Сергей ГАРМАШ: «Гринуэй спросил: «А вы некрофила сыграть могли бы?». — «Да, — я ответил, — если бы вы в этом меня убедили»

(Продолжение. Начало в № 46)

«Любимый мой артист, которого папой я называл и который, к моему счастью, сыном меня называл, — Богдан Сильвестрович Ступка»

— В последние годы многие понятия просто разменянными оказались: все великие, все гении...

— ...угу...

— ...и заезженная фраза «Старик, ты гений!» жуткое отторжение вызывает, тем не менее был в России режиссер, которого смело гением назвать можно, — это Алексей Балабанов. Вы у него в фильме «Морфий» снялись, помимо этого, он целый ряд прекрасных картин выпустил... Как по-вашему, Балабанова гением считать можно?

— Думаю, это и не совсем скромно, и не совсем правильно было бы. Алексей одним из лучших режиссеров своего поколения был, которых человек пять, не более, наберется, и один из лучших режиссеров нашего времени. Он невероятной такой, десантной, аф­ганской стойкостью в смысле своих взгля­дов, вкусов...

— ...вразрез с устоявшимся мнением отличался...

---

---

— ...и, безусловно, величайшего уважения и благодарности заслуживает за то, что, несмотря ни на что, абсолютно свое кино снимал. После гибели Сережи Бодрова, который близким другом Леши был, думаю, он в каком-то подавленном состоянии находился, и на том, что снимал, это отражалось, но Балабанов потому и Балабанов (мне так кажется — я не знаю, близкой дружбы с Лешей у меня не было), что гением себя не считал и абсолютно отчет себе в том, с чего вы начали, отдавал...

— Что гении у нас через одного...

— Что звезды есть, а помимо них, другие осветительные приборы существуют — фонари, ночники, лапочки, фитили и даже спички.

— Вы с лучшими режиссерами: Михалковым, Вайдой, Говорухиным, Лунгиным, Соловьевым, Бекмамбетовым, Хотиненко, Балабановым работали... Не упомнить кого-то боюсь, а с кем из них лучше, легче было, с кем душа пела?

— (Пауза).

— Неудобный вопрос?

— Вы знаете, неудобен он тем, что не просто кого-то обидеть боишься... Я бы в этот ваш список еще и Валеру Тодоровского, и Диму Месхиева добавил, которые, помимо всего прочего, очень близкими моими друзьями являются и с которыми замечательные картины и годы связаны. Когда-то Татьяна Ивановна Пельтцер мудрую вещь сказала: «В нашей профессии везение — это очень большой процент того, что что-то хорошее получиться может».

— И не только в вашей профессии...

— И не только, конечно, в моей, но в актерстве везение большущую роль играет, и в этом смысле у меня долгов слишком много, которые отдавать нужно, потому что мне в этой жизни гораздо больше, чем я сделал, везло.

— Везучий вы все-таки?

— Да, безусловно.

— Мы об Олеге Янковском вспоминали — кто еще из коллег партнер для вас идеальный?

— Ира Розанова, Володя Ильин, Костя Хабенский. Любимый мой артист, которого папой называл и который, к моему счас­тью, сыном меня называл, — Богдан Силь­вестрович Ступка.

— Грандиозный он был, правда?

---

---

— Абсолютно — международного уровня артист. Если бы о каком-то другом актере заговорили, я бы, может, и что-нибудь рассказать попытался, но на Богдана Сильвестровича только смотреть мог, внимать ему и думать. Недавно книгу о Ступке увидел — и понял: написать, где он родился, учился, работал, можно, но разгадать его невозможно — пусть гадают, но ничего не получится! Ступка с тайной, причем тайна эта такого рода, что он и сам ее, может, не знает. Он таким щедрым был, что рядом с ним кто угодно на площадке заиграет — просто так, чтобы он близко к Ступке стоял, поставьте, и уже хорошо будет. Когда я его в «Белой птице с черной отметиной» увидел... Миколайчук ему «Орест!» — кричит, а он откуда-то с гор смотрит — от этого взгляда у меня и сейчас мурашки по коже.

— Магнетизм!

— Богдан Сильвестрович великим был, и вот еще одно счастье и везение в моей жизни — с таким человеком встретиться. С партнером, который за себя и еще и за тебя сыграть может — не преувеличиваю.

— Кроме того, что актер, вы еще и зритель — бывает ли так, что, чужие работы глядя, вы эмоций не сдерживаете: «Вот, собака, сыграл! Как это он сделал?»? О ком так сказать можете, кому из коллег белой завистью завидуете?

— Аль Пачино. Чаплину. Нагло, да? (Улы­­бается).

— Зато правдиво!

— На самом деле, слабые места, то, за что стыдно, у многих артистов есть, и у меня этого «стыдно» — ого-го! — выше головы было, когда деньги я зарабатывал, но актеры есть, у которых всегда, даже в никчемном фильме, не просто конфета, а какой-то шедевр получается. Вот у Ролана Антоныча Быкова или у режиссера по первой профессии Владимира Палыча Басова проколов нет...

— ...да и у Вицина не было...

— Не было!

— И у Смоктуновского...

— Ну вот как они это делали? Как это Басов делал, который в крошечном эпизоде...

— ...в «Москва слезам не верит»...

---

---

— ...просто из туалета выходит?

— Бриллиант — он везде бриллиант...

— Быков тоже абсолютной загадкой является или Ступка, который вроде бы прос­то на тебя смотрит, но внутри — совершенно бешеный эмоциональный монолог. Конечно же, я не просто этим восхищаюсь, хотя у меня такой рецепт есть: чтобы подольше прожить, искренне радоваться успехам своих коллег уметь нужно.

— Всегда получается?

— Да, однозначно, а радоваться тому, что неуспешным является, зачем? Даже если кто-то из коллег близким другом твоим не является или между вами конфронтация, радоваться надо: как только его успех не признаешь — ты...

— ...хуже становишься...

— ...глупее, слабее его — 100 процентов.

«Если бы кто-то формулу любви нашел, любовь исчезла бы!»

— У вас больше сотни киноработ за плечами — сегодня признаться себе в том, что актерскую профессию уже постигли, вы можете?

— Нет, конечно, — честно вам говорю.

— Для вас еще секреты в ней есть?

— Господи, да если бы их не было... Если бы кто-то формулу любви нашел, любовь исчезла бы!

— Та же история...

---

---

— Абсолютно! Мне на такой вопрос отвечать нравится, что я на этом пути, я этот путь люблю, спусков и подъемов в нем много, и это прекрасно — лишь бы мне в голову не пришло путь этот какими-то знаками дорожными отмечать: вот и все.

— Символическую сборную из своих картин назвать вы могли бы? Фильмов пять, например: первый, второй, третий, четвертый, пятый?

— Вы все время, Дима, в угол меня загоняете: это не я определять должен...

— Но по вашему ощущению...

— Конечно же, «Любовник», «12», «Свои», да и «Отряд», безусловно: это мой самый первый фильм.

— Мы с вами о работах говорили, за которые артистам стыдно должно быть, но их годами безвременья оправдать можно, когда кино почти не снимали, а людям семьи кормить надо было, поэтому мне кажется, строго судить за это не стоит...

— А я себя строго и не сужу.

— Сегодня, когда далеко не в каждый фильм вы пойдете, от предложений отказываться вам часто приходится?

— Часто.

— И критерий при отказе каков?

— А он всегда один — роль, просто роль, и история, конечно.

— И режиссер?

— Ну, это уже следующий момент — или не момент вообще. Скажем, если бы я с режиссером, с которым у меня нехороший опыт был, встретился, об этом думал бы, а если режиссер просто мне неизвестен, это фактор, не причина, чтобы отказать. Я верить людям хочу, к тому же сценарий мне не очень нравиться может, но роль зацепить может, и если это есть, метраж для меня значения не имеет. Я уже за плечами много главных ролей имел, когда в сериале «Брежнев» сниматься согласился, где роль у меня половину съемочного дня занимала, — все! — но там роль была, и сыграть ее интересно было.

Сейчас я снимаюсь... К сериалам во­об­ще нормально я отношусь... Папа мой говорил: «Нормально — это перпендикулярно к плоскости», но нет, действительно право на существование этого формата я признаю, правда, хотелось бы, разумеется, в таких сериалах, как «Семнадцать мгновений весны», сниматься...

— ...«Бригада»...

---

---

— ...«Место встречи изменить нельзя»...

— ...«Ликвидация»...

— «Ликвидация», «Белая гвардия», где я петлюровского полковника Козыря-Лешко сыграл и впервые в кино по-украински говорил.

— Басов, между прочим, о котором вы говорили, в «Днях Турбиных» играл — помните, такой фильм был?

— Не просто помню, а хорошо его знаю. Он долго на полке лежал — не сразу его выпустили, и когда вся страна уже Сережу Иванова как Кузнечика знала, никто...

— ...Лариосика в нем не видел...

— ...да, а для него это крайне важно было.

— Хороший человек был...

— Замечательный!

— Вы сказали, что в классике персонажей, которых вы сыграть хотели бы, нет...

— Это неправда! Где я такое сказал?

— В одном из ваших интервью я прочел. Переврали?

— (Улыбается). Я в Достоевском сыграть очень хотел бы — неважно, кого, но я и играл — в «Бесах», Шатова, другое дело, что фильм, к сожалению, неудачным получился, однако «Бесы», пожалуй, как «Мас­тер и Маргарита», где я тоже снимался, — из разряда произведений, которые не даются. Есть ведь такие, в которых ни время, ни технологии ничего не изменят, и пытаться не надо — к примеру, Бунин такой писатель, что будь режиссер хоть Копполой, хоть Эйзенштейном, кинематограф запах «Антоновских яблок» и фантастическую, пронизанную любовью эротику «Темных аллей» не передаст — так же и Булгаков. Вот если у него написано: «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и со­ткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида» — никакая компьютерная графика мощности этой литературы не заменит, так что о моем отношении к классике — нет, это не так. Ну, у нас напечатать что угодно могут — не удивляюсь, поэтому к предложениям, с классикой связанным, я с радостью отношусь и у Достоевского любого персонажа сыграю!

— Чем он вам так близок?

— Ну, во-первых, я с Достоевским в театр поступил — с монологом Мити Карамазова, потом Митю на сцене сыграл... О ролях — конкретных — я, вообще-то, никогда не мечтаю, и хотя да, Митю сыграть хотел, не ходил и «О, как я об этой роли мечтаю! Митю мне дайте» не говорил — у меня этот файл в голове лежал, а жизнь его активировала, и так многие файлы лежат и ждут. Если ты истинно чего-то хочешь, бегать и в двери стучаться не обязательно, суждено — значит, активируется, а если бы я курс какой-то вел, студентов убедил бы, что Дос­тоевский как проба просто необходим, потому что такое понимание не просто характера человека, а всех изгибов и вывертов... Ну, это пророк был! Написал, что в начале ХХI века «Сикстинскую Мадонну» во имя торжества свободы, равенства и братства ножом располосуют...

— ...а любой гений — пророк, правда?

---

---

— Да! Понимаете?

— Достоевский насквозь отрицательными персонажами пронизан — когда отрицательных героев вы играете, как-то их оправдать, внутрь их проникнуть пытаетесь?

— Безусловно — это как бы аксиома. Дело в том, что актер всегда адвокатом своей роли является, — по-другому и быть не может, независимо от того, Гитлер он, Пушкин или Ван Гог, иначе это ложь будет, ну и потом, у Достоевского очень даже положительные персонажи есть — тот же Алеша в «Братьях Карамазовых», та же Лебядкина Марья Тимофеевна...

«Какого-то Джека Потрошителя сыграть мне сейчас интереснее, чем Чикатило»

— Одного из самых одиозных персонажей последних лет Чикатило, рос­товского маньяка, сыграть вы не хотели бы?

— Нет.

— Мне просто интересно, как с этой ролью справились бы — тоже оправдать попытались бы?

— Знаете, я вам сейчас на ваш вопрос отвечу... (Улыбается). Кем быть нужно, чтобы сыграть Чикатило хотеть, не представляю.

— Но это же потрясающе — на экране образ его воплотить!

---

---

— Я недавно интервью с одним человеком видел — он адвокат и по таким делам специализируется. Эйхмана, например, защищал, и если бы доктор Менгеле не умер, а его поймали бы, его тоже защищал бы. В этом какая-то своя фишка, я не вник — это кино документальное мельком смотрел... Однажды у меня, как и у многих других московских актеров, кастинговая встре­ча в киноцентре Ролана Антоновича Быкова «Ролан» с Питером Гринуэем была — на каждого минут пять-семь своего времени он тратил, и первый его вопрос таким был: «А вы некрофила сыграть могли бы?». — «Да, — я ответил, — если бы вы в этом меня убедили». Он так внимательно на меня посмотрел... Это его...

— ...отрезвило?

— Похоже, да, потому что следующий вопрос был: «Какой самый русский писатель?». Я сказал: «Достоевский» — и мы достаточно долго проговорили, поэтому мог или не мог бы... Если бы это художественно было...

— Ладно, я иначе вопрос сформулирую: и некрофила, и Чикатило сыграть вам интересно было бы? Там же какой полет фантазии, как образ раскрыть можно!

— Какого-то Джека Потрошителя сыграть мне сейчас интереснее было бы, чем Чикатило, и объясню, почему, — это момент, который и кино, и телевидения ны­нешнего касается. В перенесении реальных персонажей в художественную плоскость обязательно срок давности присутствовать должен, что на сегодняшний день не соблюдается, поэтому мне в данный момент Чикатило играть не­ин­тересно было бы, а маньяка, который в конце XIX века орудовал, — да. Я слишком много хроники видел и вообще не считаю, что время образ Чикатило в художественное поле переносить настало. Оно не настало — я убежден!

«Такое кино, как Тарковский о себе снял, — «Зеркало» — мне снять не дано, я и пытаться не буду»

— Вы где-то обмолвились, что сценарий документального фильма о себе написать могли бы, — картина интересная получилась бы?

— Не знаю — мне какие-то задумки в голову приходят, но на сценарий я не способен: был бы способен, уже написал бы. Максимум, что возможным мне представлялось, — о гостиницах Советского Союза, в которых я жил, написать, потому что от пятизвез­дочной до самой простой, везде, в любом номере, такой абсурд найти можно... Это смешное документальное кино могло быть, и второе подобное о памятниках Владимиру Ильичу Ленину тоже на территории бывшего СССР снять можно: вот снять и просто назвать — «Памятник Ленину»...

О себе кино снять я не мечтал, хотя нет, мечтал! Такое, как Тарковский о себе снял, — «Зеркало», но мне не дано, я и пытаться не буду — такое раз в 300 лет бывает!

— Ну а нет ли среди ваших файлов желания художественный фильм как режиссер снять?

---

---

— (Сигаретой за­тягивается). Значит, сразу отвечаю: файл есть, но не активированный. Пока, на сегодня, какое-то честное слово или клятву вам дать в том, что никогда этого не сделаю, боюсь, но пока сил себя по рукам бить мне хватает, и в этом плюс есть. Я же иногда вижу, как и вы видите, чем порой дело заканчивается, если актер кино снимать начинает... Это первое, и второе — не знаю, у ко­го я это прочел, наверное, у Флоренского: «Если бы вместе, всей страной, всего Толстого и Достоевского мы прочли, страна наша в неимоверно прекрасную державу превратилась бы» — я с этим согласен и считаю, что ответы на вопросы, из-за которых в Раде или в Госдуме подрать­ся могут, в не совсем толстых произведениях Николая Васильевича Гоголя есть...

— ...все причем...

— Да, и прежде всего я в виду человека не на своем месте имею, понимаете? У нас что половину Думы, что половину Рады к комбайнам приковать хорошо бы...

— ...и комбайны эти завести...

— ...а нам, поскольку мы рассказывать, какой эта жизнь должна быть, привыкли, не забывать нужно, что человек на своем мес­те быть должен. У меня, когда некоторые люди на сцену выходят (им кажется, что они прекрасно шикарными голосами поют), вопрос возникает: «А почему за штурвал «боинга» вы не садитесь? Или в больницу не идете: мол, давайте я у вас тут аппендиксы вырезать буду?». Нельзя? А с чего взяли, что на сцену так можно?

— Достаточно часто впечатление от работ актера в кино с впечатлением, которое при личной беседе у меня складывалось, не совпадало — мужественные киногерои, в кресле напротив сидя, какими-то женст­венными, непонятными порой оказывались... Я очень рад, что в вас не ошибся, — в кино вас за чувство собственного достоинства, которое у вас в глазах, в облике, люблю, и вот при встрече вы это подтвердили. Здорово!..

---

---

— ...спасибо!..

— ...и у меня в связи с этим вопрос: цену себе вы знаете? Как актер, как профессионал, как человек? Вы ее уже сложили?

— Думаю, эту цену себе каждый знать должен — вопрос в другом: не всегда ее озвучивать нужно. Это, в общем-то, уважение, а уважать и любить себя надо, и любить — это ведь тоже вещь опасная, себя любить так, чтобы никто не видел, как ты себя любишь, нужно: вот так, пожалуй, отвечу.

«Публичным людям, которые говорят: «Как от всего этого я устал — и от внимания, и от автографов!», не верьте — это дешевое кокетство»

— Сергей, а популярность в основном радует или тяготит? Вам, например, приятно, когда на улице дергать начинают, что-то от вас хотят, просят?

— Тем публичным людям, которые говорят: «Как от всего это­го я устал — и от внимания, и от автографов!», не верьте — это дешевое кокетство. Да, неприятные мо­менты бывают, но...

— ...пусть лучше будут...

---

---

— Понимаете, ког­да тебе улыбаются, руку пожать просят, благодарят — это ведь такого дорогого стоит! На секунду в то время, когда вас никто не знал, вернитесь — да вы взмолитесь: «Пожалуйста, пусть хоть на куски ме­ня разорвут, пусть ни одной пуговицы у меня не останется, только бы это было!».

Разные ситуации бывают... Вот я 30 декабря, когда выступление у меня срывалось, из-за жуткой пробки в метро влез — и тут же комплекс включился: чего это ты сюда, будто бы напоказ? — но это не смертельно, это экран телевизора свое дело делает, и всем, кто спасибо мне говорили, поклон низкий.

— Ну и хоть посмотрели, как поезда по подземке ходят...

— (Улыбается). Ну да — когда-то я часто в них ездил...

— Ваша жена, с которой вы много лет вместе (поразительное для актеров постоянство — мы еще об этом поговорим), в Школе-студии МХАТ с вами училась и как-то призналась, что в вас после какой-то крупной драки влюбилась: что же это за драка такая была?

— Нет, это ложная информация — не влюблялась она в меня ни после какой драки, хотя драки в моей жизни были. Помню, на четвертом курсе на свадьбе у товарища мы гуляли, и там красивая драка была, рубаха белоснежная на мне порванной оказалось...

— ...так вы нормальный пацан были!..

— ...но жены там, по-моему, не было. На самом деле, на протяжении двух лет я за ней очень упорно ухаживал, хотя, мне кажется, все-таки она меня как-то, когда мы на первый курс поступили, отметила, и мне в этом смыс­ле, конечно, невероятно повезло. 13 лет назад она потрясающий подарок мне сделала — у меня теперь еще, кроме Даши, и Ваня, есть!

— А Даше сколько лет?

---

---

— 31, а Ване — 13, у них 18 лет разницы.

— Рождение сына в таком возрас­те...

— ...серьезном...

— ...жизнь переворачивает?

— Не то слово — никакие пластические операции и стволовые клетки рядом не стояли! (Улыбается). Ты прос­то чувствуешь, как молодость, желание жить, силы, ум — все в тебя вливается, и потом, знаете, я по отношению к дочери вину испытываю...

— Недоласканная, недолюбленная...

— Да, и сейчас, с Ваней общаясь, понимаю: ну, не так это в молодости воспринималось, погулять, реализоваться хотелось... Даше компенсировать все стараюсь, потому что оттого, что столько внимания, сколько Ване, ей не уделял, у меня прямо комплекс. Все это другой головой осознаю, другими глазами вижу, хотя и Дашу, конечно, всегда любил безумно — помню, как впервые ее на руки взял и подумал: «Господи, как хорошо, что она девочка, — парнем была бы, никогда бы ее так любить не смог!».

— Ваня — что он вам такое говорит, что просто таять вы начинаете?

---

---

— Ой... Вы знаете, он у меня очень юморной парень. В интервью о таких вещах говорить боюсь... Он часто как-то по-взрослому юморить берется — иногда осознанно, иногда неосознанно.

Сын меня иногда пугает — тем, что в нем какие-то задатки я вижу (или это от любви большой их вижу?), но он то Робот Алинг, то Аватар, то вдруг Маугли, и это у него очень быстро меняется. В спальню я захожу — он лежит и с каким-то прищуренным взглядом мне говорит: «Тише. Багира под кроватью».

Я много сил на то, чтобы Даша актрисой не стала, потратил, потому что этого как-то не чувствовал, хотя, с другой стороны, говорил: «Если ты по-настоящему этого хочешь, там окажешься». Воспитание для меня — крайне важная вещь, и хотя в этом смысле я плохой папа, из-за моей занятос­ти детям меня не хватает, все, что в этой жизни сделал, — деревья сажал, дом свой в Москве построил, детей родил, — благодаря папе и маме, воспитанию. И любви к родителям, настоящей — мои взаимоотношения с ними до сих пор на уровне того восьмого класса, когда из Херсона уехал.

«Когда сын родился, мне 48 было, а жене 43»

— Вы знаете, поскольку и в Украине, и в России демографический кризис, мне важным представляется, чтобы сейчас вы сказали, сколько лет вам и супруге было, когда мальчик Ваня у вас появился...

— Мне — 48, а жене 43...

— ...потрясающе!..

---

---

— ...и в роддоме, где она рожала, в ее палате женщина, которой 53 было, лежала. В этом смысле медицина большие шаги вперед сделала, и бояться этого не нужно — если наших бабушек и дедушек вспомнить, у всех у них многодетные семьи были...

— ...но смертность какая была...

— И смертность, да, однако институт достаточно взрослых родителей был — в нем минусы какие-то есть, но и плюсы тоже, поэтому не бойтесь, рожайте — и будьте счастливы! (Улыбается).

— Дочь вам уже внука подарила, а к ее женихам ревновали?

— Когда жизнь к этой теме как-то подводила, я все время рукой пистолет нащупывал (смеется) — какие-то картинки представлялись, как ее жених с пятого этажа летит: идиотизм такой, понимаете? Отцовская ревность невероятная! — но у нее уже муж есть, общение с которым меня во многом радует, и сын Ваня.

— Принято считать, что актерские браки недолговечны, актер с актрисой под одной крышей ужиться не могут — выяснение, кто талантливее, кто ус­пешнее, начинается да кто с кем в кадре по-настоящему целовался... Вы с женой много лет вместе — за счет чего? Разные люди немножко?

— Ну, сколько мы неудачных актерских браков найдем, столько же удачных. Да, у Басилашвили и Дорониной не сложилось, но Феллини и Мазина были...

— ...Лазарев и Немоляева...

— ...Наумов и Белохвостикова, Панфилов с Чуриковой и так далее. Здесь другое важно. Моей жене Инне спасибо — я ее очень за это люблю: мы никогда это не конст­руировали, все как-то само по себе произошло. С первых моих шагов в кинематографе, когда они уже достаточно крепкими стали, Инна знала: я палец о палец как ее агент не ударю...

— ...и не обижалась?

---

---

— Никогда. В театре еще хуже — я прямо ей говорил: «Нам лучше никогда в одну работу не попадать, потому что я тебя уничтожу. От дикого желания, чтобы ты предельно хороша и предельно точна была, к тебе прос­­то, как кровопийца, придираться буду!».

— Да вы страшный человек!

— Да, но это не от желания ущемить было бы — все из-за того, что я безумно ее люблю.

— Хорошая она актриса?

— Очень, хотя судьба ее не так, как могла бы, сложилась. Я рад, что после большого перерыва (все-таки два года с Ваней она просидела) Инна вернулась в театр, в труппу снова вошла. Заканчивая эту тему, скажу: подряд только творческий возможен — был бы я режиссер, была бы она моя муза, и то при условии, что я такой режиссер, как Панфилов, а она — такая акт­риса, как Чурикова, а искусственный подряд (в грудь себя бьет): «Без жены никуда не пойду!» — это глупость: так и сам никуда не пойдешь.

«Если твоя жена с кем-то на сцене целуется или обнимается и ей это больше удовольствия, чем с тобой дома, доставляет, она так или иначе в других руках окажется»

— Когда откровенные сцены из спектаклей с ее участием видели, не ревновали?

— А я и сейчас вижу — в последней ее работе. Нет, там все в порядке.

— Белую рубаху на груди рвануть не хочется?

---

---

— Да нет — это же работа наша, это сродни тому, чтобы у врача спросить: мол, когда трупы вскрываете, вас не выворачивает?

— Тем не менее живые все люди — все равно...

— Нет, к этому спокойно я отношусь. Что касается ревности, человека, который ее лишен напрочь был бы, нет — вопрос в том, насколько то или иное чувство ты в себе культивируешь. Два примера есть — «Отелло» и «Маскарад»: жену мороженым отравить, а потом понять, что она ни в чем не виновата... Трезвым быть нужно, что ли.

— Мороженого избегать...

— Да, и если твоя жена с кем-то на сце­не целуется или обнимается и ей это больше удовольствия, чем с тобой дома, доставляет, она так или иначе в других руках окажется.

— Ваши родители золотую свадьбу отпраздновали...

— Да!

— Вместе они уже сколько?

---

---

— 62 года.

— Фантастика!

— Согласен.

— Они никогда не ссорились или бывало всякое?

— Нет, конечно, размолвки на какие-то дни, когда друг с другом не разговаривали, были, стычки тоже и сейчас бывают, но из дому никто не уходил. Я приезжаю — они рассказывать, кто прав, кто виноват, начинают — в этом возрасте... Я: «Знаете, что? С юмором у вас так замечательно, и это во мне благодаря вам есть, поэтому, если какой-то спарринг устроить хотите, в область юмора его переводите — и веселее, и полезнее будет».

— Вы где-то сказали: «Если бы я мог позволить себе большую яхту купить, тут же и театр, и кино бросил бы»...

— (Закуривает). Да, бросил бы! Вот я недавно из Шереметьево ехал, и таксист меня всю дорогу грузил, как же в Советском Союзе хорошо было и как сейчас плохо...

— ...мудила...

— ...что вот ему 57 лет, он полон сил, а еле на работу устроился, а в Советском Союзе такого не было, и так далее. Я не со­рвался, ничего — урезонить его по­пы­тал­ся: «Послушай, ну у тебя же воображение, фантазия есть. Вот если бы чудо произошло и ты шмотки собрать смог бы и туда вернуться, вернулся бы?». Он: «Да без разговору!». — «А у меня вопрос: ты бы все, что у тебя здесь есть, оставил и туда отправился?». Он: «Не-е-ет, машину вот эту с собой забрал бы». Думаю, не только машину, но и микроволновку, и телефон, мобильный...

— ...и гаджеты, и интернет...

— ...поэтому бросил бы я кино и театр или нет... Если бы семью обеспечить смог, то да, это моя мечта: на яхту стать — и по маршруту, как дети капитана Гранта, пройти...

— Читать сейчас уже не модно, а вы что-то читаете?

— Очень много, а «читать не модно» — это для меня...

— ...не ориентир...

— Не то что не ориентир — абсурдная штука, хотя этот факт на сегодняшний день констатировать можно.

— Даже в метро раньше люди обязательно что-то читали...

— Да, но я сейчас много читаю.

— Что именно?

---

---

— Обязательно классику перечитываю, к чему-то возвращаюсь. Сейчас «Подростка» Достоевского перечитать хочу — наверное, лет 15, прошло, как последний раз «Войну и мир» читал: вернуться пора. Со­временную литературу читаю, то, что ког­да-то прочесть не успел, наверстываю... Последнее мое хорошее впечатление — лекции Набокова по русской литературе: это изумительно! — и роман еврейского писателя Исаака Башевиса Зингера «Враги. История любви», просто меня потрясший.

Ларса Соби Кристенсена для себя открыл, который на скандинавского автора совсем не похож, — его роман «Полубрат» и маленький роман в стиле, как Баррико пишет, «Цирк Кристенсена», а также очень русского писателя Алексея Иванова, по сценарию которого «Царь» снят, который «Географ глобус пропил», «Сердце пармы» написал и так далее. Несмотря на кризис в литературе, какие-то вещи появляются: сейчас вот Дэвида Линча читаю, его медитацию на тему профессии — очень интересный он человек! (Улыбается).

«Пластические хирурги — великие, замечательные люди, но пластика конкретным вмешательством в мою психологию была бы — позволить это себе я не могу»

— Вы вскользь о пластических операциях упомянули... Когда-нибудь, если нужно будет, под нож пластического хирурга пойдете?

— Ну, вы знаете, иногда это в связи с какими-то трагическими событиями необходимо бывает...

— Нет-нет, это мы отбрасываем — ради профессии...

---

---

— Нет.

— А если к 70 все лицо в морщинах будет?

— Вообще-то, все очень просто. Если у вас на носу прыщик вскакивает, вы понимаете, что это не трагедия, это пройдет, тем не менее день ваш под знаком этого прыща проходит, а если вдруг переделать свой нос вы решите, вас прооперируют, затем повязку снимут и скажут: «Вот теперь все!» — и вам это не понравится! Вы представляете, что с вашей психикой будет? Это же не грим, не тушь и не помада...

— ...и не на один день...

— Да, поэтому пластические хирурги — вы­­дающиеся, замечательные люди, но плас­тика конкретным вмешательством в мою психологию была бы — позволить это я себе не могу.

— Сегодня, на сцену выходя, волнение испытываете или у профессионала его быть не может?

— Ну что же вы меня ниже плинтуса совсем опускаете? Не испытывал бы волнения — нечего бы туда ходить было. Волнение — это вдохновение, желание, мы на подмостки, чтобы там удовольствие получить, выходим. Когда-то Тарасова, великая мхатовская актриса, этот вопрос студентам задала, после чего он методическим пособием стал: «Чем слезы на сцене от слез в жизни отличаются?». Мы всем курсом отвечали, и никто простейшую вещь сказать не додумался, что слезы на сцене, независимо от того, от радости они или над убитым Ромео, невероятное удовольствие и прилив сил доставляют, поэтому театр я люблю — это мой дом, моя жизнь!

---

---

— Я очень хочу, чтобы все, что вы сделали, только на полпути к вершине (почти как у Питера Устинова) было, а чтобы вершина где-то впереди маячила и вы постоянно к ней шли, ни на шаг не от­ступая...

— Большое вам за это пожелание спасибо, а еще за то, что наша беседа не только каких-то моментов известного цвета лишена, но и за то, что она творческой и человеческой оказалась.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter