Дом, который построил Горин

Мой переезд из Киева в Столицу он приветствовал. Когда же, спустя 10 лет, я сообщил, что покидаю Москву и еду в Израиль, он удивленно поднял брови: - Так зачем тебе нужна была эта репетиция? - потом, после секундной паузы: - Что ты там будешь делать? - То, что и здесь, - бодро и наивно ответил я. - Писать книги, пьесы, меня будут переводить. Он грустно вздохнул. На меня смотрели его выразительные глаза, мудрые и печальные. - Они тебя не поймут. - Почему? - Мы воспитывались на разных сказках. Как часто я вспоминаю эту фразу. Как рано он ушел! Как невосполнимо!

"УГРОЖАЯ СКАЛЬПЕЛЕМ, ТРЕБОВАЛ ПУБЛИКАЦИЙ"

Цитирую режиссера Марка Захарова: "Горин - это явление. Причем не случайное, не какой-нибудь метеорит, промелькнувший однажды... Горина надо осмыслить как некую закономерность, которая впитала в себя веселость целого, не очень складного и не слишком удачливого, поколения...".

Как много цвета ушло бы из палитры российского искусства, если бы не было таких театральных и телевизионных шедевров, как "Тиль", "Тот самый Мюнхгаузен", "Дом, который построил Свифт", "Обыкновенное чудо", "Формула любви", "Забыть Герострата"... Не говоря о спектакле по его последней пьесе "Шут Балакирев", до премьеры которого он не дожил всего несколько недель.

Но это о Горине, который уже стоит на пьедестале. А я помню его еще малоизвестного, худенького, безбородого, когда, окончив мединститут, он работал на "скорой помощи", бегал по редакциям и, как сам шутливо рассказывал, "угрожая скальпелем, требовал публикаций"...

Я помню, как вместе с Аркадием Арка-новым он писал сценки и монологи для эстрады, оттачивая свое мастерство. Эстрада - великая школа для писателя, она формирует парадоксальное мышление, она заставляет на малой площади, всего в пять-десять минут, создать сюжет, образы, диалоги, насытить их юмором и подтекстом, держать зрителя в напряжении, заставляя смеяться или плакать. Как много прозаиков, драматургов, поэтов, киносценаристов прошли сквозь Школу Эстрады: Виктор Ардов, Борис Ласкин, Владимир Поляков, Аркадий Арканов, Эдуард Успенский, Аркадий Хаит, Феликс Камов (Кандель), Александр Курляндский... А Ильф и Петров?.. А Маяковский?.. А некто Чехонте, который тоже неплохо состоялся!..

Горин на отлично окончил эту школу, взяв у нее самое лучшее и счастливо избежав распространенного порока эстрады:
диктата репризы над смыслом. До сих пор десятки его монологов читают сотни артистов, благословляя автора за постоянный успех. Стоит хотя бы вспомнить ставшие уже хрестоматийными монологи "Хочу харчо!" и "Повязка сползла".

А потом он решительно и бесповоротно ушел в драматургию. Он писал такие пьесы, которые невозможно было не ставить. Театры хватали их прямо "с кончика пера", еще теплыми, потому что пьесы Горина были обречены на успех. С постановки Марком Захаровым его пьесы "Тиль" началось второе рождение Театра Ленинского комсомола. Этот спектакль имел большое значение и в моей жизни.

"ВСЕ ЭПИГРАММЫ О МОЕЙ ДИКЦИИ УЖЕ НАПИСАНЫ"

Мы тогда еще жили в Киеве. Когда моей дочке Маше исполнилось четыре года, я повел ее в кукольный театр. Через 10 минут скучнейшего действия Маша запросилась домой, через 20 минут - расплакалась, к финалу заснула. Честно говоря, и я дремал вместе с ней. Потом я сводил ее в ТЮЗ на спектакль "для самых маленьких". Отсидев первую картину, я понял, почему театр призывал на этот спектакль "самых маленьких": потому что дети постарше не оставили бы это издевательство безнаказанным. Когда же я в третий раз предложил дочке пойти в театр, она горько разрыдалась, замахала руками, приговаривая: "За что? Я же себя хорошо вела!".

Это была катастрофа: дочь писателя ненавидела театр! Когда Маше исполнилось лет 12, я, чтобы спасти положение, повез ее в Москву. "Тиль" шел тогда с оглушительным успехом, билеты были проданы на месяцы вперед. Я позвонил Грише, объяснил ситуацию и взмолился: "Выручай!". Гриша понял и какими-то правдами и неправдами добыл мне два билета. Дочь очень неохотно согласилась пойти, и то только потому, что второй билет я отдал ее подруге, которая мечтала стать актрисой.

После спектакля они обе вышли ошарашенные и потрясенные. Именно тогда у дочери зародился интерес к театру. Когда мы
переехали в Москву, она ходила на все премьеры "Ленкома", по нескольку раз смотрела телеспектакли о Мюнхгаузене и Свифте - пьесы Горина стали ее любимой настольной книжкой. А ее подруга, Леночка Яралова, поступила в Школу-студию МХАТа, служила в "Современнике", переехала вместе с родителями в Израиль, и сегодня она актриса израильского кино, театра и популярная телеведущая на канале "Израиль плюс". И это тоже влияние Григория Горина!

В Москве у меня был свой театр "Гротеск". Кроме эксцентрических комедийных спектаклей, там проводились творческие встречи, выступали Аркадий Арканов, Леонид Якубович, Лев Новоженов, Семен Альтов, Виктор Веселовский... А вот Горина я никак не мог заполучить:

- У меня плохая дикция, я стесняюсь, - упорствовал он.
Когда на телеэкраны взлетела передача "Белый попугай" с ведущими Никулиным и Гориным, я спросил у Гриши:

- Как же ты все-таки решился?

- Я прикинул, - объяснил он, - что все эпиграммы о моей дикции уже написаны, и понял, что можно рискнуть.
Передо мной лежат три его книги с дарственными надписями. Первую он подарил мне еще в Киеве: "Коханому Сашеньке от друга-москаля с любовью!". Вторую - в Москве: "Эта книга украдена из библиотеки Григория Горина. Стыдно!". А третью - уже в Израиле, когда я выпускал журнал "Балаган": "Дорогому Сашеньке Каневскому, который пытается переделать мировой бардак в Балаган. Удачи тебе!".

Он был талантлив во всем, даже в коротких посвящениях!

"В ВИСКАХ СТУЧИТ! БОЛЬ В СЕРДЦЕ! ЖАР В КРОВИ!.."

Часто прилетая в Москву, я непременно бывал у него. Он работал над сценарием о царе Соломоне и дал мне несколько уже готовых эпизодов для публикации в "Балагане". Потом театр "Гешер" заказал ему по этому сценарию пьесу. Он написал и привез в Тель-Авив ее сдавать. В это время в "Гешере" был поставлен спектакль "Кфар" ("Деревушка"). И я, и Гриша были на просмотре. После первого акта я вы
шел таким же потрясенным, как моя дочь после "Тиля". И Горин был в восторге:

- Слушай, выше этого уже невозможно прыгнуть. Я не стану сдавать пьесу - я увезу ее в Москву и буду еще работать и работать!

И он не сдал. Но, к великому сожалению, и не завершил ее. Не успел. Он ушел из жизни всего через несколько месяцев после своего широко отмеченного 60-летия.

НЕНАВИЖУ ЮБИЛЕИ - ЭТО РЕПЕТИЦИИ ПОХОРОН!

И снова вспоминаю высказывание Марка Захарова о Горине: "...Печальный философ, умеющий обернуться коверным и шутить уморительным образом о премудростях мироздания". Да, он был истинный Шут, с огромным сердцем, необъятной добротой и вечной тревогой. Все его герои родились в его душе, наполнены его кровью. И философ Свифт, и влюбленный Волшебник, и бунтарь Тиль, и самый правдивый человек Мюнхгаузен - все это он, Григорий Горин, смешной и мудрый, печальный и ироничный. Это он завещал нам устами своего героя: "Серьезное лицо - это еще не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!".

В одной из его ранних сценок автор пьесы смешался с толпой зрителей, расходящихся после премьеры, и слышит отзывы о спектакле, и неожиданные, и обидные, и противоречивые. И завершается эта сценка коротким монологом Драматурга:

- В висках стучит! Боль в сердце! Жар в крови!.. И все-таки, да здравствуют премьеры! Будь славен зритель - главный мой судья! Твой приговор хочу услышать я... Прошу не снисхожденья - высшей меры!..

Григорий Горин навсегда приговорен к высшей мере нашей благодарности и любви!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter