Народный артист СССР Евгений ВЕСНИК: «В 14 лет меня посадили в грузовик НКВД, который вез таких же детей «врагов народа», как я»

Один из лучших артистов Московского Малого театра, Евгений Яковлевич Весник широкому кругу зрителей больше известен своими киноработами («Старик Хоттабыч», «Новые приключения неуловимых», «Трембита», «Угрюм-река», «Офицеры», «Летучая мышь», «Приключения Электроника») и как блистательный рассказчик театральных историй. К сожалению, сегодня Евгений Яковлевич ушел из театра, не снимается в кино и в свои 84 года занят преимущественно писательским творчеством. Веснику есть о чем рассказать. Жизнь так причудливо сложилась, что ему, ребенку «врагов народа», фронтовику, закончившему воевать в 22 года, одновременно посчастливилось и не посчастливилось застать одну из самых сложных, противоречивых и страшных эпох, при этом судьба расщедрилась на яркие незабываемые встречи, дружбы и знакомства. Этими воспоминаниями Евгений Яковлевич и живет сейчас, заканчивая свою 14-ю книгу.

«В КРИВОМ РОГЕ СТОИТ ШЕСТИМЕТРОВЫЙ ПАМЯТНИК МОЕМУ ОТЦУ»

— Все меня забыли, — с грустью говорит Евгений Яковлевич: как ушел из Малого театра 17 лет назад, так и не вспоминают. Вы вот заинтересовались, да и то, наверное, только потому, что у вас есть редакционное задание. Оно и понятно, я никогда не участвовал ни в каких интригах, не был ни пионером, ни комсомольцем, ни членом партии. В кино я давно уже не снимаюсь. Да что там кино, из дома и то редко выхожу. Наверное, помирать пора. А не хочется, интересно посмотреть, что будет дальше. Я ведь родился в 1923 году и видел, как все начиналось. Правда, давно это было...

— Сейчас времена вашего детства многие вспоминают с ностальгией.

— А у меня о тех событиях черные воспоминания — мое детство было страшным. Иногда думаю, что Бог за что-то наказал нашу семью, а может быть, наоборот, уберег от сделок с собственной совестью. Дело в том, что моих родителей арестовали, сослали и расстреляли ни за что, без предъявления обвинения. А ведь мой отец был большим человеком — героем гражданской войны, первым директором знаменитой «Криворожстали» — самого большого в мире завода. Мама, директор крупной птицефермы, за заслуги перед государством была награждена орденом (сам Сталин ей его вручал!), с докладом выступала в Кремле. Но все их заслуги были перечеркнуты в одночасье. Зато теперь в Кривом Роге стоит шестиметровый памятник моему отцу как первому директору завода. Уникальный случай — первый памятник расстрелянному в нашей стране. Впрочем, наверное, только в нашей стране такое и может быть.

— Каким был ваш отец?

— Он — из породы романтиков, обманутых Лениным и Сталиным. Наши вожди предали Маркса. У него написано, что революция в одной стране невозможна и непозволительна, но они ее все-таки совершили. А сопротивлявшихся этой лжи правдоискателей, среди которых был мой отец, начали планомерно уничтожать. На очередном пленуме руководителем партии почти единогласно был избран Киров, а Сталин, испугавшись, подтасовал результаты выборов под себя. А ведь если бы Киров тогда сумел отстоять свою победу, мы были бы сейчас совершенно другой страной.

— Вы считаете, что роль личности в истории настолько сильна?

— Историю пытаются делать личности, но решает все толпа. А она — вещь страшная. У писателя и философа Василия Розанова есть замечательное высказывание, которое я считаю своим девизом: «Беги толпы». А я в своей автобиографической книге написал, что все неприятности в истории человечества происходят от вибраций толпы. И я от нее всегда убегаю, даже в очередях никогда не стоял и не стою — я их боюсь.

— Сколько вам было, когда арестовали ваших родителей?

— 14 лет, это произошло в 1937 году. Меня ведь тоже чуть не забрали, уже посадили в грузовик НКВД, который вез таких же, как и я, «детей врагов народа».

Нас в кузове много было, а охранник стоял спиной, держась за кабину. Перед поворотом машина затормозила, и я тихонечко перевалился через бортик и сполз с него. Никто из сидевших в машине даже не пикнул, а ведь вполне могли бы меня выдать. Как потом оказалось, этим поступком я спас себе жизнь, а иначе неизвестно, что со мной и было бы...

На трамвае я добрался до Курского вокзала, сел на поезд. Приехал в Харьков и пошел к адвокату, который работал вместе с моим отцом на заводе. Он позвонил жене Орджоникидзе — папа с Серго познакомились еще во времена Гражданской войны, они близко дружили. Зинаида Гавриловна посоветовала мне обратиться в приемную Калинина. Всероссийский староста, как его тогда называли, знал меня еще с детских лет — мой отец когда-то работал слесарем на заводе, где Михаил Иванович был начальником цеха. Он мне помог. Дал денег, приказал, чтобы меня, несовершеннолетнего, прописали в нашей квартире. Правда, за месяц, который прошел со дня ареста родителей, квартира уже была занята. Оставалась только маленькая 12-метровая комнатка — на нее, видимо, никто не позарился. Вот там я и поселился.

— Вы что же, совсем один остались?

— Абсолютно. Нет, у меня была бабушка, мамина мама, чешка по национальности. Но она после всех этих пертурбаций заболела и уехала в Чехословакию, к родственникам. И правильно сделала, она была очень старая, здесь умерла бы в одиночестве. Был у меня еще дядька, но тоже больной. Он мне, конечно, помогал чем мог, но жилось мне все равно очень тяжело.

Сначала я продавал вещи отца, книги из домашней библиотеки. А спустя год после ареста родителей уже работал на заводе: утром ходил в школу, а во второй половине дня — на работу. Меня взяли подсобным рабочим в цех, где проверяли целостность противогазов. Вместе со мной работали еще 26 женщин. Как же они меня жалели! Одна рубашку постирает, другая чем-то вкусненьким накормит, третья носочки подарит. Вот так я и не пропал.

«ВЫПИТЬ ДЛЯ МАРШАКА ОЗНАЧАЛО РАЗДЕЛИТЬ 100-ГРАММОВЫЙ ГРАФИНЧИК ВОДКИ НА ПЯТЕРЫХ»

— Как вам удалось не озлобиться, не возненавидеть все и вся?

— Наверное, родители заложили во мне большой заряд оптимизма, который позволил пережить те страшные времена. Но тогда я впервые понял, что живу в больном государстве. Моя рана затянулась только во время войны, когда я осознал, что это горе коснулось не только меня, но и миллионов других людей. Их ссылали, расстреливали, посылали на фронт умирать. А ведь вся их вина состояла только в том, что их угораздило родиться в этой стране.

— На каком фронте вы воевали?

— На двух — Карело-Финском и 3-м Белорусском. И День Победы у меня был не 9-го, а 12 мая.

— ?!

— Курляндская группировка немецких войск, против которой мы сражались, упорно не сдавалась. Поэтому война для нас продолжалась. О победе нам объявили только 12 мая. Произошло это прямо на марше: какое было буйство, что творилось на дороге! Это был, наверное, единственный случай в моей жизни, когда я поддался столь нелюбимой мной вибрации толпы.

Да что я, даже моя собака Рекс поняла, что все вокруг радуются, и начала... выть. Но выть — радостно, казалось, что она поет. После этого все шутили, что Рекс, оказывается, еще и композитор. А я плакал от счастья. Понимаете, нам ведь тогда казалось, что мы своей кровью и смертью товарищей завоевали рай земной, что отныне все будет совсем по-другому, что жить мы будем хорошо и светло. Мне было тогда 22 года, и так хотелось верить в лучшее.

— Как вы решили стать актером?

— Тут мою судьбу определила школьная учительница, звали ее Анна Дементьевна, она была двоюродной внучкой поэта Тютчева. Она опекала меня, когда я стал сиротой. Помогала чем могла. Увидела во мне будущего артиста, ввела меня в драматический кружок, а когда я заканчивал школу, сказала: «Тебе надо поступать в театральный институт».

— Вы, как никто, могли сделать яркой и запоминающейся самую небольшую роль, как это случилось, например, с учителем математики в «Приключениях Электроника».

— Я его буквально списал — и внешне, и внутренне — с Самуила Яковлевича Маршака. Скопировал все — жесты, манеру говорить. А вот походку взял у своего участкового врача из районной поликлиники. И получился образ доброго чудака, каким и был Самуил Яковлевич. Я ведь с ним когда-то познакомился благодаря Жене Симонову, который возил нас к писателю на дачу. Маршак разговаривал очень смешно, почти дискантом (копирует): «Давайте выпьем!». А выпить для него означало разделить 100-граммовый графинчик водки на пятерых. Чудный был человек, но не без скабрезности, очень любил рассказывать истории, как сказали бы сейчас, на грани фола.

— C кем еще из великих вы были знакомы?

— С Михаилом Светловым встречался и на работе, и в жизни, и за столом. Очень честный, талантливый и умный человек. А какой остроумный!

— Говорят, писал замечательные стихотворные импровизации.

— Намекаете на знаменитую историю? Было дело. Однажды на банкете он написал всем актерам по нескольку стихотворных строк, мне досталось следующее: «На сцене ты чудесник-чародей! Когда отдашь мне 25 рублей?». Действительно, очень смешно, если бы я на самом деле был ему что-то должен. Но я у Светлова ничего не занимал. Оказалось, что он просто не cмог подобрать подходящей рифмы, вот и придумал про этот злосчастный четвертак, который, кстати, тут же вручил мне. Чтобы не быть голословным.

— Многие зрители любят вас за такие вот байки!

— Если бы вы знали, сколько их у меня воруют, за свое выдают. И по телевидению, и по радио, и в газетах. А сколько про меня врут! Недавно, например, услышал, что я — еврей. Даже попал в книгу «Евреи — народные артисты». Ну и пусть, мое жизненное кредо от этого не меняется.

— А какое у вас кредо?

— Думать и говорить одно и то же.

— А национальность?

— Мать у меня чистокровная чешка, отец — наполовину белорус, наполовину еврей. Если национальность считается по матери, значит, я чех.

— Ну а в паспорте у вас что написано?

— Начальник милиции, который когда-то давно выдавал мне паспорт, посмотрев на национальность моих родителей, спросил: «Белорусы — это же славяне?». — «Да», — говорю. «А чехи?». — «Тоже славяне». Так он мне в паспорте написал: «Русский». Вообще не понимаю, когда людей унижают по национальному признаку. В моей батарее на фронте служили люди 12 национальностей, но попробовал бы кто-то обидеть человека только потому, что он белорус или татарин.

«Я ОТКАЗАЛСЯ ИГРАТЬ МЮЛЛЕРА, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОГ СЛЫШАТЬ НЕМЕЦКУЮ РЕЧЬ»

— Евгений Яковлевич, а почему вы ушли из театра?

— Да потому что знал: развалится скоро Малый театр. Я ведь проработал там 30 лет, застал еще великих стариков — Николая и Варвару Рыжовых, Яблочкину, Гоголеву, которую обожал. И атмосфера была совсем другая — интеллигентная, старики-то гимназии оканчивали... А культура речи, которой всегда славился Малый театр? Сейчас ничего этого нет. Так что лучше уж оставаться в своей скорлупе.

— Чем же вы занимаетесь?

— Книги пишу. Сейчас вот сдал машинистке новую, 14-ю. Пишу, между прочим, только от руки. Ни машинок, ни компьютеров не признаю. Вообще не понимаю, как можно творить, стуча по клавишам. Когда водишь по бумаге рукой, включается фантазия, и никогда не знаешь, куда она тебя заведет. Появляется столько интересных ходов: налево, направо, вверх, вниз. Черт его знает, откуда оно берется! Творческий процесс умом постигнуть нельзя. Мне, например, решение многих моих ролей приснилось, как Менделееву — его Периодическая система элементов. Так было с одним из самых любимых моих персонажей — Городничим в «Ревизоре». И известный театральный критик Штейн написал в своей статье, что я выиграл условное соревнование московских исполнителей этой роли, среди которых был и великий Игорь Ильинский.

— И каким вы его играли?

— Прежде всего человеком. Хорошим семьянином, толковым чиновником. Если бы наши губернаторы воровали так, как он — селедку из бочки, — мы бы уже давно жили в раю. А его почему-то всегда делали фанфароном и скотиной. Несправедливо! У нас вообще была традиция начальников и врагов играть дураками. И вырваться из этого порочного круга первой смогла Татьяна Лиознова, когда в ее «Семнадцати мгновениях весны» появились умные, интересные, а в чем-то даже и симпатичные враги. Кстати, знаете, что играть Мюллера она предлагала мне? Но я отказался, потому что после войны не мог слышать немецкую речь и видеть людей в фашисткой форме. Не знаю, что получилось бы у меня, но Броневой сыграл прекрасно. В противоборстве с таким (!) Мюллером вырос и наш Штирлиц — Слава Тихонов.

— Кого из нынешних молодых актеров вы бы выделили?

— Женю Миронова. Хотя и его наша действительность постепенно съедает: его назначают на роли, из-за которых он теряет вкус и чувство меры — его новые работы уже отстают от «Идиота» балла на два, а то и больше. А то, что он сделал в «Идиоте», гениально! Ну, тут еще и Бортко надо сказать спасибо — как режиссеру. Он сам из актерской среды и понимает, как нужно работать с актерами. Я ведь и отца его знал, Владимира Владимировича. Пил он, конечно, много, но человек был очень талантливый и волевой. Я у него в Волгоградском театре сыграл маршала Чуйкова. Без репетиций! За одну ночь выучил текст, а днем уже стоял на сцене. По ходу спектакля мне сообщили, что сам Чуйков сидит в зале...

После спектакля маршал зашел ко мне за кулисы, а на следующий день вся страна видела по телевизору такие кадры: я на сцене, он — в зрительном зале, и оба плачем. Когда Чуйков умер, я написал о нем в своей книге: мы были знакомы всего две минуты, а оплакиваю я его так, будто знал всю жизнь. Обаятельный был мужик!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter