Старший брат Анатолия Чубайса, декан первого в России факультета россиеведения, член правления Союза литераторов России Игорь ЧУБАЙС: «Я гордо поднял над головой бело-сине-красное полотнище и заорал во все горло: «Вон оккупантов из Чехословакии!»

Одна из наиболее значимых акций советских диссидентов 25 августа 1968 года была сидячей и проходила у Лобного места на Красной площади. В течение нескольких минут после начала акции все восемь демонстрантов были арестованы патрулировавшими площадь сотрудниками милиции и КГБ в штатском, избиты и доставлены в отделение милиции.Демонстранты были отданы под суд. Виктора Файнберга, которому при задержании выбили все передние зубы и чье при­сутствие в суде в связи с этим было не­же­лательным, подвергли психиатрической экспертизе, признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в Ленинградскую психбольницу, где он находился четыре года. Горбаневскую обследовали, поставили диагноз «вялотекущая шизофрения», после чего направили в пси­хиатрическую больницу тюремного типа, где Наталья Евгеньевна провела больше двух лет и о чем позже написала очерк «Бес­­платная медицинская помощь». Вадима Делоне и Владимира Дремлюгу приговорили к разным срокам тюремного заключения, Константина Бабицкого, Ларису Богораз и Павла Литвинова - к различным срокам ссылки.

16 января 1969 года, протестуя против оккупации Чехословакии, студент Ян Палах совершил самосожжение. Скончался через три дня, до апреля 1969-го повторили по пытки самосожжения 26 человек, семеро погибли

21-летнюю Татьяну Баеву сразу после ареста все семеро участников акции отговорили от дальнейшего участия в происходящем, на допросе девушка заявила, что рядом с демонстрантами оказалась случайно, и была отпущена.

На протяжении многих лет считалось, что эти москвичи были единственными в СССР, кто публично выразил свой протест против ввода советских войск в Чехословакию и тем спас репутацию советской интеллигенции. Но, оказывается, это не так.

Их опередил 20-летний студент ленинградского вуза и сын политработника, который попытался заявить о своем несогласии в Одессе, на Куликовом поле, в одиночку. Этим отчаянным храбрецом был Игорь Чубайс - доктор философских наук, ав­тор книги «Разгаданная Россия», ини­циатор введения в систему рос­сийского образования нового пред­мета «рос­си­е­ве­дение» и старший брат Анатолия Чу­байса - главного идеолога приватизации в России, а ныне главы ОАО «Роснано», чью деяте­ль­ность Игорь Борисович ка­те­горически не одобряет и с которым не общается.

«У МЕНЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ ПОЯВИЛСЯ - ПОРОЙ УДАВАЛОСЬ ЛОВИТЬ НА ТРАНЗИСТОРНЫЙ ПРИЕМНИК ЧЕШСКОЕ И СЛОВАЦКОЕ РАДИО»

- Игорь Борисович, весной 1968 года в СССР через «железный занавес» стали проникать новые, доселе неслыханные формулировки - «социализм с человеческим лицом», «отмена цензуры», «права и свободы граждан»... Вы помните, как в Советском Союзе преподносили чехословацкие события?

«21 августа ТАСС сообщил о «братской помощи» народу, который желал ее меньше всего на свете»

- Конечно, изменения в соседней стра­не подвергались в советских средствах массовой пропаганды острой критике, но у меня были свои источники информации. Я постоянно слушал западные радиостанции, хотя как раз весной 1968-го в нашей стране возобновилось их глушение и качество сигнала было не на высоте. В газетных киосках Ленинграда иногда удавалось заполучить номера газеты «Руде право».

Также я знакомился и общался с чехами и словаками, которые приезжали в Ленинград как туристы или в служебные командировки. Так что картина у меня была достаточно полной. Я радовался за Чехословакию, становившуюся все свободнее, и еще острее осознавал, в каком безнадежном тупике находимся все мы, задавленные диктатом идеологии и номенклатуры.

- Каким ветром в августе вас занесло в Одессу?

- Сдав летнюю сессию, я поехал в гости к бывшему однокласснику Саше Кастулину в Одессу - город, где несколько лет жила моя семья. Мы с другом весело проводили время - отдыхали, купались на море. Но когда встречались с другими ребятами из нашего класса и учителями, всегда говорили о чехословацких событиях. С моей подачи тема стала настолько популярной, что после утреннего похода на пляж во дворе Сашиного дома собирались небезразличные одесситы.

«Я радовался за Чехословакию, становившуюся все свободнее, и еще острее сознавал, в каком безнадежном тупике находимся все мы»

Мы рассуждали о том, как события в Праге повлияют на нашу страну. В Одессе у меня появился дополнительный источник информации - порой удавалось ловить на транзисторный приемник чешское и словацкое радио. Так что я научился понимать не только письменную, но и устную речь.

- Бывший командир 7-й воздушно-десантной дивизии генерал-лейтенант Лев Горелов, под командованием которого 21 августа 1968 года советские войска десантировались в Праге, ут­вер­ждает, что рабочий класс Чехословакии поддержал это вторжение. Из какой социальной прослойки были те чехи и словаки, с которыми вы общались в Одессе?

- На пляже рядом с нами отдыхали студенты из ЧССР. Они позже признались, что после 21 августа им «не гарантировали воз­вращение домой в оговоренный за­ранее срок», все зависело от того, как будут раз­виваться события.

На улицах города я иногда видел машины с чехословацкими номерами и разговаривал с пассажирами. Они показывали мне, а то и дарили листовки, газеты, которые перевозили через границу, спрятав под ру­кава рубашек. Это была тех­ническая интеллигенция. По­нимаете, я много знал, поэтому все время вступал в полемику и отстаивал свою точку зрения.

«МЫ ИСПЫТАЛИ НАСТОЯЩИЙ ШОК, НО И БОЛЬШОЕ ОБЛЕГЧЕНИЕ, ПОТОМУ КАК СДЕЛАЛИ ТО, ЧТО СОБИРАЛИСЬ»

Объяснительная записка из архивов КГБ, касающаяся знаменитой «демонстрации семерых» 25 августа 1968 года, за подписями тогдашних председателя КГБ СССР Юрия Андропова, министра внутренних дел СССР Николая Щелокова и первого заместителя Генерального прокурора СССР Михаила Малярова

- Как окружающие реагировали на вашу активность?

- Моя прямолинейная и довольно наивная манера выкладывать все начистоту привела к скрытому конфликту. Вскоре моим оппонентом стал отставной офицер - папа Саши Кос­тулина, который, разумеется, не был сторонником Александра Дубчека. На следующий день после нашей дискуссии мой друг Саша деликатно, не вдаваясь в детали, сообщил, что наша одноклассница Вера Вишнева очень просит, чтобы я переехал к ней погостить - до конца каникул. Девушка жила в соседнем доме, и мы продолжали вечерами в еще большей компании обсуждать новости из Праги. А 21 августа ТАСС сообщил о «братской помощи» народу, который желал ее меньше всего на свете.

«Сам того не ведая, человек творит свою жизнь по законам красоты даже в пору самой глубокой безысходности», — писал знаменитый чешский писатель Милан Кундера в культовом романе «Невыносимая легкость бытия», события которого разворачиваются в Праге в 1968 году

Помню, я ехал в трамвае и удивлялся поведению людей - точнее, отсутствию какой бы то ни было реакции. В тот вечер мы все снова собрались во дворе. На повестке дня был один вопрос - как реагировать на вторжение.

Я знал, что за границей бывают демонстрации протеста, и, немного подумав, решил, что нечто подобное устрою в СССР. Предложил компании присоединяться. Одни ребята промолчали, а другая часть выразила желание пойти со мной. Мы решили тщательнее разобраться в обстановке и через пару дней встретиться на старом месте. Но в назначенный срок пришла только моя школьная подруга Лиля. Она объяснила, что кто-то заболел, а кого-то попросту не пустила мама. При этом боевая девочка предупредила: со мной она идет, только чтобы посмотреть, что из этого получится, - «официально в протесте не участвует».

На трамвае приехали в центр города на площадь Куликово поле. Переходя трамвайные пути, я гордо поднял над головой бело-сине-красное полотнище, подаренное мне кем-то накануне, и заорал во все горло: «Вон оккупантов из Чехословакии!».

Размахивая флагом, вошел на площадь, предназначенную для демонстрации народной любви к вождям. Прямо передо мной находилось здание обкома, а справа, метрах в 300, стоял каменный вождь-истукан. Я быстро дошел до подножия памятника и повернулся назад. Лиля за этим наблюдала со стороны.

Помню сильнейшее нервное напряжение, которое тогда испытал. Но вокруг все было тихо. В здании обкома в субботу, во второй половине дня, видимо, почти никого не было. На площади вообще не оказалось ни одного человека. Только когда я был уже близок к выходу с плаца, на противоположной его стороне увидел милиционера. Нас разделяло метров 300, он шел в мою сторону, а я уходил к трамвайной остановке.

Прага, август 1968-го. «Гражданская война в России, Кронштадтское и Тамбовское восстания, восстания в Воркуте и Норильске в 1953 году, революция в Венгрии в 1956-м, «Пражская весна» в Чехословакии в 1968-м, возникновение «Солидарности» в Польше в 1980-м, победа над ГКЧП в Москве в 1991-м, «оранжевая революция» в Украине в 2004-м — события одного порядка, одной логики»

Внезапно появилась Лиля, и мы быстро зашагали к железнодорожному вокзалу, находящемуся поблизости. Оба испытали настоящий шок! Но и большое облегчение, потому как сделали то, что собирались. Мы шли молча - говорить не хотелось. А через несколько дней я уехал поездом обратно в Ленинград.

Позже узнал про восьмерых москвичей, вышедших на Красную площадь. Да, шанса спастись у них не было - даже одного из миллиона, люди провели в заключении не один год. А вот меня никто из одесских друзей не выдал...

- Дома о случившемся в Одессе рас­сказывали?

- Нет, конечно. Но я не мог успокоиться и продолжал разными способами выражать свой протест. В университете, с друзьями и даже незнакомыми людьми вступал в дискуссии, сочинил несколько песен против оккупации, писал антисоветские лозунги на газетах, вывешиваемых в городе, и банкнотах.

16 января в Праге, на Вацлавской площади, в знак про­теста против оккупации заживо сжег себя студент философского факультета Кар­лова университета Ян Палах. И тогда я купил в магазине большущую круглую пуговицу бордового цвета и сделал у гравера надпись золотом с именем погибшего. Неоднократно прикреплял этот самодельный значок на лацкан своего пиджака.

В 1969 году ред­коллегия стенгазеты моего курса решила подготовить боевой номер. Мне дали задание рассказать о Чехословакии. Я мучился про­тиворечиями: писать ложь не могу, правду - нельзя... Поэтому решил написать, что думаю: мол, все равно такой текст забракуют. Но я оказался не прав. Мою заметку разместили, сделав приписку: «Редколлегия не согласна с мнением студента Чубайса».

Стенгазета провисела целую перемену, все сбежались ее читать, а когда прозвенел звонок и студенты разошлись на занятия, она исчезла. В апреле наша группа сдавала ленинский зачет, принимать который факультетское начальство пришло в полном составе. Все сокурсники благополучно его сдали, а мне парторг в этой формальности категорически отказал. Через день я его встретил в коридоре факультета и поинтересовался судьбой своего зачета. Он ответил прямо: «Вы что же, хотите писать такие статьи и учиться на философском факультете? В ближайшие дни мы вас отчисляем».

Я сразу поехал домой и рассказал обо всем отцу. Борис Матвеевич (папа братьев Чубайсов, участник Великой Отечественной войны, полковник. - Авт.) в это время был политработником, возглавлял кафедру философии военного вуза. Убежденный ком­мунист, который не разделял моих взглядов, в такой ситуации выбрал не идео­логические, а семейные ценности. Он написал в деканат от моего имени письмо, где говорилось, что в канун 100-летия Ленина я еще раз продумал и переоценил происходящее. И дальше - как положено. Возможно, кто-то меня осудит, но и для меня воля отца, спокойствие семьи были выше собст­венных убеждений.

- Это письмо спасло вас от отчисления?

- Да, отец помог мне, а я, сам того не желая, подвел его. Как-то в военное заведение, где он преподавал, приехал лектор из Москвы - генерал Главполитуправления, который собирался проинформировать питерцев о событиях в Чехословакии. Конечно, я хотел его послушать. В этом вузе у меня было много друзей, так что проникнуть на охраняемый объект не составляло труда.

В течение часа чиновник в лампасах нес всякую околесицу про ревизионизм, происки империализма и контрреволюцию, но я сидел молча. А когда все разошлись и в помещении, кроме лектора, оставался только начальник секретной библиотеки, подошел к генералу и стал рассказывать, что о затронутых им вопросах пишут и говорят сами чехи. Гость не перебивал и ничего не отвечал. Видимо, испытывал нервный шок.

Через некоторое время начальник секретной библиотеки написал донос в Главпур - Главное политическое управление Советской Армии и Военно-морского флота. Специальная комиссия штаба Ленинградского округа начала детально проверять работу моего отца, хотя его идейная позиция не могла вызывать никаких сомнений. Думаю, он был гораздо более убежденным человеком, чем те, кто его проверял. Но наша семья пережила еще один стресс. Военный осо­бист еще долго посещал отца и расспрашивал обо мне и моих друзьях.

«МАТЕРИАЛЫ ПРО ЧЕХОВ ПРИШЛОСЬ СЖЕЧЬ, КОГДА РОДИТЕЛИ СКАЗАЛИ, ЧТО ДОМА БУДЕТ ОБЫСК»

- Часом, не сохранилась ли у вас кра­мольная статья из стенгазеты?

- После возвращения из Одессы я начал собирать в отдельной папке наиболее важные для меня материалы про чехов. Был там и черновик статьи, и портрет Александра Дубчека из чешского журнала Svet. Но все это в один прекрасный день при­шлось сжечь, когда родители сказали, что дома будет обыск.

Заметка в газету была построена не как ответ, а как вопрос. Я спрашивал, кто прав, кто виноват. Может, Дубчек и его сторонники, а может быть, коммунисты Франции, которые не поддержали «братскую помощь», а может... И заканчивалась моя статья словами «Ответ прозвучит из Праги, где с новой силой забилось сердце этой небольшой, но мудрой и гордой нации».

- В 1995 году вас наряду с другими участниками протеста против ввода советских войск в Прагу пригласил к себе в гости президент Чехии Вацлав Гавел. А как он узнал о вашей акции на Куликовом поле?

- В перестройку и после 1991 года у меня появились новые друзья, ведь теперь уже о многом можно было говорить. Я дружил с журналистами - Петрой Прохазковой из Чехословакии и Гизбертом Мрозеком из ФРГ, которые работали в Москве. Как-то Петра мне сказала, что Гавел собирает в Праге участников протеста из бывшего СССР, а в посольстве мне сообщили, что и меня приглашают. В Праге я пробыл три дня. Они пролетели очень быстро. Встретился с Мустафой Джемилевым и участницей демонстрации на Красной площади Натальей Горбаневской, которых тоже пригласил Гавел.

Он мне вручил памятную медаль, которую я бережно храню. И хотя с тех пор переезжал раз 10, она всегда занимает оп­ре­деленное место - на книжном стеллаже. Кстати, месяц назад я был в Чехии и ви­делся с Петрой.

- А как вы сегодня, спустя 35 лет, оцениваете действия СССР и стран Вар­шавского договора, которые, по сути, задушили «Пражскую весну»?

- Последние 20 лет я профессионально занимаюсь анализом российской цивилизации. Очередная моя книга на эту тему под названием «Российская идея», которая вышла в Москве в прошлом году, содержит подробный анализ российского пути.

(Эмоционально). Тысячелетняя история России - предмет гордости, эпоха великих достижений. Катастрофа произошла 95 лет назад, в 1917 году, и мы из нее до сих пор не выбрались. Большевики - а точнее, номенклатура - захватили власть силой. Никаких свободных выборов после разгона в январе 1918 года Учредительного собрания у нас не было. Власть держалась на терроре и цензуре. В годы Горбачева-Ельцина началось движение в этом направлении, но затем было остановлено.

Гражданская война, Кронштадтское и Тамбовское восстания в России, восстания в Воркуте и Норильске в 1953 году, революция в Венгрии в 1956-м, «Пражская весна» в Чехословакии в 1968-м, возникновение «Солидарности» в Польше в 1980-м, победа над ГКЧП в Москве в 1991-м, «оранжевая революция» в Украине в 2004-м - события одного порядка, единой логики. Вот вам самый краткий ответ.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter