Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: «Российская национальная идея? Для начала — за собой воду спускать, в том числе в метафорическом смысле — от дерьма избавляться, а потом уже начинать учить мир духовности»

(Продолжение. Начало в № 6 — 8)

«ТО, ЧТО ЖВАНЕЦКИЙ — ГЕНИЙ, МНЕ КАЖЕТСЯ, МЕДИЦИНСКИЙ ФАКТ, КОТОРЫЙ УЖЕ ЛЕТ 30 В ДОКАЗАТЕЛЬСТВАХ НЕ НУЖДАЕТСЯ»

— Не сомневаюсь, что ваше сатирическое литературное прошлое все-таки мимо коллег по цеху пройти не дает, — а вот сегодня «Аншлаг» и Петросяна, к примеру, вы смотрите?

— Нет, ну зачем же? — это параллельная Вселенная, которая ко мне отношения не имеет.

— Кто из современных сатириков и юмористов вам нравится?

— Ну, вкусы у меня консервативные... Блестяще работает по-прежнему Игорь Иртеньев, прекрасный поэт есть Вадим Жук... Когда Дима Быков на территорию эту заходит, он тоже совершенно элегантен, есть Евгений Шестаков блистательный (надеюсь, вскоре его книга появится, но, может, вы и читали «Пьяные ежики») — этот человек мало известен, но близкий, на мой взгляд, к гениальности. В интернете количество талантов огромное — замечательный художник Меринов, профессиональный карикатурист Михаил Златковский... — я сейчас о тех говорю, кто именно в жанре сатиры трудится.

— Отношения со Жванецким поддерживаете?

— Нет, но он мой учитель.

— Михал Михалыч велик?

— Абсолютно!

— Живой гений?

— Ну, тут вот опять давайте о терминах договариваться. То, что Жванецкий — гений, мне кажется, медицинский факт, который уже лет 30 в доказательствах не нуждается, а если речь о сатире вести, это великий советский сатирик. Именно советский, потому что этим жанром Жванецкий занимался в прошлом...

— ...а сегодня он больше писатель...

— ...философ...

— ...размышляющий человек...

— Иногда совершенно блестящие выдает тексты, но это уже эссе, рассуждения — что ж, право имею... Вообще, литература — вещь чрезвычайно биологическая, и нельзя от сегодняшнего Жванецкого газировки той требовать, бульканья того чудесного 40-летней давности...

— Хотя прорывается, и еще как!

— Нет, ну он, повторюсь, гений — чувствует язык, его музыкальность...

— ...и то, что в своем возрасте пишет, 40 лет назад не написал бы...

— Разумеется — Михал Михалыч развивается, не останавливается.

— Задорнов вам интересен?

— Нет, совершенно — это вообще отношения ко мне не имеет.

С Михаилом Жванецким. «Он мой учитель»

«ОТ ГЕНЫ ХАЗАНОВА НИЧЕГО, КРОМЕ ДОБРА, Я НЕ ВИДЕЛ — ОН КОРМИЛ МЕНЯ И ПОИЛ, ИЗ НИЩЕТЫ ВЫВЕЛ»

— Геннадий Хазанов — артист, для ко­торого вы много текстов писали — ост­рых, ярких: с ним вы сегодня общаетесь?

— Редко, но то же чувство, что и к Табакову, к нему испытываю — еще, может быть, в более сильной форме. От Геннадия Викторовича, Гены, ничего, кроме добра, я не видел — он собою воспитывал, кормил меня и поил в буквальном смысле, из нищеты вывел. Это огромная школа — те шесть лет, когда мы общались, Хазанов непередаваемое удовольствие доставил мне тем, что мои тексты читал и, так сказать, дал мне продышаться, я чрезвычайно ему благодарен, очень нежно к нему отношусь, а его эволюция — политическая и человеческая... Мне грустно, но Гена — часть моей судьбы, моей жизни, и никакие мои сегодняшние оценки его вхождения во все эти мерзейшие предвыборные путинские дела с моей благодарностью за шесть лет счастья ничего сделать не могут.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Деревня Гадюкино» изменила мою судьбу.

Летом 1989-го, за кулисами ДК имени Владимир Ильича, я подстерег Геннадия Викторовича — и подсунул ему, заодно с другими листками, листок с этим текстом.
Перезвонив в назначенный день, я очнулся в новом статусе. Очень хорошо помню этот момент: вешаю трубку в подземном переходе на «Пушкинской»... оборачиваюсь... мимо идут ничего не подозревающие люди... а у стеночки, эдак скромно, как простой смертный, стою я — «автор» Геннадия Хазанова!

Когда Геннадий Викторович стал оптом скупать мои тексты, я начал свысока поглядывать на памятник Гоголю. Я писал и приносил еще, и Хазанов снова это покупал...
Большую часть купленного он так никогда и не исполнил.

Только через несколько лет до меня дошло: Геннадий Викторович просто оказывал мне гуманитарную помощь, — заодно привязывая к себе прочными материальными нитями. Благосостояние мое изменилось в тот год заметно, но привязал меня Хазанов не гонорарами...

Эстрадные тексты Геннадий Викторович пробовал на «станиславский» зуб, хорошо знакомый мне по театральному институту. Персонаж говорит это, а потом поступает так — почему? Мотивы, социальный портрет, психологическая правда...

Эта разборчивость была особенно заметна на фоне, который я успел разглядеть: едва по эстрадному цеху прошел слух о новом хазановском авторе, мне начали делать предложения.

— Виктор! — говорила одна звезда союзного значения. — Ты талантливый парень! Напиши мне текст, чтобы зрители умерли.

— Идея мне приглянулась, но как этого чудесного эффекта достичь? Может быть, есть какой-то сюжет?

— Какой, нах... сюжет? — удивилась звезда.

— Ну, может быть, персонаж? — пытался зацепиться я.

— Какой, нах... персонаж? — закричала звезда. — Просто чтоб они сложились, б... впополам и сдохли!

Я был не против того, чтобы зрители сложились впополам и сдохли, но без сюжета и персонажей делать этого не умел (надеюсь, никогда и не научусь).

А на хазановские концерты я ходил в те годы через день, наслаждаясь хохотом на своих текстах. Впрочем, Хазанов мог исполнить и телефонную книгу — попутно обнаружив там и сюжет, и персонажей. И зрители сложились бы впополам!

С осени 1989 года я начал ездить с ним на гастроли.

С российским писателем Захаром Прилепиным

Первой была Полтава. Дождя в Полтаве не было полтора месяца — весь запас воды природа приберегла на день хазановского концерта под открытым небом. Публика стояла под отвесно бьющими потоками — и не уходила...

Наступили времена, когда ради хорошего текста стоило и промокнуть до нитки, и высохнуть до костей.

Вода стояла стеной, но публика не расходилась, и Хазанов вышел на сцену. Ему построили навес с микрофоном на стойке, но что делать под навесиком артисту эстрады? Хазановский костюм мгновенно потемнел — Гена метался от края к краю по подмосткам размером с футбольное поле, микрофон начал бить током, и Гена замотал его стебель носовым платком.

Потом на сцену со своими листками вышел я. Прежде чем успел открыть рот, листки превратились в бумажную кашу. Надо было продержаться до конца хазановского антракта, и я начал судорожно вспоминать собст­венный текст, благо пишу не­длинно.

Певческое поле, где происходило дело, вмещало восемь тысяч человек, и смех доходил до меня в три приема — сначала из первых рядов, потом из темной стометровой глубины: когда же, переждав вторую волну, я начинал говорить снова, меня накрывала третья волна — пришедшая откуда-то уже совсем издалека.

Потом началось второе отделение. Тропический ливень не прекращался. Хазанов, как боцман во время шторма, управлялся с этим стонущим от смеха кораблем. После нескольких номеров на бис, мокрый и изможденный, он покинул палубу, и пассажиров немедленно смыло.

Потом был Барнаул — пятитысячный, забитый под завязку ледовый Дворец спорта. В первых рядах сидел обком — эти лица видно невооруженным глазом, и в любом регионе это одни и те же лица. Стоя у дырочки в заднике, я любовался теткой с партийной «плетенкой» на голове, сидевшей прямо по центру. Презрительно поджав губы, она покачивала головой: какая пошлость, как не стыдно! И так — два часа.

Билеты на концерт, где, по случаю перестройки, говорили гадости про партию, в обкоме выдавали бесплатно, и не попользоваться напоследок халявой они не могли. Страдали, а наслаждались!

Времена стояли замечательные: от звукосочетания «ЦК КПСС» в зале начиналась смеховая истерика, ставропольский акцент сгибал людей в искомое положение «впополам»...

Счастливое единство артиста и народа вскоре перешло в новое качество: на сцену, прямо во время номера, выполз трудящийся с початой бутылкой водки и бутербродом. Он радостно воскликнул: «Генаша!» — и полез лобызаться.

Что делает в такой ситуации нормальный человек? Вызывает милицию или дает в глаз сам. Что делает артист? Включает чудовище в предлагаемые обстоятельства.
И Хазанов присел на корточки и начал общаться с трудящимся, превращая стихийное бедствие в номер программы. Зал подыхал от смеха. Лицом Хазанова, когда он вышел со сцены, можно было пугать детей.

Проходя мимо меня, он выдохнул:

— Это не имеет отношения к театру... Это коррида.

Потом на сцену вышел я со своими листочками. Ливня не было, было хуже. На шестой минуте моего выступления в девятом ряду открыл глаза очередной гегемон — кармический брат того, с бутербродом... Некоторое время перед этим гегемон дремал, потому что на дворе стояло воскресенье, а забываться он начал с пятницы.
Открыв глаза, гегемон обнаружил на сцене не знаменитого еврея, за которого заплатил 25 рублей, а другого, совершенно ему не известного. Он понял, что его надули, встал и, обратившись ко мне, громко сказал:

— Уйди!

Хорошо помню полуобморочное состояние, наступившее в ту же секунду. Такой контакт с народом случился у меня впервые, и я был к нему не готов. Готов был Хазанов. Выйдя на сцену после антракта, он первым делом поинтересовался у публики:

— А кто это сейчас кричал?

Публика, предчувствуя номер сверх программы, немедленно заложила гегемона: вот он, вот этот!

— Встаньте, пожалуйста, — попросил Хазанов.

— И тот встал!

— Вы постойте, — попросил Гена, — а вам, — обратился он к публике, — я расскажу историю.

В немецком театре шел «Ричард III»:

— Коня! Полцарства за коня!

— А осел не подойдет?! — выкрикнул какой-то остроумец из публики.
«Ричард» ненадолго вышел из образа, внимательно рассмотрел человека в партере и согласился:

— Подойдет. Идите сюда...

Барнаульский зал грохнул смехом (как грохнул, полагаю, и тот немецкий) — и Гена, схарчив гегемона живьем, продолжил программу...
Мы путешествовали и дружили шесть лет. Потом наши пути разошлись, но те шесть лет были для меня незаменимой школой и огромной радостью».

«ВАЕНГА — ЭТО ВООБЩЕ!»

С Евгением Евтушенко. «Я человек свободный, но эту привилегию я себе выгрыз — говорю то, что хочу, общаюсь с теми, с кем хочу, живу так, как хочу»

— Знаю, что вы Хазанову открытые письма писали... Недавно я у него о вас спрашивал, и он очень дружелюбно о вас отзывался: назвал «головным автором», не предназначенным для чтения вслух. Скажите, а к успеху телевизионному, когда начались «Куклы», он не­множ­ко вас ревновал или нет?

— В этом смысле — нет, абсолютно. Возможно, отношениям моим со Жванецким популярность моя и помешала, что для меня было ужасно печально...

(Пауза). Нет, ну это как Лев Толстой будет вдруг к славе Куприна ревностно относиться!

Странно — ну что, на тебе должно все закончиться? Нет же, но что касается Хазанова, ревности с его стороны не было, что вы!

— Какие из рассказов, написанных для него и бешеным пользовавшихся успехом, сегодня, на ваш взгляд, актуальны?

— Ну, все-таки многие тексты приличные, их слушать забавно, но они в основном в тех временах остались. Назвать могу два. Первый — это «Лужа», 91-м годом датированный: Гена его несколько лет читал (сегодня, кстати, я вторую его часть исполнил, как раз по предложению Хазанова написанную, — о том, как город Почесалов последние 20 лет жил), а второй — рассказ «Оффенбахер» о переноске рояля — никакого отношения к политике он не имеет и много радости мне доставил.

— Чисто теоретически вы можете для Геннадия Викторовича дальше писать? Ситуация, когда он будет ваши новые рассказы читать, возможна?

— Нет-нет, он с эстрады ушел.

— Но может вернуться — в прекрасной ведь форме!

— Как актер — да, но ему это самому неинтересно: он в драматический театр, в антрепризу подался. Не думаю, что захочет второй раз в ту же реку войти, но актер он блистательный.

— Вы так замечательно над Ваенгой в интернете поиздевались — много после этого нажили врагов?

— Да, кроме нее, ни одного — все смеялись. Нет, ну Ваенга — это вообще! В бильярде такое правило есть: подставку не бьют, а она даже в лузу встала — не надо было ничего делать, ведь она сама — это уже пародия. Когда-то я носил в «Литературную газету» свои тексты, пародии стихотворные (резво советских поэтов пародировал), и Павел Феликсович Хмара, который 16-й полосой заведовал, однажды так печально сказал: «Виктор, а вы обратили внимание, что у них получается смешнее?» (улыбается). Иными словами, поэты такую ересь порой пишут, что пародировать их бессмысленно — переплюнуть эту ерунду невозможно, потому что смешнее, чем насочиняли они, не получится.

— Красавица Ваенга?

— Ну да, во всей красе интеллекта явилась — согласитесь, то, что я написал...

— ...изящ­но!..

— ...нет, просто от меня ничего не потребовалось, она сделала все сама! Знаете, шутка — это всегда некоторая дробь, где есть числитель и знаменатель, где в числителе — смысл этой шутки, а в знаменателе — количество затраченного на нее материала, то есть всегда элегантно, когда коротко, когда почти ничего ты не делаешь, нет усилий и пота. В этом смысле я чрезвычайно ценю лаконизм — и в карикатуре, и в тексте, а самая лучшая шутка — та, которую даже произносить не надо. Лучшее в программе «Итого» — когда я просто кого-то цитировал и понимал, что издеваться не следует: нужно прямую речь прочесть — и развес­ти руками, и начинался, естественно, хохот. Вот это из той же серии — нечасто бывает такое, что человек сам разденется и выйдет под софиты голым. Ну что же мне комментировать? — вот смотрите...

Из архива редакции. Певица Елена Ваенга потребовала наказания для Pussy Riot.

«Я не ИИСУС ХРИСТОС И ПРОЩАТЬ ВСЕХ И ВСЯ НЕ МОГУ ((((((((((((((((((((((((((( (((((((((((( МОЛЧАТЬ НЕ БУДУ !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!  ДАМЫ ИЗ ПАНК ГРУППЫ «ПУСИ ХРЮСИ» ИЛИ КАК ИХ ТАМ ЕЩЕ ОХРИНЕЛИ ВКОНЕЦ ((((((((((((((((((((((( ОНИ ОСКОРБИЛИ МЕНЯ КАК ВЕРУЮЩЮЮ ХРИСТИАНКУ ДО ГЛУБИНЫ ДУШИ...... 100000000000000000 РАЗ ОНИ ВИНОВНЫ. (((((((((((((((((((((((((((( НЕ НРАВИТЬСЯ ПРИГОВОР ????????????? ??????????????? А НА КЛИРОСЕ КАК БЕСЫ ИМ НРАВИЛОСЬ ТАНЦЕВАТЬ И ОРАТЬ СЛОВА «СРАНЬ ГОСПОДНЯ» ???????????? ?????????????????????????????? ДРЯНИ ((((((((((((((((((((((((((( ПО ТЕЛЕКУ КРИЧАТ О ХРИСТИАНСКОМ ПРОЩЕНИИ И МИЛОСЕРДИИ!!!! А ВЫ ЗНАЕТЕ ПОЧЕМУ ЭТИ КОЗЫ НЕ ПОШЛИ В МИЧЕТЬ ИЛИ В СИНАГОГУ (? ОСОБЕННО В МИЧЕТЬ ????????????? ?????? ДА ПОТОМУ ЧТО ЕСЛИ БЫ ОНИ ТУДА ВЛЕЗЛИ ТО ОНИ БЫ ДО СУДА НЕ «ДОШЛИ» ИМ БЫ БРАТЬЯ МУСУЛЬМАНЕ ВРАЗ ПОКАЗАЛИ «ХРИСТИАНСКОЕ ПРОЩЕНИЕ»((((((((((((((((((( КИШКА ТОНКА В МИЧЕТЬ НОС СУНУТЬ..................... А КНАМ «МИЛОСТИ ПРОСИМ» (((((((((((((((((((((((((  7 ЛЕТ МНОГО??????????? НИЧЕГО АВОСЬ МОЗГ НАМЕСТО ВСТАНЕТ(((((((((((((((((((( ИМ НА ЗОНЕ ПОКАЖУТ «ПУСИ» (((((((((((((((((((((((((((((((((((((МЕНЯ АЖ ТРЯСЕТ(((((((((((((((((( НАХОДЯТСЯ ЖЕ ЛЮДИ КОТОРЫЕ ЕЩЕ ИХ ОПРАВДЫВАЮТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!(((((((((((((».

Ответ Виктора Шендеровича.

«Дарагая Ваенка!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Ришил напесать тибе песьмона тваем ясыке ))))))))))))))))))) штобы ты ни думала што мы расияне тибя пресираем за то, што, ты плоха училас в школи ((((((((((((((((( (((((((((((((. Ты харошая Ваенка и бизо всякова ясыка стала милианершей, а каторые училис на питерки пускай сосут прожиташный минемум, суко ((((((((((((((((.
А Истеные Хрестиане савсем и не далжны знать рускаво ясыка. )))))))))))))))))))))) Иисус Христос не знал рускаво ясыка и ни чаво. Главнае вера правельно ты сказала про пуси-хрюси пускай гнеют козы семь лет в тюрме!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Ништяк я тоже счетаю ничиго страшнава таким козам!!!!!!! !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
А мы Истеные Хрестиане будим радаваться шизни и слушать твои пезни — особино вот эту У НИГО БАЛЬШАЯ СИМЬЯ А ОН НИЧИВО НЕ СКАЗАЛ УКУСИЛА В СЕРЦЕ ЗМЕЯ ЕГО ДРУГ ЕЙ ВСЕ РАСКАЗАЛ — это настаящая хрестианская искусства!!!!!! !!!!!!!!!!! Я всигда плачу кагда слышу.
А каторые вступаюцца за пусей ((((((((((((((((( те пускай здохнут а им же лучши патаму шта, наша взила и мы им пакажим алахакбар!!!!!!!!!!!! Не агарчайся Ваенка!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Миня инас всех тожи разрываит от пусей многех уже разарвала савсем (((((((((((((((((((((((((((((((((((((( паследнии буквы забываим (((((((((((((((
но ты сибя бериги ты нам нушна Ваенка неразорванная!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Иначи нам астанится неразоравный толька Стас Михайлоф а нам аднаво мало нас 140 миллионав и увсех уши!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Абнимаю тибя твой Виктар Шындаровищ (((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((».

Этот выпад незамеченным не остался — в своей гостевой книге Ваенга написала:

«СЕГОДНЯ УЗНАЛА КТО ТАКОЙ ШЫНДЫРОВИЧ))))))))))))))))))))))))) ПОСМОТРЕЛА YOUTUBE..................... ТАК И НЕ ПОНЯЛА ОН ЖУРНАЛИСТ ИЛИ СЕКСЮАЛЬНЫЙ МАНЬЯК?)))))))))))))))))))))) ОЧЕНЬ ЗЛОЙ ДЯДЕНЬКА)))))))))А СО ВРЕМЕН БОРИСА ЕЛЬЦИНА ВООБЩЕ ПО-МОЕМУ В ЗАБВЕНИИ))))))))))))))) А ТУТ Я !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! ВАУ!!!!!!!!!!!!!!!!!!! .................... А ЕСЛИ СЕРЬЕЗНО ....... ПОВЕДЕНИЕ НЕДОСТОЙНОЕ НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ, ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ ПО 3 ПУНКТАМ........ А ВООБЩЕ МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ( И Я ДАЖЕ ИСПУЖАЛАСЬ) ЧТО Я ЕМУ НРАВЛЮСЬ... ЭТО СКРЫТАЯ СИМПАТИЯ ДАЖЕ Я БЫ СКАЗАЛА ВЛЕЧЕНИЕ))))))))))».

«МНЕ МНОГО РАЗ УГРОЖАЛИ, ПРЕСЛЕДОВАЛИ УГОЛОВНО, ВЛЕЗАЛИ В КВАРТИРУ, ДЕМОНСТРАТИВНО ОТПЕЧАТКИ САПОГА НА ПОДОКОННИКЕ ОСТАВЛЯЯ (НИЧЕГО НЕ ВЗЯВ, ПРОСТО ВСЕ ПЕРЕВОРОШИВ)»

— Представляю, какие имеются у ФСБ возможности, чтобы противников нейтрализовать, — мы видели это на примерах замешанных в ви­део­секс-скан­да­лах

С радиоведущим русской службы Би-би-си Севой Новгородцевым

бывшего генпрокурора России Скуратова и вашего коллеги Евгения Киселева, а вот когда в интернете появился ролик, где уже вы занимались сексом с девушкой по имени Катя, что почувствовали?

— Ну, это риторический очевидный вопрос — конечно же, гнев. Я-то знал, что они негодяи, но у меня какое-то представление было...

— ...о честной игре...

— ...о правилах негодяйства. К тому времени мне много раз угрожали, преследовали уголовно, влезали в квартиру, демонстративно отпечатки сапога на по­до­коннике оставляя (ничего не взяв, прос­то все переворошив), и милиционер чест­но сказал: «Вы знаете, входили через дверь, и давайте искать никого не будем — вы же все понимаете...». Одновременно к Иртеньеву вошли и Бильжо — в один месяц: это нам давали понять о возможностях — уголовное преследование, угрозы, мерзость, хамство, вторжения, и мне казалось, что правила негодяйства я знаю, а оказалось, нет: новые горизонты открылись.

— С супругой по этому поводу объясняться пришлось?

— Я, слава Богу, на умной женат женщине, потому длинных объяснений не потребовалось — она все до появления ролика знала.

«Я, слава Богу, на умной женщине женат»

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Дело было в Петербурге, в гостинице «Октябрьская», осенью 1995-го. Некоторое количество газет и радиостанций попросили об интервью, и я решил выболтаться с утра пораньше.

Нарезав утро на получасовые кусочки, ровно в половине одиннадцатого я встретил у лифта первую журналистку. Мы прошли ко мне в номер. Коридорная, сидевшая у лифта, проводила нас выразительным взглядом, — а впрочем, не могу сказать, что мы сильно ее удивили...

У коридорной все было впереди.

Через полчаса мы с девушкой вышли из номера. Девушка села в лифт, а из лифта вышла другая — и мы пошли ко мне. Коридорная часто задышала. Когда мы проходили мимо, смесь презрения и брезгливости уже кипела на маленьком огне и переплескивала через край, постукивая крышкой.

Еще через полчаса я проводил к лифту вторую девушку — и вернулся в номер с юношей. Еще через полчаса на смену юноше в мой номер заходила дама бальзаковского возраста, причем с ней был фотограф...

Все эволюции несчастной коридорной описывать не берусь, но к пятой перемене блюд брезгливость и презрение на ее лице сменились наконец вполне объяснимым восхищением.

С тех пор в гостинице «Октябрьская» коридорные меня уважают.

...Звонок раздался на рассвете.

— Вы, наверное, жена Шендеровича, — сказал женский голос в трубке.

— Да.

— Простите, что звоню в такую рань, но я решила: лучше сказать сразу...

Жена от таких слов проснулась мгновенно.

— Хочу вас предупредить, — сказала женщина на том конце провода. — Я занесла Виктору вирус... Я не нарочно...
Это была редактор Ася, и речь шла о письме, которое она послала мне по мейлу».

Борис Акунин с супругой Эрикой и Виктор Шендерович на вечеринке по случаю дня рождения «Эха Москвы», 2012 год

— Если бы на вашем месте был кто-то другой, появление в интернете подобного компромата на авторитете его отразилось бы, на уровне востребованности, в конце концов, а ваш рейтинг после этого только вырос — я имею в виду, среди поклонников...

— Надеюсь, и среди женщин тоже — извините за шутку. После этого замечательное письмо от одной знакомой — замужней дамы — я получил, она написала: «Виктор, хочется вас поддержать, но не знаю, как» (улыбается), и это огромное было счастье. Нет, понимаете, если надо объяснять, то объяснять не надо. Рас­тол­ко­вы­вать кругу моих друзей, поклонников и тех, которые те же книги, что и я, читали, что в замочную скважину подглядывать плохо и что позор — не то, что ты с женщиной переспал, а то, что подсмотрел это и в интернет выложил, не понадобилось — вокруг меня таких людей нет.

Несколько человек, которым надо было объяснять, обнаружилось — они просто выбыли, так что спасибо, что уведомили о том, что им позорным кажется, — в очередной раз о мире я узнал что-то новое, но в основном оправдываться мне не пришлось. Огромное количество поддержки человеческой было: люди все понимают прекрасно. Конечно, в этом и комический есть момент, очень сильный — об этом я тоже писал: он заключается в том, что ФСБ очень серьезно, по крайней мере, какое-то время, мной занималась, особенно когда я «Комитет-2008» организовывал...

— Профессионально занималась или спустя рукава?

— Профессионально, весьма! Укрытые налоги искали, недвижимость за рубежом, счета, гражданство израильское — рыли, потому что надо было на меня, так сказать, что-то найти, и вот обнаружили, что с женщинами я сплю, — с этим их и поздравил.

— Хорошо, не с мужчинами!

— Ну, это кому как (смеется). Про это, между прочим, тоже отдельная тема была: слухи даже ходили, что гей, а вот ведь, оказывается, нет, но неважно — если что-то и есть в этой мерзости забавное, то именно то, что в итоге огромного количества их усилий и проеденных денег налого­плательщиков обо мне вот такая страшная правда открылась. Мне из Израиля со­об­щили, что они ищут там, ведь были уверены, что израильское гражданство у меня — они же и писали об этом! Работа шла полным ходом, я в «Московском комсомольце» читал, что 35 тысяч долларов от Гусинского за дискредитацию Путина получаю. Звонил Гусинскому и говорил: «Володь, платежную ведомость в соответствие приведи, потому что в газетах про 35 тысяч долларов в месяц пишут!» (улыбается) — был весело послан.

Они писали: квартира в Нью-Йорке, ПМЖ в Германии, гражданство Израиля... — чего у меня только нет! Единственное, что нашли, — та видеозапись, и я даже огрызнулся: «Представляете, когда мы о вас правду начнем рассказывать?»... Перечислял коротко, строчек на 18 всего лишь — в диапазоне от «БайкалФинансГрупп» до Беслана, от внесудебных убийств до воровства в особо крупных размерах, дескать, вот что мы о вас расскажем, а вот что вы рассказываете о нас: Навальный в Мексике отдыхал, Собчак — миллионерша, у кого-то там секс... Ну, отдыхал Навальный в Мексике — и что?

«САМЫЙ БОЛЬШОЙ УЖАС МОЕЙ ЖИЗНИ — Я ОГОРЧИТЬ ГЕРДТА БОЯЛСЯ»

— Вы много умных, просветленных людей встречали — кто из них самое сильное впечатление на вас произвел?

— Ну, на самом-то деле таких много — одного не назвал бы, но если уж выбирать... Знаете, я двоих назову: один вам известен, второй — нет. Первый — это Зиновий Ефимович Гердт, некоторый для меня эталон, образец,  и я сейчас не о грандиозном артисте Гердте веду речь...

— ...это понятно...

— ...это мы за скобки выносим... Его жена Татьяна Александровна как-то призналась: «Я за него вышла бы, даже если бы он был бухгалтером», то есть дело не в том, что он великий артист, а в том, что он был по­­трясающим человеком удивительных дос­тоинств, а самоирония до полного блеска достоинства эти отдраивала: мужество, скромность, вкус...

Совершенно невероятный, и самый большой ужас моей жизни — я огорчить Гердта боялся. Я пару раз своими программами его огорчил, и он не стеснялся оценки давать — тактично, корректно: вот весь ужас мой заключался в том, что однажды настолько его огорчу, что меня перестанут звать и знакомство со мной прекратится.

Ну а второй человек — мой педагог по сценическому фехтованию и сцендвижению Галина Викторовна Морозова: ее тоже уже нет — несколько лет. Совершенно поразительная женщина, и тоже пример какого-то света, просто невероятного. Я так­же боялся ее огорчить, хоть было мне уже лет 50, а не 17, как тогда, когда пришел к ней студентом, — ее похвалу, ее отношение до последних дней буду помнить.

С актером Владимиром Этушем

— Тех, у кого стоило об этом спросить, я спрашивал: существует ли российская национальная идея? — и вот буквально на днях дважды Герой Советского Союза космонавт Алексей Архипович Леонов сказал, что, на его взгляд, это строительство дорог...

— (Смеется, прикрывая рукой глаза). Ес­ли бы вы у меня об этом спросили, я пред­ложил бы за собой воду спускать...

— ...для начала...

— ...да, а потом уже начинать учить мир духовности. Вот как программа минимум: за собой воду спускать, в том числе в метафорическом смысле — от дерьма избавляться. Набраться мужества узнать о себе правду — к зеркалу подойти: тогда шанс...

— ...перейти к дорогам...

— ...когда-нибудь добраться до них есть. Шанс вообще на что-нибудь, а если будем на том настаивать, что вот этот наш исторический запах и есть наш особый путь...

— ...и исключительность...

— ...о шансах лучше забыть сразу, хотя насчет исключительности вы почти угадали: такого запаха нет нигде! Шучу, конечно, — мы не одни такие, но национальная идея, повторюсь, — во всех смыслах спускать воду.

Толстой говорил, что каждый человек — это дробь, где в числителе — то, что он из себя представляет, а в знаменателе...

— ...что о себе думает...

— ...да, и вот если о нашем коллективном бессознательном говорить, числитель у нас огромный, по крайней мере, в историческом плане...

— ...но подавляющий все знаменатель...

— Можно, согласитесь, долго о культуре уникальной рассказывать, о языке немыслимом, да? — но такой у нас знаменатель!.. Господи, мы так о себе думаем, у нас такие фантомные боли, мы до такой степени как нация неадекватны, что Толстой, который вместе с Чайковским в числителе, просто...

— ...скукоживаются...

— ...потому что нельзя на столько себя, братцы, делить!

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Дороги в России не для того, чтобы ездить, а чтобы враг не прошел! — это сформулировал великий театральный художник Эдуард Кочергин.

...В это самое время — когда советская власть в стране еще была, а еда уже кончилась, дюжина голодающих артистов, иллюстрируя постулат насчет горы и Магомета, тронулась в путь за продуктами. За пару-тройку концертов для тружеников Ярославщины нам обещали по нескольку десятков яиц, по три курицы и залейся молока.

Осенью 90-го года это огромный был гонорар — деньгами в ту осень можно было заинтересовать только нумизматов.

Среди фокусников, дрессировщиков и мастеров искрометной шутки поехала за едой известная народная певица с двумя подручными баянистами. Ее патриотический номер завершал нашу целомудренную программу.

«Гляжу в озера синие...» — тянула певица, протягивая к народу белы рученьки ладошками вверх. Потом одну переворачивала ладошкой вниз и проводила ею направо, бесстыже любуясь воображаемым простором: «В полях ромашки рву...».

Отпев, она кланялась поясным поклоном, уходила за кулисы, снимала кокошник, вылезала из сарафана — и, отоварившись, мы ехали за новыми курицами.
Ехали в «рафике», по классическому русскому бездорожью, и певица, вся в коже, замше и драгметаллах, только что со своими кокошниками и баянистами вернувшаяся из Германии, в такт колдобинам повторяла:

— У, блядская страна!

Баянисты, покрякивая на ухабах, дули баночный «Хольстен».

В очередном совхозе певица нацепляла кокошник, протягивала руки в воображаемый простор — и все начиналось сначала:

— Зову тебя Россиею...

И через полчаса, на очередной рытвине:

— У, блядская страна!

Из-за совпадения ритмики это звучало как неспетый вариант куплета.

...Юноша Воробьев, финалист конкурса «Евровидение-2011», выйдя в финал, в экстазе прокричал в телекамеру на весь мир:

— Это Россия, б...!

В сущности, юноша Воробьев, сам того не желая, произвел на свет универсальный эпиграф к любому тексту о Родине: «Это Россия, б...!».

А дальше — хоть «Мертвые души», хоть «Чевенгур»...

...На сельпо висело объявление о совхозном собрании. Одним из пунктов повестки значилось: «Последствия сева».

Как о стихийном бедствии.

Так вот, о стихии. В Забайкальском военном округе я стал свидетелем народных гуляний в совхозе, располагавшемся неподалеку от нашей части...

Трезвых не было. В опустошенном сельпо давно кончилась закуска: у калиток стояли ведра с самогоном. Родители, покачиваясь, ложились на землю рядом с детьми, бывшими в отрубе уже давно...

Природное любопытство заставило меня поинтересоваться причиной праздника. Оказалось, наводнение! Местная речка разлилась и затопила посевы, по каковому случаю совхозу был «закрыт» план и выплачены премиальные.

Все это происходило через год после на­ступления коммунизма, осенью 1981-го.

...Главным воспоминанием о днях юбилея Санкт-Петербурга стало воспоминание о запахе мочи, надолго пропитавшем город на Неве. Два миллиона гостей не могли уместить выпитое в сотню муниципальных туалетов. Означенный запах помаленьку пропитал и международную арену...

Вот рассказ Алексея Германа, приглашенного в Константиновский дворец на встречу российской элиты с гостями.

Спустя пару часов после начала церемонии классик кинематографа почувствовал настоятельную потребность ненадолго отлучиться. Ненадолго не вышло. Классик ходил по пустым коридорам дворца в поисках нужного места, но как раз нужного места и не было.

Тогда Герман, чья, так сказать, чаша терпения помаленьку переполнялась, вышел во двор, где, на его счастье, обнаружилось большое дерево с кустарником.

И художник устремился к природе. И уже войдя в нее, обнаружил под деревом здоровенного детину-охранника.

Когда Герман приступил к тому, зачем пришел, с другой стороны дерева, застегиваясь, вышел премьер-министр Италии Сильвио Берлускони.

Всюду жизнь.

...Девушка в троллейбусе делилась с подругой впечатлениями от каникул.

— Когда я была на Красном море, ночами гуляла по берегу совершенно одна. Как это было здорово!

— Да, красиво, наверное... — соглашалась подруга.

— А ты же вроде с Урала?

— Ну.

— Ни разу не была! Вот бы так прогуляться по берегу Урала!

— Не рекомендую.

— Почему?

— Вы...бут.

...Во время литературного семинара в Германии к российскому журналисту N подошел местный старик. Он попросил о разговоре — и через пять минут N оказался вовлеченным в поразительный сюжет...

В 1942 году немецкий старик этот был молоденьким солдатом вермахта. Его часть стояла под Рязанью, и в сельской церкви они держали лошадей... Немца всю жизнь мучила вина — и к старости воплотилась в план искупления: он решил пожертвовать три тысячи евро на ту самую сельскую церковь...

Российский журналист, чье дыхание захватило от участия в развязке такого сюжета, пообещал свою помощь, и через какое-то время старик-немец прилетел в Россию. N встретил его, разместил в отеле, помог по хорошему курсу перевести евро в рубли — и наутро повез под Рязань, в злополучное село...

Село выглядело хуже, чем после ухода вермахта. Вслед за Гитлером по нему прошлись Сталин, Хрущев, Программа мира и социализма, горбачевская перестройка и реформы 90-х... В селе было пусто и страшновато.

Несчастный старик и его виргилий полчаса бродили по пейзажу, ища хоть кого-то, кому можно было бы передать деньги во искупление исторической вины немецкого народа... Сюжет грозил уйти водой в песок, но высший драматург позаботился о развязке: в хибаре на окраине села обитал человек.

Он был не то чтобы пьян, а навечно проспиртован.

Превозмогая запах, гости вошли в жилье. Хозяин смел на пол со стола рыбьи головы, достал стаканы, предусмотрительный немец вынул бутылку «Абсолюта», и они выпили вместе. Потом выпили еще...

А потом напрягшийся хозяин, кивнув на постаревшего солдата вермахта, спросил у N — а чего этот молчит?

— Так он немец! — пояснил литератор и приготовился наконец привести корабль покаяния в гавань прощения...

— А-а... — понимающе протянул хозяин и поднял стакан. — Ну, хайль Гитлер!».

— Фашизм в России не пройдет, — успокоил демократическую общественность Григорий Горин.

И пояснил свою мысль:

— Не пройдет по той же причине, по которой не прошли ни социализм, ни капитализм. Просто в России ничего не проходит!».

«ЗДЕСЬ ПРОИГРЫВАЛИ ЧААДАЕВ, ГЕРЦЕН, САХАРОВ, ТАК С ЧЕГО ЭТО ВДРУГ, С КАКОГО БОДУНА ДОЛЖЕН ВЫИГРАТЬ Я?»

С писателем Михаилом Веллером

— Что или кто Россию спасет и нужно ли ее спасать?

— Ну, либо сама, либо никто — это уж точно.

— Вы эмигрировать никогда не хотели?

— Да все время хочу.

— До сих пор?

— (Хохочет). Это я потому смеюсь, что сама постановка вопроса радует... Мысль об этом, как рефлекс, как отдергивание руки от горячего, время от времени возникала: вот столкнешься с чем-нибудь гадким — и все твое существо протестует, думаешь: «Боже, да пропади все пропадом, почему я должен, ну почему?». Я же не Терминатор, а живой человек: заглянул в новостную ленту, прочел, за голову схватился — и в Шереметьево!

— Как говорит Жванецкий, тикать...

— Ну да, но, понимаете, два типа поведения есть, которые мне кажутся честными, две модели. Первая — действительно уехать, сказать: «Знаете, не хочу иметь к этому никакого отношения».

— «Да пошли вы все!»...

— Ну, пошли не пошли — как хотите, а я — туда, а второй путь — это попытка что-нибудь изменить, если все-таки предполагаешь оставить здесь после себя детей и внуков — чтобы они на Родине жили, но как-то по-другому. «Делай, что должен, и будь что будет» — это Катон Старший: делай, что от тебя зависит. С годами все мессианские завихрения у меня прошли, представления о том, что опубликую сейчас рассказ или стихотворение — и все изменится, еще к 25-ти годам развеялись, но осознание того, что ты должен делать то, что можешь, осталось, и это примиряет с действительностью абсолютно. Иными словами, отчет себе отдаю, что ничего от того, что я совершу, не изменится, но, с другой стороны, тут покрупнее меня, мягко говоря, люди были и в проигрыше оказывались. Здесь проигрывали Чаадаев, Герцен, Сахаров...

— ...да кто только тут не проигрывал!..

— ...но какие люди, да? — а были в маргиналах, в меньшинстве и в поражении, так с чего это вдруг должен выиграть я, с какого бодуна? Что же касается эмиграции, без кокетства могу сказать, что в 90-м, когда полтелефонной книжки свалило, мой отъезд тем или иным решением моей судьбы был бы — личной. Сегодня я понимаю, что, извините, какое-то количество сотен, тысяч, а может, и пару миллионов людей все-таки имеют мое существование в виду, как-то учитывают: читают, слушают, и я осознаю, что в гораздо более защищенном нахожусь положении, чем большинство их...

— ...а значит — осознаете ответственность...

— Да, это так. Если о ностальгии не говорить и каких-то заморочках внутренних, то, конечно, я могу завтра оказаться в Америке, лекции в каком-нибудь университете читать, но я действительно понимаю: если и уеду, то только потому, что станет попросту...

— ...невмоготу...

С женой Людмилой Чубаровой и дочерью Валентиной

— ...нет — опасно.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«В декабре 95-го, на одной неосторожно посещенной тусовке, меня подстерег генерал Коржаков. Подстерег — и начал прилюдно соблазнять.

Генерал предлагал мне перестать безобразничать в программе «Куклы», осознать ошибки молодости и войти в кремлевскую команду. 40 минут я как мог выскальзывал из этих бывалых рук.

При расставании Коржаков сказал нечто туманное:

— Нам ведь в одной стране жить...

— Я надеюсь, — столь же туманно ответил я.

Дело было перед выборами 1996 года, после которых, в случае победы Зюганова, на Родине мне было не жить все равно.

На этот диалог с поразительной искренностью среагировал стоявший неподалеку управделами президента России Павел Павлович Бородин.

— Но нам-то отсюда уезжать некуда! — сказал он, показав на себя и Коржакова.

Помолчал и добавил:

— А здесь у нас все есть.

...С национальным самосознанием у меня не сложилось с детства.

Девятиклассником я бывал в одном доме — там жила девушка, которая мне нравилась, и ее мама, которой нравился я. Они уезжали в Штаты, хотя считали себя сионистами.

А я был комсомолец с пионерским прошлым.

Мама девушки, желая меня вовлечь (а может, и увлечь), ставила на радиолу диск сестер Берри.

— Нравится?

— Очень, — честно отвечал я.

— Ты чувствуешь себя евреем? — спрашивала она.

— Чувствую, — честно отвечал я.

Мама девушки, которая мне нравилась, была мною довольна.

Вскоре они уехали.

Но до сих пор, когда я слышу песни сестер Берри, я чувствую себя евреем.

А когда слышу спиричуэлсы — чувствую себя негром.

...Человек за рулем «Нивы» полчаса катил бочку на Америку и американцев. Ничего нового, готовый суп из старого пакетика: они бездуховные, жадные и наглые, а мы бедные, милые и душевные.

В конце получаса я поинтересовался, бывал ли он в Америке.

— А чо я там забыл? — ответил человек.

Потом, помолчав, спросил:

— А вы были?

— Случалось.

— И что там: лучше? — ребром поставил вопрос хозяин «Нивы».

Я признался: лучше не лучше, но дороги ровные и полицейские взяток не берут.

Человек замолчал. Видно было, что зреет в нем какой-то асимметричный ответ, как у Горбачева Рейгану. Я попытался пре­дугадать поворот диалога, но жизнь в очередной раз показала мне, кто здесь настоящий драматург.

— А вот упадет на них метеорит, — угрюмо сказал человек, — и где твоя Америка?».

«ВОЗМОЖНОСТЬ НОРМАЛЬНО ДЫШАТЬ, ОБЩАТЬСЯ С ТЕМ, С КЕМ ПРИЯТНО, А ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, НЕ СДЕРЖИВАТЬСЯ — ОГРОМНОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ, И, Я ПОЛАГАЮ, ВЕЩЬ,ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ ПОЛЕЗНАЯ»

— В Москве 15 минут второго ночи уже — вы сейчас, в эту минуту...

— ...(смотрит на часы) нет, там 15 минут третьего!

С внуком Юрой

— Не смешно!

— Ну да — вообще-то, шахтерам за ночную смену...

— Я понял — уже закругляюсь. Сейчас, в эту минуту, вы человек свободный?

— Ничего себе вопросик! Да, но эту привилегию я себе, как Жванецкий сказал, выгрыз — говорю то, что хочу, общаюсь с теми, с кем хочу, живу так, как хочу, по крайней мере...

— ...стараюсь жить...

— Скажем так: возможности делать то, что хочу, не имею, но имею счастливую возможность не делать то, чего не хочу, и одна из самых радостных возможностей, которые в моем маргинальном существовании есть: я никому ничем не обязан. Если кто-то мне неприятен, встаю и выхожу, если куда-то идти не хочу, туда не иду, говорю то, что хочу, другое дело, что раньше мог это на «НТВ» на 80 миллионов де­лать, а сейчас — по четвергам на «Эхе Москвы» на один миллион.

— Но все равно ведь счастье?

— Это у Довлатова сказано: «Что может быть прекраснее внезапного освобождения речи?».

— Опорожнения речи...

— Именно! — в какой-то момент и понимаешь, что ты не должен, выпучив глаза, вспоминать: а что я вчера по этому поводу говорил? Французы считают, что лжецу хорошая память нужна (улыбается) — думать, как бы не попасться, тужиться...

— Ну, это вообще запор!

— Это вот мучение и мычание — не мое: слава Богу, я сознаю, что свободен. Вы спросили — я ответил, мое дело маленькое, и вот в этом смысле возможность нормально дышать, общаться с тем, с кем приятно, а если хочешь сказать — не сдерживаться, огромное удовольствие, и, я полагаю, вещь, для здоровья полезная.

— Согласен, и, наконец, последний вопрос: в деревне Гадюкино до сих пор идут дожди?

— Вы знаете, они-то идут, но только заканчивалось-то у меня чем? — что деревню Гадюкино смыло, так вот, все-таки хочется, чтобы не до конца. Понимаете, в пессимизме есть элемент заговора: антиутопии пишутся для того, чтобы они не состоялись. Роман «1984» для того создан, чтобы такого года не было, и не случайно 85-й в Англии праздновали, потому что это произведение Оруэлла как проклятие воспринималось. Правда, отчасти потому, что Оруэлл это написал, в Англии ничего подобного не случилось: в этом смысл антиутопий — предупреждать.

«Он проповедовал любовь враждебным словом отрицанья», — писал Некрасов: в этом отрицании есть энергия отталкивания. Давайте обозначим и назовем плохое и обратим на него внимание, чтобы от него оттолкнуться: в этом смысле терапевтическое значение своего жанра я вполне понимаю — сатира для того и существует, чтобы оттолкнуться. Вот (улыбается), помаленьку отталкиваемся...

С Дмитрием Гордоном. «Что может быть прекраснее внезапного освобождения речи?»

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter