И мальчики кровавые в трусах

Спектакль на полчаса задержали, и те, кто пришли в зал вовремя, имели возможность насладиться рекламными бордами с логотипом DG, меняющимися надписями — «Абсолютная красота», «Безграничная власть», «Лучший бестселлер» и портретами исполнителей двух главных ролей: Олега Меньшикова (лорд Генри), с некоторых пор совмещающего в Театре Ермоловой должности худрука и директора, и Сергея Кемпо (Дориан Грей). Под «лучшим бестселлером», я так понимаю, подразумевается роман Оскара Уайльда, по которому молодой режиссер Александр Созонов поставил спектакль, логотип DG расшифровывать не надо, носителем «абсолютной красоты» в данном случае, вероятно, выступает Сергей Кемпо, а «безграничная власть» — это, видимо, власть порока. В общем, очередная современная версия бессмертного произведения.

«В ВАШЕМ ЧТЕНИИ ОТ НЕГО МАЛО ЧТО ОСТАЛОСЬ»

Знаменитый роман актуализировали, действие происходит непонятно где и непонятно когда, но явно не в викторианскую эпоху, Дориан Грей мечется на беговой дорожке с оголенным торсом, пока его «рисует» художник Бэзил... В принципе, такой повышенный интерес к туловищу с самого начала смещает всю эту историю совершенно в иную плоскость, но мир ведь изменился.

Нынешний Дориан - продукт своего времени, с его культом телесной красоты и вечной молодости, рекламными брендами, фальшивыми идолами и дутыми величинами. Современный же лорд Генри - такой себе хозяин жизни, который может быть кем угодно - от продюсера до олигарха. Забегая вперед, замечу, что Генри в спектакле было чересчур много, плюс его заметно демонизировали - уайльдовский персонаж производит гораздо более скромное впечатление вполне обычного циника-гедониста.

Здесь же герой Меньшикова - чистый Мефистофель, отравивший прекрасного юношу своим эстетским цинизмом, тягой к удовольствиям и полным безразличием к морали. В итоге прекрасный юноша превратился в бездушное чудовище. Бездушное, но красивое и неувядающее. И лишь портрет, созданный Бэзилом, непрестанно фиксировал весь внутренний ад и страшные метаморфозы, происходящие с Греем.

Очень современная история и поставлена близко к тексту. Ну, «Гамлета» тоже ставят близко к тексту: Шекспир когда-то написал, что Горацио - друг, его так и играют. Зато Гамлет ходит в шортах. Это называется переосмыслением.

Как известно, выдающегося британского писателя ирландского происхождения Оскара Уайльда когда-то судили - за «грубую непристойность с лицами мужского пола». И на суде обвинитель, пытаясь уличить его в многочисленных пороках, принялся зачитывать фрагменты текстов. «Это, я полагаю, вы написали?». - «Нет-нет, мистер Карсон, - ответил Уайльд. - Эти строки принадлежат Шекспиру». Побагровевший от бешенства Карсон привел еще один фрагмент. «Это, вероятно, тоже Шекспир, мистер Уайльд?». - «В вашем чтении от него мало что осталось, мистер Карсон».

СОВЕСТЬ В ВИДЕ ИНСТАЛЛЯЦИИ - ЭТО ОЧЕНЬ СОВРЕМЕННО

«Портрет Дориана Грея» в Театре Ермоловой, на мой взгляд, тот самый случай, когда поставлено близко к тексту, но мало что осталось. Собственно, и портрета никакого нет. Если не считать фотографий Меньшикова и Кемпо на рекламных бордах. Портрет же Дориана представлен видеоинсталляцией: контуры светящегося человеческого тела по мере совершаемых Греем преступлений и поступков расползаются в бесформенное многоцветное пятно.

Интересная находка, особенно на сцене, особенно учитывая бесконечные эксперименты с формой и специфику так называемого «нового театра». Но дело в том, что, во-первых, у Уайльда портрет - это произведение искусства, а не предмет арта. Во-вторых, в азартном соревновании с кинематографом за зрелищность театр все равно проигрывает, причем с позором, а в-третьих и в-главных, портрет Дориана - это «как бы его совесть».

Народный артист СССР, бывший художественный руководитель Театра имени Ермоловой Владимир Андреев в «Портрете Дориана Грея» играет лорда Фермора. «Если ты джентльмен, тебя учить нечему, а если ты не джентльмен, то знания тебе только во вред»

Совесть в виде инсталляции - это, конечно, очень современно, но у меня есть ощущение, что не все, включая самого постановщика, поняли, про что книжка.

Простая и грандиозная история Уайльда в трактовке Александра Созонова выглядит каким-то технически сложным клипом о гламурном преступнике, который плохо кончил. Понять, что с Дорианом происходят катастрофические перемены, пугающие прежде всего его самого, что совесть присуща человеческому существу изначально, как обмен веществ, и нет ничего страшнее ее мук, довольно проблематично - основную смысловую нагрузку несут декорации, сцендвижение и остроты лорда Генри, которые, к слову, не всегда можно расслышать. Но когда расслышать удавалось - в зале раздавались аплодисменты. «Жениться и собираться жениться - не одно и то же. Я вот помню, как женился... Но как собирался - совершенно не помню».

Уайльд действительно был человеком восхитительно остроумным, многих это раздражало, многим за его остроумием не удалось разглядеть чего-то еще. У этого писателя и философа вообще какая-то странная слава. Почти все помнят, за что он сидел, мало кто - о чем он писал.

Профессиональная репутация, безусловно, всегда уже человеческой, тем не менее его единственный роман, созданный всего за три недели, 25 раз экранизировали, невероятное количество раз ставили в театре, уайльдовский герой по-прежнему очень популярен, существует даже медицинский термин «синдром Дориана Грея» - психическое расстройство, проявляющееся в страхе перед старостью. Распространенное нынче заболевание, которым страдают многие жертвы пластической хирургии, и даже удивительно, почему столь модная тема не нашла отражения в современной сценической версии.

Надо сказать, модных тем и спецэффектов в спектакле Созонова с избытком, а вот технические возможности театра ограничены - поэтому кульминационный момент смерти Дориана, убивающего свой портрет, свою совесть, получился смазанным: разноцветное пятно вновь сменилось светящимся контуром. Видеоинсталляцию убить не просто.

О смерти Грея доскажет сидящий в инвалидном кресле лорд Генри, зачитав абзац из книжки. В этом же кресле герой Меньшикова появлялся вначале, а по ходу спектакля периодически что-то зачитывал - например, предисловие Оскара Уайльда к своему роману, написанное через год после публикации специально для критиков. Звучало это так же необычно, как статья Белинского в исполнении Базарова, но, надеюсь, все зрители догадались, что это предисловие, которое обращено к критикам Уайльда, а сам лорд Генри - авторское альтер эго, поэтому он иногда с книжкой.

Единственное, чему я не смогла найти объяснения: почему Генри-Уайльд полупарализован? Генри вроде бы собирался кататься на лошадях, а у Уайльда никогда не было проблем с опорно-двигательной системой. Подобные проблемы были у советского писателя Николая Островского, и когда мизансцены выстроены столь замысловато, а метафоры столь зашифрованы, максимум, что это может спровоцировать, - череду нелепых ассоциаций.

После выхода романа Уайльд написал 10 открытых писем в газеты, отвечая своим рецензентам, требовавшим для него тюремного заключения за аморальность. Рецензенты тоже сочли, что Уайльд - это Генри, безнравственный тип, социальный паразит, глумящийся над семейными, духовными и религиозными ценностями, насмехающийся над нравами высшего света. Писатель был поражен, что его столь превратно поняли, и заметил, что, во-первых, искусство выше морали, а во-вторых, мораль его романа предельно проста - нельзя убивать совесть.

«ИЛИ Я, ИЛИ ЭТИ МЕРЗКИЕ ОБОИ В ЦВЕТОЧЕК»

Вот, казалось бы, где, как не в театре, говорить сегодня про совесть, и где, как не в подобной постановке, основным проводником смысла должен являться артист. И сколько еще десятилетий театральные постановщики будут считать, что видеопроекции, инсталляции, сложные декорации, бесконечный шум, треск, лязг, ужасный звук и мальчики в трусах - это новая форма. Это далеко не новая, а запущенная форма театрального невроза - пошуметь по мотивам знаменитого произведения.

Один из самых блестящих и парадоксальных умов своего времени, вольнодумец и настоящий эстет, Оскар Уайльд видел смысл человеческой жизни лишь в искусстве. И грани между категорией этической и эстетической для него не существовало. Он считал подлинное искусство тем зеркалом, в котором полнее всего отражается человек с его страстями и пороками. Ну, как портрет Дориана Грея... Зеркало, которое Дориан скрывал ото всех, но в которое регулярно смотрелся.

Театр тоже всегда зеркало, иногда кривое. И в этом отношении постановку Александра Созонова можно воспринимать как своеобразное отражение современного театра. Со всеми его брендами, медийной суетой, «синдромом Дориана Грея», пыльной скукой, высокомерием, содержательной мизерностью, душевной ленью и хронической усталостью от самого себя. Я только не уверена, что ради такого отражения стоило беспокоить Оскара Уайльда, скончавшегося 113 лет назад.

Он умер от острого менингита в 46 лет под именем Себастьяна Мельмота в обшарпанной французской гостинице. Его последними словами были: «Или я, или эти мерзкие обои в цвето­чек».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter