Жить нельзя. Находиться можно

Юлия ПЯТЕЦКАЯ. «Бульвар Гордона» 31 Мая, 2006 00:00

Его настоящая фамилия Волощук. Очень долго об этом не знали ни дети, ни жена. Ни первая, ни вторая. Подробности своей страшной биографии Кость Петрович тщательно скрывал даже от самых близких. "Все життя я брехав, брехав, щоб вижити. А от на сцену виходив, не брехав. I в кiно - не брехав".

Отец Константина Степанкова Петр Петрович Волощук был протоиереем, "врагом народа", за что его и расстреляли в 1939-м. Сын священника... Приговор. Клеймо на всю жизнь. После первого ареста в 1937-м отец заставил жену перевести детей - Костя и старшего Игоря - на ее фамилию Степанко. Буква "в" появится чуть позже, как дань русификации. В 1939-м отца снова взяли. Уже навсегда.

Кость пытался его разыскать во время войны. Бежал из дому, пересек линию фронта, добрался до Архангельска, угодил на рыболовецкое судно юнгой и на Земле Франца-Иосифа ловил кильку и салаку. Это тогда на его теле появились морские татуировки. А брат Игорь ушел воевать в Украинскую повстанческую армию (УПА), так и не сумев простить красным отца. Там и погиб. Мать, измученная мужниными арестами, причастностью сына к украинским националистам, решила уехать. Кость отказался, остался в Умани и еще очень долго расценивал ее бегство как предательство. Они встретятся через 20 лет. Ада Николаевна Роговцева все-таки уговорит его помириться с мамой.

Идти в артисты Степанков не собирался. Когда пришла пора определяться с профессией, больше всего ему хотелось жрать. "Жрать хотiлось! Дуже хотiв швидше стати плодоовочеводом, щоб поближче до їжi - хлiба, картоплi, буряку...". В 1947-м в Умани люди все еще ели друг друга. Да, не только в 33-м. И кому можно было об этом рассказать спустя годы в Киеве? А Степанков ел голубей. Поэтому до самой смерти их не любил.

Если бы не Амвросий Максимилианович Бучма, Кость закончил бы свой плодоовощной институт и, возможно, стал бы выдающимся кулинаром. "Робив би кабачкову iкру, квасив капусту, а може, пиво гнав...". Уважение к еде он пронесет через всю жизнь. Так сказать, синдром поколения. Кость Петрович вообще был домовитым человеком. Любил хозяйничать, знал толк в хорошей закуске и, естественно, выпивке. Он пил. Иногда много и беспробудно. И пьяная сторона его сложной натуры сегодня хорошо известна. Может, даже слишком хорошо.

Бучма впихнул его в профессию силой. Увидел в студенческом спектакле и все понял. Пригласил в Киев. Степанков упирался: "А на що я житиму? Що їстиму у вашому Києвi?". Поблагодарил, развернулся и ушел. Но Бучма прислал письмо в плодоовощной институт на имя директора. Директор вызвал Костя: "Ну что, будем прощаться?".

Кроме трепетного отношения к своему странному ремеслу, Степанков перенял у Бучмы удивительный нюх на актерский талант. Тот, который нельзя воспитать, а можно лишь угадать: клеточный, хромосомный. Он был на редкость чутким, демократичным и одаренным наставником. Свою вторую (после Ады Роговцевой) большую педагогическую удачу Лешу Горбунова Кость Петрович угадал за барной стойкой в театральном буфете.

Горбунов, бредящий театром, но успевший провалиться на курс к Рушковскому, устроился монтировщиком в Русскую драму. Набрался наглости, попросил Аду Николаевну его послушать. "Тебе нужно к Степанкову", - сказала она. Случайно встретились в буфете. Людно, шумно... "Лезь под столом", - предложил Кость Петрович. Леша полез. Минут пять поговорили. Выпили по рюмке. "Все! Будешь учиться у меня". - "Кость Петрович, давайте я вам что-нибудь почитаю! Ну хотя бы басню!". - "Не. Басню не надо... Я же вижу все". Он все видел. И может, поэтому так много пил. "Без допинга в этой стране не выжить", - обронила как-то Белла Ахмадулина.

Я совсем не знаю его в театре. Он ушел из Франко, когда не стало Бучмы и Милютенко. С их смертью театр для Степанкова закончился. А в кино он всегда играл про свое. Даже в насквозь фальшивом заказняке про Ковпака, за которого получил народного артиста СССР. Его герои меня пугали. В них была какая-то бесприютность и обреченность. Такая, когда уже не на кого жаловаться. Жухрай в "Как закалялась сталь", куркуль в "Вавилоне-ХХ", Кметь, застреливший собственного ребенка в "Аннычке", гениальный, но жуткий "Камiнний хрест" Осыки... До сих пор осталось ощущение: Степанков - это страшно. "В тебе морда жорстока, а душа добра", - шутил режиссер Владимир Денисенко.

Кость Петрович очень красиво старился. Он относился к тем мужчинам, в которых с годами все сильнее проявлялось внутреннее содержание и какая-то подчеркнутая шляхетность. Пил, тяжело болел, злился, последние годы жил почти затворником. Мучительно умирал. Но так и не превратился в дряхлого слабоумного старика.

26 мая в Киевском Доме кино состоялся вечер его памяти. Пришли Вадим Скуратовский, Роман Балаян, Богдан Ступка, Николай Мащенко, Богдан Бенюк, Анатолий Хостикоев, Лесь Сердюк, Нина Матвиенко, вдова Ивана Миколайчука Маричка, Александр Игнатуша, Евгений Паперный, Ольга Сумская, Виталий Борисюк... Пели песни, говорили слова, дарили цветы. Пытались не очень грустить и показывать кино. Все, которое удалось наскрести. Хорошие копии по-прежнему хранятся в Москве. Пленка рвалась, звук пропадал, Ада Николаевна нервничала... Тем не менее показали почти все главные киноработы Степанкова. Не роли, а кадры кинохроники. Опять стало страшно.

Говорят, у нас была великая эпоха. Бог его знает... "Жить нельзя, - сказал однажды сталинградский солдат корреспонденту. - Находиться можно".