Вдова Дениса Вороненкова, оперная певица, бывший депутат Государственной Думы России Мария МАКСАКОВА: «Тимошенко толкнул меня. Причем в ресторане, на глазах у всех...»

«Я не скрываю, что хочу преподавать. Я очень хотела бы преподавать в консерватории»

— Начну с самого главного и горячего. В последнее время твое имя звучит не только в контексте творчества, но и в связи со скандальными вещами. В част­ности, речь о скандале, который у тебя разгорелся с Максимом Тимошенко, который 20 сентября избран ректором Киевской национальной музыкальной академии имени Чайковского.

Ты мне позвонила и сказала: «Все, мое терпение лопнуло! Хочу к тебе в эфир!». Что у вас произошло?

— Наверное, самое дорогое, что у человека есть, — это его имя и репутация. Моим именем за всю жизнь еще никто никогда... Ни у кого не получалось... Была история, очень давно, подписывалось так называемое письмо в защиту «басманного правосудия». Все прекрасно понимали, что на самом деле это письмо против Ходорковского, но оно было завуалировано, припудрено. Автором текста был российский адвокат Анатолий Кучерена. Звонят мне всю ночь напролет из управления внутренней политики, нужна моя подпись и так далее.

— Ты была депутатом Госдумы?

---

---

— Еще до того. Не была еще депутатом, должна была им стать. Или даже еще кампания не началась? По срокам надо смотреть. И вот они меня и так, и сяк, лично просит один человек, другой, ссылаются на какие-то фамилии. Отвечаю: «Я не буду подписывать это письмо — что тут непонятного?». После этого мой одношкольник, которого, к сожалению, уже нет в живых, скрипач Дима Коган соглашается его подписать. И на каждом эфире ему начинают высказывать: «Как вы могли, Дима, зачем вы это сделали?!». Он начинает нервничать, идет к тем, кто говорил ему, что это хорошее письмо и его надо подписать. Спрашивает: «Зачем вы это сделали со мной?». Он тоже дорожил своим именем. На что ему говорят: «А кто вас заставлял? Вот Максакова не захотела подписывать — и ничего, живет себе дальше, даже избираться будет...». Или еще одно письмо. Насколько я понимаю, министр культуры России Мединский Владимир Ростиславович из Западной Украины?

— А не из Центральной? (Мединский родился в Смеле Черкасской области. — «ГОРДОН»).

— Он выдумал, что надо подписать письмо 500 деятелей культуры в поддержку политики Путина.

— Письмо по Крыму ты имеешь в виду?

— Там не было написано напрямую, а в принципе про его политику. Учитывая, что это решение поддерживало, как мы с удивлением наблюдали, 86 процентов населения на то время, то возникал здравый вопрос: для чего? Эти 500 человек при иной ситуации могли бы стать голубями мира, переговорщиками в каких-то процессах. Мы все — наследники той стра­ны, эти люди составляли общую куль­туру.

Кредит доверия к ним, естественно, был и в Украине. Но нет, надо было обязательно, чтобы это письмо прозвучало, чтобы эти люди не то чтобы переговариваться, а даже приехать бы не могли. Разумеется, моей фамилии там нет. Многие, знаешь, говорят: «Мне позвонили по телефону, я же не подписывался». Вот я — не подписывалась, ни по телефону, никак. Теперь что получается? В ситуации, когда мне крайне важно, чтобы мое имя не полоскалось... Зачем это вранье все время? Вдруг такой, весь из себя...

— Что случилось, объясни, чтобы ввести телезрителей в контекст. Как ты познакомилась с Максимом Тимошенко?

— Пустое место, по большому счету. Нелепость, о которой мне даже неловко сейчас рассказывать. Я не скрываю, что очень хочу преподавать. Экономически это нецелесообразно, конечно, когда я пою, то зарабатываю намного больше. Но у меня хорошо получается преподавание. Среди моих учеников и раньше было много лауреатов, и сейчас, уже в Украине, девочка победила на конкурсе. Я вижу результаты, мне безумно нравится, когда у них начинает получаться. Не из-за тщеславия, не потому, что мне нужна чья-то благодарность. Мне это интересно. Когда учишь человека, что-то приобретаешь и для себя. Я хотела бы преподавать в консерватории.

«Как можно, окончив музыкальную десятилетку, не играть на рояле ничего, кроме Felicita? Я, например, скорее говорить перестану, чем забуду, как играть на рояле»

— Я правильно понимаю, что ты в свое время помогла Максиму Тимошенко стать и. о. ректора?

— (Вздыхает). Я бы сказала не так. Я бы сказала, что он использовал меня для осуществления своей идеи фикс. Я бы это даже мечтой не назвала. Все, что он делал до того, было, как я теперь вижу, подчинено этой цели. Для меня не имело принципиального значения, кто возглавляет консерваторию. Я могла бы преподавать в любом случае. Он буквально таскал меня на каждую кафедру. У меня есть определенный авторитет в музыкальной среде как у профессионала, человека, прошедшего все ступени.

Я нигде ничего не прогуляла, как с трех лет начала заниматься музыкой! Окончила Центральную музыкальную школу при Консерватории по классу фортепиано, потом поступила в Гнесинскую академию, про­училась, окончила с красным дипломом, пошла в ассистентуру на стажировку. Сколько там лет было? (Вспоминает). Шесть. Потом писала диплом, начала преподавать. Все время занималась учебной и преподавательской деятельностью, ко мне ни у кого вопросов нет. А что касается его... Мне никакой радости нет сейчас его публично обличать, я бы вообще не тратила свое время, если бы он не задел меня и мое имя. Никому не позволю! Ему тем более.

— В чем конфликт?

— Ситуация следующая. У него очень много мифотворчества. Так это называется. Выдуманные вещи, которых, судя по всему, в его жизни не было. Он утверждал, что окончил десятилетку имени Лысенко. Но как можно, окончив десятилетку, не играть на рояле ничего, кроме Felicita?

— Он тебе играл Felicita?

— Да, играл. Я, например, скорее говорить перестану, чем забуду, как играть на рояле. Это невозможно. Потом возникли разговоры о том, сколько лет он преподавал и преподавал ли вообще. Главное — что он преподавал. Студентов у него нет, никогда его на лекциях не видели. Мне он говорил: «Маша, зачем ты постоянно ходишь в академию? Так все проставят». Я отвечала: «Ты что?! Это ремесло. Студентки не будут знать, какую программу им надо петь, это же позор!». Ну ладно. Потом началась его деятельность на посту исполняющего обязанности ректора. Приходилось все время его удерживать от разного рода незаконных приказов. Частично он все равно их проводил.

— Какие приказы ты имеешь в виду?

— Ну например. У его отца был водитель...

— Давай скажем, что отец Олег Тимошенко 22 года был ректором Киевской консерватории.

— Да. Но это же все-таки не монархия. (Смеется). Это же не наследуемая должность, правда, а выборная? И этого водителя он мне представил как проректора. Сначала совершенно варварским методом, запугивая, о чем есть вся информация в интернете, я не фантазирую, уволил директора оперной студии. Угрожал уголовными делами, и тот написал заявление. Для того чтобы назначить вот этого бывшего водителя своего отца. Он мне рассказывал, что тот был проректором. Конечно, он им никогда не был. Тут же дал ему зачем-то 400 процентов надбавки, что вообще не­мыс­лимо. Значит, ввел должность помощника, дал 400 процентов над­бавки и собирался назначить директором оперной студии. За какие такие заслуги?

— Может, водил хорошо?

— Рассказывается, что я хотела занять должность директора оперной студии. Значит, у меня на это должно хватать времени, получается?

«В кабинете ректора откуда-то появляются титушки, провокаторы из пророссийских организаций. Как возможно за одну ночь найти этих людей?»

— Я понимаю твои эмоции, ты расстроена, но я расскажу читателям, в чем дело, чтобы они поняли контекст. Ты с Максимом Тимошенко дружила, у вас было много публичных фотографий...

— ...я считаю, что дружба — это взаимный процесс. Если я заблуждалась...

— ...сейчас расскажешь. В какой-то момент ваши отношения приобрели скандальный характер. Пошли интервью Максима Тимошенко, где он...

— ...я вообще не собиралась о нем говорить в принципе...

— ...назвал тебя своей главной ошиб­кой. Когда это все выплеснулось? Когда ты сказала, что «все, не могу больше терпеть, иду защищать себя».

— Он прямо предлагал мне любую долж­ность, стоило ткнуть пальцем. Шутя добавлял, что кроме должности ректора. Когда я посмотрела на его методы управления, то сказала ему, что из его рук ничего не возьму. Как бы мне ни хотелось находиться в консерватории, преподавать. Я люблю эту атмосферу, это великое учебное заведение, которое окончили выдающиеся люди: Иван Козловский, Евгения Мирошниченко, Владимир Горовиц и так да­лее. Намоленное место, что ли, здесь действительно хочется преподавать.

— Была поворотная точка? Ссора?

— Методы, которыми он пользовался. То, как он руководил. Он приезжал всего на полчаса. Конечно, министерство могло бы прицепиться к этому, к его физическому отсутствию на рабочем месте. Я никогда не видела такого исполняющего обязанности. Это не должность, а техническая позиция, необходимая для того, чтобы обеспечить в дальнейшем прозрачные, честные выборы. В те полчаса, на которые он приезжал, больше всего его волновал состав счетной комиссии на выборах.

Может быть, у меня профдеформация? Возможно, не отрицаю. После России я помню прекрасно высказывание тирана о том, что важно не то, как голосуют, а то, как считают. Мне совершенно не хотелось принимать в этом никакого участия. Поэтому я побежала оттуда бегом. Вопрос второй. Человек говорит, что он такой патриот и так далее. Но в ту же ночь, когда его меняют... Его ведь даже не уволили, а просто поменяли на другого.

Заслуженный юрист Украины Анатолий Бровий, первый проректор, проработавший в академии музыки 12 лет, по закону про освіту і по статуту тільки і може виконувати обов’язки у будь-якому випадку за відсутності ректора. Наиболее законный, правильный и демократичный путь, наверное, был с самого начала его назначить. Ну, уже было как было. В ночь, когда Тимошенко сняли, в кабинете откуда-то появляются какие-то титушки, провокаторы из пророссийских организаций. Как возможно за одну ночь найти этих людей, если раньше их в его окружении не было?

— Неравнодушные граждане.

— Нет, обычные провокаторы. Попытка рейдерского захвата, по-другому это назвать не могу. А то, что сейчас происходит, — разве не шантаж?

— Честно тебе скажу: когда я видела вас вместе на публичных мероприятиях, то думала, что вы — пара. Столько в Facebook было общих фотографий, такие знаки внимания он тебе оказывал. И когда пошли эти интервью, для меня это стало неожиданностью.

— Безусловно, я нуждалась в каких-то связях. Мне нужно было познакомиться со всеми. Я была рада любой помощи. Точно так же мы с тобой на том этапе познакомились. Дима меня пригласил в эфир, мы подружились. Я не настолько хорошо на тот момент ориентировалась в украинском обществе, в заслугах и достижениях. Мне говорят: профессор, доктор наук. Какие у меня основания не верить, что он занимался этой деятельностью? Я же не из компетентных органов, чтобы знать об этом заранее, правда? С моей стороны было доверие, может быть, лишнее. А с его стороны — использование меня и моего имени. Это я четко поняла.

Это не только мое имя, но и имя моей великой и любимой бабушки. Не хочу, не дам и не позволю! Это единственная причина, по которой я решилась на этот эфир. Сначала я думала: какой смысл говорить, создавая ему лишнюю рекламу? О нем толком никто и знать не знал, популярности у него особой не было. А я выйду, создам эффект шаровой молнии, сделаю ему пиар. Держалась-держалась, но чувствую, что меня это задевает в конце концов.

— Вы были просто друзьями? Отношений у вас не было?

— Нет, конечно.

— Процитирую Максима Тимошенко. Он заявил, что ты хотела, чтобы Большой зал консерватории, который сегодня носит имя Василия Слипака, ук­раинского оперного певца, который воевал на Донбассе и героически погиб...

— ...великий был певец...

— ...переименовали в честь тебя. Якобы Максим не позволил тебе это сделать. Прокомментируй.

— Гибель Василия — невосполнимая утрата. Это был выдающийся певец, с блес­тящей карьерой. В будущем его фамилия наверняка была бы вписана золотыми буквами в оперные энциклопедии. Незауряднейший певец. Слава богу, что его именем назвали зал. Это сделали по инициативе нардепа от Радикальной партии Игоря Мосийчука, бизнесмена Александра Сусленского и нардепа от Радикальной партии Андрея Лозового.

Увидев, что такое происходит, я им сказала: «Ради бога, не верьте этому!». Я к своему имени, может, учитывая бабушку, в какой-то степени относилась как к титулу. Бабушкиным именем называлось все, что можно и нельзя: и улицы, и залы, и премии, и конкурсы. У меня нет мании прибивания табличек имени себя. Я восхищаюсь Слипаком и как певцом, и его гражданской позицией. Музыкант блестящий и человек абсолютно выдающийся. Как такое могло прийти мне в голову?

Второе. Большой зал консерватории — это не оперная студия. Это структурное под­­разделение, часть консерватории, в которой не только оперы идут. Играют инструменталисты, оркестры. Это площадка, на которой появляется первый сценический опыт у молодых музыкантов. Если бы я могла влиять на происходящее в Большом зале, я бы хотела превратить его в современный интернет-хаб. Чтобы студенты не просто могли там постоянно выступать, но и чтобы можно было их качественно записывать. Это будущая элита украинского и мирового музыкального Олимпа.

Знаешь, как бывает досадно? Выучивается человек, уезжает. А где же его ранние записи? А нету. Тем более зал с изумительной акустикой. Он требует внимания, понятно, а денег лишних не бывает. Было бы хорошо, если бы он был в немного другом состоянии. Этот вопрос рано или поздно Украина решит, я думаю. А что касается той безумной мысли... В лучших традициях Геббельса: чем чудовищнее ложь, тем легче в нее будет поверить.

— В этом скандале оказался замешан еще один фигурант, фамилию которого ты уже упомянула. Максим Тимошенко заявил, что всю историю с переименованием зала, чтобы забрать его под тебя, продвигает бизнесмен, советник министра культуры Александр Сусленский. Якобы у вас с ним романтические отношения и из-за этого он тебе покровительствует. Расскажи об этом.

— Александр Семенович — выдающийся человек, академик. Я дружу с его семьей. У него очаровательная жена Лена, которая окончила консерваторию как скрипачка. О достижениях его жизни можно прочитать в интернете, в Википедии и так да­лее. Он — герой Чернобыля, но этим не кичится. Именно его научная разработка внедрялась на реакторе, он, естественно, рисковал. Его жизненная и гражданская позиция всем известна.

При этом он меценат, филантроп, имеет огромный авторитет в творческом мире. Один из крупнейших коллекционеров украинской живописи. Наверное, ему смотреть на эту мышиную возню как-то дико. Обидно ли ему — мне сложно сказать, все-таки он такой настоящий, мужественный, правильный человек. Я очень рада, что меня судьба свела с этой замечательной семьей, что у меня есть возможность общения с ними. У него точно не было планов по завладению залом, ему это не нужно было никогда.

— А хотя бы то, что ты или Александр Сусленский угрожали Максиму Тимошенко, — правда?

— Александр Семенович при мне сказал ему одну фразу. «Максим, одумайся, это не те методы, которыми надо пользоваться в жизни. Тебе жить в этом городе, люди запомнят». Угроз не было. Это вообще смешно. Зачем? Он хотел, чтобы Максим остановился, чтобы он меньше навредил самому же себе. Чтобы не было сегодняшнего эфира, почти полностью посвященного этой личности.

«Борются за здание консерватории на Майдане. Монтировать палатки — затратно, не лучше ли, когда есть капитальная конструкция?»

— Мы перейдем к другой теме, прос­то раз уж вспомнили, раз уж пошла такая жара, спрошу у тебя. Ты мне намекнула до эфира, что Максим Тимошенко чуть ли не рукоприкладством занимался. Что это было?

— Он толкнул меня, когда я ему сказала, что не надо мне было рассказывать, что этот человек, водитель, был проректором. Зачем его назначать на должность, требующую хоть какого-то представления? Ужас в чем? Он рассматривал этот зал как прибыльный источник, который можно сдавать в аренду. Мыслей по его усовершенствованию не было. Понятно, что Оперный театр — лицо столицы, там академический репертуар, тяготение к традиционным постановкам. А экспериментальной творческой площадки, если говорить о классической музыке, особо нет. В Киеве еще при жизни Евгении Семеновны Мирошниченко, правда, появилась «Малая опера». Казалось бы, почему надо думать о сдаче помещения в аренду, если можно задуматься о собственной качественной продукции?

— Что значит «толкнул»? В смысле?

— Вот так, оттолкнул. Причем в ресторане, на глазах у всех...

— Не думала писать заявление в полицию?

— Я же охраняемое лицо. Подумала о том, что надо сдержаться.

— А ребята из охраны не отреагировали?

— Вот именно — сдержаться, чтобы они, не дай бог, не встали на мою защиту. Зачем мне это все нужно? У меня так в жизни получается... Хочется нормальной, конструктивной жизни, любви. Особенно в Украине. Я фактически живу ради своего ребенка и ради своих друзей, единомышленников, которых здесь нашла. Для того чтобы ты меня уважала, чтобы тебе хотелось со мной общаться. Я могла бы уйти от этой ситуации, наплевать. Что я без Консерватории, что Консерватория без меня, к сожалению, сможем прожить. Но, наверное, такие методы неправильны. Какой-то Растиньяк. Когда цель оправдывает средства, когда можно всех перессорить, переругать, очернить. Обо мне рассказывать небылицы. Получается — на меня льют грязь, а я молчу? В конце концов что-то бы прилипло, да?

— В суд не собираешься идти?

— А надо?

— Не знаю. Спрашиваю, как ты настроена.

— Хочется заниматься чем-то более приятным. Суд о защите чести и достоинства?

— Да.

— (Смеется).

— Консерватория вообще медом намазана, что ли? За что вообще борются? Не понимаю.

— Борются за здание на Майдане. Скоро политические события нас ждут.

— Интересное место, выигрышное?

— Как минимум. Мои личные ощущения, что, условно говоря, монтировать палатки — затратно, не лучше ли, когда есть капитальная конструкция?

«Мама Вороненкова и «Первый канал» за мной, как за норным животным, с камерами ходили»

— У меня к тебе сложный вопрос. Учитывая все это, то, что ты одна в чужой стране с маленьким ребенком, а в России — семья, друзья... Там пресса просто на руках бы носила. Возвращение блудной дочери. Не было мыслей вернуться?

— Нет. Вокруг меня людей стало очень мало, зато они очень хорошие, отборные. У меня, наверное, 10 человек, мнением которых я очень дорожу. Они единомышленники, они для меня важнее. Репутационно мне сложно, не буду бравировать, говорить: «Да подумаешь, я уже привыкла, моя любовь с Украиной носит взаимный характер». Это и правда, конечно, но все равно есть элемент одиночества. Мои глаза, наверное, как-то выдают.

Я сама, когда смотрю на себя в зеркало, понимаю, что я другая. Уже или еще не та. Хотелось бы, чтобы этого не было в моей жизни. Я говорю о гибели Дениса Вороненкова. С моей стороны любая попытка разговоров о возвращении была бы в первую очередь предательством по отношению к Денису. Эти 10 людей, мнением которых я дорожу, видимо, пожали бы плечами и сказали: «Ну что мы можем требовать? В конце концов она женщина». Или что-то в этом духе. Я не сдамся, это точно. Тот фарс, который они себе позволили в виде альтернативного следствия, что якобы ведется в России, ежедневное глумление на телеканалах... Сейчас они сюда притащили маму Дениса.

— В Киев?

— Да. Я приложила много усилий, чтобы их помирить. К тому моменту, когда я оказалась в жизни Дениса, он уже несколько лет с ней не общался. Я успела их помирить и была очень рада. Естественно, я ее ждала в Киеве, в любое время.

— Она на похороны приезжала?

— Как раз рассказываю. И на похоронах ее не было, и потом еще полтора года. Наверное, деньги всем нужны, я понимаю. Но не на все ведь можно идти ради денег! Вдруг она пошла на «Детектор лжи» или как там это называется...

— ...российское ток-шоу...

— ...да. Сидит, такая крупная женщина. У меня было ощущение, как будто она все это съела только что. Смотришь — вроде она и понимает, что все это ниже плинтуса и что этим заниматься не надо. Но она едет в Киев, выслеживает с камерами «Первого канала» меня, вернее, пытается выследить. Меня предупредили. Я попросила одну женщину, которую называю своей украинской мамой, чтобы она сопроводила ее на кладбище и чтобы она не чувствовала себя совсем одиноко.

— Она что-то говорила против тебя на этом ток-шоу? Я правильно понимаю, ты из-за этого не хотела здесь с ней встречаться?

— Я, естественно, хотела бы познакомить Ваню с его бабушкой.

— Она даже с ним не знакома?

— Нет, конечно. Я хотела бы, чтобы было нормальное, семейное, доброе общение. А они за мной, как за норным животным, с камерами ходят. И что? У меня жизнь такая, что приходится, без всякого удовольствия, невозможно от этого получить удовольствие... Но я не могу пойти другим путем. Есть только один путь правды, его надо пройти до конца.

— Ты сказала «деньги». Кто ей заплатил?

— «Первый канал». Якобы 90 тысяч рублей. (примерно 38 тысяч гривен. — «ГОРДОН»).

— Она настолько бедная, что за эти деньги продала память сына и все остальное?

— Ну если она сидит в эфирах и при ней рассказывают. Такой вопрос был, из серии: «Как вы думаете, может быть, что он такой-сякой преступник?..». Человек сидит и молчит. (Пауза). Такое впечатление, будто они не знают, что еще придумать. Пытаются оправдать мерзость, которую здесь вытворили, тем, что он, оказывается, был плохой. Их, как настоящих преступников, тянет сюда, на место преступления, без конца. Они должны постоянно всех убеждать: «Ну и что, а что в нем было такого?». Это уже фашизм.

— Вопрос о наследстве ты уже закрыла?

— Еще суды продолжаются. Скоро, не­сколько месяцев пройдет — и закрою.

— Насколько я понимаю, там и та же мама фигурирует, и первая жена?

— Первая жена не может претендовать. Там его мама, вторая жена и дети от второго брака, ребенок от первого брака, Ваня и я.

— Мирно не удалось договориться?

— Мне вообще кажется, что они его рассматривали как курицу, несущую золотые яйца. Их моральные качества... Их никогда не волновало, как он зарабатывал деньги. Но очень нравилось их тратить. И уж тем более не хочется с ними расставаться. Вообще, ни при каких обстоятельствах.

— С его старшими детьми ты общаешься?

— С Екатериной, дочкой от первого брака.

— Видела, она была у тебя в Киеве.

— Приезжала, да. Сейчас опять уехала.

— Она на твоей стороне?

— (Пожимает плечами). Надеюсь. Сложно судить. Другому человеку в голову не залезешь. Мне так хочется думать.

— На каком сейчас этапе расследование убийства?

— В Киеве передано в суд дело в отношении тех двоих, которые... Думаю, не один и не два месяца продлится. Они прибегают ко всем возможным способам затягивания процесса. Попытки придать этому всему политическое значение. То они выдумывают голодовки, падают в обмороки. Такие чувствительные. Остальные подозреваемые выделены в отдельное производство, они в розыске. Здесь вопрос времени. Я за то и люблю Украину, что она стремится к силе права, а не к праву силы. Надеюсь, все будет доказано в суде. Думаю, что все виновные, раньше или позже, понесут наказание.

— Украинское следствие называет ве­роятным заказчиком убийства твоего бывшего мужа, отца твоих старших детей Владимира Тюрина. Сейчас он пытается с тобой связываться, когда уже столько времени прошло? Ваши со­­вместные дети ведь живут с ним.

— В последний раз я просила, как милостыню, общение с ребенком. Хотела поздравить его с днем рождения. Ничего не получалось. Это было 23 июля. Не могла дозвониться, телефон он не брал. В итоге пришлось снимать видеоблог. После чего удалось выйти с ним на связь.

— У кого был день рождения?

— У Илюшеньки.

— Сколько ему исполнилось?

— 14.

— Я видела этот блог.

— Не хочется показывать в этом смысле свою уязвимость. Конечно, мне очень хочется с ними увидеться.

— На твой день рождения они не звонили?

— Да, у Ильи был 23, мы поговорили, и он 24 перезвонил, поздравил.

«Мне российская пресса приписывает, что я отдала дочь незнакомой женщине. Что за чушь! Она жила дома, со мной, только у нее была няня»

— Есть шанс, что он к тебе приедет? Или в другой стране вы увидитесь в ближайшее время?

— Он настроен и готовится учиться где-то за границей. Очень серьезно к этому подходит. Он вообще очень талантливый мальчик. Если бы это в моей было власти, отдала бы его уже с этого года. 14 лет — очень подходящий момент для такого перехода. Надеюсь, что за год он подготовится и окажется в учебном заведении, которое будет полностью отвечать его требованиям и интересам.

— Он тебя любит, нет настроя против?

— Конечно, очень меня любит. Он заложник ситуации — что можно сделать?

— С Люсей ты говорила?

— Люся как-то легче это все переносит. Говорила с ней, очень коротко. Я уже много раз эту исповедь произносила публично...

— Знаешь, время идет, что-то меняется.

— Илюша был ко мне очень привязан, Алеся. Привязан настолько, что когда я уехала рожать Люсю (ему было три с половиной года), он, бедный, заболел отитом. Две недели антибиотиков. Потому что он не мог без меня. Настолько у нас была тесная связь.

Увидев это, понимая, что мне надо зарабатывать на жизнь, я подумала: нет, с Люсей я не могу себе такое позволить, чтобы она без меня не могла вообще ни дня. Мне российская пресса приписывает, что я отдала ее незнакомой женщине. Что за чушь! Она жила дома, со мной, только у нее была няня Зоя, которая когда-то работала еще у моей мамы. Я сознательно попросила Зою... Это мои комплексы недолюбленности, что у меня не было мамы в том смысле, в каком мне бы хотелось. И я привязалась к этой Зое.

— Фактически она была твоей няней?

— Она со мной знакома с моих 16 лет или чуть раньше. На ее глазах проходила моя жизнь. Как я работала, как играла на рояле по шесть часов ежедневно. Вся моя жизнь — на ладони. (Протягивает вперед руку с открытой ладонью). Да, она действительно постаралась, насколько возможно, Люсе немного восполнить мое отсутствие, когда я была на гастролях и так далее. Я не хотела, чтобы Люсе было так тяжело, как Илье, когда я уезжала. В итоге сейчас Люся нашу разлуку переносит гораздо легче, это логично.

«Если бы Денис прожил еще три дня, я получила бы украинское гражданство»

— Недавно ты пост опубликовала, что присматриваешь учебное заведение для младшего, Ванечки, которому два года.

— (Улыбается). Да, лицей Ивана Богуна. Я очень бы хотела, чтобы это состоялось в Ваниной жизни. Денис окончил Суворовское училище в Ленинграде и всегда говорил мне, что в своей жизни готов был бы изменить любое учебное заведение, кроме Суворовского училища. Я его понимаю. Для меня таким же учебным заведением стала Центральная музыкальная школа. Она научила меня всему абсолютно: и работать, и терпеть, и знать, быть и спринтером, и стайером, планировать тактику и стратегию своей жизни, никогда не лениться, понимать, что терпение и труд все перетрут. В Суворовском в Санкт-Петербурге два года учился Илья. Это было лучшее, что я могла сделать для его жизни. И мне, конечно, хотелось бы, чтоб Иван продолжил, так сказать, военную династию.

— Как сейчас обстоят твои дела с получением украинского гражданства? Насколько я понимаю, ты не отказалась от этой идеи?

— Я должна подождать, пока пройдет предусмотренный законом срок. По-моему, пять лет с момента, как я переехала. Больше всего я боялась, что мне не дадут посвідку на постійне проживання. Фактически человек, у которого есть бессрочный вид на жительство, равен в правах с ос­таль­ными гражданами. Я не могу только избирать и быть избранной.

— Но Денису дали украинское гражданство.

— У него мама — украинка.

— То есть он успел получить. А ты как жена разве не имеешь права на ускоренную процедуру?

— Ох, Алеся, если бы Денис прожил еще три дня, то я была бы два года замужем за украинцем. И получила бы гражданство. Мне остается лишь одно сказать: те, кто задумывал убийство, в том числе и это просчитывали. Мне было сложно закрепиться. Я безумно этого хотела. «За землю ухопилась, де вода і солов’ї».

— Якраз хотіла спитати: які в тебе успіхи у вивченні української?

(Улыбаются).

— Тоді буду жартувати! Дівчинка Марічка, будь ласка! Так це було б, якби я була в українській школі. Ну, намагаюсь. Намагаюсь дуже. Мені подобається. Я із задоволенням читаю багато українською мовою. Розумію абсолютно все. Дивлюся фільми українською. Останній був — «Поводир». Чудовий фільм! Якщо це реклама — вибач­те!

— Він того вартий!

— Так. Дуже мотивуючий. Намагаюся розмовляти. Всіх прошу, розмовляйте зі мною українською мовою, тому що вона мені дуже потрібна. Те ж саме про Іванка можу сказати. Він росте двомовним. З часом, думаю, українська мова буде йому дуже потрібна. Все більше й більше тут буде україномовного. Ось так!

— Щоб ми закінчили на мажорній ноті, розкажи про свої концерти. Може, захочеш на них запросити.

— С удовольствием! Я готовлю сейчас, наверное, роль своей мечты. Собираюсь дебютировать 13 октября в партии Флории Тоски в опере Пуччини. Я думала, что только российские дикторы произносят с особо скорбным выражением «ТоскА» вместо «ТОска». А здесь, оказывается, говорят еще «журба».

Это одна из самых сложных со всех точек зрения партий мирового репертуара. Очень большая эмоциональная нагрузка. Драматическая актриса должна играть драматическую актрису.

— Еще раз скажи дату.

— 13 октября, Харьков.

— Спасибо тебе за интервью!

— Спасибо!

Записал Николай ПОДДУБНЫЙ

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter