Режиссер Андрей ЖИТИНКИН: "Табаков - настоящий "мафиози!"

Андрей Житинкин - один из самых скандальных, самых модных театральных режиссеров Москвы. За успех и удачливость журналисты окрестили его "плейбоем московской сцены". Одни называют его спектакли бесстыдно-откровенными, другие - поэтичными, чувственными и сексуальными. Он многие темы вытащил на сцену впервые: показал нетрадиционные сексуальные отношения в спектаклях "Ночь лесбиянок", "Нижинский", "Калигула", все прелести советской психушки - в спектакле "Псих" с Сергеем Безруковым в главной роли, а спектакль "Игра в жмурики" полностью построил на ненормативной лексике. Анна Каренина в премьерном спектакле у него вообще оказалась морфинисткой. Ныне Житинкин - самый молодой художественный руководитель Театра на Малой Бронной. Его обвиняют во всех смертных грехах. У толпы он вызывает любопытство своей репутацией скандалиста и маргинала, а продвинутых театралов поражает своей феноменальной работоспособностью. В московских театрах сейчас идут - одновременно! - 16 его спектаклей.

"ГАЗЕТЫ ПИСАЛИ, ЧТО Я СПАИВАЮ ПУБЛИКУ"

- Андрей, о вас в Москве ходят слухи несусветные. Например, что Житинкин на каждом своем спектакле наливает водку зрителям. Это правда?

- Был такой случай. Один раз. А потом его растиражировали в миф. На спектакле "Игра в жмурики" - он о том, как два вохровца коротают ночь в морге, - один зритель поднялся с места и прошел через весь зал к выходу. Сначала я не мог понять столь странного поведения. А потом увидел, что этот мужик послал человека купить ящик водки. Всем выходившим после спектакля зрителям он протягивал наполненный пластиковый стаканчик и просил выпить, потому что этот спектакль про него: он, оказывается, работал в морге! Наутро газеты написали, что Житинкин спаивает публику. На следующий спектакль пришло в два раза больше зрителей: все решили, что я всегда наливаю водку.

- Как вам удается ставить множество спектаклей за короткое время?

- Я бы заскучал, если бы делал что-то одно. Поэтому работаю мобильно, по западному образцу. Весь мир так ставит - за 40 "точек", то есть сценических репетиций. Конечно, не со всяким коллективом это возможно. Со звездами старшего поколения идет постепенное погружение в материал. А с молодой командой иначе. В Театре Табакова безоговорочно приняли мой метод и именно за 40 "точек" я выпустил там "Психа", "Старый квартал", "Феликса Круля".

Просто обожаю, когда утром одна репетиция, вечером - другая, днем я занят на телевидении, потому что идет необходимая мне "смена картинки". Часто бывает, что у меня идут одновременно два спектакля - в Театре имени Моссовета и Театре сатиры. И если я удерживаю внимание трех тысяч человек на одном пятачке Москвы в один вечер, это что-то значит!

Конечно, на это надо жизнь положить. Все уже забыли, как первые три года после института закрывали подряд все мои спектакли. От этого ведь могла поехать

крыша. Надо было сжать зубы, выдержать...

- Сначала вы отучились на актерском факультете, а потом решили пойти на режиссерский. Почему? Почувствовали в себе режиссерскую жилку, как когда-то Марк Захаров?

- Ну, если верить Марку Анатольевичу, он был такой замечательный актер, что зрители уходили из первого ряда. У меня ситуация была другая. Я выпускался из Щукинского училища как характерный актер. Но однажды поймал меня в коридоре мой мастер - он тогда был главным режиссером Театра имени Вахтангова - Евгений Рубенович Симонов и сказал: "Ты знаешь, характерных актеров очень много. А вот характерных режиссеров мало. Иди ко мне на режиссерский курс". Действительно, молодой "характерный актер" неинтересен, поэтому прорваться я смог бы после 40-ка. А режиссер как раз интересен молодым: с новыми идеями, острый, яркий, колючий.

Думаю, во многом благодаря Симонову я всегда ставил то, что раздражало, вызывало любопытство. Можно как угодно ко мне относиться, но на моих спектаклях нескучно. Я исповедую некий симбиоз метафоры и натурализма. С одной стороны, они предельно откровенны и жестки. С другой - в них есть контрапункт, который заставляет зрителя сопереживать и увидеть даже в самом страшном красоту.

- Вы стали модным режиссером. А ведь часто понятия модный и хороший в профессиональном плане не совпадают.

- Совершенно верно. Мода - штука жесткая, по большому счету, это естественный отбор. Но мне, собственно, не мода интересна. Мне важно не потерять чутье на время. Посмотрите, сколько наших выдающихся режиссеров растеряли своего зрителя в силу того, что перестали слышать время. А Табаков правильно делает, что раскручивает МХАТ всеми возможными и невозможными способами. Западная формула успеха театра гласит: "Зритель голосует ногами".

- Это единственный критерий?

- Пожалуй. Эфрос меня научил в свое время: "Есть живой театр и неживой. И все". Вот я занимаюсь живым театром, на мои спектакли ходят. А модно-не модно - это уже неважно.

- Вы сделали себе имя, вытянув на театральную сцену самые запретные темы. Вам нравится скандалить?

- Если зритель хочет скандала, почему я не должен его удовлетворить? Я не боюсь странных тем, не боюсь исследовать потаенную природу человека. Я люблю "странную" драматургию и пытаюсь изменить сценическую судьбу произведений, с которыми работаю. Это приводит к новой зрительской оценке и даже вызывает шок? Вот и хорошо! Я считаю, что умение сочинить скандал - это величайшее искусство. Запад на нем выстраивает промоушн многих явлений. А у нас сочиненный скандал воспринимают как нескромность.

"ВСЕ РВАНУЛИ НА "НОЧЬ ЛЕСБИЯНОК", НАДЕЯСЬ УВИДЕТЬ ТАМ РОСКОШНЫЕ ЛЮБОВНЫЕ СЦЕНЫ"

- Когда возникла мода на нетрадиционные сексуальные отношения, у меня, впервые в русском театре, в "Калигуле" Камю был сыгран гомосексуальный акт. Дальше театру идти в этом направлении уже некуда. Когда возникла мода на лесбиянок, я поставил "Ночь трибад - ночь лесбиянок" Энквиста. И все на нее рванули, так как надеялись увидеть роскошные лесбийские сцены. Да, там была одна сцена. Но по делу. А вообще-то, это очень трагический спектакль об Августе Стринберге, которого играл актер-интеллектуал Георгий Тараторкин. У этого писателя актриса увела жену с тремя детьми. И я только теперь понимаю, почему у него такая кровавая проза - "кишки по проводам".

- А почему вы решили сделать Анну Каренину наркоманкой в своей недавней премьере?

- Потому что ее такой изначально сделал автор, многоуважаемый наш классик Лев Николаевич. Во второй половине жизни Анна была морфинисткой, потом перешла на опиум, что, кстати, многое объясняет в ее поступках. А из школьной программы эти нюансы вымарывались. Я решил, что зона умолчания в творчестве Льва Толстого - преступление. И все, чего мы были лишены в школе, показал в спектакле.

- Но какие-то табу у вас есть? Чего вы никогда не поставите на сцене?

- Я считаю, что в театре возможно все. В искусстве нет запретных тем. Но я никогда не опущусь до сцен с насилием и детской порнухой, чтобы не провоцировать страшные вещи. Ведь их может подхватить какой-нибудь дурак, а то и толпа, и будет катастрофа. Я часто говорю, что мы очень неосторожно живем. Поэтому в каждом моем спектакле есть свет в конце тоннеля. Нельзя оставлять зрителя без надежды.

- Вас часто обвиняют в том, что вы актеров используете как марионеток, лишь бы добиться скандала, эпатажности...

- Это полная шиза и непонимание ни актерской, ни режиссерской профессии. Я всю актерскую кухню испытал на собственной шкуре и знаю, что более закомплексованных существ, чем актеры, в жизни просто нет. Поэтому стараюсь их максимально раскрепостить во время работы. Я люблю актеров такими, какие они есть, прощаю им все их "понты в сметане". Настоящий талант не может быть послушным. Покладистый актер мне даже скучен. Я обожаю работать с невыносимыми странными актерами.

- С вами работали актрисы, о которых говорят: "Они съели режиссера". Почему вы еще живы?

- Это вы о Тереховой и Гурченко? Если они кого и съели, то серость и посредственность. И я их понимаю. Говорят, что у Гурченко тяжелейший характер, что она человек спонтанный, неуравновешенный. Людмила Марковна действительно с некоторыми режиссерами расставалась очень жестко. А все потому, что ее счет к жизни и к профессии очень высок: и семья, и любовь ради искусства отодвигаются на второй план.

Да, она сложнейшая личность. А мы с ней поставили два спектакля. Первый московский мюзикл "Бюро счастья" наделал много шума своей дороговизной. Навороченные декорации, оркестр, балет влетел в миллион долларов. Продюсером этого проекта был муж Гурченко Сережа Сенин. Но грянул дефолт... Словом, проект еще не окупился.

- Как вы познакомились с Людмилой Марковной?

- Это произошло лет восемь назад на бенефисе "папы Шуры" - как я называю Ширвиндта - "Поле битвы после победы принадлежит мародерам". Люся меня восхищала своим невероятным трудолюбием - она раньше всех приезжала на репетиции, раньше всех выучивала текст. Ширвиндт за три дня до спектакля старается худеть только потому, что выходит на сцену с Гурченко. Если Люся кого-то и обижала, то делала это неумышленно, потому что самоедка страшная. У нее было много страшных периодов в жизни, она помнит все предательства, все обиды.

Гурченко работала некоторое время в "Современнике", но театр ее не принял - невзлюбила женская половина труппы. Потом ее долго не снимали в кино. Она чуть ли с ума не сходила. Однажды, как простая школьница, пришла с аккордеоном показываться в Театр сатиры. Ее гробовым молчанием "прокатили". Друзья - Миронов, Ширвиндт - ничего не могли сделать. И она тихо ушла. А когда мы репетировали бенефис Ширвиндта в том же театре, со стены упало огромное зеркало. Я решил: все, плохая примета, ничего не получится. А Люся сказала: "Меня вспомнил этот зал. Плохая примета должна сработать наоборот". И спектакль наш до сих пор идет с аншлагами.

- Ширвиндт, когда стал худруком Театра сатиры, приглашал ее в штат?

- И Плучек приглашал... Но Гурченко нигде не хочет работать в штате. Она не хочет быть ничем обременена формально. Это право звезды, кометы, которая блеснула и пролетела.

"МОИ ОТНОШЕНИЯ С АКТЕРАМИ НОСЯТ РОМАННЫЙ ХАРАКТЕР"

- Что скажете о Маргарите Тереховой? Ведь многие режиссеры боятся с ней работать, объясняя это ее неадекватностью...

- Ее неадекватность - просто расхожий миф. А Грета Гарбо разве адекватна? А Марлен Дитрих? Или Анна Маньяни? Режиссеров отпугивает то ли магия булгаковского имени Тереховой, то ли несвойственный актрисам интеллект. Я счастлив, что после долгого отсутствия Терехова снова появилась на сцене в моем спектакле "Милый друг". Ведь она почти 20 лет не играла в театре главных ролей.

Я убедил ее перейти в другое амплуа, не бояться быть нелепой и смешной. И даже в таком характерном образе проявилась ее знаменитая эротичность. Ведь когда-то она была секс-символом целого поколения: женщины распускали и заплетали волосы по-тереховски, носили юбки и брюки по-тереховски.

Андрей Тарковский не случайно ее снял как боттичеллиевскую Мадонну. Ее глаза излучали нечто, что не поддавалось объяснению. Ее боготворили, обожали, на нее молились. И никто не знал, как сложно она жила, сколько парадоксов было в ее жизни.

- Часто вы влюблялись в своих актрис?

- Это происходит в каждом спектакле. Но никогда не выходит за рамки служебных взаимоотношений. Я сигнализирую им, выбрасываю маячки своего расположения к ним, отмечая новую прическу или платье. Здесь у меня срабатывает такая профессиональная корысть, ведь в состоянии любви каждая женщина даст больше. Я и актеров своих тоже люблю.

Мои отношения с актером носят романный характер: первое знакомство, ухаживание, влюбленность... И как апогей этой любви рождается третье существо - роль, образ.

- Вы поставили несколько спектаклей в "Табакерке". Вам нравится работать с Олегом Табаковым?

- Еще бы. Он собрал самую сильную труппу поколения 30-летних. Ни в одном российском театре, кроме "Табакерки", нельзя работать так быстро, как на Западе. Если у Табакова не успел к сроку - контракт расторгается. Мне он нравится тем, что провоцирует разумную, здоровую конкуренцию, создает потрясающие условия для актерского роста. Поэтому там всегда аншлаг, поэтому они всегда на слуху.

А познакомились мы почти случайно. Однажды Олег Павлович пришел в Театр имени Моссовета с еще беременной Мариной Зудиной. Мы играли спектакль "Мой бедный Марат" о блокадном Ленинграде, а жара стояла 35 градусов. Марине стало плохо, но они досидели до конца, и Табаков мне потом признался, что ему очень понравилось.

В свой театр он меня тоже пригласил совершенно неожиданно. Я был в Америке, вел семинары и собирался недели две там отдохнуть, но не тут-то было. Мне позвонили и сказали, что Олег Павлович просит меня срочно лететь в Москву и ставить спектакль за полтора месяца. Я положил трубку и забыл об этом. Но не знал, с кем имею дело. Табаков оказался настоящим мафиози - он поменял в компьютере мой билет, меня засунули в самолет, и пришлось лететь работать. Это был спектакль "Псих" с Сергеем Безруковым, который до сих пор идет с аншлагами.

"МОПАССАН СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ ОПЛАТИЛ ЗНАНИЕ ПРЕДМЕТА - УМЕР ОТ СИФИЛИСА"

- У вас очень часто в спектаклях занят также Александр Домогаров.

- Он мой любимейший актер и очень близкий друг. Когда-то Саша не побоялся все поставить на карту и резко изменить свою жизнь. После 12 лет работы в Театре Советской Армии, где Домогаров играл всех фрачных героев, он перешел ко мне, тогда еще не очень известному режиссеру, в Театр имени Моссовета, чтобы сыграть в арбузовской пьесе. Как он мне признался однажды, сбылась его мечта - "выблевать из себя героя". Теперь Домогаров играет все - от Дюруа до Нижин-ского. В России он безумно популярен. А на премьере фильма Ежи Гоффмана "Огнем и мечом" в Варшаве зал стоя аплодировал минут 20, от Сашиного костюма отрывали пуговицы, поклонницы хотели его растащить на сувениры.

- В вашем авангардистском спектакле "Венецианский купец" согласился сыграть Михаил Козаков. Вы долго его уговаривали?

- С Козаковым я очень дружен и называю его Мих Мих. Это единственный актер в Москве, который может мне позвонить среди ночи и на иврите пропеть псалмы. Наши ночные диалоги могут длиться часами. В нем покоряет то, что ему все безумно интересно. Когда он жил в Израиле, всех гастролирующих актеров затаскивал к себе, поил водкой, часами их слушал. И в его глазах всегда была тоска. Он стал писать мемуары, потом совершенно неожиданно все бросил и вернулся в Москву. Эта история произошла на моих глазах...

Мы были с гастролями Театра сатиры в Израиле, когда убили их премьер-министра. Тут же были перекрыты аэропорты, вылет задерживался, а мы слонялись по залу ожидания, проклиная все на свете. Провожал нас Козаков: он был директором "Русской антрепризы" и организатором гастролей. Когда Мих Мих прочел нам всего Бродского и Пушкина, у него и сложилось судьбоносное решение вернуться. Без всякого багажа он очутился вместе с нами в Москве, оставив Израиль навсегда. Следом переехали его жена и дети.

Решив ставить "Венецианского купца", я знал, что это его тема - тема антисемитизма. И Козаков сразу согласился сыграть Шейлока. В Москве зритель пошел на любимого актера толпами.

В 2000 году мы отправились на гастроли в Израиль, хотя испытывали двойственные чувства. Козакова израильская пресса поливала грязью, для них он невозвращенец. Ко всем бедам Мих Мих перед гастролями получил травму - сломал правую ключицу. Когда он, больной и бледный, появился в Израиле, мы уже ожидали провала и готовились платить неустойку. Но Козаков, преодолевая дикую боль, великолепно отыграл. Успех был такой, что продюсеры гастролей попросили о дополнительном спектакле. Мих Мих был счастлив, сказал, что сцена лечит, и только по возвращении в Москву лег на сложную операцию. Это был тихий профессиональный подвиг.

- Все ваши спектакли о любви в различных ее проявлениях. Вы считаете, что зритель именно за этим идет в театр?

- Я думаю, зритель идет в театр, чтобы испытать те ощущения, которых у него нет в обыденной жизни. Дефицит любви и секса очень многими восполняется в театре. Отсюда и поклонницы, и дежурства у служебного входа.

Сексуальность - некая эманация, излучение, притяжение, которому научить нельзя. На этом я построил спектакль "Милый друг" по Мопассану. Александр Домогаров - самый сексуальный актер российского театра - появляется на сцене весь такой брутальный: в кожаных штанах, в черной майке а-ля Брандо, в офицерских подтяжках, и по залу пробегает волна эротической дрожи. Его герой порхает по всему Парижу из постели в постель. И это для него единственная возможность подняться по карьерной лестнице. Ничего, кроме секса, он не умеет.

Мопассан очень жесткий автор, который собственной жизнью оплатил знание предмета - умер от сифилиса. Его Жорж Дюруа - наемный убийца из Алжира, вернулся с колониальной войны, где привык мародерствовать и насильничать. Женщина для него - добыча. Он каждую берет как крепость, не дает ей возможности маневра. И что вы думаете? Для меня было шоком, когда я уловил по реакции зала: множеству женщин именно это и нужно. Они и идут-то в театр, чтобы испытывать доселе неведомые им ощущения, может быть, какие-то фантазии из эротических снов. Все это приветы из Фрейда и психоанализ в действии.

Если у женщины некрасивый, но умный муж, она с удовольствием смотрит на смазливого сексапильного актера. Кстати, я очень часто наблюдаю, как очевидно крутые и очень занятые мужики подвозят свои половины до театра, высаживают, а после спектакля забирают. И ясно как божий день, что эти зрелые женщины смотрят "Милого друга" уже не первый раз. Возможно, чтобы испытать ощущения, недополученные от своего супруга.

"Я ПРОСЛАВИЛСЯ ТЕМ, ЧТО СОЗДАЛ АКТЕРСКУЮ СЕМЬЮ ВО ВРЕМЯ РЕПЕТИЦИЙ"

- Как относитесь к бесконечным актерским романам и увлечениям внутри театра?

- Актеры должны влюбляться, я в этом уверен. Секс помогает творчеству. К тому же у актера очень мало других возможностей сбросить психологический стресс. В принципе, это не счастливые люди, только обывателю кажется, будто у них сплошные букеты-банкеты. Поэтому, если завязывается гастрольный роман, в труппе это не обсуждается. Все понимают, что по возвращении влюбленные могут разъехаться в свои семьи. Но актеры - люди увлекающиеся, эмоциональные, в результате возникают любовные драмы.

- Но бывают ведь и счастливые истории с хеппи-эндом?

- Да. Я даже прославился тем, что создал актерскую семью во время репетиций спектакля "Внезапно прошлым летом" по Уильямсу. Молодые актеры играли психиатра и его пациентку. По сюжету пьесы героиня под гипнозом ведет очень откровенную эротическую сцену с доктором, отождествляя его со своим погибшим возлюбленным. Мы репетировали в гримерках, там все и произошло. Я несколько раз останавливал репетицию, так как видел, что у актера происходит откровенная эрекция. Все закончилось замечательно: они обвенчались, у них ребенок. Но ведь эта сцена заставила их другими глазами друг на друга посмотреть. До того они в театре работали вместе лет 10 и проходили мимо друг друга.

- Вы работали со многими звездными актерами. Есть ли у них свои талисманы и суеверия?

- Все звезды страшно нервничают перед премьерой, и у каждого свой прибабах: кто занавес теребит, кто плюет в туфлю. У некоторых проявляются какие-то неадекватные реакции. Например, Людмила Гурченко развивает необыкновенную активность, пытается перед самым выходом на сцену что-то доделать, изменить. А Ширвиндт, наоборот, впадает в спячку. Внешне он кажется абсолютно заторможенным, сонным, но под этой флегматичной маской скрывается человек на грани нервного срыва: у него рубашка становится мокрой.

За Сашу Домогарова я просто боюсь - он перед премьерой перестает спать вообще. Очень опасное состояние, кстати, ведь актер может хлопнуться в обморок. Дробышева перед премьерой неимоверно много курит, просто дым стоит, и угрозы пожарников не помогают.

Маргарита Терехова совершает ритуальное действо, на нее кричат осветители, а она никого не видит и продолжает свои пассы. Так она перед спектаклем вспоминает свои мизансцены, проговаривает текст. И только за пять минут до выхода бежит переодеваться. Из гримерки выходит только на сцену, никогда не курит и не треплется в коридоре.

Есть актеры, которые любят все делать заранее. Например, Тараторкин и Жженов уже на первую репетицию приходят с выученным текстом. А Юрий Яковлев может импровизировать прямо на премьере, и никогда не знаешь, какой текст от него услышишь.

Сергей Безруков приезжает раньше всех, проверяет все на сцене до последнего гвоздя. И способен довести людей до истерики: почему что-то торчит из пола и тому подобное...

"С БОКАЛОМ ХОРОШЕГО ВИСКИ И СИГАРОЙ Я ВСЮ НОЧЬ ДУМАЮ"

- Вы ставите по три-четыре спектакля за год. Всегда ли остаетесь довольны собой?

- Я к самому себе предъявляю счет, безусловно, более строгий, чем все критики, вместе взятые. Потому что они часто за эротикой, сексом, постельными сценами в моих спектаклях не видят главного. После премьеры я, как правило, стараюсь остаться один и все проанализировать. С бокалом хорошего виски, с сигарой я всю ночь думаю, делаю заметки на бумаге. Препарирую себя очень жестко. И если я понял, что никуда не продвинулся и самого себя ничем не удивил, это страшно.

- Тем не менее вдохновение нужно откуда-то черпать.

- Да. Но я не люблю ни машины, ни природу, у меня нет дачи. Я отправляюсь в другие путешествия - у меня очень много замечательных книг: люблю Музиля, Пруста, Джойса. Много хорошей музыки - люблю джаз, Стравинского. Часто я сам что-то пишу, потому что иначе это начинает разъедать. И уже вышла моя вторая книга "Плейбой московской сцены".

- Вы написали о себе книгу, потому что это тоже сейчас модно?

- Я это сделал в надежде, что мой поток сознания кому-то может быть интересен. Это моя творческая лаборатория. Тут важно, как все во мне перебродило, трансформировалось, чтобы превратиться в нечто такое, что уже несет лейбл "Житин-кин". Кстати, однажды в Союз театральных деятелей пришла очень смешная телеграмма: "Пришлите режиссера типа Житинкина. Оплата по таксе". Я долго хохотал. Интересно, что директор провинциального театра вкладывает в понятие "режиссер типа Житинкина"?

- Несмотря на вашу популярность, вас обвиняют во всех смертных грехах. Не обидно?

- Меня обвиняют в том, что я быстро работаю, что я конъюнктурщик, что злоупотребляю бенефисами... Ну и пусть! Мое оправдание - мои аншлаги. Пусть я сумасшедший, пусть со мной тяжело... Но я предлагаю актерам стать нужными.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter