Актер Анатолий КУЗНЕЦОВ: «Моему тестю, Герою Советского Союза №1 Анатолию Ляпидевскому, Сталин сказал: «Слушай, я знаю, что твой отец поп, а я в семинарии учился, так что у нас с тобой что-то общее есть»

Часть III

(Продолжение. Начало в № 15, 16)

«ЕСЛИ ПЕРЕФРАЗИРОВАТЬ ЧЕХОВА, Я ПО КАПЛЕ ВЫДАВЛИВАЛ ИЗ СЕБЯ ЗАСТЕНЧИВОСТЬ»

— Потрясающий, на мой взгляд, писатель Юрий Нагибин, довольно критичным взглядом на окружающих обладавший, о вас восторженную монографию «Больше, чем актер» написал — думаю, это дорогого стоит...

— Мы с Юрой — я могу его так называть — дружили: еще с 55-го года, когда я в картине «Гость с Кубани» снимался, для которой сценарий он написал.

Познакомились, потом супруга моя к нам примкнула, постепенно это в дружбу домами переросло. Мы у него на даче часто встречались — там очень интересно время всегда проводили. Бывало, часам к трем дня приезжаешь, он ждет: «Ну где вы там? — скорее к обеду, уже все накрыто»...

У него стол был длинный — какой-то эстонец сделал — и лавки, на которых не устаешь. Удивительно удобные, при том, что спинок, чтобы облокотиться, не было (я потом у себя на даче такие же, по всем размерам, соорудил) — садимся и не замечаем, как во всевозможных беседах протекает время. Только часа в два-три ночи спохватываемся: елки-палки, домой уже ехать пора... Юра удивительный был человек.

— И проза у него прекрасная, а дневники какие!

— Сейчас, когда некоторые люди все это перечитывают (я отзывы слышу!), начинают его стиль, манеру понимать, знания его оценивают. В по­­следние годы Юра об Италии много писал, очень ею интересовался.

— После «Белого солнца пустыни» на вас сумасшедшая популярность свалилась, а звездная болезнь на этой почве не началась?

— Вы знаете, нет, и не свалилась она совершенно, потому что, как вам сказать... Мне это не присуще, я напротив очень застенчив был (для артиста это плохое

С Олегом Борисовым и Зоей Федоровой в фильме «Дайте жалобную книгу», 1964 год

качество), и если перефразировать Чехова, по капле выдавливал из себя застенчивость. Даже Станиславский в своих трудах писал, что актер некоторой долей нахалина обладать должен (не нахальства — нахалина: это несколько иное, конечно).

Упрекнуть себя в том, что звездной болезнью болел, не могу — это природе моей противоречит. Я даже домашней критике иногда подвергаюсь: «Ну что ты так ведешь себя скованно? — надо немножко иначе, напористее». — «Да как-то не могу я, — жене говорю, — не получается...», но иногда, если разозлюсь, то... (смеется).

— Анатолий Борисович, а вы действительно в Британскую энциклопедию вошли?

— Да, представляете? Как-то письмо при­ходит: «Сэр такой-то, такой-то... (текст воспроизвожу приблизительно. — А. К.), рады сообщить, что вы в Британскую энциклопедию искусств включены» (скорее все­го, это энциклопедия «Who is who». — Д. Г.), и потом я узнаю — а может, супруга где-то услышала, — что там только три наших пред­­­ставителя — Верико Анд­жапарид­зе...

— ...великая грузинская актриса, мама Софико Чиаурели...

— ...да, она даже в почтенном возрасте, сухая, какой-то красивой была, а также Нонна Мордюкова и я. Ну, мне, разумеется, узнать это было приятно.

— В хорошей компании вы оказались...

— В замечательной. Кстати, у нас давно уже, много лет назад, издание книги «Кто есть кто?» затеяли — туда известные артисты, спортсмены, художники вошли, даже кто-то из военных. Почему «даже»? Потому что это разведчики были известные, чьи имена уже публиковать можно. Я тоже там оказался, и как-то друзьям-музыкантам, с которыми по улицам Москвы мы прогуливались и в книжный магазин зашли, похвастался: «Тут вот и я есть — сейчас покажу». Ищу, страницы листаю, а меня нет! Елки-палки, думаю, хвост распустил... Посмотрел, а это свежий шестой том, тогда как мое имя в одном из первых, так что в истории я тоже остался.

— Видите, не так все и плохо...

— А я, между прочим, не жаловался: не так все и плохо, но могло быть и лучше, конечно (смеется).

— Знаю, что в фильме «Берегись автомобиля» вы не снялись, потому что предложение Рязанова отклонили, а во­об­ще от ролей часто отказывались?

— Приходилось. Хотя слово «отказывался» употреблять не хочу — пижонство оно порождает, а вот воздерживался — не­сколько иначе звучит. Была картина такая «Премия» — Сергей Микаэлян на «Ленфильме» ее снимал...

— ...по пье­се Александра Гельмана: Леонов играл там, Янковский, Джигарханян, Брондуков...

— Точно, а я все хотел из тисков вы­рваться, в которых положительные герои меня держали, и, когда мне сниматься там предложили, духом воспрянул: «С удовольствием за роль этого бригадира возьмусь». У режиссера, однако, свое видение было: «Нет, я не хочу, чтобы этот образ плакатным был, чтобы герой выглядел геройски, — мне надо, чтобы это простой человек был: вот как Леонов, а вы секретарем партийной организации будете». Я руками развел: «Не могу больше таких людей играть — придется мне воздержаться» — на эту роль в результате Олега Янковского пригласили...

«В ГОЛОСЕ РЯЗАНОВА ОБИДЫ Я НЕ УСЛЫШАЛ, НО БОЛЬШЕ ОН МНЕ РОЛЕЙ НЕ ПРЕДЛАГАЛ»

— От «Гаража», говорят, тоже вы отказались...

— Я все вам сейчас расскажу. Первая картина, куда Эльдар Александрович Рязанов меня пригласил, — это «Дайте жалобную книгу»: Борисов Олег там играл.

— Прекрасная комедия!

— Замечательная, а Рязанов уверяет вез­де: «Я ее не люблю», и в книге своей «Грустное лицо комедии», в которой обо всех картинах писал, о нашей даже словом не об­мол­вился. Чем она ему не понравилась, не знаю — зрители ее любят...

Леонид Ярмольник, Ирина Шевчук, Валентин Смирнитский, Анатолий Кузнецов и другие в картине «Медный ангел», 1984 год

— А актеры какие!

— И играли мы с удовольствием, и вот прошло время, и он меня на роль следователя Подберезовикова в «Берегись автомобиля» зовет. «Эльдар Александрович, — говорю, — ну что вы мне опять предлагаете? Я бы Деточкина уже сейчас сыграл — вот кто мне интересен, а следователь — это опять правильный человек...». Он Олега Ефремова пригласил.

— Олег Николаевич хорошо, на ваш взгляд, с ролью справился?

— По-своему неплохо, но когда эту картину посмотрел, подумал: все-таки ошибку я совершил — я бы этого следователя...

— ...лучше сыграли?

— Не могу сказать, лучше или хуже, но точно по-своему, из своих качеств и актерского видения исходя. У Ефремова одна фак­тура, у меня несколько другая, во всяком случае, хуже бы это не было.

Прошло лет пять, Рязанов снова меня приглашает — теперь уже в «Старики-разбойники», а я как раз на костылях: выходя из машины, на лед наступил (дело в январе было), и у меня нога подвернулась.

— Какую роль он вам предлагал?

— Ту, которую потом Георгий Бурков ис­полнил.

— Следователя Федора Федоровича Федяева? Ну, замеча­те­­ль­но...

— А вот мне почему-то кого-то из стариков сы­грать хотелось. Я к не­му на костылях пришел, репетировал хорошо, смешно — так ему нравилось, а потом сказал: «Эльдар Александрович, ну что вы все роли такие мне предлагаете? — давайте одного из ста­риков я возьму». — «Нет, — он ответил, — их я уже выбрал: одного будет Никулин играть, другого — Евстигнеев, а ты следователем будешь — знаешь, какая история там?». Думаю: «Нет, опять все одной краской...», а потом понял, что зря, наверное, отказался... Может, жизненного, да и актерского, опыта не хватало, чтобы оценить, подумать, а может, еще чего-то...

— Ну и потом «Гараж» был...

С супругой Александрой Анатольевной Ляпидевской, дочерью легендарного полярного летчика, Героя Советского Союза, Анатолий Борисович прожил всю жизнь. «Аля – красивая женщина, множеством прелестных качеств наделенная, большая умница, и мне никогда с ней не скучно». Их дочка Ирина окончила исторический факультет МГУ

— Да, а к тому времени я уже в Чехословакии у режиссера Ярослава Балика снялся, и вот однажды звонок у меня раздался (с акцентом): «Але, привет. Толя, это Карел говорит (у нас молодой директор был, и не­много по-русски он разговаривал. — А. К.). «Слушай, Балик новую картину «Гордубал» по Карелу Чапеку начал» (кстати, кого я не спрашивал, никто о таком романе даже не слышал — все только «Войну с саламандрами» знали, то, что в школе мы проходили, а до этого произведения руки как-то не доходили). «Ты знаешь, — ответил, — я, к сожалению, романа этого не читал, но у меня собрание сочинений Чапека есть, пять томов, поэтому завтра в это же время мне позвони». Тут же сел, прочел, мне понравилось, потому что роль очень глубокая, интересная (она трагедийной получилась, поскольку режиссер трактует ее немножко по-своему). На следующий день директору говорю: «Карел, я прочел и согласен». — «Толя, через две недели уже приступать надо — мы тебя ждем».

Кладу трубку, телефон снова дзынь. «Але!». — «Толя, здравствуй, это Рязанов. Я новую картину начинаю и хочу тебе роль председателя гаража в ней предложить». У меня сердце куда-то ухнуло: «Эльдар Александрович, сколько времени я у вас за какие-то роли боролся, и тут, представляете, что получается? Вот только что трубку положил — с Чехословакией разговаривал. Второй раз буду у этого режиссера сниматься, мне главная роль предложена...». — «А какая?». — «Гордубала». — «А-а-а, да, я читал (единственный человек сказал, что читал. — А. К.). Ну что ж, это интересно...». В голосе его обиды тогда я не услышал, хотя все равно обидно — тебе роль дают, а ты, видите ли, отказываешься.

— Причем не в первый раз...

— Рязанов был краток: «Да, я тебя понимаю. Ну ладно, до свидания». Больше он мне не предлагал ничего...

«МЫ ДАЧУ ЗАТЕЯЛИ, А ТУТ ДЕФОЛТ, И ДЕНЕГ ТОЛЬКО НА ПОДВАЛ ХВАТИЛО»

— Позади у вас столько ролей прекрасных, а обеспеченным человеком се­годня назвать себя можете?

— По нынешним нашим тратам, пожалуй, нет, а вы знаете, какие нам гонорары раньше платили? Была же зарплата...

— ...копеечная...

— Ну, тогда она нормальной считалась. Все-таки у нас и трудные очень времена были — не хочу сейчас вдаваться в подробности, но мы с супругой как-то стойко это переживали. Что-то скопить даже успели — последние годы при Союзе благодаря Бюро пропаганды советского киноискусства мне кое-что зарабатывать удавалось — мы с коробочками по стране ездили...

— В коробочках кинопленка была?

— Да — с нарезками, фильмами. Куда только нас не посылали! — в самые глухие уголки забирался, и везде киноаппарат был: пусть и на одной ноге стоял, пусть и работал с паузами — ждать приходилось, когда следующую часть зарядят. Вот почему кино — самое массовое из искусств, и какие-то денежки собрать удалось. Тогда и затеяли дачу-то, про которую я вам рассказывал, а тут дефолт, и денег только на подвал хватило...

— ...кошмар!..

— ...так что сказать, что обеспечен, я не могу. Ну, пенсия, концерты сейчас, прямо скажу, выручают. У нас группа собралась — два музыканта, певица молодая меццо-сопрано и я: раньше по северным городам ездили, а в последнее время ближайшую Россию осваиваем — Белгород посетили, Тулу, Липецк, Иваново, Волоколамск и Прот­вино под Москвой.

Съемок гораздо меньше сейчас стало, но недавно с большим удовольствием у киевского режиссера Ильи Яковлевича Ноябрева снялся — он роль в фильме «Воз­вращение блудного отца» мне предложил, который с уклоном в комедию делал. Знаете, когда сценарий прочел, так понравилось! Я — отец главной героини, у которой муж однажды за хлебом ушел и 17 лет отсутствовал, у Ноябрева замечательная группа была — из молодых людей состояла, но все так четко работали. Меня это просто поразило, потому что обычно разгильдяев в группах много бывает. Плюс теплая обстановка на съемочной площадке подкупала и актерское понимание Ноябревым того, чем он занимается...

Анатолий Кузнецов (судья Ляпкин-Тяпкин) и Вячеслав Невинный (попечитель богоугодных заведений Земляника) в комедии Леонида Гайдая «Инкогнито из Петербурга», 1977 год

— По нынешним временам редкость...

— ...потому особенно дорого — так при­ятно от этого и легко становится...

— В пору, когда вы активно в кино сни­мались, почти все на совесть делалось — основательно, профессионально, а потом время сериалов наступило, когда на скорую руку едва ли не все лепится — быстро-быстро, хип-хоп...

— В сериалах я участвовал и должен за­ме­тить, что не так давно по российскому те­левидению один из первых — «На углу, у Патриарших» — повторяли (у меня интересная роль там была). Все четыре сезона показали, и я спустя какое-то время все это другими глазами увидел. Там история о милиции, которую Эдуард Хруцкий написал, — он эту жизнь знает, и режиссер Вадим Дербенев очень хорошо ее сделал. Без штампов о следователях, о разбойниках, а как-то по-иному (даже нужное слово подобрать трудно) — в общем, любопытно. Режиссер (кстати, он в прошлом не сериалы, а хорошие картины снимал) очень требовательный был, молодец, и вкус у него есть, поэтому мне повезло, что с ним в сериале работал.

«ЖЕНЕ Я НЕ ИЗМЕНЯЛ НИКОГДА»

— Ваша супруга Алексан­д­ра — дочь легендарного летчика Анатолия Ляпидевского, который в 1934 году в спасении челюскинцев участвовал...

Памятник товарищу Сухову в Самаре

— Он их первый после 29 вылетов в пургу и ненастье нашел — мороз до 40 градусов доходил, а самолеты тогда открытые, без проз­рач­ного откидного фонаря, были.

Немного меховая маска выручала, которую на лицо натягивали, лишь щелочки для глаз оставляя, а приборы только расход бензина, воды и масла показывали, и в таких условиях он искал, глядя вниз.

Лишь на 30-й раз лагерь удалось обнаружить — летчик челюскинцам масло и аккумуляторы для аварийной радиостанции, какую-то продукцию доставил, и только аэродром ему подготовили, льдина лопнула. По радио говорят: «Толя, площадка 400 на 150 метров осталась — ты сядешь?». Он понимал: промажет — об лед ударится, проскочит — в воду свалится, но сесть все же сумел. Когда вылез, все кричали вокруг, целовались, а у него одна мысль была: как же отсюда вылетать? — и все-таки ухитрился как-то самолет развернуть, чтобы разогнаться, поднялся, но при посадке в Уэлене у него лыжа сломалась. Борт тяжело нагружен ведь был — на материк Ляпидевский 10 женщин и двоих детей вывез. Из-за поломки он потом долго не мог к челюскинцам вылетать — ждал, пока самолет починят... Только спустя месяц туда стали Каманин, Водопьянов, Молоков летать — кто там еще был?

— Леваневский, Слепнев, Доронин, а Анатолий Васильевич, будущий тесть ваш, первым Героем Советского Союза стал...

— Действитель­но «Золотую Звезду» №1 получил, а до этого, ког­да ему орден Ленина вручали (это я из рассказов знаю), Сталин сказал: «Ну что, Ляпидевский, начнем?». Что начнем? Наверное, список Героев, а ему 26 лет тогда было.

Потом Сталин подошел, руку ему на пле­чо положил и говорит: «Слушай, я знаю, что твой отец поп, а я в семинарии учился, так что у нас с тобой что-то общее есть. Давай, если что-то нужно будет тебе, заходи».

— Вы с супругой 53 года уже вмес­те...

— ...и не надоело, могу вам признаться.

— В чем же секрет? Как можно так долго с одной женщиной жить, да еще и артисту?

— А кто его знает? Споры у нас сильные бывают, такие схватки иногда вспыхивают, когда в каких-то вопросах не сходимся... Может, в этом секрет, а может, общие интересы объединяют — мы же в одной сфере работали: трудно сказать...

— Когда молодая журналистка брала у вас интервью и спросила, изменяли ли вы своей жене, вы честно ответили: «Никогда», а она очень огорчилась и усо­мнилась: неужели, дескать, такое возможно? Анатолий Бо­ри­со­вич, неужели?

— Ну, очевидно. Должен сказать, что, по­мимо всего прочего, Аля — красивая женщина, множеством прелестных качеств наделенная, большая умница, и мне никогда с ней не скучно. У нас много тем, которые обсудить можем, — из всего этого и складывается, наверное, комп­лекс.

— Супруга была довольна, когда ваше признание о том, что никогда ей не изменяли, прочитала?

— А я и не знаю, читала ли она. Не помню, во всяком случае, чтобы эту тему мы поднимали.

— Вы ей когда-нибудь такие письма душевные, как Сухов Катерине Матвеевне, писали?

— А как же! — я тогда в экспедицию со съемочной группой картины «Путешествие в молодость» уехал, потому что там об альпинистах шла речь. Мы в Домбайскую Поляну отправились горы снимать — вот оттуда ей и писал. Тогда и почувствовал, насколько этот человек мне дорог, — там ведь, кроме всего прочего, голова какая!

— Ощущение это пришло после того, как с актрисами поговорили?

— И поговорил, и поузнавал их — мы же там чуть ли не два с лишним месяца прожили, и я...

— ...все про актрис понял...

— Конечно. Аля письма мои сохранила, но почему-то мне не показывает. Ну, как-нибудь попрошу.

«НЕ ЖАЛЕЙ ТЫ ЛИСТЬЯ, НЕ ЖАЛЕЙ, А ЖАЛЕЙ ЛЮБОВЬ МОЮ И НЕЖНОСТЬ!»

— День рождения у вас 31 декабря — страшное дело!..

— А почему? Нормально...

— Как вы его празднуете?

— Никак — представляете? В последнее время супруга с утра скажет: «Я тебя поздравляю» — и все! Мы даже шампанского выпить боимся — я его вообще, честно признаться, не люблю, душа что-то не принимает, а в основном Новый год все внимание поглощает, и уже в разгар застолья кто-нибудь из гостей спохватится: «Ребята, у нас же день рождения сегодня». — «Ах, да! Ну, будь здоров, старик, желаем тебе...». Как-то все ненавязчиво у нас, без пафоса, и главное, я совершенно от этого не страдаю. Ну зачем напоминать лишний раз, что тебе еще год прибавился? — лучше об этом не думать. Особенно если год юбилейный...

Помню первый свой юбилей — ко мне пристали: «Давай, Толя, твою фотографию, в «Искусстве кино» статья готовится». Я отказался: «Зачем это мне? Что и кому этим доказать можно?». Юлию Гусману — он в Доме кино тог­да заправлял — сказал: «Очень тебя прошу, не надо помпезное мероприятие устраивать, чтобы поздравляющие на сцену выходили, а я эти хвалебные речи выслушивал»...

Прощание с Анатолием Кузнецовым, 9 марта 2014 года. У гроба – внук, вдова Александра Анатольевна, дочь Ирина, на заднем плане актер Василий Ливанов

— ...фальшивые...

— Абсолютно точно — кто-то искренне скажет, но в основном... — а мне глупо, натянуто улыбаться придется: кому это надо? Я в результате картину «Гордубал» показал (у нас никто не видел ее, потому что в свое время в советский прокат ее не пустили — слишком тяжелой сочли) — и никаких речей не было: единственный Полока, с которым мне пришлось одно время на «Беларусьфильме» работать, к микрофону прорвался. Он возмутился: «Как это ничего говорить не надо? Не-не-не, все-таки я скажу».

В общем, несколько хороших слов я услышал, немножко о нашей картине сам рассказал... «Я, — объяснил, — специально всяких шоу концертных не устраиваю, когда ты в кресле на сцене сидишь, а к тебе все, предварительно с концертным номером выступив, с объятиями подходят. Поздравления, если захочется, можно в виде тостов в ресторане озвучить».

— Люди, которые на ваших творческих встречах бывали, рассказывали мне, что вы блестяще военные стихи Гуд­зенко и лирику Рубцова читаете, поэтому напоследок у меня к вам просьба — прочитайте, пожалуйста, что-нибудь...

— Коротенькое рубцовское — оно очень мне нравится. (Читает):

Улетели листья с тополей —
Повторилась в жизни неизбежность...
Не жалей ты листья, не жалей,
А жалей любовь мою и нежность!
Пусть деревья голыми стоят.
Не кляни ты шумные метели!
Разве в этом кто-то виноват,
Что с деревьев листья улетели?

Для меня в этом стихотворении много всяких... — иногда это философскими мыслями называют — заложено, много смысла и в этих строках Гудзенко. (Читает):

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час
                в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — и умирает друг.
И, значит, смерть
             проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
за мной одним идет охота.
Ракеты просит небосвод
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
         А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь
      чужую.

— Анатолий Борисович, спасибо и дай Бог вам здоровья! Честно говоря, учитывая вашу прекрасную актерскую форму, хочется еще какой-нибудь хороший фильм с вами в главной роли увидеть...

— Вот выйдет Ноябрева картина — я очень этого жду, любопытно. Ее на фестивале в Одессе покажут и пообещали, что меня обязательно пригласят.
Спасибо и вам огромное, успехов вам в вашей работе и пускай интересные, достойные люди к вам в гости приходят!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter