусу легче, потому что проблем у него нет — он шесть часов за доской сидеть может.

У меня спрашивают: «Скажите, а если сегодня вы потренируетесь, в шахматы вернуться получится?». Ответ, конечно же, отрицательный. В блиц я, конечно, сыграть могу... С Магнусом, разумеется, даже после тренировки не справлюсь, но со многими элитными шахматистами — вполне. Может быть, даже в рапид, однако длинную партию играть не в состоянии, потому что алгоритм концентрации у меня уже принципиально иной. Я лекции читаю, выступаю — это час, полтора, два максимум, а шесть часов — невозможно, то есть совершенно очевидно, что...

— ...усталость навалится...

— ...голова по-другому работает! Объяснить могу все, но за доской и другие ведь качества требуются, энергетика, в частности, и хотя энер­гии, может, тоже хватит, сбой концентрации произойдет неизбежно.

13-й чемпион мира Гарри Каспаров против 16-го чемпиона мира Магнуса Карлсена, 2014 год. «Магнус по складу карповский шахматист, сразу понимает, какую фигуру куда поставить...»

«С КАРПОВЫМ В РАЗНЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ МЫ ЖИВЕМ: Я — МЕЖДУ НЬЮ-ЙОРКОМ И САМОЛЕТОМ, А ОН ПО-ПРЕЖНЕМУ ДЕПУТАТ ГОСДУМЫ ОТ «ЕДИНОЙ РОССИИ», ИЛИ КАК ТАМ ЭТО СЕЙЧАС У НИХ НАЗЫВАЕТСЯ»

— У вас потрясающие матчи с Карповым были — и с политической точки зре­ния уни­кальные, и шахматную историю обогатившие...

Магнус Карлсен, Анатолий Карпов и Гарри Каспаров. «Магнус — это такая убийственная комбинация Карпова и Фишера, поэтому бороться с ним на данном этапе, мне кажется, бесполезно»

— Ну, поколение грос­смейстеров, которое потом при­шло: Иванчук, Ананд, Крамник, Полгар — на этих партиях, конечно, училось. Это такая энциклопедия со­временных шахмат была — не только варианты складывались, но и новый подход к дебютной теории, к анализу... Я вот смотрю, как сейчас подготовка к матчам за первенство мира идет (я ведь с Магнусом много работал и сейчас ему помогаю), и понимаю: все это корнями туда уходит, когда мы только играть с Карповым начали.

— Думаю, вы так Карпова изучили, что он вам, наверное, ближе мамы и жены был, да всех на свете, потому что только на нем концентрировались...

— Ну, скажем так, Карпова я изучил, но думаю, что это было взаимно. Я его как своего оппонента за доской рассматривал и объемом познаний, которые о нем накопил, вполне был доволен.

— Ваши с ним матчи большое количество конфликтов сопровождало — и затяжки были, и переносы, и так далее, а сегодня с Карповым вы встречаетесь? Если да, то при каких обстоятельствах, как эти встречи проходят?

— Вообще-то, в разных измерениях мы живем: я — между Нью-Йорком и самолетом, а Карпов по-прежнему депутат Госдумы от «Единой России», или как там это сейчас у них называется, я, как и прежде, в оппозиции к власти, а он с ней. На самом деле, в нашей жизни по прошествии 30 лет немногое изменилось, но был период, ког­да хорошо мы общались, в 10-м году, ког­да в президенты ФИДЕ он баллотировался, его я поддерживал, но все в естественное состояние воз­вращается. Карпов — там, с властью, я — здесь, вне России, и в оппозиции.

— Вы однажды сказали: «Нас с Карповым власть троечников сбли­зила», и когда после очередного политического выступления вас в СИЗО на пять дней упекли, Карпов неожиданно для всех лично туда пришел...

— Для меня это сигналом было о том, что все-таки что-то общее у нас есть, и чисто по-человечески не изменить свое отношение к нему я не мог.

— Потрясающе, правда?

— Да, но это один момент был, миг истории, а потом все снова зафиксировалось там, где должно быть, — каждый из нас на своем месте.

Гарри Каспаров — Виктор Корчной, Ленинград, 1975 год

— Вы мне признались, что когда вас тогда упекли, спрашивали маму: «А этот звонил?». — «Нет». — «А тот?». — «Нет»...

— ...ну, естественно...

Гарри разбирает шахматную партию с Михаилом Ботвинником, 1976 год

— ...и вдруг Карпов пришел: ему-то было что терять, и вы сказали: «Нас, действующих чемпионов мира, мало осталось»...

— Это, как Спасский любил говорить, самый маленький профсоюз на свете (смеется).

— Мне приходилось слышать, что Анатолий Карпов уникален в плане умения заработать, чуть ли не финансовый гений и супер­удачливый крупный банкир: это правда?

— Не знаю. Финансовые дела Карпова меня не интересуют, и о наличии или отсутствии у кого бы то ни было денег предпочитаю не рассуждать.

— Когда у вас конфликты какие-то были, наверняка много обид в душе накопилось — сегодня эти обиды ушли, вы плохого не помните?

— Ну, время же на самом деле многое стирает... Да, были конфликты, я свою точку зрения на события, которые происходили, не поменял...

— ...но большой человек — большое сердце...

— Нет, я еще раз повторю: мы просто свои места в глобальном театре заняли, Карпов в одном лагере, я — в противоположном.

«ФИДЕ — МА­ФИОЗ­НАЯ СТРУКТУРА, ОТМЫВОЧНАЯ КОНТОРА КГБ ИЛИ ФСБ, БЕЗ РАЗНИЦЫ»

— Вы Карпова с борьбе с Кирсаном Илюмжиновым, который президентом ФИДЕ является, поддерживали, а почему именно Илюмжинов — кто за ним стоит и что это за фигура мировыми шахматами руководит?

— Достаточно очевидно, что сегодня ФИДЕ — это отмывочная контора КГБ или ФСБ, без разницы, а сам Илюмжинов никого не представляет. Калмыкию он потерял, он уже не ее президент, но сохраняет свою ценность как человек, который эту организацию, ФИДЕ, контролирует, а это мафиозная структура, и задачи ее зачас­тую ничего общего с шахматами не имеют. Реально спонсорских денег там нет и быть не может, и ФИДЕ только на территории России и ряда бывших советских республик функционирует. Репутационно Илюмжинову деваться некуда — сейчас положение таких контролируемых организаций ухудшилось, тем не менее назовите мне еще одного президента спортивной федерации в России, которого Путин дважды за пару месяцев принимал. Плюс Путин на закрытии матча Карлсена с Анандом был, Сочи для всех шахматных соревнований предоставлен...

Гарри Каспаров, Виктор Корчной, Василий Смыслов и Золтан Рибли, начало 80-х

— ...неслучайно...

— Ну а сейчас негде соревноваться просто: большинство мероприятий ФИДЕ в России проходит. Это еще с советских времен структура, которая как сеть-прикрытие функционировала, и неслучайно, когда в президенты федерации я баллотировался, все российские посольства в мире мобилизованы были, до последнего дня работа против меня шла! Давление колоссальное было...

— ...финансовые рычаги, очевидно, включались...

— Ну, у меня тоже друзья есть, которые могли деньги собрать. В финансовом плане моя кампания илюмжиновской даже, может, ничем и не уступала, хотя, скорее всего, уступала, если о «прозрачных» деньгах говорить. Проблем с финансированием кампании у меня не было, но политический ресурс со счетов не сбрасывайте. Во многих странах у меня есть друзья, причем высокопоставленные и готовые помогать, но когда посольства с пря­мыми угрозами включаются... Каспаров — клас­сный парень, конечно, он шахматы развивает...

Партия с Михаилом Ботвинником, 1983 год. «Михаил Моисеевич в матчах до 53-х играл, но процесс омоложения шахматной элиты неизбежен, потому что объем информации растет»

— ...но...

— ...с другой стороны все-таки Россия... Может, в иное время не­множко иначе все было бы, однако кампания на весну — начало лета при­шлась, и, к сожалению, эффект от российской агрессии в Украине так ощутим еще не был. Сегодня, скорее всего, выборы по-другому закончились бы, потому что для европейцев...

— ...прозрение уже наступило...

— Не в этом дело — просто нельзя терпеть, надо дело делать. Увы, шахматы в очень тяжелом сейчас положении, потому что потенциал колоссальный, интерес поддерживать образовательные программы есть — я это знаю, потому что на разных континентах с пра­вительственными организациями по включению шахмат в школьную программу работаю, а кроме того, заинтересованность корпоративных спонсоров поддерживать интеллектуальные дисциплины имеется.

Шахматы, с точки зрения спонсора, вложение денег достаточно выгодное: надо немного — это все-таки не футбольный матч, где за 10 миллионов долларов какую-то маленькую рекламу в темном углу стадиона получите: здесь за те же деньги глобальный спонсорский пакет полагается. Я просто знал уже, что такие возможности есть, с корпоративными спонсорами договаривался, и удивительно, что шахматный мир к этому не готов оказался, потому что, помимо самого Илюмжинова, эффект такого вертикального раз­врата виден, и когда чиновник наверху не меняется, этот вирус по всей вертикали вниз идет...

В анализе партии Энтони Майлс — Гарри Каспаров принимают участие экс-чемпион мира Тигран Петросян и Михаил Таль (сидят с Каспаровым)

— ...100 процентов!..

— ...и помимо Илюмжинова, который свой пост уже 20 лет занимает, во многих федерациях люди сидят, которые тоже по 15-20 лет там, и никакой тяги к переменам у них нет.

Парадокс во многих странах один и тот же — он в том, что президент федерации вообще в развитии шахмат не заинтересован, потому что развитие, спонсоры, новые совревнования — это кардинальные перемены, которые к вершине пирамиды, вертикали этой, других людей приведут...

— ...молодых, эффективных...

— ...естественно! — а старые ничего по-настоящему не делать привыкли, чуть-чуть урвать здесь, чуть-чуть там...

Мои предложения, достаточно революционные, на повышение роли федераций направлены, чтобы они более активными стали, чтобы деньги у них появились и они ФИДЕ платить перестали. Все вроде правильным казалось, но ровно это им и не нужно (улыбается), потому что они инстинктивно почувствовали (в том числе многие европейцы, кстати), что по-старому уже не будет. Для меня шоком было, что они испугались: ну как это — Германия, Франция, Испания, Швейцария за Илюмжинова голосуют? Трудно было это представить, так вот, для них мои предложения, которые спонсорскими деньгами были поддержаны, неприемлемы, потому что им это не надо. Новые спонсоры новую реальность означают, в которой эти люди места себе не найдут, — вот вам эффект 20-летнего пребывания Илюмжинова у руля. К сожалению, подобные эффекты мы и в политике видим...

— ...конечно...

— ...то есть когда власть наверху не меняется, эта гангрена неизбежно по всей вертикали распространяется.

— Вы с украинскими гроссмейстерами немало играли, не сомневаюсь, что и сейчас за молодыми украинцами следите, — кто из них, на ваш взгляд, самый

С Дмитрием Гордоном. «Шахматы в моей жизни остались, но играть я все равно сейчас не смогу, да и опять-таки игра — это совершенно другая жизнь»

талантливый?

— Ну, я не знаю: с молодыми же не играл. За партиями чемпионата Украины, который сейчас закончился, наблюдал, но играл-то в основном с Васей Иванчуком, поэтому как-то только его и знаю. Возраст у Васи уже не тот, однако новое поколение украинских шахматис­тов, мне кажется, все-таки не того калибра: Иванчук же реальным претендентом на звание чемпиона мира был...

— ...реальным?

— Да, и тут уже характер подкачал — нервной энергии не хватило, а по силе Вася в начале 90-х, конечно, серьезным соперником был. Он все время способность на высочайшем уровне играть сохранял, то есть от него можно было любого сюрприза ждать. Когда с Иванчуком состязался, было понятно, что некая синусоида есть: он может очень плохо сыграть, а может очень сильно.

— Я вижу, с какой любовью вы на шахматы, рядом стоящие, смотрите... Не жалеете, что в политику ушли, а шах­маты, в общем-то, оставили?

— Ну, «оставил» — не совсем правильное слово...

— ...отставили...

— ...это точнее, но мне кажется, решение своевременным было, поскольку процесс открытия чего-то нового в шахматах практически для меня был исчерпан. Я комфортно себя чувствую, когда сеансы одновременной игры даю, с молодыми работаю: с Магнусом, с Накамурой. Два раза в год в Америке программа Young Stars под эгидой Kasparov Foundation проходит, периодически какие-то другие предложения возникают, поэтому я считаю, что как бы и...

— ...не уходил...

— Да, шахматы в моей жизни остались, я за всеми событиями слежу, достаточно активно участвую, большую работу по популяризации игры провожу, и потому ощу­щения, что они из моей жизни ушли, — нет, но играть — это понятно — все равно сейчас не смогу, да и опять-таки игра — это совершенно другая...

— ...жизнь...

— Да.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter