Писатель Густав ВОДИЧКА: «Россия начинается с воровства. Андрей Боголюбский бежит из Вышгорода, ворует икону Божьей Матери и начинает проект «Россия»

«Не надо думать, что вас кто-то обманывает, — вы жаждете обмана!»

— Правильно ли я понимаю, что к вам нужно обращаться — Густав Водичка?

— Да, можно так.

— Многие знают вас благодаря книге «Родина дремлющих ангелов».

— Да.

— Давайте с этого и начнем. Процити­рую вас: «Украина — это капище не­воз­мутимых мудрецов. Наш главный религиозный ритуал — упорное ожидание бесплатного чуда». Так когда оно про­­изойдет?

---

---

— Оно все время происходит. Екатерина все время удивлялась, почему все время меняют начальство в Украине. А ей говорят: дело в том, матушка, что вы присылаете им денежную премию, когда они поменяют начальство, — и делят ее между собой. Именно поэтому им очень нравится пе­реизбирать начальство. У нас что-то в этом роде. Выборы — это праздник. Со всех концов идут средства, оживляется жизнь, всем интересно. Поэтому желательно, чтобы выборы вообще никогда не кончались: согласно украинскому архетипу выбирать надо каждый год. Каждый! Как раньше и было.

— Но тогда казаки были.

— А сейчас разве нет?

— Есть?

— Согласно архетипу, который доминирует в Украине, это единственная в мире казацкая нация. Она ведет себя точно так же, как в XVII веке. Ничего не изменилось. То, что сейчас происходит, было всегда.

— Например.

— Сейчас выясняют, ты за Россию или за Украину, ты за того или за этого. Так же было и в XVII веке: ты за Заславских или за Вишневецких, за Правобережную или Лево­бережную... За какого ты гетмана? Для хорошего метаболизма обязательно должны быть две силы, которым легко продавать казацкую саблю. Это корпоративный интерес — служить, где больше платят. И это удобно, здесь это было давно и постоянно культивировалось, а теперь вновь вос­пряло (когда мы снова обрели независимость, это просто стало более очевидным для нас). Для меня как историка, который прочитал достаточно документов, все, что происходит, — это норма.

— Какие технологии и манипуляции будут использоваться на будущих выборах?

— Во-первых, манипуляцией является даже сказка про Буратино. Был Пиноккио, но он — нерусский мальчик, а нужно было манипулировать сознанием советских детей, поэтому придумали Буратино. Это настоящий русский мальчик: деревянный, у которого есть «великий проект» (тысяча курток для папы Карло — абсолютно абсурдный проект, потому что их нельзя сносить). Только ему положен золотой ключик, и он не работает. За что бы вы ни взялись, все является манипуляцией. Даже колыбельная песня...

Вы боитесь, что вас обманут. Например, вы понимаете, что все закрыто, но вам очень хочется картошки, соленого огурчика и селедочки... А селедка только в этом магазине. Вы смотрите на нее и понимаете: Боже, ее же нельзя покупать! Что вы спрашиваете? «Селедочка свежая?».

— Этот набор без водочки — никак!

— Да! Что вы хотите услышать в ответ? Что она тухлая?! Вы хотите услышать утешение. «Свежая, только что из Норвегии». Не надо думать, что вас кто-то обманывает, — вы жаждете обмана!

— Тем не менее люди бегут из страны...

— А раньше что они делали? Раньше из Украины не бежали люди? Не ехали с Западной Украины в Америку? Они во время Руины (период в истории Украины между 1657-м и 1687 годом: после смерти гет­мана Богдана Хмельницкого и до начала гетманства Ивана Мазепы. — «ГОРДОН») не бежали на русскую или польскую территорию? Что случилось, чего не было раньше? Многие бегут не потому, что им здесь плохо, а потому, что нечем заниматься. Зачем сидеть в селе, если там работы нет? Зачем сидеть на заводе, где зарплата меньше?

— Правильно.

— Платите большую зарплату — не будут бежать.

— Именно.

— Перемещаться люди должны, и они перемещались всегда.

«Спросите у добровольцев на Донбассе, хотят ли они, чтобы завтра был мир. Они задумаются»

— Но ведь от нас же лучшие перемещаются. А кто к нам переместится? Худ­шие?

— Как устроена история Украины? Это было место, куда бежали те, кто хотел свободы, воли, вольницы! Они бежали в Украину, потому что здесь были места, где можно было спрятаться. Не в далекой Сибири, а прямо здесь. И из нее же могли и бежать. Это нормальный процесс. Пусть бегут и туда, и сюда. Важно другое: каждый сделал то, что он хотел. Кто-то убежал на фронт. Подчеркиваю: убежал. Потому что там только добровольцы, это люди, подписавшие контракт, люди, которые отбили страну. Это нормально, они себя там нашли. Спросите у них, хотят ли они, чтобы завтра был мир. Они задумаются...

— Потому что они знают, что в мирной жизни их ничего хорошего не ждет...

— Потому что у них казацкий корпоративный интерес. Чем занимались казаки раньше? Спасали весь христианский мир от турков, татар. И вдруг — это пропало. Ну разве это жизнь для украинца?! А сейчас они стоят на вышках против некоего Мордора, некой империи зла и весь цивилизованный мир прикрывают своей казацкой грудью. Они живут полноценной и счастливой жизнью.

— Послушав вас, можно прийти к выводу, что Путин — молодец, устроил им такую сладкую жизнь.

— Судя по тому, как они прохлопали Украину, то не совсем молодец. У них проблема с аналитикой, видимо. Но он действует в контексте русского, российского архетипа. Россия начинается с воровства. Что нового сделал Путин? Ничего. Россия начинается не с Ивана Грозного, не с Петра I, а с Украины, с Андрея Боголюбского, который бежит из Вышгорода, ворует икону Божьей Матери и начинает проект «Россия». Они точно об этом знают.

— То есть это мы старшие братья, а они младшие?

— Они говорят, что Андрей Боголюбский — первый россиянин. Это средина XII века, он бежит (страна начинается с воровства), они затянули его в Суздаль, там начинается строительство города Владимира, который должен стать альтернативой Киеву, именно альтернативой! И начинается война с Киевом! До этого князья перемещались по городам, а этот сказал: я буду иметь свой город, который никому не отдам, это будет мое государство, мой проект. Россия — проектная страна. Поэтому все нормально: они ведут себя так, как, собственно, и заложено в их архетипе.

— В архетипе не заложено, когда этот проект закроется?

— Когда они развалятся?

— Хотелось бы.

— Например, сидите вы где-нибудь в Сибири...

— Вы меня недолюбливаете. Постучу по дереву.

— Вы хотите быть малым сибирским народом? Я думаю, нет. А когда вам говорят, что вы представитель великого народа... Понимаете? Великий язык, великая армия, великая территория — зачем разваливаться? Все хорошо устроились.

— Внешние враги...

— А внешние враги всегда нужны и всег­да будут, потому что если есть какой-то проект, то у него, естественно, есть альтернатива.

— Так как вы считаете? Какие у России перспективы?

— Я думаю, что Россия — надолго. Конечно, будут какие-то проблемы... с Китаем...

— А Путин?

— А что Путин? Что он сделал такого, чего не сделали другие россияне? Когда он читал «крымскую» речь, я видел в зале знакомых по философским клубам. Они не просто аплодировали, а аплодировали от души и выли, как звери, кричали от удовольствия...

— Может, он их тоже зомбировал?

— Никто никого не зомбировал. Он четко отвечал на запросы архетипа. «Тот украл, этот украл — а это мы сделали вместе, мы великие, мы кому-то накостыляли...». Поэтому, когда говорят, что это решение внутренней политики... Взять любого, даже хорошего, ученого. Есть один специалист по мозгу, шикарный ученый, прекрасно владеет информацией, его можно слушать без конца, действительно человек в теме. Но как только касаешься российских вопросов...

— Путин головного мозга.

— Да при чем тут Путин?! Это только часть...

— «Русский мир» в голове...

— У него падает планка, и он видит остальной мир «пиндосами», «китаезами». Это болезнь всех имперских наций. Есть такая штука: например, китайцы все ос­таль­ные нации считают носатыми (ну, я действительно носатый). У поляков была империя, они это чувствуют. Они говорят: «То він пан чи бидло?». Греки. У них было две империи, и они живут с этим чувством. Чопорные британцы — то же самое.

У нас тоже была своя империя, мы ее помним — это государство Ярослава Мудрого. Но анархия победила, потому что мы — казацкая нация.

— К слову, о Ярославе Мудром. Роль личности в истории нельзя отметать.

— Нельзя.

— Если появится личность, которая сможет увлечь Украину идеей империи, она тоже станет великой?

— Нет. Я, например, считаю себя политическим утопистом. Я написал несколько утопических проектов, в том числе связанный с монархией — «Габсбурги».

— Да, я знаю, что вы хотите, чтобы в Украине была монархия.

— Это был проект, как Нью-Васюки, — из грязи в князи, совершенно поменять ситуацию. Но здесь не то что монархию, но и республику плохо понимаешь. Потому что мы тяготеем не к республике, мы тяготеем к анархии, к абсолютной свободе.

«Есть такая пес­ня «Отряд не заметил потери бойца»? Так вот, у нас не заметят потери отряда»

— Вы обсуждали с Карлом Габсбургом идею его возвращения на царство? (Улыбается).

— Не хочу углубляться, с кем я это обсуждал, но с Габсбургами встречался, и они были не против. Но для этого парламент должен принять специальный закон, потом приглашается король, и потом уже он решает, соглашаться или нет.

— «Приходите нами править?».

— Нет, править не надо. Королева же не правит... Но что такое монархия в голове? Его императорского величества флот, армия и так далее. Это определенная этика, определенная эстетика. Почему я это пред­лагал? Потому что эстетика будет влиять на этику. Но это восприниматься может где-то в Западной Украине... Для чего делаются политические утопии? Чтобы люди об этом думали, чтобы об этом думали философы...

Что такое анархическое общество, которое тяготеет к абсолютной свободе (об­щество, которое есть у нас)? Это жажда такой свободы, которую не может обеспечить никто в мире. Для меня это абсолютно очевидно. Это называется «мамаевщина», «котовщина» и «махновщина». Я уверен, что вы, лично вы, будете классным президентом, — никаких сомнений у меня нет.

— Разве что вы меня будете консультировать.

— Вы не только справитесь, но и будете лучше предыдущих. Знаете, есть такая пес­ня «Отряд не заметил потери бойца»? Так вот, у нас не заметят потери отряда. Можно взять весь Кабинет министров, всю Верховную Раду и убрать, завести людей с улицы относительно интеллигентного вида — разницы никто не заметит.

— Давайте не так: если бы возглавили Министерство информполитики Ук­ра­ины (фактически — министерство контрпропаганды), как бы вели войну на информационном поле? Ведь сейчас Украина проигрывает.

— Она не проигрывает, все нормально. Кому Украина проигрывает?

— В первую очередь России.

— Вы хотите, чтобы россияне о нас думали хорошо?

— Хочу, чтобы они убрались с Донбасса...

— Они хорошо думают об американцах? А у них все хорошо с пропагандой.

«Если бы нас не трогал Путин, про нас бы и дальше ничего не знали»

— Мне все равно, что они думают, мне важно, что они делают. Они должны от нас отцепиться.

— Почему?

— Потому что это наша земля.

— Если к нам никто не будет цепляться, то кому мы тогда нужны? Знаете, про Не­уловимого Джо...

— Да, который никому не нужен.

— Слава богу, что к нам цепляются!

— Вы серьезно? 10 тысяч убитых. Это же не шутки.

— Вы хотите поговорить о гуманизме?

— При чем тут гуманизм?

— У нас в стране каждый день пропадает без вести два ребенка. Безвозвратно. Их не найдут. Их убили маньяки...

— А сколько на дорогах гибнет... Это понятно.

— В день гибнет двое бойцов. Сколько людей гибнет в ДТП?

— Я об этом и говорю. Разве это значит, что все нормально?

— Люди, которые находятся на фронте, — добровольцы. Они своей грудью, своей верой защищают определенный интерес как страны, так и свой личный. Они себя видят в этом, они себя там реализуют...

— Это же вынужденная мера.

— В середине 90-х я написал «Престольную оду». Я четко показал, что будет впереди, как будет выглядеть Украина — она будет привлекать интерес всего мира. Если бы нас не трогал Путин, про нас бы и дальше ничего не знали, не видели и не слышали. Украинский вопрос поставил мир на грань ядерной войны, открытых ядерных угроз! Глобальный диалог, который ведется в мире, уже не обходится без украинского вопроса.

— Мне кажется, на грань ядерной войны мир поставила Северная Корея. И лучше бы мы не привлекали внимание по такому вопросу, лучше бы нас знали, потому что у нас самая крутая экономика, лучшие спортсмены, ученые...

— Лучше. Но откуда взяться этой экономике, если нами никто не интересуется?

«Ни в Европе, ни в России той свободы, которой мы жаждем, не существует»

— У нас столько мозгов! И нами долж­­ны интересоваться, если придет власть, которая будет давать возможность этим мозгам...

— Вы все время думаете, что власть что-то изменит.

— Ну да.

— Нет.

— То, что вы говорили по поводу добровольцев. Это все прекрасно, но бла­годаря этим ребятам, которые туда пошли добровольно (потому что были вынуждены, потому что Путин создал эту ситуацию), мы можем в том числе сидеть, делать интервью...

— Прекрасно.

— Они же стали, как запорожцы на кордоне...

— (Кивает). Прекрасно!

— Но только это не от большого счастья, а от несчастья!

— А как вы себе представляете счас­тье? У нас все заражены каким-то счас­тьем!

— Счастье — это отсутствие несчастья! А когда у нас война, когда у нас бедность...

— Трагизм мира не рассасывается. Самое большое количество суицидов — в самых счастливых странах. Извините, но это доказано социологией и психологией. Знаете, где нет суицидов? В самых несчастных странах! Там не до повешения.

— С жиру бесятся.

— Счастье — это какое-то сочинение. Потому что, как вы помните, и богатые тоже плачут: у того кабанчик толще, а у того на целый миллиард больше. У них свое горе. Скажите, Жанна д’Арк была несчастна?

— Наверное, это был ее единственный способ существования.

— Она победила или проиграла?

— Думаю, она выбрала единственный путь...

— Когда ее сжигали, что она чувствовала?

— Не знаю.

— Была ли она несчастна в момент, когда ее сжигали? Люди, которые погибают на фронте, несчастны или счастливы? Человек, который замерз на Эвересте, был в зоне комфорта или дискомфорта? В зоне комфорта! Он заплатил огромные деньги, чтобы туда попасть. Он знал, что может умереть? Знал.

— Ну мы же не знаем, что чувствуют люди, которые погибают на фронте... Вы начинаете обсуждать этот вопрос в такой плоскости, которая мне не нравится.

— Если бы они хотели другой жизни, их бы там не было.

— Если бы они хотели другого, то уже бы страны не было. Слава богу, что есть люди, которые идут воевать.

— То, о чем вы говорите, — это государство. Страна — Украина — у нас есть уже много столетий, а государства не было. Я считаю, что очень классная страна, великая вольница, с огромным количеством удивительных людей и удивительных переживаний, удивительных историй. А что это за «счастье»?!

— Какая, на ваш взгляд, сегодня глав­­ная проблема Украины?

— Да нет у нас никаких проблем. Я считаю, что мы молодцы. Мы идем туда, куда хотим: в мир свободы, которой не предлагают другие миры. Потому что ни в Европе, ни в России того, что мы хотим, той свободы, которой мы жаждем, не существует.

— Когда дойдем?

— Мы все время будем туда идти, это бесконечный процесс. В Европу тоже можно идти бесконечно. Идти и прийти — это разные вещи. То же самое со свободой. Я думаю, мы о ней узнаем и откроем для мира больше, чем мир откроет каких-то технологий. Я считаю, что Украина на своем месте.

Записал Дмитрий НЕЙМЫРОК

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter