Гарри КАСПАРОВ: «Когда папа умер, маме 33 года было, она могла жизнь по-другому устроить, но жила и живет только мной, и это естественно, я считаю, взаимностью ей отвечать. Неважно, сколько в Москве времени: на каждом взлете и посадке я маме звоню — ей это очень нужно...»

«В НЬЮ-ЙОРКЕ У МЕНЯ ЖЕНА, ДОЧКА МАЛЕНЬКАЯ, А МАМА В МОСКВЕ, К СОЖАЛЕНИЮ»

— В феврале прошлого года вы граж­данином Хорватии стали...

На отдыхе в Загульбе на берегу Каспия, 10 июля 1986 года

— ...это правда...

— ...а почему Хорватия?

— С учетом моих проблем с нынешней российской властью необходимо было какой-то документ получить, с которым путешествовать по миру могу. Срок действия российского загранпаспорта у меня только в 16-м году истекает, но места для виз там все меньше и меньше...

— ...и вы его продлевать будете?

— На продление, конечно, подам, но было очевидно, что если паспорт в российское консульство в Нью-Йорке сдать, на него могут случайно чай вылить или просто сказать: «А чего это вы вообще сюда обратились? Поезжайте в Москву...

— ...там вас ждут»...

— Конечно, а в Хорватии я прочно обосновался, больше 20 лет, каждое лето в этой стране провожу, хорватов в их борьбе за независимость поддерживал — одним из первых, если не первым был, кто в их поддержку еще в конце 1992 года выступил. У меня много друзей там, и когда за гражданством я обратился, хорватское правительство пошло мне навстречу.

— Хорошая страна Хорватия?

— Прекрасная! — замечательный климат, море... Я же все-таки в Баку родился, и климат далматинского побережья для меня во многом родной. Мама говорит: «Почему 20 лет мы туда ездим? Там ты как бы возрождаешься».

Гарри рассматривает подарок Аллы Пугачевой на своем дне рождения, Вильнюс, 1984 год

— Вы даже хорватский язык выучили?

— Нет, это уже чересчур...

— ...но понимаете?

— Конечно!

— Где же сейчас живете?

— Если о более-менее постоянном мес­те пребывания говорить, то в Нью-Йорке — там жена, дочка маленькая. Дочь от первого брака Колумбийский университет заканчивает, а мама в Москве, к сожалению.

— В Москве?

— Ну а куда маме? Возраст.

— И вы, так ее любя, уговорить переехать не можете?

— А как? Там сестры, племянники, племянницы... Вся жизнь уже там — автоматически это не переносится, это микроклимат такой, и в 77 лет его не меняют.

— Дискомфорта в России Клара Шагеновна не испытывает?

— Испытывает, но это ее мир. Мы как можно чаще в Таллинне встречаться стараемся — там у меня тоже квартира и много друзей, там мне очень нравится.

— В Баку вы давно не были?

— С января 90-го года.

— Да вы что?!

— Ну а кто там меня ждет?

Гарри Каспаров, британский премьер-министр Маргарет Тэтчер и Анатолий Карпов во время первенства мира по шахматам, Лондон, 1986 год

«БАКУ БУКВАЛЬНО РАСЦВЕЛ, НО ПОЛАГАЮ, ЧТО АЛИЕВ ГОРАЗДО СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ НАЗАРБАЕВ, РУССКИХ ТАНКОВ БОИТСЯ, ПОЭТОМУ МЕНЯ В ГОСТИ ТОЧНО НЕ ПРИГЛАСИТ»

С президентом США Джорджем Бушем-младшим

— Просто Азербайджан сегодня — мощно развивающаяся страна, Баку — город шикарный...

С бывшим канцлером ФРГ Гельмутом Колем, 2000 год. «Подробный длинный разговор у нас был, Коль на пенсии уже находился, и я свои опасения по поводу Путина ему высказал»

— Я тоже слышал, что Баку буквально расцвел, но полагаю, что Алиев гораздо сильнее, чем Назарбаев, русских танков боится, поэтому меня в гости точно не пригласит (улыбается). Азербайджан — одна из потенциальных точек приложения путинской агрессии, поэтому ничего, что могло бы спровоцировать или разозлить Россию, Алиев делать не будет.

— Замечательный Мус­лим Магомаев, с которым мы дружили, ког­­да-то пел: «Ты меня зовешь, Азербайд­жан», а вас Азер­байджан зовет, в Баку что-то тянет?

— Нет, это слишком давно было, и там никого не осталось, с кем бы какие-то отношения меня связывали. Безусловно, хочется на родину моего отца поехать, туда, где сам я родился и вырос, — это было бы интересно, но с Россией, Москвой связывает меня гораздо больше. Я же не в Азербайджане, а в Советском Союзе родился — в стране, столицей которой была Москва.

— К тому же и Баку другим городом был, правда?

— Естественно — русскоязычный имперский форпост на юге Российской империи, а теперь это совсем другая история. Вообще, привязка к Москве, к России, четко у меня существует — помимо родного языка, это еще и культура, и политический интерес. Я смутно представляю, что в азербайджанской политике происходит, хотя за конфликтом между Азербайджаном и Арменией и слежу. Для меня это политически далекое противостояние, хотя мне по-прежнему больно: именно из-за этой войны нам Баку и пришлось покинуть, а с другой стороны, было ведь понятно, что распад СССР неизбежен и люди нашего менталитета в российской части Советского Союза должны оказаться, потому что мы к ней и ментально, и культурно принадлежали.

— Ваша армянская половина крови как-то дает о себе знать?

— Очень относительно — в Армении меня тоже не ждут.

— Поразительно!

— Армения сейчас просто придатком путинской России является, ее независимость достаточно условна.

— Хорошо, а в Лос-Анджелесе, где миллион армян живет, или в той же Фран­ции вас на высоком уровне принимают?

С президентом США Биллом Клинтоном. «Понемножку со всеми первыми лицами общался, но серьезного общения ни с кем не было»

— Перед армянской общиной могу выступить, но ассоциация с ней чем-то важным для меня не является. Да, есть мама, есть родственники, однако с Россией ассоциирую себя гораздо больше. Сегодня к проблемам глобальный, космополитический подход нужен, поэтому на какую-то определенную группу замыкаться не стоит.

— Родились вы в Азербайджане, в Баку, гражданином Советского Союза были, наполовину еврей, наполовину армянин, российский политик, гражданин Хорватии, проживаете в США, а кем сами себя ощущаете?

— Частью цивилизованного мира.

— Человеком мира, иными словами?

— Да, причем хочется верить, что свободного. Наверное, такое определение: гражданин свободного мира — правильным будет: надеюсь, в России пожить еще мне удастся...

— А хочется?

— Мне кажется, это должно случиться, хотя мой образ жизни по определению не оседлый. К тому же все диктатуры, на самом деле, конечны.

— Вы русским себя ощущаете — я понял!

— А это с самого начала закладывалось. Хотя по-английски чуть хуже, чем по-русски, я говорю, свободно и писать, и выступать могу, по-русски мне все равно комфортнее.

— Вот оно — то, что русским миром Путин называет: вы — его воплощение...

— ...но мира Киевской Руси, русско-европейской традиции, а не ордынской.

С Арнольдом Шварценеггером

«КОГДА ГЕЛЬМУТУ КОЛЮ СВОИ ОПАСЕНИЯ ПО ПОВОДУ ПУТИНА ВЫСКАЗАЛ, ОН ВОСКЛИКНУЛ: «ВЫ ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ!»

Отец Гарри Каспарова Ким Моисеевич Вайнштейн был инженером- электриком, умер от лимфосаркомы, когда Гарри было семь лет

— С кем из первых лиц государств вы лично общались?

— Понемножку со всеми — с тем же Обамой, но серьезного такого общения ни с кем не было.

— Кто же впечатление на вас произвел, поразил чем-то?

— Ну, я Рейгана успел застать — на излете уже, на приеме в американском посольстве в Москве. Конечно, посмотреть на него интересно было — тогда я, правда, смутно калибр личности представлял: советская пропаганда и на меня действовала.

— Голливудский актер...

— Ну, я тоже так думал, а потом понял, что человек с правильными представлениями о жизни сделать сумел, чего он достиг.

— Несколькими фразами вы обменялись?

— Ну да, возможность это сделать имел, но мне тогда 25 лет было — что мог Рейгану я сказать? С Тэтчер тоже на приеме встречался, когда открытие матча с Карповым было, с Колем виделся — там вот подробный длинный разговор был, но он у нас не получился, потому что... Ну, как не получился? Это 2000 год, Гельмут Коль на пенсии уже находился, и я свои опасения по поводу Путина ему высказал.

— Он вас не поддержал?

С мамой Кларой Шагеновной. «Сейчас мы в очень тяжелом положении – из-за моего вынужденного отъезда, и мама прекрасно понимает, что вариантов вернуться в Россию пока нет»

— Не-е-ет, он воскликнул: «Вы вообще ничего не понимаете!», а у меня постоянно исторические приколы такие — всегда какую-то параллель ищу. Я внимание его обратил: «Вы знаете, если на историю посмотреть, можно заметить, что какие-то даты в ней совпадают, перекликаются. 1789 год и 1989-й: там Бастилия пала, здесь Берлинская стена, там слабовольный король Людовик XVI, который реформы проводит, здесь Горбачев, там жена Мария-Антуанетта, которую все во Франции ненавидели, и здесь, в общем-то, не очень Раису Максимовну любят, там 91-й год был (бегство короля и принятие Конституции Франции) — и здесь, там в 93-м разгром парламента произошел — и здесь то же самое: посмотрите, как все повторяется! А в 1800 году диктатура устанавливается — Наполеон приходит...». Он мне: «Да что вы?! — я оптимист, я будущее России в других тонах вижу!». — «Ладно, — кивнул я, — встретимся еще раз — поговорим».

Больше, правда, встречаться не довелось, но тот мой прогноз, честно говоря, мне самому не по­нравился (улыбается), а Коль, конечно, хоть и в истории важную роль сыграл, таким уж...

— ...глобальным человеком...

— ...да, мне не показался. Политической воли на объединение Германии пойти ему хватило, но, скажем так, не Конрад Аденауэр он. Важно, когда решения принимать люди умеют: вот в 49-м году Аденауэр продавил решение столицу в Бонне оставить, во Франкфурт не переносить. Казалось бы, что такое Бонн по сравнению с Франкфуртом? Деревня, но Аденауэр объяснил: «Когда Германия объединится, столицей станет Берлин, а если такой статус Франкфурту дать, никто уже в Берлин не переедет». Вот это мышление — в 49-м году человек об объединении Германии думал! Нет, все-таки сегодняшний калибр...

— ...мелковат, шантрапы много, да?

— Они просто от выборов до выборов живут, далеко вперед не заглядывают, глобального видения не имеют, поэтому никто там не Аденауэр, не Черчилль, не Гарри Трумэн, один из лучших президентов США...

«Большое влияние на меня встреча с Мариной Нееловой оказала – наше знакомство более двух лет продолжалось, с того удивительного вечера в Москве, когда я ее в роли Маши в чеховских «Трех сестрах» увидел». Роман прославленного шахматиста и известной актрисы, старше его на 17 лет, обсуждала вся Москва, их отношения продолжались с 1984 по 1986 год, в 1987-м Марина родила дочь Нику, которую Каспаров своим ребенком так и не признал, Неелова комментариев в связи с этим никогда не давала

— ...да и не тот же Рейган...

— Ну, Трумэн вообще в ситуации очень тяжелой действовал. Когда все говорят: «Это же Путин! — как мы бороться с ним будем?», мне спросить хочется: «А Сталин в 48-м году лучше был?». Вообразите: блокада Западного Берлина, 11 месяцев туда воздушный мост идет, но, вопреки советам генералов, Тру­мэн сказал: «Будем поддерживать!» — и Сталин связываться с ним побоялся. Мало кто помнит, на самом деле, что отмена сегрегации в Америке с Тру­мэна началась, ведь это он о совместной службе в армии белых и черных решение принял. Раньше-то армия разделена была, а он важный шаг сделал, рискуя поддержку сенаторов-демократов в вопросе о плане Маршалла потерять. Человек серьезнейшие вопросы продавливал...

— ...то есть не о выборах думал...

— Выборы, хоть и с большим трудом, он выиграл, но не столько о них думал, сколько о перспективе: Черчилля послушал, что-то после его Фултонской речи понял и делать вещи «на будущее» начал, и потомки их оценили. Сенатор из Миссури, из какой-то провинции глухой, города Индепенденс, возле Канзас-Сити, а какого калибра политиком оказался! Почему сегодня таких не видно? Зона комфорта очень большая, политикам ничего предпринимать не хочется, что статус-кво бы нарушило.

— Есть что терять...

— Все хорошо, как говорится, а проблемы возникнут — еще денег напечатаем. Это, мне кажется, главный вызов сегодняшнему миру — отсутствие энергии перемен. Понятно: что-то менять надо, но делать ничего не хоче­тся.

«СТИВ ДЖОБС В БИЗНЕСЕ ПРИМЕРНО ТО ЖЕ, ЧТО ЧЕРЧИЛЛЬ В ПОЛИТИКЕ, ТОТ ЖЕ КАЛИБР»

В 1989-м Каспаров женился на переводчице «Интуриста» Марии Араповой, от этого брака родилась Полина. Позже Мария с Полиной переехали в США

— Перед вашими глазами много выдающихся людей прошло — в разных сферах, а кто больше запомнился?

— Из современников?

— Из шахматистов, политиков, артис­тов... Кто, скажем так, на вас повлиял, даже если это мимолетная была встреча?

— Ну, по калибру совершенно очевидно, что рядом со Стивом Джобсом никто не стоял.

— Вы много общались?

— Немного, и это давно-давно было, еще до его воз­­вра­щения в Apple. Стив был из тех, кто мир вокруг себя способен менять, и мир поменялся, потому что этот человек таким образом его видел.

— Он революционер был, конечно...

— Абсолютный! Ну, Microsoft — он есть и есть...

— ...президенты приходят и уходят...

— ...а Джобс в бизнесе — примерно то же, что Черчилль в политике, тот же калибр.

— Чем он вас поразил?

— Это не совсем мимолетная встреча была, я у него дома был, он тогда в NeXt, в таком периоде безвременья находился, но это человек, у которого собственное видение было, и уже теперь понимаю, насколько он не считал нужным все эти фокус-группы для исследований и тому подобное собирать. Он должен был собственное видение продавливать, рисковать... «Сама идея, что люди это не примут, бессмысленна, поскольку люди не знают, что это такое, а я знаю», — вот как он мыслил. Люди с таким менталитетом что-то новое изобретают...

— ...историю двигают...

С дочерью Полиной в Нью-Йорке. «Полине 21 год, Колумбийский университет оканчивает»

— ...континенты открывают — ровно потому, что считают...

— ...что надо так...

— ...и никак иначе.

— У вас, Гарри, такая жизнь яркая! Вам 51 год, и что впереди ждет, не знаю, но позади уже столько!..

— Да я тоже не знаю, что впереди (улыбается).

— Мемуары писать не собираетесь?

— Уже пишу понемногу: «Шахматы как модель жизни» — книга, в какой-то мере с моей биографией связанная. Мемуары, знаете ли, вещь обоюдоострая, все писать не хочется, а не все тоже нехорошо...

— Вы честный человек просто...

— ...и вы сами сказали: впереди еще жизнь. Маме моей предлагали: «Клара, мемуары пиши!» — она думала об этом, но потом передумала: «Всего не напишешь, а лукавить тоже не очень хочется — если уж писать, то по-настоящему!». Это же ты не только о себе пишешь (что, кстати, легче), но и о многих людях, с которыми сталкивался...

— ...и не всегда хорошее...

— Ну да, гораздо чаще будут негативные характеристики попадаться, а, по большому счету, кому это надо?

— У вас с мамой исключительно нежные, трогательные отношения...

— Ну, мама мне просто жизнь свою посвятила. Когда папа умер, 33 года ей было, она могла жизнь по-другому устроить...

— ...ведь красивая женщина...

— ...да, но жила и живет только мной, и это естественно, я считаю, взаимностью ей отвечать. Сейчас мы в очень тяжелом положении — из-за моего вынужденного отъезда, и мама прекрасно понимает, что варианта вернуться в Россию пока нет. Нам дополнительные проблемы создали, но я пытаюсь с ними бороться: есть скайп, каждый день по многу раз можно общаться, и на каждом взлете и посадке я маме звоню — ей это очень нужно. Неважно, сколько в Москве времени: я могу в Токио, в Джакарту, в Сидней вылететь... Есть взлет и посадка, расписание у нее перед глазами — значит, надо, чтобы я отзвонился.

Со второй супругой Юлией Вовк и представителем династии Ротшильдов Чарльзом Джейкобсом Ротшильдом

Из книги Гарри Каспарова «Безлимитный поединок».

«Отец, Ким Моисеевич Вайнштейн, умер, когда всего семь лет мне было, — как мало мне было общения с ним отпущено и какое огромное влияние он успел оказать на всю мою дальнейшую жизнь! Мама вспоминает, как я буквально дежурил у двери, дожидаясь его с работы. После обеда мы с ним обычно гулять отправлялись — именно во время этих прогулок отец испод­воль прививал мне свое вос­приятие жизни, основы будущего мировоззрения закладывал. Наши отношения всегда были взрослыми...

Отец географию любил и часто о путешествиях Магеллана, Колумба и Марко Поло рассказывал, а однажды, проснувшись — в тот день шесть лет мне исполнилось, — возле кровати огромный глобус я обнаружил. Я быстро закрыл глаза, снова открыл — нет, это не сон, глобус не исчез: как же я был счастлив!

Нашей любимой с отцом игрой стало по глобусу путь прославленных мореплавателей прослеживать, и скоро столицы всех государств, численность их населения, площадь территории и массу других полезных сведений я знал наизусть. Как важен глобус, подаренный вовремя!

Столь же рано — и уже благодаря маме — интерес к истории у меня пробудился. Не умея ничего делать наполовину, я с головой ушел в историю Древнего Рима, Франции, Испании и Англии — именно эти страны воображение мое захватили, а в восемь лет книгу Тарле «Наполеон» прочитал, и она огромное впечатление произвела — меня всегда жизнеописания сильных личностей привлекали, которые сами ковали свою судьбу.

В 1970 году отец тяжело заболел — много месяцев он в Москве, в Онкологическом центре на Каширке, провел, и в возрасте 39 лет от лимфосаркомы скончался. Последний раз мы виделись с ним 1 января 1971 года: он мне тогда шахматные часы подарил — накануне я третий разряд вы­пол­нил... Больше меня к нему не пускали. Таково было желание отца — он хотел остаться в моей памяти здоровым и жизнерадостным, каким я его всегда знал. Не взяли меня и на похороны, опасаясь, что на мальчика это может подействовать тяжело.

Помню, я сказал маме: «Давай думать, что папа в командировку уехал», и в школе долго еще продолжал говорить об отце как о живом...

Много хлопот маме здо­ровье мое доставляло, вернее, болезни. В девять лет аппендикс мне удалили... Через день после операции, приехав в больницу, дядя обнаружил мою кровать пустой — он испугался, но нянечка успокоила его и повела в ординаторскую. Заглянув туда, дядя увидел, что я... лежу на каталке и даю сеанс одновременной игры докторам вслепую.

Когда 10 лет мне исполнилось, врачи по поводу моего сердца за­волновались,  ревмокардит определили. Они сказали, что мне следует избегать простуд, поскольку это может отразиться на сердце, — с тех пор мама научилась делать уколы сама и во всех наших поездках имела при себе шприц, потому что до 15 лет необходимо было антибиотики мне колоть. Потом все нормализовалось — благодаря занятиям спортом: я плавал, играл в футбол, бадминтон, гонял на велосипеде...».

— Такое выражение есть: «Маменькин сынок» — у него, может, смысл не очень хороший, но все-таки: вы — мамин сын?

С сыном Вадимом от второго брака. «Вадиму уже 18, пауэрлифтингом занимается: рост — 189 сантиметров, вес — 127 килограммов»

— Связь эта, безусловно, прочна, но у меня самого уже трое детей, замечательная семья, жена, Даша очень много сделала для того, чтобы и в Нью-Йорке, и в Хорватии мы обустроились.

— Мама вас к жене не ревнует? Вообще, к вашим женщинам в течение жизни не ревновала?

— Ну, мама всегда мама — она жила и живет для сына.

— Сегодняшняя ваша семейная жизнь ей нравится?

— Нет, все нормально, какой-то алгоритм мы наладили: всей семьей на праздники то в Таллинне, то в Хорватии, то в Нью-Йорке собираемся. Ну, в Нью-Йорк маме просто летать уже трудно... Хотя детей у меня трое, и они от трех разных браков, у них достаточно хорошие отношения, особенно у маленькой и у сына. Внутренняя гармония существует, и мама счастлива, что все это сохранить и развить удалось.

«НИКОГДА ПО РАСЧЕТУ Я НЕ ЖЕНИЛСЯ, ВСЕГДА СВОЮ ЖИЗНЬ ТАК УСТРАИВАЛ, КАК ПРАВИЛЬНЫМ МНЕ КАЗАЛОСЬ»

С третьей супругой Дарьей Тарасовой

— Три ваши жены — это во всех случаях безумная любовь или иногда какой-то трезвый расчет примешивался?

— Нет, расчета у меня никогда не было.

— Но вы же шахматист — как так?

— Никогда по расчету я не женился, всегда свою жизнь так устраивал, как правильным мне казалось. Другое дело, что понимание того, что мне нужно, уже к 40-ка пришло (улыбается).

— То есть искали-искали — и нашли?

— Безусловно.

Из книги Гарри Каспарова «Безлимитный поединок».

«Большое влияние на меня встреча с Мариной Нееловой оказала — наше знакомство более двух лет продолжалось, с того удивительного вечера в Москве, когда я ее в роли Маши в чеховских «Трех сест­рах» увидел. Марина хорошо понимала мои проблемы, а также в чем истинная суть моей борьбы состоит, и ее поддержка придавала мне силы.

У нас много общих друзей среди писателей и художников было, Марина необыкновенно начитанна и образованна, обладает острым умом и чувством юмора. Когда я позвонил ей из Вильнюса после победы над Смысловым и сказал, что уже «без пяти минут чемпион мира», ее ироничный голос услышал: «Не спешат ли твои часы?».

Вполне возможно, что наш союз и на ощущение нашей исключительности опирался, — мне было интересно ее восприятие мира, а ей, надеюсь, мое. Мы понимали друг друга с полуслова, и именно духовная связь помогала нам мос­тик между короткими и редкими встречами перебросить. Паузы между ними мы продолжительными телефонными разговорами заполняли, и этого на какое-то время хватало — я успокаивался и начинал чувствовать себя увереннее, удивлялся и радовался тому, что нам удавалось находить точки соприкосновения в самых различных и далеких друг от друга областях, однако наши профессиональные занятия — большой актрисы и известного спортсмена — разводили наши орбиты все дальше и дальше...».

— Я в гены верю и считаю, что ваши трое детей обязательно что-то должны от вас унаследовать. Вы в них свои черты, которые чемпионом мира вам стать

С дочерью Аидой от третьего брака

позволили, находите?

— Ну, пока трудно сказать — нужно время, чтобы они раскрылись, но, наверное, что-то в них есть, у каждого свое, а если о воспроизводстве талантов специфических говорить, то обычно это через поколение происходит, поэтому...

— ...за внуками надо следить, да?

— Ну, поживем — увидим.

— Сколько детям лет и чем они занимаются?

— Старшей, Полине, 21 год, Ко­лумбийский университет оканчивает...

— ...по специальности?

— Political science (политология. — Д. Г.), причем сама выбрала — я никоим образом не влиял. Ей это интересно: hu­man rights (права человека), свобода слова, организация политических мероприятий — ее американская жизнь, хотя по-русски она говорит свободно — двуязычная. Вадим, сын, в Москве, ему 18, пауэрлифтингом занимается: рост — 189 сантиметров, вес — 127 килограммов...

— Ну вот, спортсмен, а вы говорите!

— Хочет мастером спорта стать, поднимает много, совершенно огромный.

— Когда на сына, такого большого, смотрите, что испытываете?

— Ну, нравится ему этим заниматься, а вообще, профессиональный спорт определенные опасения у меня вызывает. Правда, Вадим еще и учится — на первый курс в Москве поступил, а маленькой Аиде восемь лет, она в Нью-Йорке, в second grade ходит — второй класс.

— Живя в России, дискомфорта оттого, что он сын Гарри Каспарова, Вадим не ощущает?

— Ну, он не с мамой живет, а с бабушкой — мама замуж вышла, поэтому он в каспаровской остался семье. Конечно, дискомфорт есть, потому что я далеко и нормально общаться не можем, но периодически встречаемся, к тому же есть скайп, возможность информацией обмениваться имеется...

Сеанс одновременной игры с эстонскими школьниками – благодаря материальной поддержке Гарри Каспарова наиболее одаренных маленьких эстонцев бесплатно обучают шахматам

— Вы ведь тоже спортом занимались, даже в футбол со звездами сборной СССР играли...

— Сейчас уже с мячом не гоняю — мне 51 год, и образ жизни, к великому сожалению, сильно напрягаться не позволяет.

Гарри Каспаров против команды знаменитого музыканта Стинга, Нью-Йорк, 2000 год

— «Как вы расслабляетесь?». — «А я и не напрягаюсь», да?

— (Смеется). В Нью-Йорке у меня велосипед, Центральный парк рядом — есть где отвести душу.

— В молодости вы эксцентричным, импульсивным, взрывным были...

— ...а сейчас, хотите сказать, изменился? (Улыбается).

— Вот как раз спросить хочу: взрывной тот характер ос­тал­ся?

— Характер, извините меня, в человеке закладывается, и подкорректировать его можно, но изменить нельзя. Он с рождения дается, и какая-то минимальная корректировка возможна, но не полный отказ от собст­венного «я».

«БИЗНЕСОМ НЕ ЗАНИМАЮСЬ — Я ПО­-ДРУГОМУ УСТРОЕН»

— Мне вы всегда способным на поступок представлялись, — бесшабашные, безумные поступки в вашей жизни бывали?

— Конечно! Под влиянием эмоций что-то из ряда вон выходящее совершить могу, хотя возраст опять-таки реакцию чуть замедляет.

— Сейчас, в 51 год, какие свои последние необдуманные поступки вы вспоминаете?

— Ой, я вообще-то не большой любитель автобиографическими исследованиями заниматься...

— ...и самокопанием, да?

— Ну да. Конечно, такие вещи помню, но, учитывая мой образ жизни, постоянные перемещения и сильное напряжение, стараюсь как-то себя контролировать.

— Вы, знаю, колумнистом ряда американских изданий были...

— ...и колонки писать продолжаю. Сейчас вот Facebook, Twitter появились, и английский Twitter у меня довольно большой — 115 тысяч читателей. В российский, естественно, гораздо реже пишу, но два-три раза в месяц что-то все равно выдаю.

Где публикуюсь? С 91-го года в The Wall Street Journal писал, а сейчас практически везде. У всех изданий электронные версии есть — я и в The Time Magazine, и в лондонскую The Times, и в The Washington Post, и в Daily News пишу. Последняя статья за пределами англоязычного мира в Liberacion вышла — по поводу процесса об экстрадиции из Франции в Россию казахского олигарха Аблязова: меня об этом рассказать пригласили. Французский суд просто поразил — повел себя, как Басманный, и я об этом статью написал.

Свои впечатления от разных политических ситуаций излагать стараюсь, но 90 про­центов моей писательской активнос­ти на англоязычный мир — в силу понятных причин — приходится. Сейчас и русскоязычную активность пытаюсь поддерживать, но понятно, что это не тот уровень, который пять лет назад был, когда блоги регулярно я вел. Тем не менее за российскими Twitter и Facebook последите — они тоже как-то заполняются.

— Финансово вы независимы?

— Вроде бы да. Не могу сказать, что все, что захочу, себе позволяю но, в принципе, обеспечить комфортный уровень жизни себе и своим детям в состоянии.

— Не сомневаюсь, что как великому шахматисту мысль бизнесом заняться вам приходила...

— К счастью, нет, я по-другому устроен — могу более-менее масштабный анализ вести, о стратегиях думать, но бизнес — это другая история, другой подход, другой склад: к нему я не приспособлен.

— Бизнесмены консультировать их не предлагали?

— Индивидуально нет, а вот корпоративные семинары и лекции — один из источников моего заработка.

«СЛОВО «КОМФОРТ» У МЕНЯ С ЧЕМ-ТО ДИНАМИЧНЫМ И ЭНЕРГИЧНЫМ АССОЦИИРУЕТСЯ»

— Сегодня, оглядываясь на эти насыщенные 50 с лишним лет, сказать, что жизнь удалась, можете?

С Дмитрием Гордоном. «Я тогда сицилианскую защиту сыграю: придадим игре мафиозный характер»

— Ответ должен быть положительный практически сразу, автоматически, и знаете, почему? Я же анализировать партии привык: сыграл — проанализировал, потом через несколько лет можешь вернуться — снова проанализировать. Совершенно очевидно, что идеальных партий не бывает, как не бывает идеальных жизней: всегда какие-то не­точ­ности будут, шероховатос­ти...

— ...погрешности...

— ...ошибки, и мне понятно, что за 35 лет активной жизни ошибок я совершил немало. Сейчас мысленно назад вернуться могу и признать: «А вот тут по-другому бы поступил, а вон там — вот так...», но если бы можно было на самом деле что-то изменить, было бы, как в фильме «Эффект бабочки»: вы вернулись, что-то исправили — и вся жизнь изменилась, поэтому возможности колесико подкрутить, шурупчик подвинтить, чтобы все по-другому было, у нас и нет. Будет, вообще-то, не обязательно хорошо — просто иначе.

Я, в принципе, тем, где сейчас нахожусь, доволен — это жизнь, полная и достижений, и ошибок, но она содержательная и продолжает таковой оставаться. Мне уже за 50, но жизнь менее интересной не стала, и мир вокруг такой же увлекательный, так что можно продолжать активно во всем участвовать, пока, слава Богу, есть силы, люди, которые меня любят, и дети, которые растут... Боюсь загадывать, хочется по дереву постучать, но я в той точке раз­вития нахожусь, где определенного баланса достиг, — назовем это зоной комфорта, хотя у меня слово «комфорт» не со стагнацией, а с чем-то динамичным и энергичным ассоциируется.

— Вы знаете, мне кажется, вы человек счастливый: 51 год, расцвет сил, живая мама, дети, которые успехи делают, такое место в истории, которое по праву вы заняли и которого никто уже не отнимет, даже если очень захочет... Раз так Россию вы любите, хочу пожелать вам в свободной России жить, где будете комфортно себя чувствовать, гражданином свободного мира оставаясь, как сами о себе сказали. Я за беседу вам благодарен и смотрю вот на эти шахматы на столе... Помните, как в период застоя говорили: «Чем Карпов от Брежнева отличается?». — «Карпов ходит е2-е4...

— ...а Брежнев — едва-едва» (смеется), то есть вы, как Карпов, хотите быть?

— Да, с вашего позволения я этот ход сделаю...

— ...а мне едва-едва надо? (Хохочет).

— А вы фигуру какую-нибудь передвиньте, и я всем рассказывать буду, что в шахматы с самим Гарри Каспаровым играл...

— Ну, я тогда сицилианскую защиту сыграю: придадим игре мафиозный характер (смеется и переставляет фигуру).