Савик ШУСТЕР: «Такие интервью, как это, Димино, нужны, чтобы потом, когда меня не станет, у моих сына и дочери, которые русского языка не знают, программу мою не смотрят и, чем занимаюсь, не понимают, своеобразный путеводитель, указатель более-менее правды был, а то ведь могут и потеряться...»

Почему на это откровенное интервью я решился? Да просто Дмитрию Гордону доверяю. Помню, слушая мои невыдуманные, но, наверное, звучавшие как не­что из раз­ряда фантастики истории, он повторял: «Савик, надо книгу писать!» — я тоже к такому выводу пришел: правильный момент только найти важно. Мне и иностранцы говорили, что не писать не имею права: мол, столько и стольких видел, что обязательно поделиться следует, однако главным образом это детям моим нужно, которые русского языка не знают, программу мою не смотрят и, чем занимаюсь, не понимают, но потом, когда меня не станет, будут обо мне всякую гадость читать. Поэтому согласен, что надо — и книгу свою выпустить, и такие подробные, как это, Димино, интервью сохранить, чтобы у сына и дочери своеобразный путеводитель, указатель более-менее правды был, а то ведь мо­­гут и потеряться.

С Гордоном я знаком давно, и когда он предлагает: «Да­вай интервью сделаем!» — не спрашиваю, на какую тему или какие будут вопросы. Это простым хорошим сло­вом «доверие» называется, и те, кто нашу беседу в газете читал, и в особенности те, кто ее по телевизору видел, мне кажется, степень это­го доверия ощутили. В конце концов, я же не со всеми, о жизни разговаривая, вино пью, причем публично, а с Дмитрием беседа именно так проходила, и это и есть душевность, откровенность — ког­да подвоха друг от друга люди не ждут.

Думаю, мне не надо как-то Диму хвалить или пытаться ему как журналист журналисту оценку поставить, — это лишнее: стоит только на список личностей посмотреть, которые ему такие глубокие и обширные интервью дали, — и он сам за себя скажет. Обычно ведь как происходит? Газету покупаешь, каких много, интервью открываешь, абсолютно неинтересные вопросы и скучные пус­тые ответы видишь и не понимаешь, что это за беседа, зачем она нужна... У таких журналистов, как правило, пе­ре­чня героев, готовых с ними общаться, нет, а у Гордона есть, и как человеку из этой профессии мне все понятно. Это, на мой взгляд, лучшая оценка: внушительное количество персонажей, которым есть что рассказать и о чем промолчать, готовы изливать Дмитрию душу, зная, что потом об этом не пожалеют.

Я и телевизионную версию нашей беседы видел... Если честно, на экране себя и вообще в телевидении не люблю, поэтому с критичным чувством смотрел — к себе в особенности, но ни о чем не жалею: это часть моего «я». Все, о чем говорил, либо пережил, либо в этом убежден — просто подумал: может, вторую половину второй бутылки вина пить все-таки не надо было?

С тех пор хоть и не много прошло времени, но, по нынешним меркам скоротечности, уже и немало, многое изменилось и даже перевернулось — как вокруг меня, так и во мне самом, и, может, если бы интервью я сейчас давал, оно существенно более злым было бы — по отношению к тому, что в Украине происходит в целом, и к украинской власти в частности. Когда мы с Димой беседовали, унизительных процессов и допросов, запрета работать, попыток доказать что-то тем, кто никаких доказательств не ищет, еще не было... Разумеется, это как бы не огромное испытание, не то, например, через что Надежда Савченко в российской тюрьме прошла, но тоже трудно приходится, потому что, во-первых, несправедливо, а во-вторых, там хотя бы чужие издевались, а здесь — все от своих...

Часто Владимира Набокова, его «Лекции по зарубежной литературе» вспоминаю — анализируя «Превращение» Кафки, он пишет, что Грегор Замза в жука превратился, потому что посредственностью был окружен. Я делаю все, чтобы жуком не стать, но глядя на происходящее... Нас, к сожалению, посредственность окружает — mediocrity: раньше такого чувства у меня не было, а теперь оно острое.

Чем я сейчас живу? Мне 65 лет, и я понять пытаюсь, пора ли подводить итоги. Книгу писать. Вообще писать. На уровне индивидуальном, а не коллективном работать. Канал вот свой с огромными трудностями, со скрипом создаю, но это работа коллективная — ты все отдаешь людям и ничего не оставляешь для себя.

В связи с этим все чаще вопрос себе задаю: быть может, время в себе закрыться пришло, многие вещи пере­осмыслить, с другими своим опытом поделиться — с более молодым поколением, тем более что все, что вокруг происходит, именно в эту сторону и толкает? Конечно, я понимаю, что в Администрации президента не одна бутылка шампанского по этому поводу будет открыта, но эти мысли гораздо чаще, чем раньше, меня посещают, и этим я, теперешний, на того довольно оптимистичного человека, который с удовольствием рассказывал Дмитрию Гордону о том, что у него было, с надеждой на то, что будет, увы, не похож.

Некоторые эпизоды из своей жизни вспоминать мне легко было — например, как стать репортером пытался, как в Афганистан ездил, с полевыми командирами там общался... Тот, кто с репортерства начинал, в душе репортером останется, кем бы впоследствии ни стал, — избавиться от этого желания в поисках истины двигаться, находить ее, делиться ею ему не удастся... Репортер — это мушкетерская такая работа, приключенческо-детективная, и даже если в какой-то момент ты решил, что ее пе­ре­рос, это чувство нос­тальгии у тебя остается: всегда, каждый день, хочется в репортерство вернуться.

Бывших репортеров не бывает, и когда молодым коллегам, для которых вершина карьеры — ведущим стать, я говорю, что такой профессии нет и что ведущий не профессия, а ее результат, они искренне удивляются, но ведь если студию ты за собой ведешь, к тебе доверие должно быть, а его-то как раз в университетах не преподают. Лек­ции о доверии нет, научить этому и научиться нельзя — просто через многое пройти надо, и тогда уже ты к людям выходишь и ты ведущий. Не ведомый, а ведущий — в буквальном смысле слова!

То, чем я сейчас занимаюсь, — результат того, чего, будучи репортером, достиг, и репортерство — мое начало. Думаю, что игравший футбольный тренер мысленно на поле находится, даже когда на скамье сидит, и уверен: если бы он мог в игру вернуться, как бы ни были тренерские заслуги его велики, как бы успехи ни радовали, он это сделал бы. В общем, если бы я мог, сказал бы: «Ведите сами, а я вновь в репортеры пошел».

Что я хотел бы к этому интервью добавить? Ну, наверное, в свете последних событий, с моей программой и моей персоной связанных, многих интересует, почему же я до сих пор в Украине? Ответ простой: зрителей, страну, друзей в момент войны покидать неохота. Искушение есть, и постоянный внутренний конфликт налицо, но все бросить сейчас и уехать для меня дезертирству равно — жизнь моя давно с Украиной связана, и эти узы разорвать пока не решаюсь. Когда колонна твоя на линии фронта, если ты честный человек, не отступишь, как бы тебя к этому ни подталкивали и какими бы методами ни убеждали.

Плохое пророчить не хотелось бы, но, сдается мне, мы еще не все неожиданнос­ти видели, которые в наших ус­ловиях возможны. По моим ощущениям, объяснить которые не могу, третий Майдан, о котором периодически говорят, не так уж и далек, следующая зима будет от предыдущей отличаться. Почему? России это очень надо, да и все вменяемые украинцы понимают, что легче не стало, — наоборот, только хуже, да еще и сосед этот ждет, хотя. Если бы только ждал — он провоцирует, что-то планирует.

Формулировать подобные вещи вот так мне не нравится, потому что сразу же начинается: снова рука Москвы, это все она, все беды оттуда. Слишком выгодно стало в Украине все на Москву валить, при том, что главный ответственный — наша власть, и как человек из гражданской профессии хочу этим товарищам сказать: не те рука Москвы, кто, возможно, на третий Майдан выйдут, а вы. Люди на фронте голые и босые умирали, а выжившие бла­годаря поддержке таких же, как сами, вернулись, без вас. Украинцы свою жизнь к лучшему менять готовы, а вы — нет, вас все устраивает, потому что вы первые провокаторы и есть. Конечно, Россия будет предпринимать все, что­бы очередной кризис у нас устро­ить, но она в первую очередь вами двигает, а не теми, кто выйти и начать вас сметать могут, а мне кажется, что-то подобное будет — я просто не знаю, в какой форме.

Как украинцам повторения прошлых ошибок, отката назад и падения в еще большую пропасть избежать, не знаю — определенного стопроцентно действенного рецепта нет, но мне кажется, прежде всего лениться пора перестать. Давайте-ка с этого начнем и научимся, наконец, ответственность за страну, в которой живем, на себя брать — чтобы дети наши на Майдан не выходили.

Что бы я сказал тому, кто кни­гу с моим интервью в руки возьмет? Не читай! Шучу, конечно. Наоборот, читай — только без предубеждения. В первый раз. А во второй уже и с предубеждением можно.