«Он знал, что вертится Земля, но у него была семья»

Виталий КОРОТИЧ. «Бульвар Гордона» 9 Октября, 2014 00:00

Телевидение и радио давно всемирны. Установив во дворе несколько параболических антенн, я могу слушать и видеть, как в развитых странах хвастаются, какие гиперзвуковые ракеты они хоть сейчас могут обрушить на чьи угодно головы, какие методы влияния на психику можно применить в толпе и какие самолеты завтра взлетят в космос...

Тем временем каждую осень присуждаются Нобелевские премии, самые престижные в мире. Альфред Нобель завещал деньги для таких наград, придумав динамит в 1867 году, а в 1888-м — баллистит. Премии же были учреждены в 1901 году, через пять лет после смерти изобретателя самых страшных взрывчаток того времени, и среди них есть премия мира — то есть награда за диаметрально противоположные достижения.

Вот один из классических примеров того, как наука и нравственность развиваются перекрестно, — человек, придумавший способы убийства, зачастую уже хочет сдержать тех, кто пользуется его придумками, но тщетно.

Эйнштейн, проложивший в теории пути ядерных исследований, зная, что нацисты приближаются к расщеплению атомного ядра, писал американскому президенту, уговаривая того сделать все возможное для предотвращения бесчеловечного использования научных открытий.

Не подействовало. Пережив взрывы ядерных бомб в Хиросиме и Нагасаки, ученый окончательно убедился в отсутствии гармонии между наукой и нравственностью и еще много раз безнадежно пытался воззвать к преодолению пропасти между теми, кто совершает великие открытия, и теми, кто использует их, сказав: «Моральные качества выдающейся личности имеют, возможно, большее значение для данного поколения и всего хода истории, чем чисто интеллектуальные достижения».

Большинство людей, включая меня, в эйнштейновской теории относительности ничего не смыслят, но попытки остановить тех, кто злоупотребил открытиями гениального ученого, достойны уважения. Так же, как поведение академика Андрея Сахарова, отца советской водородной бомбы, посвятившего остаток жизни борьбе против использования этого оружия.

Когда-то я пересказывал казарменный анекдот, который маршал Неделин, руководивший испытаниями советской водородной бомбы, поведал в ответ на пламенную застольную речь академика Сахарова, наблюдавшего вместе с ним страшный взрыв над полигоном. «Старик со старухой готовятся ко сну. Старик молится: «Господи, утверди меня и направь». А его жена приговаривает: «Ты только утверди его, а направлю я сама». Так что спасибо вам, товарищи ученые, а что делать с вашим изобретением, мы решим без вас...».

Это очень важная проблема. Отец кибернетики Норберт Винер прямо призывал ученых не публиковать ни строчки из того, что могло бы послужить делу милитаризма. Некоторые исследователи прислушались к нему, но национальная безопасность так вплетена в этические и патриотические проблемы, что призывы таких донкихотов почти не слышны.

При Сталине одно время ученых и конструкторов запирали в шарашках с зарешеченными окнами и ставили перед ними задачи, которые надлежало решить, спасая не жизнь человечества, а свою собственную.

Как писал Евтушенко о Галилее, отрекшемся от своих теорий: «Он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Тип ученого-отшельника вымер еще в средние века, когда алхимиков сажали на цепь в королевском подземелье, требуя сварганить золото согласно их тайным рецептам. Сегодня стоит задумываться о том, насколько такая абстрактная, казалось бы, категория, как мораль, связана с экономикой, культурой, политикой — пока мы этого не поймем, еще намучимся...