Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1941 года: «Многие матери выкупают своих сыновей правдами и неправдами»

«Бульвар Гордона»

«НЕМЦЫ БУДУТ СКОРО У САМОЙ НАШЕЙ СТАРОЙ ГРАНИЦЫ, А ЭТО НЕВОЗМОЖНО ДОПУСТИТЬ»

1 июля 1941 года, вторник.

Под радио на улицах толпы народа. Слушают сообщения информбюро. Сегодня передают сообщение от 29 июня. Остановлено наступление танковых частей противника на Минском и Луцком направлениях. На Луцком — ожесточенные бои с танковыми соединениями противника. На всех остальных направлениях наши войска удерживают госграницу. Вчера образован Государственный комитет обороны. Состав: И. В. Сталин — председатель, В. М. Молотов — заместитель, К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков и Л. П. Берия — члены комитета. В руках Государственного комитета обороны сосредоточивается теперь вся власть.

Мы ждем начала наступления, иначе немцы будут скоро у самой нашей старой границы, а это невозможно допустить.

Нас несколько человек работало сегодня на пересыльном пункте. Это в помещении школы устроен пункт, куда прибывают красноармейцы, здоровые, а иногда и раненые, отбившиеся или потерявшие свою часть. На пункте они бывают сутки или двое, получают назначение или находят часть и отправляются дальше. Нам положено проводить там читки, делать выставки, организовывать коллективные игры. Ничего этого мы не делаем.

На пункте грязь и теснота. Бойцы хотят только спать и есть. Они прибывают усталые, грязные, голодные. Питание их организовано еще плохо. Они сидят, лежат и спят прямо на полу, на скамьях и столах. Негде пройти, не только игры устраивать! Единственно, кого хорошо встретили, — это двух девушек из нашего восточного отдела. Эти девушки говорят на всех тюркских языках, и все бойцы-нацмены обрадовались возможности поговорить на родном языке и объясниться с помощью переводчиц с начальниками пункта.

Привезли обожженных раненых. Один их них бился в припадке эпилепсии. На бойцов его припадок произвел удручающее впечатление.

Ничего мы не помогли. Хотим снова проситься в госпиталь. Состояние растерянности не проходит. По-прежнему везде полная бестолковщина, хотя уже прошла целая неделя с начала войны.

Вечером хорошая сводка информбюро. Почти на всех направлениях наши войска остановили напор противника.

Вечером копаем щели.

2 июля 1941 года, среда.

Оправдываются слухи. Приходится им верить. Сначала радио утром, потом «Советская Украина» сообщили о том, что под натиском венгерских войск, осуществляя планомерный отход согласно приказу, наши войска оставили Львов. Что же теперь будет с теми, кто остался во Львове? Там Шура, жена Нюсиного брата, с детьми. От нее никаких известий. Успели ли они выехать и добираются ли сюда, или остались у немцев?

Напряжение в городе растет, хотя налеты почти прекратились.

«КИЕВЛЯН НЕ ЭВАКУИРУЮТ, А МЕЖДУ ТЕМ ЛЮДИ БЕГУТ С ВЕЩАМИ НА ВОКЗАЛ И СИДЯТ ТАМ»

4 июля 1941 года, пятница.

Какое-то безумие охватило город. Словно враг уже возле самого Киева. Все улицы наполнены бегущими к вокзалу людьми. У всех на лицах одно-единственное желание — уехать, уехать скорее, как от чумы или проказы. Люди идут, бегут, тащат мешки с вещами, и впечатление такое, что весь город сорвался с места и стремится вон из него, как можно скорее. Купить билеты на выезд нельзя. Два дня назад билет в Москву поездом стоил 500 рублей, потом — тысячу, а вчера — уже 5 тысяч. Сегодня предлагают невероятные деньги, чтобы выехать из города, а купить билеты нельзя. Можно выехать из Киева только эшелонами, талоны на которые выдают на эвакопунктах только для беженцев. Киевлян не эвакуируют, а между тем люди бегут с вещами на вокзал и сидят там, а потом кто-то уезжает, а кто-то остается. И не кто-то уезжает, а уже очень много народа уехало. Как всегда, связи и знакомства.

Беженцы, которые занимают теперь помещения многих школ, сидят без движения. Это жены и дети наших работников, посланных раньше на работы в западные области. Некоторые из них бежали в чем стояли, без вещей, без денег. Многие из них потеряли детей в дороге. Одна из этих женщин истерически кричала вчера на улице возле 13-й школы. Ребята старших классов школ помогают беженцам. Устраивают их, когда они прибывают. Помогают организовывать питание, получение талонов на эшелоны, таскают вещи, детей. Сегодня видела мельком Алешу Хирселова. Он мчался на велосипеде на вокзал устраивать беженцев из их школы на эшелон. Ребята — школьники и пионеры — выполняют сейчас гораздо более важную работу, нежели многие взрослые, которые хотят только уехать.

Конечно, имеет огромное значение для создания паники то, что НКВД, например, погрузил на машины свои семейства вместе с трюмо, шкафами и пианино, и еще позавчера многие из них уже уехали, как это видели киевляне, проходившие мимо Короленко, 33.

По городу летает сгоревшая бумага, это жгут архивы. Существует негласный приказ о том, чтобы сжечь подворные книги.

Никакой возможности разобраться в том, что происходит. И сколько ни силишься остаться спокойным в этом хаосе паники, невольно поддаешься этому стихийному чувству, и действительно, хочется бежать куда угодно, только бы бежать.

От Шуры есть известие. Она в Тернополе у сестры, или, быть может, даже выехала уже в Киев. Дети с ней. Она звонила по телефону.

С каждым часом все новые и новые сообщения об отъезде руководящих людей. Сегодня ночью уехали и Богомолец, и Медведева. Из консерватории уехали Луфер и Михайлов. Уезжают начальники самых разнообразных учреждений — от Академии до директоров магазинов и ресторанов. Архивы жгут везде. Это так замечательно реагируют на вчерашнее выступление Сталина по радио. Тов. Сталин призывал к созданию ополчения, партизанского движения в тылу противника, к тому, чтобы ничего не оставлять врагу. А истолковывают его призыв как призыв к уничтожению всего. В панике возникает немало нелепых эпизодов. Ловят изменников, диверсантов и шпионов. Дети и взрослые ведут каждого, кто кажется подозрительным, в милицию и НКВД. Подозрительными кажутся все плохо одетые и все хорошо одетые люди. Знаю уже несколько курьезов по этому поводу. Шпионов ловят целые дни. Сколько же из них действительно шпионов, трудно сказать.

«БОЛЬШЕ ВСЕГО УДИВЛЯЕТ, ЧТО МНОГИЕ УЕЗЖАЮТ И ОСТАВЛЯЮТ СТАРИКОВ»

5 июля 1941 года, суббота.

В сегодняшней газете призыв к созданию народного ополчения. Ожесточенные бои на р. Березине. Упорные бои с мотомехчастями под Тернополем. Наши войска упорно отбивают попытки противника прорваться через фронт на юго-восток.

Отъезжающих не убавляется. Уже и киевляне сидят на эвакопунктах вместе с беженцами с Запада.

В библиотеке полная дезорганизованность. Сегодня многие сотрудники уехали с утра на окопы к Пуще-Водице. Но те, кто хочет уехать, и не думает об окопах. Больше всего удивляет, что многие уезжают и оставляют стариков.

Меня не отпустили на окопы, так как я, хоть и без всякой пользы, должна быть на пересыльном пункте.

Есть приказ сдать радиоприемники. Теперь уже весь город переносится. Одни — с мешками и чемоданами, другие — с приемниками.

У нас как будто бы появилась возможность уехать. Степану обещали дать машину и бойцов для сопровождения ее до Саратова. Татьяна уехала с Шуркой на батарею к Степану. Будет там ждать эту машину. Мы останемся еще в городе, пока за нами приедут.

Уехали они. В комнате остались только разбросанные Шуркины вещи. Не так-то легко и просто уезжать из Киева!

Нюся, Элеонора Павловна и еще несколько человек из преподавателей консерватории сегодня работают в госпитале на Дегтяревской. Они носят раненых с по­езда в госпиталь.

6 июля 1941 года, воскресенье.

В сводках столько направлений, что записать невозможно. Сообщение, еще больше усиливающее панику, — то, что в результате неудачных действий противника под Тернополем он перенес усилия своих крупных танковых соединений на Новоград-Волынское направление.

Сегодня мальчики 1924-1925 годов рождения получили повестки для явки 8-го числа в военкомат. Алеша Хирселов идет тоже. Многие матери выкупают своих сыновей правдами и неправдами. Надежда Васильевна собирает Алешу в путь без всяких разговоров. Ее и самого Алешу оскорбило бы даже предположение о возможности отказаться или спрятаться.

Консерваторские женщины продолжают носить раненых. Они приходят измученные не только от тяжести работы, но еще от невозможности помочь. Раненые тяжелые, преимущественно обгоревшие. Раны гноятся. На них садятся мухи, усиливая и без того нестерпимую боль.

Меня все еще не отпускают с пункта. Там все больше народа и все меньше порядка. Потерявшихся бойцов, ищущих свою часть, все больше и больше.

(Продолжение следует)

 

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter