Дочь Кирилла ЛАВРОВА Мария: «Из Киева отец уехал после ссоры с зятем Хрущева Гонтарем, который тогда был директором Театра имени Леси Украинки»

После роли Башкирцева в фильме «Укрощение огня» космонавты называли Кирилла Лаврова «главным конструктором», а для женщин он стал первым красавцем. Но, пожалуй, первое, что возникает в памяти при упоминании Лав­рова, — созданные им образы в фильмах «Живые и мертвые», «Братья Карамазовы» и, конечно, Понтий Пилат в «Мастере и Маргарите», которого артист сыграл всего за несколько лет до смерти.

Питерский интеллигент и представитель актерской династии прожил яркую и интересную жизнь. Сыграл сотни ролей в кино и театре, был влиятельной персоной в политике, на его пути встречались самые красивые женщины. Карьеру Лавров начинал в Киевском театре Леси Ук­ра­ин­ки, в Петербург уехал после ссоры с зятем Хрущева, чтобы в 30 лет начать жизнь сначала.

15 сентября Кириллу Юрьевичу исполнилось бы 90 лет. О том, как актер боролся в последние годы со страшной болезнью, о чем просил родст­вен­ников, вспоминает его дочь  — актриса питерского театра БДТ Мария Лаврова.

«ВОСЕМЬ ЛЕТ Я ВОЗИЛА НА ГАСТРОЛИ ПАПИНЫ С МАМОЙ ФОТОГРАФИИ. В ЭТОМ ГОДУ ПОЕХАЛА И В ПЕРВЫЙ РАЗ СОЗНАТЕЛЬНО НЕ ВЗЯЛА, РЕШИЛА, ЧТО ВСЕ, ХВАТИТ!»

— Мария, психологи говорят, что дети независимо от возраста становятся по-настоящему взрослыми только после смерти родителей. Вы согласны с этим утверждением?

— Да, когда папы не стало, возникло ощущение, что меня сделали сиротой, но потом это чувство преобразовалось во что-то иное, более важное. У нас были с ним очень близкие и откровенные отношения. Мне каждый день не хватает его совета. Все время думаю, анализирую... Не могу сказать, что я его вспоминаю, — я его просто не забываю никогда, он всегда рядом. Это такой стабильный камертон по жизни.

Прошло восемь лет со дня его ухода, и все это время я возила с собой на гастроли их с мамой фотографии. Мне было комфортно, когда на моей тумбочке стоял портрет мужа, дочери и мамы с папой. В этом году поехала и в первый раз сознательно не взяла, решила, что все, хватит.

— В сентябре Кириллу Юрьевичу исполнилось бы 90 лет. Как вы сегодня отмечаете его день рождения?

— Мы плаваем в этот день на кораблике по Неве. Эта традиция появилась в нашей семье еще при жизни папы. Раньше мы делали это вместе, теперь — без него. Но как православные люди день его рождения отмечаем меньше. Для нас главная дата — день его ухода.

Не могу сказать, что мы часто ходим к нему на кладбище, — все занятые люди. Есть дни памяти, родительские субботы. Но папа и так все равно со мной. Сколько бы лет ни прошло, нет смысла сидеть на кладбище, чтобы его вспомнить.

— А вспомнят ли как-то эту круглую дату в его родном театре БДТ?

— Конечно! Его именины не останутся в тени — 10 сентября в Петербурге откроется выставка «Династия Лавровых», 20 сентября состоится вечер памяти, а после него — традиционный футбольный матч, он проходит с 2007 года. Папа был большим болельщиком, поэтому устраиваются турниры, в которых участвуют футбольные команды питерских театров. Это хорошая, добрая и, главное, живая память о папе. Пожалуй, этот турнир для меня самое дорогое.

Кстати, в этом году не только Кирилл Юрьевич — юбиляр, но и его отец Юрий Сергеевич, который, похоронен у вас на Байковом кладбище. Всю вторую половину жизни он проработал в Театре Леси Ук­ра­инки. Одно время даже был худруком. Очень хочется, чтобы его тоже помнили в Киеве.

— О киевском периоде мне бы и хотелось поговорить, тем более что с Киевом был связан и ваш отец: он пять лет служил в том же театре, где и отец, и супругу здесь свою встретил.

— Киев всегда был для отца таким же родным, как Питер и Москва. И эта любовь передалась мне. Здесь начиналась его карьера, родился сын. Любимыми местами он считал Крещатик, комнату, где жил его отец, и Владимирскую горку. Они с мамой много гуляли там в период ухаживаний. Как-то мы вместе с родителями даже собирали в этих местах каштаны... Приезжая на гастроли, играли вместе в спектакле. Замечательное время было.

— Актер Николай Рушковский, с которым ваш отец вместе работал, рассказывал, что актеры тогда жили прямо в театре. Это правда?

— Да, родители даже показывали мне окна их комнаты. Когда папа демобилизовался из армии и приехал в Киев, то хотел устроиться в Театр Леси Украинки, но жить было негде. А его отец Юрий Сергеевич к тому времени уже служил в театре, но в очередной раз развелся с женой, оставил ей квартиру, а сам перебрался в театральное общежитие. Папа к не­му приехал, и они вдвоем поселились в одной комнате. А в соседней жила его будущая жена, моя мама, со своей подружкой Изабеллой Павловой. Они вместе приехали в Киев из Москвы по распределению Школы-студии МХАТ.

Юрий Сергеевич первым подружился с молодыми актрисами, всячески оказывал им знаки внимания, они ходили друг к другу в гости, потом присоединился и папа. Жили дружно, и когда родители поженились, то на праздничный ужин позвали всю труппу — стариков и молодых. Вскоре им дали отдельную комнатку. Кстати, впоследствии Павлова стала супругой Николая Рушковского, с которым папа очень дружил.

---

---

— А он не жалел о том, что уехал из Киева?

— Он уехал не просто так, а после ссоры с зятем Никиты Хрущева Виктором Гонтарем, который в тот момент был директором Театра Леси Украинки. История такая: актрису Веру Улик не приняли в комсомол из-за того, что она еврейка. Ячейка компартии ее рекомендовала, а на другом уровне рекомендацию зарубили из-за графы «национальность». Папа был с этим категорически не согласен, пошел по инстанциям разбираться, дошел до обкома. А там ему прямо намекнули, что он не туда лезет, возник конфликт...

Конечно, нельзя сказать, что это была основная причина его отъезда. Но как раз в это время Константин Хохлов предложил работать в Ленинграде, и отец воспользовался этим.

— Коллеги Лаврова вспоминали, что когда уже в Питере приходили к нему в гости, то на стол часто подавали блюда украинской кухни. У него была ностальгия?

— Вообще, папа был очень неприхотлив в еде. Больше всего любил сосиски с зеленым горошком. Но мамину стряпню обожал. Из-за того что мама начинала свою «карьеру» домохозяйки в Киеве, очень многие блюда, которые она освоила, были приготовлены по украинскому рецепту. Хорошо помню изумительный фирменный торт с кофейным кремом, борщ и сумасшедшие котлеты...

— В советское время ваш отец был заметной фигурой в политических кругах. Как он попал в эту среду из театрального мира?

— Поверьте, папа ничего специально не делал, чтобы там оказаться. Он всегда был активным общественником. Ему было 30 лет, когда он, еще в Киеве, стал секретарем парторганизации.

Потом, после переезда в Ленинград, его выбрали депутатом Верховного Совета. Можно сказать, что с этого и началась его активная общественная деятельность. За это время он многим в Питере помог. Уже после его смерти ко мне подходили люди и благодарили за то, что с помощью папы получали квартиры.

— Чиновники при власти во все времена первым делом решали свои корыстные интересы: выбивали дачи, земли, должности. Кирилл Юрьевич не отказывался улучшить уровень своей жизни, когда появилась возможность?

— Никогда он не пользовался своим положением в корыстных целях. Помню, лишь однажды, когда он получил Госпремию, действовал негласный закон, что часть денег нужно отдать в Фонд мира. А у нас в то время сгорела дача, и в 80-х выстроить ее заново было серьезным делом. Причины пожара до сих пор не выяснены... Может, замыкание, может, поджог. Денег на восстановление у нас не было. И папина премия пришлась очень кстати. Отец тогда сказал маме: «Валя, надо отдать часть денег в Фонд мира, но она не выдержала и заявила, что никакого фонда не будет: мы должны восстановить дачу.

«ПРИ ЕЛЬЦИНЕ НАЧАЛИСЬ УЖАСНЫЕ ГОДЫ. КОГДА СЛУЧИЛСЯ ПУТЧ, МНОГИЕ СЖИГАЛИ ПАРТБИЛЕТЫ, А ПАПА ПРОСТО НАПИСАЛ ЗАЯВЛЕНИЕ О ВЫХОДЕ ИЗ ПАРТИИ»

— Во многих своих интервью Кирилл Юрьевич очень хорошо отзывался о Борисе Ельцине. Значит ли это, что он разделял его политические интересы?

— Папа же депутатом был. Но вообще его политический энтузиазм совпал с перестройкой. Когда возник Михаил Горбачев со своими перестроечными идеями, это воспринималось как что-то долгожданное, казалось, этого хотели и ждали все. Папа принимал самого Михаила Сергеевича и все его проекты на ура — это уже со временем стали открываться глаза на многие вещи. Но первая его реакция на Горбачева и перестройку была положительной.

А при Ельцине начались ужасные годы, бандитизм... Когда случился путч, у многих возник патриотический подъем. Мой муж даже хотел на баррикады идти, а я с дачи звонила: «Володя, я видела два самолета, которые полетели в сторону Питера». А он кричал в трубку: «Дура! Это не те самолеты!».

Хорошо помню три дня путча — 19, 20 и 21 августа. Я ужасно волновалась за папу, мы боялись «реставрации коммунистов». Многие тогда публично перед телекамерами сжигали партбилеты, а отец ничего такого не делал — просто написал заявление о выходе из партии. И случилось это 19 августа, когда танки на улицах стояли, но еще ничего не было понятно. После этого папа ни в каких политических партиях не принимал участия.

---

---

— В 90-е годы стабильно плохо жило большинство, в том числе интеллигенция... Насколько тяжелым был для вас этот период?

— В театре БДТ умер Георгий Товстоногов, и труппа выбрала папу худруком. К чести сказать, он в те годы не уволил ни одного актера, создал фонд, к которому приобщал состоятельных людей для поддержки труппы. Но денег все равно не хватало никому. Работы не было, кино не снималось, мы каждую осень думали, переживем ли зиму? Будем голодать или нет? Запасать ли картошку? Однажды даже запасли, но она в подвале на даче вся сгнила.

Помню, давняя папина поклонница из Германии, которая влюбилась в него после фильма «Живые и мертвые», присылала нам гуманитарную помощь. У меня в 1990-х дочь родилась, и мы все ждали этих посылок, собирались всей семьей, чтобы их распаковать. Там было лекарство от простуды, витамины, какие-то игрушки, фломастеры, еда... У нас везде ужас творился, а посылку раскрываешь — там столько всего... Но это была еще и эмоциональная поддержка: было приятно, что о нас помнят, заботятся.

Вообще, Германия в то время нам очень помогала. Например, когда я еще работала в ТЮЗе, нам выдавали гуманитарную помощь из Германии, и там было все, вплоть до одежды. Мы радовались, надеялись на лучшее, но во что сейчас все это вылилось...

— А вы с папиной добродетельницей, которая посылала вам передачи, потом общались?

— Мы поддерживали с ней отношения, родители к ней приезжали в Германию. А когда их не стало и мы с театром поехали туда на гастроли, она приходила ко мне на спектакль, мы общались. Сейчас тоже поддерживаем отношения, но меньше.

---

---

— Мария, вы появились на свет, когда отцу было 40 лет. Говорят, что поздних детей любят больше. Вы чувствовали, что к вам относились лучше, чем к брату?

— Нет, ничего такого не было. Разница в возрасте у нас с братом 11 лет, но отношения всегда были дружеские, никаких конфликтов. Брата я обожала, как и он меня. Я для него была, как кукла, а он был для меня безусловным авторитетом. Мама рассказывала, что моим первым словом было не «папа», не «мама», а «яя». Долгое время они не могли понять, что это значит. Но однажды мы все сидели в комнате, зашел Сережа, и я закричала: «Яя!».

До сих пор вспоминаю один веселый случай: Сереже было 17 лет, мне — шесть. Мама с папой ушли на спектакль. Брат поднял меня с постели и сказал: «Собирайся, мы идем в кафе». А поскольку родители ездили за границу, у меня было много импортных вещей, одета я была хоть и по-ребячьи, но модно. Он меня одел, и мы поехали.

А он к тому времени уже неплохо говорил на английском и там выдавал себя за иностранца, а мне сказал: «Только ты не произноси ни слова». Так и вышло: Сережа общался, я сидела рядом. Это было забавное приключение. После этого мы приехали домой, он уложил меня спать и сказал: «Ты же понимаешь, что нельзя ничего говорить родителям?». Я дала слово и его сдержала: не рассказывала им об этом случае вплоть до 20 лет (смеется).

— Я видела вас на одной из фотографий с большим игрушечным зайцем, которого вам подарила Валентина Терешкова. Как вы с ней познакомились?

— Мне было тогда лет пять или шесть. Но я помню, что папа приехал из Москвы, достал этого зайца из сумки и сказал: «Это тебе от Вали Терешковой». Он после роли Башкирцева в фильме «Укрощение огня» очень дружил с космонавтами, семьей Королевых.

Это были 70-е годы, и по тем временам это был сумасшедший подарок, а потому мне им не очень-то давали играть. А потом, когда я доросла до сознательного возраста, поняла, какая память мне досталась. До сих пор храню этого зайца в своей комнате.

— А отец часто баловал вас, делал подарки?

— Конечно — он был хорошим, любящим папой. В разное время преподносил разные подарки. Первый золотой перстенек с маленьким фианитиком он подарил мне на 16 или 18 лет. Это была моя первая драгоценность. А в 2005 году сделал один из последних, но очень нужных подарков — посудомоечную машину на дачу, чему я была безмерно рада. У нас всегда было много гостей, а посуду мыть на даче не самое приятное дело.

— Как все дети известных родителей, вы неоднократно слышали по разным поводам: «Это же дочь Лаврова». Вас это задевало?

— Мне сложно сказать — всю жизнь я была дочкой Кирилла Лаврова. Это со мной все время, и я часто думаю, а вот если бы все было не так, если бы не пошла работать в БДТ, когда меня позвали... Причем звал не папа. Сначала один режиссер, но отец сказал: «Не надо, у нее в ТЮЗе все хорошо». Потом — другой режиссер, и тогда папа сдался, а я согласилась. Мне хотелось в БДТ поработать, и я все время думаю, надо было мне это или нет... И однозначного ответа не могу найти до сих пор. Как сложилась жизнь — так сложилась...

«В БДТ Я ПРИШЛА В 1993 ГОДУ ИЗ ТЮЗА. А В 1998-М ГРЯНУЛ ДЕФОЛТ. В ОДНУ НОЧЬ МЫ ПРОСНУЛИСЬ НИЩИМИ»

— Нет обиды, что карьера могла сложиться интереснее?

— Если есть обида, то исключительно на себя, что я, может, не проявляла большую самостоятельность, хотя в 1987 году только окончила институт. А в 90-е наступило время, когда нужно было сниматься, а ничего не предлагали, только какой-то сплошной ужас. В БДТ пришла в 1993 году из ТЮЗа, в 1998-м грянул дефолт, и в одну ночь мы проснулись нищими.

Помню, что мы в БДТ получали зарплату меньше, чем актеры в федеральных театрах. Я папе тогда говорила: «Почему мы в городе получаем меньше всех?». Он лишь разводил руками: мол, что я могу сделать? А когда театру присвоили президентский грант (кстати, не без участия папы), появилась поддержка. Пока у нас этот грант не забрали, мы еще как-то живем.

— А почему ваши творческие пути так редко пересекались в театре и кино?

— Если бы я начинала свою карьеру не в 90-е, а позже, то что-нибудь и получилось бы. А когда в 2000-х я начала сниматься, мы уже не пересеклись. Свои силы я направила на театр. Помню, когда Анатолий Шапиро позвал меня в БДТ, у меня было две причины туда перейти: хотелось поработать с грузинским режиссером Резо Чхеидзе и с папой. И я подумала, что такого шанса больше не будет. Но, к сожалению, в реальности получилось, что играли мы немного. У нас было всего две совместные роли в спектаклях. Один — по Горькому, где я играла его дочь, он отца, но у нас не было общих сцен. И еще спектакль «Перед заходом солнца».

---

---

— Ада Роговцева как-то рассказывала, что после совместных съемок в фильме «Укрощение огня», где они с Лавровым играли семейную пару, при встрече обращались друг к другу не иначе как «муж» и «жена». Дружили они вне работы?

— Я и не знала, что они так друг друга называли. Но особой дружбы между ними не было — так, поддерживали актерские отношения.

— В одном интервью, рассказывая о романе Элины Быстрицкой с вашим отцом, вы вспоминали случай, когда Быстрицкая приехала провожать Лаврова на вокзал с букетом цветов и увидела его там с девушкой, которую он Элине представил... Быстрицкая в ответ выбросила свой букет в урну и ушла. Поддерживали ли они потом отношения в жизни?

— Когда папа только демобилизовался и приехал в Киев, у них действительно возникли отношения, но вскоре он женился на маме, а потом уехал в Ленинград. Как у них с Быстрицкой обстояло в дальнейшем, не знаю.

---

---

— Как-то на одном мероприятии фотографы запечатлели их нежные объятия...

— Ну, папа всегда был джентльменом!

— С актером Михаилом Ульяновым Кирилла Юрьевича связывала давняя дружба, а почему их называли братьями?

— Они очень подружились на съемках фильма «Братья Карамазовы». В разгар съемок умер режиссер Иван Пырьев, и им пришлось доснимать картину как режиссерам. Кстати, это был единственный папин режиссерский опыт. Потом они работали много по общественной линии. У них были нежные дружеские отношения, и когда Ульянов умер, то папа уже и сам очень плохо себя чувствовал, но поехал на его похороны, не мог не проводить близкого человека.

«ПАПЕ БЫЛО ИНТЕРЕСНО ИГРАТЬ ПОНТИЯ ПИЛАТА В «МАСТЕРЕ И МАРГАРИТЕ», НО ОН ОЧЕНЬ КОМПЛЕКСОВАЛ ИЗ-ЗА СВОЕГО ВОЗРАСТА»

— Вы говорили, что у отца было много неудачных картин. А что вы относите к наиболее неудачным?

— С моей стороны было бы наглостью такое говорить. Просто в кино у папы был образ положительного героя, который за ним закрепился, и его эксплуатировали... Поэтому хватало проходных, малозначимых ролей. А Лавров на самом деле был очень интересным характерным актером. Даже сейчас пересматриваешь эти его фильмы и понимаешь, какой он чудный. Но я не часто смотрю картины с его участием — тяжело. Когда вдруг попадаю по телевизору, то, конечно, не переключаю. Бывает, такие фильмы посмотришь, о которых раньше не знала и которые не видела.

— Кирилла Лаврова считали одним из лучших актеров, воплотивших на экране образ Ленина. Он играл вождя и в театре, и в кино... Как он сам относился к этой персоне?

— В советское время Ленин был бог и кумир, а во времена перестройки произошла переоценка ценностей. Но папа говорил, что ему была очень интересна прежде всего сама личность, независимо от политических пристрастий и оценок. С таким же интересом к персонажу он работал, например, над образом Понтия Пилата.

— Кстати, официально его последней работой считают именно эту роль в картине Владимира Бортко «Мастер и Маргарита», но незадолго до смерти Лавров снялся в сериале «Ленинград». Что это была за работа?

— Он там играл диктора на радио. Но его роль была эпизодической, поэтому я все-таки считала бы последней работой Лаврова именно роль Понтия Пилата.

Папе было очень интересно работать, но он комплексовал из-за своего возраста, ведь Понтий Пилат по описанию Михаила Булгакова был гораздо моложе. Но Бортко его уговорил и правильно сделал. Недавно пересматривала эту картину... Грандиозно! Вся эта история в финале, когда он сидит в кресле с собакой... До слез, мурашки по коже пробегали. Мне кажется, очень удачная экранизация. Вообще, этот роман поднять — большой труд.

— Хотелось бы вспомнить о последнем периоде жизни Кирилла Юрьевича. Врачи незадолго до смерти поставили ему диагноз «лейкемия». Как такой сильный человек боролся с этим заболеванием?

— Не дай Господь кому-нибудь столкнуться с этой тяжелейшей болезнью. Папа болел полгода. Сам ничего не предчувствовал, жить хотел, лечился. До последнего никто не думал о смерти, мы все надеялись на чудо.

— А правда, что когда врачи делали ему пересадку костного мозга, вы отдали ему свои клетки?

— Это нормальная практика при таком заболевании. У меня взяли эти клетки, потому что я ближе всех была к нему по возрасту. Но ему не понадобилось. У него началась ремиссия, а потом, когда она закончилась, уже ничто не могло его спасти. Так что где-то лежат мои клетки.

---

---

— Говорили, что Кирилл Юрь­евич незадолго до ухода написал завещание, в котором попросил похоронить его рядом с женой.

— Он еще до болезни говорил об этом. Когда мамы не стало, было понятно, что надо заранее обговорить этот момент, и он сразу сказал, что хочет, чтобы его похоронили рядом с ней на Богословском кладбище, а отпевали в подворье Леушинского монас­тыря в Питере.

Папа был верующим, но не воцерковленным человеком. Крестили его в детстве, на том самом Леушинском подворье. В советское время на этом месте открыли какой-то диспансер, а к 2000 году подворье восстановили, и настоятель этого храма пригласил папу в гости. Мы пришли всей семьей, и после этого посещения у него возникло желание, чтобы его отпевали именно там, где он крестился. Ему хотелось, чтобы его жизненный круг замкнулся там, где начинался.

— Неудобно вас спрашивать об этом, но вы конечно, в курсе его последних отношений с 30-летней костюмершей Анастасией Лозовской. Вы рассказывали, что папа называл ее «мой Санчо Панса». Потом стали появляться слухи, что девушка после смерти Кирилла Юрьевича завладела его квартирой. Как было на самом деле?

— Папа так не любил афишировать свои отношения с Настей, что я считаю себя не вправе об этом что-то рассказывать. Да мне и нечего. После смерти мамы папа два года прожил с нами, а потом еще три — с Настей. Квартира, в которой они жили, была служебная, ее дал театр. После его смерти квартиру забрали, Настя, естест­венно, с нее съехала.

— А сейчас вы видитесь? Она продолжает работать в театре?

— Мы видимся. Но в театре она уже не работает.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter