Александра МАРИНИНА: "Я человек не творческий, но задница у меня довольно усидчивая"

Сначала была Марина Анатольевна Алексеева, которая окончила юрфак МГУ, затем Академию МВД СССР и около 20 лет верой и правдой отслужила в органах. Преступников, конечно, не ловила, занималась наукой об убийцах, ворах и прочих злодеях. Дослужилась до звания подполковника милиции, написала роман в соавторстве c Алексеем Горкиным, а потом придумала себе псевдоним Александра Маринина и взялась за сочинительство самостоятельно. Сегодня она одна из самых популярных российских писательниц, каждая ее новая книга мгновенно попадает в список бестселлеров.

"В 23 ГОДА Я ПОЕХАЛА В КОЛОНИЮ, ГДЕ СИДЕЛИ УБИЙЦЫ"

- Бытует шутка, будто все психиатры и есть первые пациенты психбольниц. Работая в структуре МВД, вы изучали поведение преступников с аномалиями в психике. Сами выбрали такую тему, по велению души, или начальство предложило?

- Вначале, действительно, заставили помимо моей воли. Но работу-то делать надо! Я стала вникать и увлеклась. Очень многое открыла для себя, работала с лучшими психологами и психиатрами. А "воткнули" меня в эту тему потому, что для сбора и анализа материала нужно было ездить по колониям и подолгу там сидеть. Понятно, что добровольцев не нашлось. И тогда нашли женщину без детей и мужа, которую можно послать в такую некомфортную командировку.

И вот в 23 года, полная совершенно идиотских представлений, которые внушили мне жестко отцензурированная советская литература и кинематограф, я поехала в колонию. Мне дали задание - собрать материал на 100 убийц. Представляете?! Нужно было изучить личное дело, приговор, побеседовать с каждым, сделать психологическое тестирование и психиатрическое освидетельствование.

До этого я искренне полагала, что у всех убийц чуть ли не выжжено на лбу каленым железом, кто они такие. А тут приходят совершенно нормальные, внятные мужики, с которыми можно разговаривать... И я вдруг поняла, что преступник - точно такой же человек! Я могу ехать с ним в метро, спросить, который час, а он мне вежливо ответит.

- Но что-то же его толкает на преступление...

- Это уже другой вопрос! Он убийца не 24 часа в сутки! В колониях я убедилась, как многолик человек. То есть для своей матери у него одно лицо, для девушки - другое, для друзей-собутыльников - третье. Нельзя человека рисовать одной краской!

И тем не менее ни в одном поступке, в том числе и криминальном, нет ничего случайного. Все закономерно вытекает из предшествующей жизни, характера, привычек, которые сформировались под влиянием определенных событий...

- Знаменитый итальянский криминалист и ученый 19-го века Чезаре Ломброзо полагал, что у всех людей, склонных к преступлениям, есть нечто общее во внешности. Как вы считаете, можно ли угадать потенциального преступника по чертам лица?

- Нет, конечно. Нам только кажется, что мы оцениваем человека по его внешности. Но также очень важно то, как он двигается, говорит, жестикулирует, - все это вместе и составляет портрет. Я много раз пыталась со свидетелями составить словесный портрет подозреваемого. Предлагала на выбор тысячу носов, глаз, подбородков. Но, поверьте, редко кто узнает человека по отдельным чертам лица, если, конечно, речь не идет о ком-нибудь близком.

- На основании материалов, собранных вами в колониях, милиция стала лучше ловить преступников?

- Поимка преступника - это криминалистика. А я занималась криминологией, то есть изучала не как ловить преступников, а откуда они берутся и что с ними будет дальше. Это называется анализ и прогнозирование преступности. И кстати, извините за нескромность, меня называли лучшим аналитиком в Москве.

- А существует какой-то общий мотив для всех преступлений? Скажем, деньги, власть...

- Мотив, действительно, только один - достижение психологического комфорта. Просто одному человеку для этого нужно много денег, другому - власти, третьему - любви противоположного пола.

- А можно те же методы исследования применить к террористам? Или это особый вид преступлений?

- Конечно, можно. Но лично я за такое не взялась бы. Кстати, потому что во времена моей научной деятельности, то есть в 80-е годы, проблемы терроризма в нашей стране еще не было. Я изучала убийц, воров, грабителей, разбойников, хулиганов, насильников...

Но в любом случае методика изучения личности одна и та же. Опытный психолог, посадив перед собой десяток террористов и заставив их разговаривать нормальным человеческим языком, а не заученными фразами, которые в них кто-то вложил, в конце концов выяснит, чего они добиваются. Может быть, психологического комфорта путем ощущения своего невероятного могущества: вот сколько людей в моей власти, что захочу, то и сделаю, я здесь царь и Бог. Или что-нибудь еще в этом роде. Но все упирается в тот самый психологический комфорт, за который каждый из нас дерется всю жизнь, кладет на алтарь борьбы все, что у него есть, как правило, проигрывает и сходит в могилу, так и не достигнув цели.

"МОЙ ОТЕЦ РАССЛЕДОВАЛ КРАЖУ ДУЭЛЬНЫХ ПИСТОЛЕТОВ ПУШКИНА"

- Оптимистично, однако! Кстати, сейчас СМИ смачно рассказывают о маньяках: такое впечатление, что они сидят под каждым кустом и ожидают свою жертву. Раньше таких преступников было меньше?

- Просто в Советском Союзе о маньяках по телевизору не рассказывали, вот обывателям и кажется, будто тогда ничего такого не происходило. А все было! Количество сексуальных психопатов, маньяков, извращенцев одинаково во все годы. Во всяком случае, их не стало больше.

Помню, на третьем курсе института меня отправили не на картошку, как всех, а на стажировку в прокуратуру СССР. Как раз шла подготовка к очередному съезду партии. В это время в Москве в Марьиной Роще изнасиловали и убили женщину-татарку и двоих ее детей, мальчика с девочкой. Преступника долго не могли найти. Тогда татары обратились в ЦК с письмом, дескать, ничего не предпринимается для поимки убийцы потому, что погибшая не русская. Прокуратуре Союза приказали немедленно начать активную работу по раскрытию этого преступления. Нас, стажеров, засадили за бумажную работу - обрабатывать запросы.

Оказывается, прокуратурой были заведены карточки на 50 тысяч мужчин, проживающих в Москве, склонных к сексуальным отклонениям. Кто-то приставал к женщинам на улице, кто-то в транспорте лез под юбку и т. д. Один, например, из окна на первом этаже демонстрировал прохожим половой член. Его, конечно, привлекли за хулиганство, он отбыл свой срок, но с тех пор стоял на учете как человек с сексуальными отклонениями.

Еще раз подчеркну: в Москве таких мужчин состояло на учете 50 тысяч! Шел 77-й год. Просто тогда об этом никто не знал. Меня же цифра тогда просто потрясла. И на всех этих людей мы делали запросы, чтобы выяснить, где они находились в момент преступления в Марьиной Роще.

- В те годы, да и сейчас, пожалуй, женщины в прокуратуре были редкостью. Как вас вообще занесло в эту профессию?

- Наверное, гены сказались. У меня ведь отец и дед были сыщиками. Деда, правда, я не застала - он ловил преступников в 20-30-е годы. Отец расследовал кражи. Благодаря такой специализации он, например, познакомился с актером Юлианом Паничем, когда у того украли дубленку из комнаты администратора Дома искусств. А в Питере вел дело о краже дуэльных пистолетов Пушкина.

- Можно узнать судьбу этих пистолетов?

- Все хорошо закончилось - их нашли.

- А как к вашим книгам относятся коллеги-практики из прокуратуры и милиции?

- Обычно хвалят! Говорят: "Как хорошо, приятно читать ваши книги, потому что в них нет ошибок, милицейских и прокурорских глупостей, в них все написано так, как есть". Вот такая оценка моих писательских трудов для меня, конечно, особенно ценна.

- По-вашему, автор детективов может расследовать реальное убийство?

- Нет! Это абсолютно разные профессии. Криминальная ситуация в романе решительным образом отличается от жизненной. Потому, что реальное убийство - это кровь, грязь, горе близких, следователи, которые, может быть, не знают, с какой стороны им подступиться. А книжное - прежде всего некая игра, вовлечение читателя в какую-то тайну, попытки автора ее разгадать, взглянуть на нее и так, и сяк. Понимаете? Это только игра.

- Говорят, будто настоящие любители детективов могут вычислить преступника, не дочитав книгу до конца. А у вас так получается?

- Я этим не занимаюсь, получаю удовольствие от самого чтения. Ведь для чего-то автор эту книжку написал? Ну наверняка не для того, чтобы рассказать мне про убийство. Может, он хотел поведать о какой-то идее или психологической драме.

- То есть для вас увлекательный детективный сюжет не важен?

- Абсолютно. Поэтому, например, с удовольствием читаю романы Рут Рендел, у которой детективная интрига очень слабенькая, зато сколько жизненных, потрясающих, ярких историй, эмоционально насыщенных интересных образов! Ее "Птичка тари" - толстенная книжка, медленная, вдумчивая, полная деталей. Там интрига вообще занимает мало места. А как читается!

- У вас есть консультанты, которые рассказывают, например, "смешай тот препарат с этим, дай ему выпить - и через 20 минут он превратится в покойника"?

- Мне это не нужно. Если я обращаюсь к консультантам, то в основном для того, чтобы получить точные формулировки - для достоверности рассказа. Например, у меня есть хорошая знакомая - начальник экспертно-криминалистического центра Южного округа Москвы. Я попросила у нее экспертное заключение по холодному оружию, которое потом дословно процитировала в романе "Тот, кто знает".

- Вы заранее знаете, кто в вашей истории окажется преступником?

- Знаю, но бывает так, что мои герои выходят из-под контроля. Вдруг оказывается, что персонаж, приготовленный мной на роль злодея и убийцы, совершенно не годится для нее. Например, в романе "Иллюзия греха" я сначала считала, что убийца - доктор Волохов. А потом спохватилась: "Ты что, с ума сошла? Да, этот человек - циник, худший вариант ученого, который ради науки может пожертвовать чужими жизнями, но он не убийца! А кто же тогда?". Я задумалась и вдруг сообразила: доктор Гуланов прекрасно подходит на эту роль! И тогда все встало на свои места.

"Я СЕМЬ ЛЕТ ПЫТАЛАСЬ СОВМЕЩАТЬ НАПИСАНИЕ РОМАНОВ С РАБОТОЙ"

- В основе ваших романов есть настоящие уголовные дела?

- Из 30 моих книжек только две написаны на фактах из реальных уголовных дел. Например, в романе "Шестерки умирают первыми" рассказан механизм вывоза золотосодержащих металлов из России. Фактуру этого обэхаэсэсного дела мне рассказал муж, который принимал участие в расследовании.

Книга "Иллюзия греха" тоже связана с реальной историей. Как-то в газете "Московский комсомолец" я прочитала заметку о том, что мать выкинула из окна двоих детей, а потом выбросилась сама. Старшая девочка успела убежать и спрятаться. Такого я никогда не придумала бы, у меня ведь нормальные мозги, не повернутые... Но я заинтересовалась судьбой оставшейся в живых девочки. Ведь она в одну секунду потеряла все, что у нее было.

- Ваша коллега детективщица Татьяна Устинова говорит, будто постоянно находится в состоянии "истерического вдохновения", то есть ей не нужно заставлять себя садиться за стол, чтобы написать еще пару строк. А вам легко пишется?

- Увы! У меня получается только путем методического высиживания. Однако задница у меня довольно усидчивая.

- А вдохновение появляется, как только удалось усадить задницу?

- Не всегда. Я ведь от природы человек не творческий, но сказываются 20 лет научной работы. А что такое научная работа в государственном учреждении? В шесть часов вечера, когда ты уже натянула сапоги и надела шубу, приходит начальник и говорит: "Завтра к десяти утра бумага на такую-то тему должна лежать у министра на столе". Значит, раздевайся, Маша, садись и пиши, несмотря на то, что хочется домой, есть, спать, посмотреть кино по телевизору и, в конце концов, у тебя были какие-то планы на личную жизнь. И никого не волнует, есть у тебя вдохновение или нет. Тут помогают только тренированные мозги и большой объем знаний, и тогда ты можешь собрать мысли в кучу и что-то придумать даже из-под палки. Садишься и пишешь, а к восьми утра приходит лаборантка, все это отпечатывает, и в десять министр получает нужную бумагу.

- Наверное, от такого тюремного режима работы вы и сбежали в писатели?

- Нет, я еще лет семь умудрялась совмещать написание романов со своей старой работой. А потом настал момент, когда нужно было выбирать, потому что одно стало мешать другому. Не скрою, насиженное место бросила с большим удовольствием, потому что это была уже не наука, которую я все-таки любила, а администрирование.

"Я СТАЛА УМНАЯ И МУДРАЯ, КАК ЧЕРЕПАХА ТОРТИЛЛА"

- Как-то Андрея Битова спросили, почему его книги издаются такими маленькими тиражами по сравнению с Марининой и Донцовой. На что он ответил: дескать, эти писательницы - профессионалы, а не такие любители, как он, Толстой или Пушкин. Как вы относитесь к подобной оценке своего труда?

- Я отношусь с огромным уважением к Битову. Во всяком случае, мне он всегда говорит, будто ему очень нравится читать мои книги. И не думаю, что человек в его возрасте и с таким жизненным опытом сочтет нужным притворяться. А вообще, я давно уже перестала обижаться на обидные высказывания. Потому, что стала умная и мудрая, как черепаха Тортилла.

- А как вы относитесь к экранизации ваших произведений? Телесериал "Каменская" похож на то, о чем вы писали?

- Абсолютно не похож. А "Каменская-4" мне не нравится категорически. Придуманные мною персонажи, поведение которых логично и обусловлено их характером, привычками, изменены совершенно чудовищным образом. Их поступки необъяснимы, не говоря уже о том, что в самом детективном сюжете жуткие провалы. Ужас!

- Вы пытались киношников вернуть на путь истинный?

- Пробовала. Но мне сказали: тень - знай свое место.

- Я слышала, что вы прямо на улице познакомились со своим будущим мужем и будто он очень похож на супруга Насти Каменской - Чистякова.

- Познакомились мы в трамвае. В час пик салон был набит под завязку. Я буквально висела на подножке, и молодой человек, чья большая спортивная сумка мешала мне пошевелиться, убрал ее и сказал: "Девушка, становитесь сюда, вам здесь будет удобнее!". Я его поблагодарила, начали разговаривать, как-то очень быстро выяснили, что мы оба из милицейской среды, у нас масса общих знакомых... Потом начали встречаться, а через некоторое время жить вместе.

- Просто как в кино!

- На самом деле все не так просто. Когда мы познакомились, Сергей был женат и имел 10-летнего сына. Мы оба понимали, что до совершеннолетия сына ни о каком разводе не может быть и речи. И этот вопрос даже не поднимался. Мы встречались, общались, а когда Максиму исполнилось 18 и он уже стал слушателем школы милиции, Сергей сказал: "Все, я подаю на развод, теперь мы можем жениться!". Именно "можем", а не "я делаю тебе предложение", как будто это давно было решено. Правда, к тому времени мы уже жили одной семьей.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter