Большая игра

Виталий КОРОТИЧ

Несколько десятилетий назад известный ук­ра­инский театральный режиссер рассказывал мне о Большой Игре. «Понимаешь, — говорил он, — я ставлю бездарную пьесу. Актеры знают, что им предстоит заучить кошмарный текст, я придумываю, как все это сыграть на сцене, зрители знают, что идут на плохой спектакль. Но происходит как бы сговор между всеми участниками этого безобразия, и тот, кто первым, как андерсеновский мальчик, сообщает, что король голый, выбывает из Игры. Остальные продолжают...».

Всю жизнь мы участвуем в Играх, даже помимо воли. Кажущаяся бессмысленность описанной ситуации повторялась множество раз и в разных вариантах. Помню, как в середине 80-х годов прошлого века поступал в коммунистическую партию писатель Владимир Яворивский. Он написал заявление в партком Союза писателей со всеми положенными клятвами, сочинил книгу, разоблачающую злодеяния буржуазных националистов, и, конечно же, был принят в ряды КПСС. При этом и он, и члены парткома хорошо понимали, что ритуальные клятвы и книга — ступеньки в мир, куда беспартийных не допускают и куда Яворивский очень хочет попасть. Конечно же, при этом никто из участвовавших в действе никогда не предполагал, что им на самом деле предстоит строить коммунизм или что-то похожее. Шла — в этот раз на ограниченном поле — все та же Большая Игра, которую по-ученому называют Манипулятивной Игрой.

Игра эта начата много тысячелетий назад и никогда не кончается, еще египетские жрецы убеждали народ в солнцеподобности фараонов, намеревающихся всех облагодетельствовать. Любая власть делает вид, будто собирается построить общество неслыханной справедливости и приглашает народ поучаствовать в этом строительстве. Представители власти зачастую несут с трибун немыслимую чушь, им не верят, но при этом население изыскивает способы вписаться в Большую Игру с наименьшими потерями для себя и начинает симулировать единомыслие.

По крайней мере, при советской власти было именно так, потому что с начала и до конца любая частная жизнь была подконтрольна и насыщена страхом перед карой за непослушание. Общество вроде того, в котором мы жили, еще называют патерналистским, от слова «патер» — отец, потому что по правилам Игры оно относится к своим гражданам, как к детям неразумным, постоянно объясняя им, что можно и чего нельзя, а также наказывая непослушных.

С крушением советской власти государственной отеческой опеки властей вроде бы убавилось, страха стало намного меньше, но пропасть между властью и населением не уменьшилась, и это стало ощущаться острее.

Властные структуры повторяют еще одно правило Игры — создают для населения виртуальную, условную, реальность. Народ доверчив, а правила Игры всемирны. В США, например, считается, что кандидат на политический пост может обещать все, что ему слюна на язык приносит, но если он выполнит хотя бы два-три обещания из 10 — поверят и в ос­тальные.

Процесс реальной жизни подменяется разговорами о грядущих достижениях, победами, которых можно ожидать как угодно долго. Когда американского президента Буша прижали обвинениями в плохо работающей экономике, он заговорил о построении демократических обществ в Афганистане и Ираке и о том, что через 20 лет американцы высадятся на Марсе.

Почему бы и нет? Телевидение, которое ни в одной стране не может уйти от государственного нажима, предлагает множество способов ухода от размышлений, неприятных для власти. Нам показывают рекламные картинки то демократических, то еще каких-нибудь идеалов, отодвигая время их осуществления во все более отдаленное будущее...