Патриарх русского шансона Михаил ГУЛЬКО: «Почему ­Круга убили? Как раз накануне в Москве было озвучено, что он шесть дисков по 50 тысяч баксов продал, то есть 300 штук получил — вот, может, наводка на эти бабки была? Они же налом лежали — у него сейф был, как у всех, в стене... Думали, можно прихватить Мишу, чтобы сам деньги отдал: парни знали, что там ни собак, ни охраны — ничего...»

(Продолжение. Начало в № 21-22)

«НА ЮБИЛЕЕ ХАММЕРА Я ВСТРЕЧАЛ ГОСТЕЙ В ШАПКЕ С ЦВЕТКОМ, ЦВЕТАСТОЙ РУБАШКЕ, ЖИЛЕТКЕ, КУШАКОМ ПОДПОЯСАННЫЙ, С АККОРДЕОНОМ... СО МНОЙ ОБНИМАЛИСЬ, ФОТОГРАФИРОВАЛИСЬ - И МГНОВЕННО ТЕРЯЛИ КО МНЕ ИНТЕРЕС»

- Это правда, что здесь, в Соединенных Штатах Америки, вы на 90-летии «красного миллиардера» Арманда Хаммера пели - человека, которому еще Ленин делал подарки...

- ...из третьяковских запасников картины дарил! Правда. Нанимали меня в ресторане «Приморский», и я до последней минуты не знал, что это Хаммер, пока не стали все его подвиги перечислять... Конечно, выступать для такого человека очень почетно. Есть здесь отель крутой - «Уолдорф Астория»: там на самом высоком уровне празднуют президенты, князья, ну и Хаммер, скромный миллиардер...

- ...незаметный...

- Что да, то да. Почему я дал согласие выступить? Надеялся, что у меня будет чек от него - неважно, на какую сумму, главное, что фамильный и от Хаммера. В «Приморский» пришла группа товарищей, скромно одетых и говорящих по-английски: им сказали, здесь Гулько будет ис­полнять русские песни.

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- А он русские песни хотел?

- Да. Я много пел русских народных, а ему нужны были «Калинка-малинка», «Подмосковные вечера»... Мне сообщили, что он это любит: он же из бывших, лепечет по-нашему-то... Лепетал, вернее, но он такой известный, что о нем можно и в настоящем времени говорить. Ну, эти люди сидели и меня слушали: как сказали официанты, судя по заказу - черная икра, дорогой коньяк - серьезные ребята, хотя помнишь, как у заведующего базой спросили: «Как живете, как дела?», а он ответил: «Тяжело, но выносим» (смеется). Вообще-то, черную икру здесь может заказать кто угодно...

Потом эти парни подошли ко мне и через переводчика спросили, могу ли я отпеть небольшую party и сколько это стоит. Была условная сумма названа (это 88-й год, по-моему), а у меня машина была - «олдсмобиль»...

- Большая?

- Разбитая! - бампер отвернут был, но замечаний полицейские мне почему-то не делали. Я все время хотел выровнять его о какой-то угол дома, но так он выглядел более грозно - все меня объезжали. Когда я подрулил на этой машине к «Ас­тории», впускать не хотели, но у меня был пропуск, и на территорию в конце концов попал. Двое суток надлежало мне в этом отеле прожить - в номере люкс за какие-то сумасшедшие тыщи, причем окна там были завинчены, чтобы никто...

- ...не выпрыгнул...

Михаил Гулько на 90-летии «красного миллионера» Арманда Хаммера, 21 мая 1988 года. «Ему нужны были «Калинка-малинка», «Подмосковные вечера»... Он это любит: он же из бывших, лепетал по-нашему»

- ...да, и чтобы потом не платить страховку (смеется). Я показал заказчикам, что собираюсь петь: мне было отведено минуты четыре, а там, знаешь, как? Внизу зал, где все это отмечается, а наверху узенькие балкончики, где с короткоствольными автоматиками охрана стоит. Каждый причем своего шефа пасет - это я видел, поскольку оттуда пел - в зале американский оркестр сидел, а я был наверху.

Хаммеру сказали, что ему сюрприз подготовили - специально человека из России пригласили, который поет. Я еще гостей внизу встречал - в шапке с цветком, цветастой рубашке, жилетке, кушаком подпоясанный, с аккордеоном (со мной обнимались, фотографировались - и мгновенно теряли ко мне интерес).

Потом на балкончик меня запустили, сказали «фас!» - и я по одному куплету: «Очи черные», «Калинка-малинка», «Не слышны в саду даже шорохи...» выдал. Уложиться должен был ровно в четыре минуты, потому что у них все чуть ли не посекундно расписано: бельгийская королева приехала, князь Монако... - все наши, короче (улыбается). Очень красиво было - много цветов, стулья в розовом шелке... - клево!

Когда отыграл, Арманд Хаммер пожелал со мной пообщаться. «Где ви живьете?» - спросил. Я ответил: «На Брайтоне». - «А где это?» (в Бостоне, оказывается, тоже какой-то Брайтон есть). Я объяснил, и он приказал помощникам: «Дайте ему мою визитку», после чего добавил: «Приглашаю к себе в Лос-Анджелес». Фотографии мне еще с фирменными печатями дали, согласно которым их нельзя нигде публиковать: с ним я очень много снимался, но, конечно, потом отрезали меня - зачем я там нужен? Отозвали в угол и дали чек, на котором «Хаммер» написано не было. Я посмотрел и сказал: «Здесь немножко больше, чем мы договаривались». - «Good job!» - успокоили меня: хорошо, мол, отработал. Парнос мне дали, как говорят музыканты(улыбается).

«Ну, Лайза Миннелли для меня — это вообще!»

Из книги Михаила Гулько «Судьба эмигранта».

«Любовь к рус­ской песне зародилась у зна­менитого американского миллиардера еще в юности. В начале 20-х вместе со своими братьями Виктором и Гарри Арманд приехал в столицу СССР делать бизнес - в Столешниковом переулке, в доме, где в ту пору жил известный писатель Гиляровский, Хаммеры открыли свое представительство.

Дела у предприимчивых коммерсантов быстро пошли в гору - молодым, интеллигентным, а главное, состоятельным иностранцам были рады в лучших домах «красной» Москвы, они быстро стали завсегдатаями шикарных ресторанов, великосветских раутов и концертов. Период рассвета нэпа был богат на культурные события - именно тогда появились на свет такие бессмертные песни, как «Кирпичики», «Бублички», «Дорогой длинною», «Караван» и многие другие, а исполняли эти шлягеры новые кумиры публики. Знаменитый цыганский драматург и артист Иван Иванович Ром-Лебедев вспоминал: «После революции молодые девушки из достойных семей, бывшие воспитанницы Смольного института благородных девиц, увлекшиеся цыганскими романсами, приходили на сцену, и некоторые становились звездами... Так появились яркие талантливые певицы Нина Красавина, Марина Черкасова, Ольга Вадина, Варя Карташева».

С Юрием Никулиным. «В начале 80-х в Нью-Йорк Цирк на Цветном бульваре во главе с Юрием Владимировичем приехал...»

Красавина и Черкасова после развернутой властями в начале 30-х годов кампании по борьбе с «цыганщиной» покинули эстраду и стали ведущими солистками театра «Ромэн», а их коллег и конкуренток ждала совсем другая судьба, и особенно это касается Ольги Вадиной.

В 1925 году Арманд Хаммер увидел молодую певицу на концерте в Ялте и, по собственному признанию, «впервые в жизни почувствовал, что потерял дар речи». Очень стройная - что не соответствовало моде тех лет на женщин с пышными формами, - с резкими чертами лица и большими серо-голубыми глазами, она не была настоящей красавицей, но безупречно держалась на сцене и умела себя подать в жизни - популярный и сегодня романс «Все, что было» его авторы Павел Герман и Дмитрий Покрасс посвятили «любимой Олечке».

Блестяще образованная, экстравагантная порой до эксцентричности, она моментально покорила сердце молодого заокеанского миллионера - в 1927 году Вадина стала женой Хаммера и покинула Россию, а в 1929 году у молодоженов родился сын Джулиус. Ольга Вадина с успехом выступала в Париже и Нью-Йорке, и муж был в восторге от «русской красавицы». «У нее был низкий гортанный голос Марлен Дитрих и внешность Греты Гарбо, однако она отличалась тем, что была полна жизни и страсти, - много лет спустя вспоминал Хаммер. - Она была вспыльчивой и капризной - настоящая примадонна, но я не жаловался: я знал, что женился на исключительной женщине».

По некоторым данным, вдобавок ко всем достоинствам «исключительная женщина» являлась еще и агентом ОГПУ, но документально подтвердить эту информацию пока не удалось.

С Михаилом Кругом и артисткой кордебалета на фестивале «Звездная пурга», 2002 год. «Ничего плохого за Мишаней никогда не водилось,с ним нормально общались, к криминальному миру он не принадлежал — просто пел для ребят о жизни, которую они прожили за решеткой»

Прожив с Хаммером чуть больше 10 лет, Ольга Вадина в полной мере подтвердила репутацию своенравной примадонны: бросив мужа, она отправилась в Голливуд, где продолжила артистическую карьеру, и скончалась в Соединенных Штатах в 1970 году. Несмотря на развод, бывший супруг сохранил о русской жене приятные воспоминания и восторгался ею до конца своей долгой жизни.

Интересно, что брат Арманда Хаммера Виктор в 20-е годы тоже связал свою судьбу с исполнительницей цыганских романсов Варей Карташевой - у них родился сын, которого он назвал в честь брата Армандом, однако брак оказался непрочным: уличив молодую жену в неверности, Хаммер в начале 30-х вернулся в Америку.

В период сталинских репрессий Варвара, а затем и сын были сосланы в лагеря, и хотя точной биографии матери я не знаю, Арманд-младший был впоследствии реабилитирован и еще в начале 90-х жил и работал в Москве».

«УВИДЕВ МЕНЯ В КОМПАНИИ ПОЗНЕРА И УРГАНТА, БИНДЮЖНИКИ ВОЗМУТИЛИСЬ: «МИШАНЯ, ШО ЗА МУСОРСКИЕ ДЕЛА?»

- Слышал, вы с Лайзой Мин­нелли дружите...

С Людмилой Гурченко. «Гулько был опасен, от него исходило то запретное, редкое и чувственное, что называется, как потом я узнала, «мужским началом». Это «начало» — как деньги, как талант: или они есть, или их нет...»

- Ну как дружу? - повезло познакомиться. В начале 80-х в Нью-Йорк Цирк на Цветном бульваре во главе с Юрием Владимировичем Никулиным приехал, и к ним в гости зашла Лайза Миннелли (когда ребята на ходулях двойное сальто крутили, ей стало плохо с сердцем). Никулин представил меня и сказал, что я пою песни Высоцкого. «Я с Влади дружу, - ответила Лайза, - и эти песни очень люблю».

Назавтра была назначена прощальная вечеринка для циркачей, и меня к хозяину американского city hall повезли, где они выступали, на Лонг-Айленд. Там, конечно, Никулин был, Лайза, и я - в бабочке и за роялем, а потом надел аккордеон и Высоцкого пел. Ну, Лайза Миннелли для меня - это вообще!

- Английским вы хорошо владеете?

- Относительно - нью-йоркцев понимаю, а British немножко же отличается. Я, кстати, и сам не подозревал, что знаю английский: говорю все время по-русски, но когда приходится - по-английски начинаю. Это, как в школе, когда нет шпаргалки, а надо ответить, ты вспоминаешь вдруг то, чего отродясь не знал. На бытовом уровне объясниться могу, а специфической какой-то терминологией не владею - редко по-анг­лийски общаться приходится, ты уж меня прости.

- Слышал, что когда Познер и Ургант снимали многосерийный до­ку­мен­таль­ный фильм «Од­ноэтажная Аме­рика», они попросили вас: «Миша, будьте нашим сопровождающим»...

- Сопровождающим по русской улице! (Сме­ется). Познер на английском говорит без акцента - знает его в совершенстве...

- ...и вы их сопрождали?

Михаил Гулько с супругой Татьяной и Дмитрием Гордоном, Нью-Йорк. «Таня пришла в мою жизнь, чтобы меня поддерживать, спасать, быть моей Музой, женой, любовницей, сестрой, мамой. Не буду громкими словами бросаться, скажу так: я просто счастлив» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

- Да, а рядом шел человек с камерой, и нас все время снимали, снимали, снимали... Я провел их по всем злачным местам Брайтона, вывел на Бордвок, а там в карты играют: «Мишаня, шо это за люди, чего они нас снимают?». Там же поколотые все, биндюжники - конечно, они возмутились: «Шо за мусорские дела?». Я успокоил: «Не волнуйтесь, ребята, это серьезная передача, к нам из России гости приехали».

- Вы вспомнили о Высоцком, которого обожаете, - интересно, вы весь его репертуар знаете?

- Ну, нет - он написал 800 песен, и некоторые вообще трогать нельзя. Я «Штрафные батальоны» осмелился спеть, потому что она в обойму военных песен для меня вошла, но это было еще до того, как перепевать Владимира Семеновича все, кому не лень, начали.

- Какая у вас любимая песня Высоцкого?

- «Корабли постоят» - с нее я свой репертуар начинал, и на Камчатке ее столько раз заказывали и столько давали чаевых, что аж неудобно было! В конце концов придумал такую историю - взять сразу 20 заказов и спеть «Корабли» один раз, потому что 20 раз подряд одно и то же исполнять невозможно: есть люди, которые хотят слушать другие песни...

- Вот это коммерция была!

- Чистый бизнес! Я говорил: «А сейчас по просьбе наших друзей, - и глазками капитана, всех штурманов, старших помощников обводил, - исполняется песня - для вас! - «Корабли по­стоят». Кстати, ког­да в Париже Шемякин привел Высоцкого послушать Димитриевича...

- ...Алешу?..

- ...да, в «Мак­сим» и Вы­соцкий услышал: «Эх, раз, еще раз!» - на нервной почве как дал 25 куплетов! Помнишь: «Сон мне снится, вот те на...»? - очень страшная песня!

«КРУГ СКАЗАЛ, ЧТО НА МОИХ ПЕСНЯХ ВЫРОС: «ДЯДЯ МИША, КОГДА ВАС УСЛЫШАЛ, Я ВАМ ПОВЕРИЛ...»

- К вам ныне покойный Михаил Круг очень тянулся, а в чем это выражалось?

- А он сказал, что на моих песнях вырос: «Дядя Миша, когда вас услышал, я вам поверил и теперь свою тему пою». Мы сдружились - Мишаня в Нью-Йорке у меня останавливался, я у него в Твери, вместе песню записали, а потом, когда Круга уже не стало, меня попросили спеть с его голосом. Происходило это в подвале, в студии Вадима Цыганова, который много текстов ему написал. Там жена Вадика Вика присутствовала, Ирочка...

- ...вдова Михаила...

- ...да, и я с его голосом в записи должен был эту знаменитую песню петь: «Золотые купола на груди наколоты, только синие они, и ни крапа золота». Это невозможно было! - мне сразу налили коньяк, чай, и когда немножко на грудь принял, стало легче, а то ведь комок в горле стоял...

- Хороший он был мужик?

- Человек! Настоящий! Добрый, прямой, открытый - чудный парень! На него эта слава свалилась, а он ведь даже не выпивал. Кстати, как говорится, не для прессы, как раз накануне убийства в Москве было озвучено, что Круг шесть дисков по 50 тысяч баксов продал, то есть 300 штук получил - зачем об этом трубить? Миша денег не копил - жертвовал на часовни, церкви, у него ни счетов не было, ни сберкнижек. Под настоящей фамилией - Воробьев - он состоял в партии Жириновского, но все знали его только как Круга и будут помнить. Лично я в его голосе слышал слезинку, какое-то прощание - то, что всегда было у Владимира Семеновича, и даже на смешных песнях к горлу слезы у меня подступали, понимаешь?

- Почему, на ваш взгляд, Круга убили?

- Вот, может, наводка на эти бабки была? Они же налом лежали - у него сейф был, как у всех, в стене...

- ...и его вскрыли?

- В том-то и дело, что нет - думали, можно прихватить Мишу, чтобы пошел и сам деньги отдал. Видимо, заготова на него была: парни знали, куда идут, что там ни собак, ни охраны - ничего! На Рублевке же у всех по периметру вышки стоят и собаки эти страшные бегают, бойцовских пород, а у Круга такого не было - он жил в стороне от центра Твери, в доме находились Ирочка,  ее мама и ребенок, ребенок их с Кругом...

- Все были дома, когда на них напали?

- Да - Миша, Ира, теща...

- То есть убили его практически у них на глазах?

- Его не убили - смертельно ранили. Умер Миша в больнице: врачи не смогли спасти. Видимо, потеря крови была слишком большая, а как все произошло... Эти люди вошли в дом - прятались где-то. Закричала Ирина мама - ее ударили по голове наганом, потом застрелили собаку. На шум выскочил Миша с ружьем - и все: это уже target, цель - в него выстрелили и свалили.

Кончилось кино, Мишаня весь в крови, позвонили брату или еще какому-то родственнику, тот приехал, и на частной машине повезли Мишу в больницу.

- А убийцы сбежали?

- Естественно - ни сейфа, ничего не тронули. Ну, думали, есть у него все: Круг же ходил в рыжье (то есть в золоте. - Д. Г.), цепи носил, браслеты, гайки...

- Человек, который пользовался в криминальном мире незыблемым уважением, так закончил - кошмар!

- А потому, что «смерть самых лучших выбирает и дергает по одному...

- ...такой наш брат ушел во тьму»...

- Ничего плохого за ним никогда не водилось, с ним нормально общались, к криминальному миру он не принадлежал - просто пел для ребят о жизни, которую они прожили за решеткой.

- Вы видели очень многих артистов, коллег - кто на сегодняшней российской или, может, на украинской эстраде вам нравится?

- Никого обижать не хочу, все хороши, но, конечно, на очень высоком уровне бывший житель города Сочи грузинской национальности Гриша Лепс. Все в нем выше крыши: и человеческие качества, и голос, и то, что он вытворяет на сцене, как не любит себя и как расходует... Номер один!

«СЕЙЧАС ЛЮДИ В ПОКЕР ИГРАЮТ, А ТОГДА В МОДЕ СЕКА БЫЛА: ДЕНЬГИ ВАШИ - СТАЛИ НАШИ, РУБЛЬ ПОСТАВИШЬ - ДВА ВОЗЬМЕШЬ...»

- В Москве вы одно время Людмиле Гурченко аккомпанировали...

- ...а началось с того, что я пришел букет ей вручить как харьковчанке. «Здравствуйте, - сказал, - я тоже из Харькова, вы прекрасно сыграли и спели». - «Миша, да кто ж вас не знает?» - ответила Люся, и мы стали дружить.

- Это где было?

- Еще в Москве: она во ВГИКе училась, а я - в политехническом.

- Знаю, что она была безнадежно в вас влюблена. И безответно, а в своей книге «Аплодисменты» написала: «Поверьте, первому красавцу Голливуда Роберту Тейлору нечего было бы делать рядом с нашим Мишей Гулько, а для тех, кто не знает Роберта, его, ну разве что отчасти, может заменить Ален Делон, и то, когда только начинал и еще не был продюсером. Гулько был опасен, от него исходило то запретное, редкое и чувственное, что называется, как потом я узнала, «мужским началом». Это «начало» - как деньги, как талант: или они есть, или их нет...».

- Ой, как она клево пишет! Не потому, что обо мне, а потому что как излагает!

- Прекрасно!

- Она все про папу в основном, Люсенька, вспоминала...

- Что-то у вас с ней было?

- Даже намека на близкие отношения не было - с моей стороны, естественно. Она приезжала с гастролями на Камчатку, где я работал, мы там очень долго общались, и вместе пели, и самолетом летели - через Красноярск, по-моему, или через Якутск. 14 часов в Москву до­би­рались, и во всех аэропортах к нам подходили пацаны в спортивных костюмах...

- ...спортсмены...

- ...они самые, и говорили: «Привет, Мишаня! Кто это с тобой?». Парни эти каталами назывались: сейчас люди в покер играют, а тогда в моде сека была - секундное дело, болгарская игра. Деньги ваши - стали наши, рубль поставишь - два возьмешь, два поставишь - три возьмешь... Вот и все кино...

Из книги Людмилы Гурченко «Аплодисменты».

«Передо мной за кулисами сада «Эрмитаж» стоял особый истинный харьковчанин, любимец Харькова Миша Гулько - в роскошной улыбке блистал ряд крупных жемчужных зубов, матовая кожа лица с легким румянцем на скулах, карие, с поволокой глаза, голова совершенной формы, иссиня-черные волосы... Много позже я увидела, что Мишины волосы редеют, - черт, наверное, для красивого мужчины встречать возраст тяжелее, чем для красивой женщины, но Миша не был бы крупной личностью из Харькова, с моей улицы Клочковской, если бы придавал этому серьезное значение. А ирония? А самоирония? А юмор? А головной убор, в конце концов? Красивая шляпа придает особый шик «дорогому лицу»...

В то время, будучи в Москве, Миша увидел афишу с моим именем и зашел на концерт, желая познакомиться с восходящей харьковчанкой.

Он галантно представился. Сказал, что тоже из Харькова. Очень рад, что и я из нашего необыкновенного города. Что он тоже поет и играет на аккордеоне. Что вышел из институтской самодеятельности. Инженером не стал, победила любовь к музыке. В общем, он мне представляется, а я? Что я? Да нет слов! Онемела. Гулько! Миша Гулько! Сам Миша Гулько стоит со мной рядом.

О, по Мише вздыхали все! Все девушки. Прошу прощения за слово «девушки», но так было. «Не пахло» тогда «старухами», «чувихами», «путанами» и «герлами», и все мы, девушки, были в него влюблены. Очень, очень, очень хотелось безумно полюбить человека с «дорогим лицом», и, ей-Богу, не знаю, что было бы, если бы я в то время уже не была влюблена в будущего отца моей дочери. Тоже красивого человека, и тоже с очень «дорогим лицом», о котором Миша первым сказал несколько точных проницательных слов.

Вечера в ресторане, во всех концах стра­ны, где и когда бы в них ни работал Миша Гулько, - это всегда особые, срежиссированные спектакли, не забывающие запросов и пожеланий публики. Я слушала его и в Сочи, и в Москве, и в Петропавловске-Камчатском...

«Дорогие труженики моря! Добрый вечер! Проходите, усаживайтесь. Вижу среди вас Сашу и Валю. О, сегодня вы в прекрасной компании - тем разнообразнее, тем веселее».

- Миша, ты их действительно хорошо знаешь? - спрашиваю после концерта.

- Первый раз вижу.

- А почему ты уверен, что они Саша и Валя?

- Проверено. Обязательно есть Валя и Саша. Ну, или просто я ошибаюсь, но людям приятно, когда их встречают.

«Для моих друзей Наташи и Володи, скрепленных узами брака уже далеко не вчера, исполняется песня: «Зачем тебя я, милый мой, узнала».

Зал переполнен, на улице выстраивается очередь в ресторан - там сегодня поет харьковчанин Миша. Миша же, похорошевший и преобразившийся, как настоящий артист, подморгнув нашему столику, шепчет:

- Ну, погнали тюльку. 

На морском жаргоне это означает «улов начался».

«По заказу компании наших прославленных врачей, которые сохраняют нашу с вами единственную жизнь, которую надо прожить так, чтобы не было мучительно больно, в сопровождении ансамбля звучит песня «Если я заболею, к врачам обращаться не стану». За жизнь! За жизнь, друзья, наш постоянный тост. За жизнь, хоть она и коротка, как детская сорочка. В честь жизни звучит «Танго смерти».

- Миша, что ты мне посоветуешь на память об этом прекрасном городе купить?

- Это не Африка и не Стамбул, но у нас есть то, чего у них нет. Крабов навалом. Икры - залейся. Сиди в горячем источнике - не хочу. Купи одну дорогую вещь, пока рыжуха не подскочила. Как, не знаешь, что такое рыжуха? Ха-ха - это золото.

И я себе купила колечко из высокопробной «рыжухи».

...Куда-то меня, как всегда, занесло. Зашевелилась память. Разговорилась... Недавно в одной картине моя партнерша подавала поучительную реплику из Фейхт­ван­гера: «Человеку нужно два года, чтобы на­учиться говорить, и 60 лет - чтобы научиться держать язык за зубами».

И мы увиделись. В сентябре 91-го года. На 5-й авеню, а дело было так. Начав нью-йоркский концерт, сквозь пронизывающие любопытные разглядывания, я сразу почувствовала обжигающее тепло и нежность. Даже сбилась с дыхания и сделала шаг - шаг навстречу этому теплу. Перешагнула свет рампы: «Миша, это ты?». Конечно, это был Миша. Он слегка кивнул и послал рукой слабый незаметный привет, а после концерта мы провели прекрасный вечер! Миша был с женой - умной, деликатной женщиной. Я всегда его уважала за то, что дур и «станков» рядом не держал, во всяком случае, с ними не знакомился.

Ужинали в китайском ресторане, Миша блистал остроумием! Он перемежал богатый русский язык невероятными идиоматическими выражениями, в сравнении с которыми shit и fuck - детский сад, ясли. Когда его темперамент выходил за пределы, все разбросанные по залу, понимающие русский, взрывались восторгом, аплодировали за умение неординарно построить фразу, вывернуть ситуацию, просчитав на 100 ходов вперед, и ее запить, но как! Как умеет только один Миша Гулько.

Я видела, как этот дивертисмент пытались изображать другие остроумные гусары - слабо, не так долго и раскатисто булькает она в горле, родимая «Столичная».

Ах, Миша! А ты изменился. Стал еще красивее! В мудрых глазах и юмор, и драма, и на миг в них появляется такой трагический взгляд куда-то внутрь себя... Этот взгляд я уловила, когда ты пел у себя в «Приморском» - я пришла туда с друзьями без предупреждения. Ты пел про Харьков, про нашу улицу Клочковскую, про себя, про нас, разбросанных, оставшихся, уцелевших и полуживых. Слушая тебя, каждый человек открывал свежесть и прелесть самых обыкновенных, самых простых естественных человеческих чувств и истин: в нашей профессии это самое трудное - это я знаю теперь.

Когда ты отправлял меня из Нью-Йорка в Филадельфию, когда в ночную жизнь отовсюду выходили и выпрыгивали люди, они все тебя знали, кланялись и здоровались. «Я всех их люблю, родненьких, - через меня же все проходит. Все знаю: кто кому платит, кого будут брать, кого мочить... Смотри - чтоб я так жил! - этот из Питера. Заблудшего интеллигента вижу по походке. Проверим? Мужик, стой! Ты откуда? Ну! Что я сказал? Здесь я стал настоящим инженером человеческих душ... Старик! Назови число!» - обратился он к пьяному с желтым пакетом.

- 10! - ответил тот.

- На, держи! - и Миша протянул ему 10 долларов. - Живи долго, папаша, пей и ничего не бойся!

Невозможно болела душа. Мой друг стоял среди дороги, загруженной машинами и черными целлофановыми мешками для мусора. Он посылал прощальный привет - очень трагично. Мне было так одиноко. Хоть рядом стоял, казалось бы, близкий человек. Конечно, близкий - с того самого 73-го сколько вместе отъезжено, прожито и спето, но с недавних пор мой отвратительный инстинкт сообщал мне, что я нахожусь в тесных объятиях изощреннейшего предательства. Это точно, что непознаваем самый близкий человек до конца, - так и не знаешь, кто живет с тобой рядом. Жутко...

Ах, Миша, прощай, или до следующей встречи... Миша, пустыня, вокруг пустыня...

Итак, «Эрмитаж», концерт, «Бульвары», «дорогое лицо», которое заставило улететь мысль в архивы памяти и которое уже - как грустно! - не встречу ни в саду «Эрмитаж», ни на Маяковской. А может, увидимся на 5-й авеню, когда буду на гастролях в Америке? А тогда я еще долго беседовала с кумиром своего детства - он что-то мне говорил о моих родителях, о Клочковской, о школе, о тембре голоса, о тонкой талии - а я уже настойчиво следила за двумя фигурами, которые по узкой аллее сада медленно приближались к открытым дверям актерских кулис. Неужели опять? Внутри разливался незнакомый испуг, и моя открытая душа поспешно застегивалась на все пуговицы. Может, оттуда, из тех мгновений, и берут начало приступы мрачных моих тупиков, депрессий, когда смысл жизни теряет свои реальные контуры и очертания?

«Людмила Марковна! - так меня еще никто не называл, разве что учителя, когда знакомились первый раз с классом. - Какой успех! Поздравляем, поздравляем... Мы вас проводим».

«Конечно. Спасибо. С удовольствием». Когда на меня идут вот так, внаглую, я, все отлично понимая, глупо улыбаюсь, киваю и как бы подставляю себя. Словом, веду себя, как дура, именно, как дура. Меня многие в жизни считали дурой - все те, кто не узнавал ближе. Слава Богу, я сейчас все реже и реже в этой роли бываю, но бываю, а тогда же, как истинная, восходящая молодая дура, начала еще пуще хихикать, кокетничать и показывать на Мишу Гулько.

- Вас что, этот молодой человек провожает?

Как я теперь понимаю, инстинкт самосохранения у Миши был всегда развит чрезвычайно остро - может, он меня и проводил бы, но тогда быстро и как-то особенно на английский манер исчез.

- Да вы не беспокойтесь, отсюда до общежития далеко - я на метро, я сама, спасибо.

- Как же, как же, Людмила? Вы ведь теперь совсем рядом, на улице Горького...

- Ой, забыла, я там всего два дня живу, еще не привыкла.

- И телефончик теперь у вас есть.

- Ага, и телефон... Знаете, так интересно звонить... У нас в Харькове никогда не было телефона, а в общежитии всегда около него много народа, и вообще, я так редко по нему разговаривала - еще не привыкла.

- Вот мы вам и позвоним. Не возражаете?

- Нет, что вы, что вы, с удовольствием, пожалуйста.

- Ах, какой успех! Удивительный! Конечно, вы звезда, Людмила, вы звезда!

О, какой мне «варили шоколад» и как этот сладкий яд вливали! Ах, этот бешеный успех! Ах, эти бурные аплодисменты! И ведь подчиняешься, и тянет тебя куда-то, во что-то. Во что-то такое безумное, что и потрогать хочется, и нельзя, и предчувствие чего-то мрачного подступает, но тут же отступает, и сразу делается так блаженно-сладко. А вдруг у тебя это отберут? И ты будешь рыдать, метаться и искать, как ищут инъекции для наркотического счастливого ухода? Я зависима. От кого? От чего? Да нет, ерунда, я независима, я свободна!

Мои спутники провожали меня с двух сторон. Счастливая, я с улыбкой направо и налево раздавала автографы.

«Ну что ж, Людмила, до свидания. До скорой встречи».

«ЖЕНАТ Я НА МУЗЫКЕ»

- Чудным Людмила Марковна была человеком?

- Люся? Совершенно уникальная, сумасшедший талант от Бога! В скромной семье росла, папа - баянист-фронтовик, мама - массовичка Леленька. Отец, Марк Гаврилыч, такой с матючком, за словом в карман не лез. Теперь люди часто «блин» говорят, но не люблю я этого - произносите уж как положено: слово-то красивое... Если, конечно, им человека не называть.

Когда Гурченко во ВГИК поступала, в комиссии Сергей Герасимов и Тамара Макарова были, и Люся вышла - такое худенькое все, ну очень худенькое! - стала что-то читать, и все друг у друга начали спрашивать: «Чья она?». Привыкли, что у тех, кто во ВГИК идет, обязательно есть волосатая лапа, и каждый: «Не знаю, вроде ничья». Потом девчонка схватила гитару, что-то сыграла, аккордеон взяла, спела, чечетку стала бить, к кому-то на колени прыгнула - из комиссии... В конце концов Макарова сказала: «Наша. Берем!» - вот такая она, Люся.

Вкус у нее был отличный, тонкий, наряды сама себе шила. Как-то муфточку старую, смушковую, из каракульчи, разрезала - сделала на черное платье рукава и воротничок. Вкус, причем не только к одежде имела - ко всему: к старине, иконам, музыке, песне... Впереди планеты всей была, впе-ре-ди!

- И как исполнитель блистала, правда?

- А это дар Божий! Ну и самообразование тоже - она ведь слушала свинг, совершенно другую музыку, не советскую. Я, кстати, ее мужей знал: Васю Ордынского, Сашу Фадеева, Иосифа Давыдовича, Костю...

- ...Купервейса...

- ...и последнего - Сережу Сенина. Все они - мои друзья, кроме Ордынского, - это ее ранний, первый брак. Люсенька очень категоричной была, не подстраивалась ни под кого - эксклюзивная личность.

- Учитывая тембр вашего голоса, обаяние и то, о чем Людмила Марковна в своей книге писала (мужское начало имею в виду), думаю, сотни женщин хотели добиться от вас взаимности...

- В упор никого не видел и до 30 лет не женился: музыку так люблю. Я на музыке женат, она захватила меня, я свое предназначение понял - это данность, я обязан петь людям, и все время мне мало. Вот недавно концерт был в Тюмени, увидеть концертный зал ожидал, заводят - а это цирк оказался! Три тысячи народу, я вышел - все, прятаться негде! У меня вискарик с собой, глоточек хотел сделать, потому что колбасило очень: только же прилетел, а нельзя: со всех сторон видно! «Все, - думаю, - я ваш, но и вы мои, не отступлюсь!». Как говорится, сзади немцы, впереди Россия, бежать некуда! Встал вот так (выпрямляется) - и три часа беспрерывного пения выдал, хотя концерт был рассчитан на час 15 или час 45. Где-то я три песни пою, а на юбилее Круга, например, всего одну исполнил (для этого надо было везти человека из Штатов), но кабак дал мне такую школу, что петь столько могу, сколько нужно!

- Итак, женщин вы променяли на музыку?

- Ну, это ты, Дима, подтасовал - как журналист (улыбается). Женщины - это мама, дочь, жена, и ни на кого я их не менял, но музыки мне всегда не хватало: я должен много еще сказать, много спеть. У меня тайный список есть песен, которые пока не исполнил, но очень хочу, и, кстати, с Владимиром Семеновичем в этом плане вкусы у нас совпадают. Есть даже пластинка такая «С чего начинался Высоцкий» - там собраны песни, которых он не писал, но которые ему нравились: «На Тихорецкую...», «Пара гнедых», романсы старинные, русско-цыганские, так что мне есть куда двигаться.

«СКОЛЬКО МНЕ ЛЕТ, НЕ ПОМНЮ: ПАСПОРТ СВОЙ ПОТЕРЯЛ... ПАСПОРТ МОЖНО КУПИТЬ И ПЯТУЮ ГРАФУ ЗАМЕНИТЬ НА ШЕСТУЮ, А ВОТ СЕРДЦЕ НЕ КУПИШЬ, И ЕЩЕ ДУХ - ЕСТЬ ТАКОЕ БОСЯЦКОЕ СЛОВО ХОРОШЕЕ...»

- У вас замечательная жена Татьяна, сибирячка, которая к вам трогательно - я это вижу - относится и очень вас любит, а сколько лет вы уже вместе?

- 16 или 17, да, Танечка?

- 16, подсказывает супруга. Вы встретились, будучи уже не юными, - как чувства между двумя немолодыми людьми возникли, что вас двоих согрело?

- Таня пришла в мою жизнь, чтобы меня поддерживать, спасать, быть моей Музой, женой, любовницей, сестрой, мамой - кем хочешь. Она образованный человек и серьезную жизненную школу прошла: выросла в Сибири, в большой семье... Кстати, она из двойни: Танина сестра тоже в Шта­тах живет, замужем за американцем. Перезваниваются они каждый день, нуждаются друг в друге, потому что двойняшки - одно целое, просто я долго не мог это понять. «Женился на одной, а получил двоих: мы так не договаривались!» - иногда шучу, но это, на самом-то деле, прекрасно. Чуть что, сестры готовы друг другу помочь, но какими-то горестными моментами в последнюю очередь делятся. Не буду громкими словами бросаться, скажу так: я просто счастлив.

- Сознательно не говорю, сколько вам лет...

- ...а я и не помню: паспорт свой потерял. Если в интервью речь об этом заходит, сразу же со­бе­седника останавливаю: «Минуточку. Вот вы спрашиваете, крещен ли я, обрезан, сидел ли, висел, торчал, откинулся, прикинулся, где дочка, как ее зовут... Ребята, не понял, а на какую тему, соб­ст­венно, разговор?».

- Илья Глазунов мне признался: «Когда спрашивают, сколько мне лет, всегда говорю: «200», потому что сумма на­копленных впечатлений такая...».

- В один век не умещается! Паспорт можно купить и пятую графу заменить на шестую, а вот сердце не купишь, и еще дух - есть такое босяцкое слово хорошее. Сердце, чувства, душа - вот нерушимый союз!

- Меча и орала...

- Меч увидели - и орали, да (смеется).

- Ну, раз уж о возрасте речь зашла, все-таки спрошу: на сколько лет себя чувствуете?

- На полтинник. Хотя нет, на тридцатник, а порой и на 20 - на сцену когда вылетаю. На 50-летии Круга вот вылетел - 20 тыщ народу сидит! Живьем пел, звукорежиссер никак понять не мог, что нажимать надо... Все же под фанеру работали - ну, может, не все, но многие. Чтобы было точно или чтобы возможность иметь танцевать (не знаю, не наше дело), но я выступал живьем - я ж говорил при этом! В проигрыше обратился к Мишиной маме: «Дорогая Зоя, спасибо вам! Сегодня не вечер памяти Круга, а вечер в честь вашего сына», и Оле, сестре его, пару слов сказал, и Ирочке, жене, а песня сложная была, «Тишина» называется. Мишаня когда-то сказал: «Это для тебя, дядя Миша».

Серьезная песня, я даже выучить ее не мог: сложная, философская, и мне позволили маленькую подсказочку положить...

- ...на пюпитр?

- На пюпитр нельзя, Боже упаси! На монитор - там стояли динамики, и мне разрешили незаметненько начало каждого куплета, первую строчку приклеить, потому что в песне куплетов 10. Она очень трогательная, в ней пожеланий житейских много: «И уж если сел, то сиделось всласть, да чтоб мама ждала, да не заждалась, да чтоб жив был друг, с кем мы пьем напролет ночами»... Сейчас вспоминаю - мурашки по коже, а в конце: «Если свечи потухнут, есть звезда - та, которая будет гореть всегда. Это Вера, Надежда, Любовь моей жизни - Россия» - и скрипка играет каденцию... Не знаю, как эту песню допел, а если где-то слова перепутал, это нормально - значит, живаго, как говорят музыканты.

«НИЧЕГО НА СВЕТЕ НЕ БЫЛО И НЕТ ЛУЧШЕ ЭТИХ ЛЕТ, ЛУЧШЕ НАШИХ ЛЕТ...»

- Дядя Миша, спасибо за это прекрасное интервью. Вы знаете, есть традиция: когда напротив меня сидит человек, который может петь...

- ...еще может!..

- ...и делает это так блестяще, как вы, я непременно прошу его что-нибудь исполнить, а вас попрошу визитку свою спеть - песню «Молодые годы», которую я очень люблю...

- В таком случае тут преамбула нужна - в двух словах. В Москве в моем ансамб­ле выступал замечательный парень Сережа Коржуков, ставший потом солистом группы «Леспоповал» у Танича. Когда я улетал в Штаты, он только начинал петь шансон, потому что когда я с Камчатки приехал, фирму исполнял - Стиви Уандера и так далее, но мои песни, так сказать, о жизни городской, ему тоже нравились. Короче, уехал я, и Коржуков сказал Таничу: «Михал Исаич, Миша сейчас далеко, давайте подарим ему песню» - и на стихи Танича написал музыку, а когда я эту вещь услышал и начал петь, Михал Исаич воскликнул: «Миша, это шлягер! - она же с жизнью твоей совпадает и, как говорят на жаргоне, цепляет».

И вот с этой песней вышел я на сцену Кремлевского дворца - передо мной Танич с его уважаемой супругой Лидией Николаевной сидел, я пел как бы для них и для всего зала, где находились и зрители, и мои друзья-артисты, но под гармошку «Годы» ни разу не исполнял...

- ...тогда давайте я объявлю: премьера песни!

- Это точно... (Поет):

Молодые годы мои,
Там еще поют соловьи,
И девчонка с длинной косой
Шлепает по лужам босой.
Молодые годы, годы молодые
На краю любви, на краю России.
Ничего на свете не было и нет
Лучше этих лет, лучше этих лет.
Молодые годы мои,
Разминулись две колеи,
И сирень на плешке цвела,
Где я ждал, а ты не пришла.
Молодые годы, годы молодые
На краю любви, на краю России.
Ничего на свете не было и нет
Лучше этих лет, лучше этих лет.
Молодые годы мои,
Мы с тобой глядим со скамьи:
Это я ножом навсегда
Вырезал тебя и себя.
Молодые годы, годы молодые
На краю любви, на краю России.
Ничего на свете не было и нет
Лучше этих лет, лучше этих лет.
Молодые годы мои,
Там звончей журчали ручьи.
И уже ничей не жених,
Я живу и помню о них.
Молодые годы, годы молодые
На краю любви, на краю России.
Ничего на свете не было и нет
Лучше этих лет, лучше наших лет.

Киев - Нью-Йорк - Киев

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter