Экс-первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп БОБКОВ: «Буковского и Щаранского американцы завербовали, а Сахаров... Не та женщина рядом с ним оказалась, не та — властная, экзальтированная. Она это все натворила...»

(Продолжение. Начало в № 8)

«МЫ, В ЧАСТНОСТИ КГБ, ПОСТАВИЛИ ВОПРОС О РАЗРЕШЕНИИ НА ВЫЕЗД ЕВРЕЕВ В ИЗРАИЛЬ»

— В пору вашего руководства Пятым управлением КГБ в Советском Союзе диссидентское движение возникло...

Один из основателей диссидентского движения СССР Владимир Буковский. «Это же самая большая фигурка, которую использовали в своей игре наши противники, а по сути — мелкий, агрессивно настроенный по отношению к советской власти человек»

— Ну, было дело...

— Много их, диссидентов, насчитывалось?

— Для начала надо очень четко определить, что мы, когда говорим о «диссидентах», имеем в виду. Зачастую подразумевают, что это какая-то грязная, враждебная сила была и все прочее, но дело в том, что диссиденты как таковые ни к государству, ни к строю непримиримы не были, и КГБ относился к ним совершенно нормально. Со многими я, между прочим, дружил, потому что это были люди, которые свою точку зрения имели и афишировать ее не стеснялись.

— Речь о Владимире Буковском, Натане Щаранском?

— Нет, но были и те, которые активно с враждебными силами, в частности с американцами и англичанами, сотрудничали и тоже диссидентами себя именовали, однако то было не более чем прикрытие. Вот Буковского вы назвали — это же самая большая фигурка, которую использовали в своей игре наши противники, а по сути — мелкий, агрессивно настроенный по отношению к советской власти человек.

— Его англичане завербовали?

— Американцы, и еще несколько таких же было...

— А что о Щаранском вы думаете?

— О! — это тоже человек, завербованный американцами и активно с ними сотрудничавший: он ведь у нас здесь в тюрьме сидел. Ну и с израильской разведкой связан был крепко, а в принципе, со многими диссидентами можно было разговаривать.

— Академик Сахаров какую-то угрозу для советского строя представлял?

— Никакой, и я к нему, в общем-то, с огромным уважением отношусь. При всех его, так сказать, странностях, Сахаров, во-первых, очень много для страны сделал.

— Имеете в виду водородную бомбу?

— Да, а еще у него были большие планы на будущее, он очень глубоко вникал в жизнь страны, но, к сожалению, — неудобно это говорить! — не та женщина рядом с ним оказалась...

— Елена Георгиевна Боннэр...

— Она это все натворила, а так мы с Сахаровым не однажды встречались и довольно спокойно всегда общались — никаких проблем с ним у меня не было.

— Боннэр тоже американским агентом была?

— Нет, просто дама такая — властная, экзальтированная. Кстати, вначале большую активность в поддержке советской власти она проявляла.

— Серьезно?

— Ну да, и мать у нее такой же была, хотя ее в 1937-м арестовали и в лагерь отправили. Потом, после смерти Сталина, реабилитировали, в партии восстановили, и дочь рьяной коммунисткой поначалу была, но потом с американцами спуталась, и пошло... Очень она изменилась.

— Диссиденты, которые идею украинского национализма отстаивали, много вам неудобств доставляли?

— Киевские? Нет, и я вам скажу, что в Украине, в принципе, обстановка была нормальная. Инакомыслие, конечно, присутствовало, но чего-то очень тревожного я не видел.

— В начале 70-х годов началась еврейская эмиграция, исход, я бы сказал, из Союза — это для страны проблема была?

— Нет, и, между прочим, когда ситуация такая возникла, мы, в частности КГБ, вопрос о разрешении на выезд евреев в Израиль поставили. Почему? Потому что...

— ...агентурную сеть бла­го­да­ря это­му можно было бы там наладить, правда?

— Да не в сети дело, а в том, что была масса семей, которые оказались разорванными. В Израиле много выходцев из Советского Союза жило, и мы поставили тогда вопрос о том, что надо помочь людям объединиться, что нельзя их в таком положении оставлять. Это нелегко было — желающих не выпускать евреев было предостаточно, но мы все-таки разрешения пробивали. С помощью Андропова, замечу.

Андрей Сахаров с супругой Еленой Боннэр. «Она, кстати, вначале большую активность в поддержке советской власти проявила»

— Юрий Владимирович тоже хотел, чтобы евреи выезжали?

— Да, с нашими предложениями он соглашался, и мы таки настоять на своем варианте сумели, но были люди, которые вокруг этого нездоровую ситуацию создавали. Всяческая недостойная возня, вспышка враждебности — это Израиля рук дело. Кстати, я недавно интересное высказывание одного нашего бывшего соотечественника прочитал, который очень активно по выезду евреев работал (фамилии его сейчас не помню, но он жил в Москве, потом уехал). Этот израильтянин признался, что, выступая за повальную репатриацию и создавая вокруг этого ажиотаж, сделал большую глупость — нужды в том никакой не было: люди ехали, им разрешали.

Из книги Филиппа Бобкова «Агенты. Опыт борьбы в «СМЕРШе» и «пятке».

«Как и почему массовая эмиграция из Советского Союза возникла? Конечно, причин тому было немало. Тяжким грузом память о деле «Антифашистского еврейского комитета» давила, о «Деле врачей», борьбе с космополитизмом, сказалось и отношение к еврейским культурным ценностям: к центрам, возможности изучения языков, и прежде всего иврита. Давайте вспомним, как еврейский театр закрыли, как перестали выходить газеты и было сокращено издание литературы на идише. Нельзя отрицать, что долгие годы существовали ограничения при приеме евреев на работу в такие организации, как МИД, МВД и КГБ, не стоит сбрасывать со счетов и желание евреев жить на своей исторической родине.

И все-таки главным было не это — имелись более существенные причины. Первая — разрыв семей в годы Второй мировой войны: это коснулось тысяч людей, прежде всего выходцев из Латвии, Литвы, Западной Украины, Белоруссии и Молдавии. Огромная масса евреев, бежавших от коричневой чумы гитлеровского фашизма, приют в Советском Союзе нашла, однако едва ли не большее их число оказалось на Западе, а затем в Израиле.

Проблема воссоединения семей встала уже в 1948 году — сразу после создания государства Израиль. Тогда мог быть выработан правильный подход, дававший возможность всем желающим без затруднений получить право на выезд в новое государство или переехать на постоянное жительство в СССР, — проблему воссоединения семей это решило бы, и в то время еще не играла такую важную роль связь ряда граждан с государственными тайнами, которая в 70-е стала для многих желавших покинуть Советский Союз основным препятствием.

Вторая причина, значительно способствовавшая обострению обстановки, — деятельность западных спецслужб, которые недовольство, порожденное запретами на выезд, использовали и всячески евреев к экстремизму подталкивали.

Не буду сейчас громкой истории, связанной с попыткой захвата в 1970 году самолета на аэродроме в Пулково для перелета в Израиль, касаться — скажу лишь, что к этому эпизоду непосредственное отношение имели спецслужбы. Проблема тут же в политическую переросла: решение вопроса о выезде евреев в Израиль стало отношение к Советскому Союзу определять, наложило отпечаток на развитие международных связей, позволило условия торговых договоров диктовать. Особенно активно педалировали это обстоятельство Соединенные Штаты Америки — они воспользовались им, превратив в орудие диктата и обострения «холодной войны».

Выход из такой сложной ситуации было найти непросто — с одной стороны, мы испытывали давление тех, кто выезда добивался, и заинтересованных западных правительственных кругов, которые не останавливались перед прямым шантажом: либо вы разрешаете выезд евреев, либо мы лишим вас режима наибольшего благоприятствования в торговле, а с другой — с необходимостью охранять государственные тайны приходилось считаться. Последний аргумент часто использовали те, кто искал возможность уйти от ответственности и, не желая реальности жизни учитывать, действовал по принципу: имея власть, подавить можно все — на этой почве не раз приходилось спорить и даже конфликтовать с коллегами, в чьи функции как раз охрана государственных секретов входила. В те годы выезд из страны вообще непростой был проблемой, немедленно у представителей других национальностей вопросы возникли: «Почему евреям можно, а нам нельзя?».

Тогда-то и пришлось Пятому управлению взять на себя решение этих вопросов, благо мы нашли надежного союзника в лице заместителя министра внутренних дел СССР Шумилина, ведавшего службой, которая занималась визами.

Конечно, основную роль позиция Андропова тут сыграла, который нас поддержал и решительно за воссоединение семей высказался, хотя сделать ему это было весьма не­про­сто — многие его коллеги по Политбюро придерживались иной точки зрения, к тому же обстановка еще и информацией подогревалась, шедшей изнутри КГБ: очень болезненно относился к таким проблемам ведавший военной контрразведкой и охраной военных секретов Цинев.

Мне известно, что в Политбюро против Андропова выступил со своими возражениями Черненко — явно под давлением все тех же «охранителей государственных секретов», а уж кто более зорко, чем Андропов, следил за тем, чтобы утечки информации из нашей страны не было, и тем не менее нам в глаза говорили, что мы утратили ответственность за судьбу государства.

Особенно поразил такой случай. Будучи в 1974 году в Киеве, я встретился с первым секретарем ЦК Компартии Украины Щербицким, которого очень уважал, — он отличался здравым подходом, глубоким знанием рассматриваемых проблем и личной порядочностью. Наша первая встреча навсегда запечатлелась в памяти — все мои первые впечатления об этом человеке подтвердились. В числе прочих мы обсуждали вопрос о выезде евреев, и Владимир Васильевич меня спросил:

— Почему вы препятствуете выезду?

Я с удивлением ответил, что об этом совсем иное у меня представление: именно здесь, на Украине, препятствия главным образом и чинятся.
После беседы точка зрения первого секретаря ЦК Компартии Украины стала мне абсолютно ясна, однако в его аппарате придерживались иного мнения, считали, что, открывая для выезда евреев дорогу, мы тем самым источники закрытой информации для нашего противника открываем. За долгие годы я не раз убеждался в том, что очень многое от среднего звена зависит, от так называемого аппарата — и в центре, и в республиках, а чиновники разного ранга всячески разумным идеям препятствовали, любое неугодное им решение саботировали и протаскивали зачастую прямо противоположное.

Так случилось и в тот раз — вскоре после разговора со Щербицким Комитет госбезопасности Украины прислал в Москву записку с предложением резко ограничить выезд из СССР лиц еврейской национальности. Высказываться на сей счет не буду, но председатель КГБ Украины Федорчук, на беседе со Щербицким присутствовавший, явно советам из Москвы следовал, исходившим от ревностных хранителей военных тайн и с нараставшими внутренними межнациональными конфликтами мало считавшихся, а этим как раз и пользовались силы, добивающиеся дестабилизации политической обстановки в СССР.

К концу 1969 года нам удалось добиться разрешения на выезд нескольких тысяч советских граждан, вопрос сдвинулся с мертвой точки, и в конечном счете к 1974 году проблема воссоединения семей была решена, однако здесь подводный камень нас ожидал, который неожиданностью для нас не был, зато явился таковым для общества. Эмигрировавшие из СССР уезжали в разные страны, прежде всего в США, и значительно реже — в Израиль, и желание наших граждан покинуть страну активно американскими спецслужбами поддерживалось, которые хотели использовать эмиграцию из СССР как одно из средств нарушения стабильности.

«Натан Щаранский с израильской разведкой связан был крепко»

Можно подумать, что мы допустили просчет, но ничего подобного. Необходимо было свою линию продолжать и не поддаваться давлению, которое шло прежде всего из США и касалось лиц, в государственные тайны действительно посвященных, — ученых, которые были в курсе новейших научных разработок и передовых технологий, и все-таки перед мощным давлением со всех сторон мы не устояли, то личным просьбам конгрессменов уступать стали, то ходатайствам заезжих именитых гостей, а тут еще американский сенат поправку Джексона-Вэника принял, лишавшую нас режима наибольшего благоприятствования в торговле, и мы на очередные пошли уступки.

Особенно было обидно, когда, изучив материалы и установив, что ученый действительно серьезной закрытой информацией обладает, убедительно доказывали это, а его по высочайшему повелению выпускали, причем подобную беспринципность проявляли именно те люди, которые в несоблюдении государственной тайны нас упрекали.

Иной раз становилось просто неловко, процесс согласования в откровенный торг превращался: едет сионистский лидер Бронфман в СССР — две-три еврейские семьи надо выпустить, академик Арбатов в США едет — кого-то еще. Все это порождало к КГБ недоверие, под сомнение сами принципы охраны секретов ставились, а вместе с тем это давало возможность проявлять на разных уровнях субъективизм».

«ПУСТОЙ ГОРБАЧЕВ ЧЕЛОВЕК — ТАМ И ЛИЧНОСТИ-ТО НИКАКОЙ НЕТ»

— 15 лет вы с идеологическими диверсиями под непосредственным руководством Юрия Владимировича Андропова боролись — скажите, пожалуйста, а что это за фигура была, каким он вообще был человеком?

— Очень сильным, хорошо подготовленным, достаточно глубоко образованным. Работать с ним было интересно и легко, можно было разговаривать откровенно...

— На любые темы?

— Именно, и если какой-то вопрос у меня возникал, его можно было с ним обсуждать, не смущаясь, что истолковано это будет неверно. Иногда он реагировал жестко, но, в принципе, поступал справедливо.

— От тех, кто Андропова знал, мне приходилось слышать, что он был евреем, — это правда?

— Ерунда, но могу вам сказать, почему так говорят. Все дело в том, что, когда Андропов уже взрослым был парнем, его отец на еврейке женился, но сын с ними не жил — в Рыбинск Ярославской области уехал и с евреями только косвенные имел отношения.

«Работать с Андроповым было интересно и легко, можно было разговаривать откровенно»

— Стихи, которые Юрий Владимирович писал, вы читали?

— Читал.

— Понравились вам?

— Хорошие. Он вообще неординарным был человеком.

— Бытует мнение, что настоящим инициатором перестройки в Советском Союзе был именно Юрий Владимирович Андропов...

— Ну, утверждать, что все с его подачи произошло, нельзя, но идею перестройки экономики он энергично поддерживал, хотя лидером в этом деле, конечно, Косыгин был. Алексей Николаевич главный тут...

— ...с реформой своей, впоследствии соратниками по Политбюро выхолощенной?

— Да, а почему эта реформа так и не заработала? Косыгин был, по сути, один, ну и Андропов его поддерживал: Юрий Владимирович — именно этой передряги активный участник, и только потом Горбачев уже появился.

— Горбачев выдвиженцем Андропова был?

— Я бы так не сказал: он был выдвиженцем этого, как его... умер скоропостижно...

— Члена Политбюро Федора Давыдовича Кулакова?

— О! — вот кто Горбачева сюда и вытащил. Андропов-то его знал, поскольку отдыхал в Кисловодске, а тот, будучи первым секретарем Ставропольского крайкома, вокруг болтался. Не скажу, что Юрий Владимирович против был, и его Горбачев держался, но в Москве стараниями совсем других людей оказался.

— Когда вы впервые Михаила Сергеевича увидели, какое у вас сложилось о нем мнение?

— Трудно мне сейчас о мнениях говорить, но первый раз я с ним встретился, когда он еще в партийном аппарате в Ставрополье работал. Просто в командировке там был, ну и тогда с ним столкнулся.

— Горбачев вас при встрече очаровал?

— Нет. Потом уже, когда двигать его стали, начались вокруг него разговоры всякие, но у меня враждебности к нему никогда не было, мы ладили.

Из книги Филиппа Бобкова «Как готовили предателей».

«Надо признаться, что, когда пост Генерального секретаря ЦК КПСС занял в 1985 году Михаил Сергеевич Горбачев, у меня это вздох облегчения вызвало: знакомы мы не были, но его самопрезентация прочно с делом Ленина и верностью партии связывалась. Все тогда от череды похорон первых лиц страны устали, которые умирали подряд: Брежнев, Андропов, Черненко...

Горбачев производил впечатление здорового и цветущего человека, с живым умом и хорошим чувством юмора: единственное, что через какое-то короткое время напрягло, — это то, что он снял из всех своих документов и выступлений имя Андропова. Произнес его только раз, на похоронах, а потом новые вопросы прибавились: люди, которыми он себя окружал и от которых потом избавлялся, кадровая чехарда.

Перестройка, замысел которой очевиден стал лет через пять, оказалась великим обманом — печально, но надо признать, что участвовали в нем и люди, по традиции, воспитанной партией, беспредельно верившие своим вождям и лидерам. Опомнились потом, но поздно — к их числу отношу и себя: как и другим, мне приходилось утверждать полезность и необходимость перестройки, голосовать за неизвестные мне реформы, потому что все сознавали: страна действительно нуждается, как тогда говорили, в «свежем ветре перемен». Ветер, особенно поначалу, нас радовал, но доставлял многие печали тем, кто на протяжении долгих лет свой бизнес на слабых сторонах жизни СССР строил, устраивая из них мировые сенсации и раскачивая таким образом систему социализма, наш конституционный государственный строй. У платных борцов «за права человека» уходила из-под ног почва — наступал финал диссидентства».

— Каково ваше отношение к Михаилу Сергеевичу сегодня, что вы о нем думаете?

Член Политбюро ЦК КПСС, бывший первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС Федор Кулаков и Михаил Горбачев, 70-е годы. «Вот кто Горбачева сюда и вытащил»

— Ну, сейчас он совсем сполз.

— А мнение о нем как о личности?

— Пустой человек: там и личности-то никакой нет — это не личность.

— Как же руководство Союза: Политбюро, ЦК, КГБ и все прочие органы — могли проглядеть, что на высший пост в стране пришел, как вы говорите, пустой человек, кто за такой прокол ответствен?

— Сложный вопрос. Как случиться могло то, что случилось? Ну, вышло, и теперь не хочу распространяться на эту тему — бесполезное дело.

— Кто из высшего руководства СССР был, на ваш взгляд, наиболее интересной, прогрессивной фигурой?

— Это смотря с какого момента отсчет вести.

— Ну, 70-80-е годы возьмем...

— Считаю, что интересным человеком был Брежнев. Беда с ним случилась, когда серьезно он заболел, а до болезни, например, в годы работы в Казахстане, это же прекрасная фигура была! Кстати, Брежнев четыре раза просил его от обязанностей Генерального секретаря освободить: «Я же, — говорил, — мешаю стране жить», но особо приближенная к нему публика, которая пыталась под ним позиции свои укрепить, Леонида Ильича удержала — понимали они, что с уходом Брежнева насиженные места им придется покинуть немедленно.

— Больной, не вполне дееспособный генсек их устраивал?

— Конечно — они под ним прыгали... Тот же министр внутренних дел Щелоков, а у нас в КГБ Георгий Цинев и Семен Цвигун (оба доверенными лицами Брежнева в Комитете считались. — Д. Г.)...

«ЩЕРБИЦКИЙ ПРИЛИЧНЫМ БЫЛ ПАРНЕМ, А ВОТ ШЕЛЕСТ ПОХУЖЕ»

— Николай Анисимович Щелоков действительно в казнокрадстве был уличен и впрямь в коррупции погряз, вследствие которой несметные богатства имел, картины, бриллианты?

— Ценностей он нахватал — будь здоров: нечист был на руку!

— У Андропова плохие отношения со Щелоковым сложились?

— Их не было — они не ругались, конечно, но какие-либо контакты между первыми лицами КГБ и МВД просто отсутствовали.

— Кого в руководстве страны, кроме Брежнева, считали вы ярким?

— Вы такой вопрос всеобъемлющий задаете — я даже сразу не вспомню, кто там вообще был.

— Косыгин, Устинов, Громыко?

— Ну их вот могу назвать, и еще из Белоруссии был...

— ...первый секретарь республиканского ЦК Машеров?

— Да. Прекрасный был человек, и его предшественник Мазуров — личность сильная. Кое-кого из Украины могу назвать — тот же Щербицкий приличным был парнем, а вот Шелест, до него ЦК Компартии Украины возглавлявший, похуже.

— Как вы думаете, агенты влияния Запада в руководстве Советского Союза были?

— Наверное... Конечно, хотя сказать, кто там от Запада влиял, а кто сам по себе лодку раскачивал, трудно.

— Распространено мнение, что таковыми в руководстве СССР были прежде всего Яковлев, Шеварднадзе и сам Горбачев, а некоторые ваши коллеги напрямую утверждают, что Яковлева, как и Калугина, кстати, американцы в период их стажировки в Колумбийском университете завербовали...

— Знаете, я против того, чтобы слово «завербовали» употреблять, но то, что Яковлев, еще будучи в Канаде, с американцами активно сотрудничал, — факт. Оказавшись там, он сбился с пути истинного — учеба в США (туда Александр Николаевич по студенческому обмену попал. — Д. Г.) его еще не изменила, а вот Канада повернула здорово.

— Он же послом там был...

— ...и с Канады уже сплыл. До отъезда туда Яковлев должность первого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК занимал, и тогда с ним можно было работать — никаких проблем, а уже когда уехал, изменился — не сразу, со временем, и совсем другим человеком оттуда вернулся.

— Как лично вы перестройку восприняли? Вы понимали, что это начало конца, что Союз разваливается?

— Не сразу, а вообще, желание перемен было... Все начиналось правильно и шло бы нормально, если бы маховик в другую сторону не раскрутили. Ситуация из-за Андропова изменилась...

— Из-за Горбачева, наверное?

— Нет, его приход к власти — это уже как раз следствие: беда в том, что Андропов так несвоевременно заболел и умер.

— Есть версия, что его отравили...

— Неправда — он умер своей смертью, но Юрия Владимировича поездка в 1980-м в Афганистан трагически подкосила — если бы не она, мог бы еще несколько лет прожить...

— А что там случилось?

— Простудился, тяжелую инфекцию схватил (условно ее «азиатским гриппом» назвали. — Д. Г.)... Он отлежался, более-менее пришел в себя, но болезнь серьезный удар по всем внутренним органам нанесла, особенно по почкам, даже на голову повлияла — у него и после выписки из больницы обмороки случались, обострения неожиданные. В общем, скрутило уже начисто...

— Когда же вы поняли, что из перестройки ничего хорошего не получится? Был переломный момент, когда осознали: это конец?

— Ну, где-то в 90-м ясно уже стало, что бредем не туда.

— Возможный развал Советского Союза вы предчувствовали?

— Конечно — Горбачев творил тогда что хотел, а в 91-м страну решительно к пропасти подтолкнули: это уже трагический год.

«ОБ АВГУСТОВСКОМ ПУТЧЕ Я УЗНАЛ, КОГДА ОН УЖЕ НАЧАЛСЯ»

Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, Филипп Бобков и председатель КГБ СССР Виктор Чебриков

— В 91-м произошел путч: скажите, пожалуйста, Горбачев о заговоре так называемого ГКЧП знал?

— Разумеется.

— Александр Руцкой, первый и последний вице-президент Российской Федерации, сказал мне, что именно Горбачев сценарий путча придумал и ГКЧП якобы его проект...

— Горбачев все это знал.

— Некоторые историки утверждают, что председатель КГБ СССР Владимир Крючков и вы вдвоем докладывали Горбачеву о том, какими последствиями может обернуться путч...

— Никогда я этого не докладывал, потому что сторонником путча не был — узнал о нем, когда он уже начался.

— Да вы что?!

— В то время в КГБ я уже не работал, и в планы свои Крючков меня не посвящал.

— Что же произошло? Горбачев хотел навести порядок чужими руками?

— Да ничего он не хотел — это такой сложный вариант... (Пауза). Ой, да ну их к Аллаху! — натворили и натворили...

— Почему же, на ваш взгляд, Советский Союз распался? Шанс сохраниться у него был?

— Распад СССР начался, когда независимой провозгласила себя Россия.

— Что остальным оставалось делать?

— Вот именно, и тут же парад суверенитетов начался: Украина, Молдавия, Белоруссия, Казахстан... Раскладывать ответственность за эту трагедию по лицам, по людям очень трудно, но серьезная доля ее лежит на Ельцине — это фигура вообще неприглядная.

— А его КГБ как проглядел?

— Ну что значит проглядел? — а как не раскусить его могли те, кто по партийной линии двигали? Ельцин же первым секретарем обкома в Свердловске был, потом его в Москву привезли — сперва в отдел строительства ЦК КПСС, затем в Московский горком партии первым секретарем рекомендовали. Ну мы тут при чем? — им же на Старой площади занимались, а о нас они вспомнили, когда уже все случилось...

— Для вас лично развал Советского Союза, страны, за которую вы в буквальном смысле слова кровь проливали, трагедией стал?

— Конечно.

— Переживания свои в тот период помните?

— Ну какие переживания? Что их помнить? Все уже кончилось...

Празднование 70-летия органов госбезопасности ВЧК-КГБ, слева направо: первая женщина-космонавт Валентина Терешкова, 7-й председатель КГБ СССР Владимир Крючков, 1-й заместитель председателя КГБ СССР Гений Агеев, председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, генерал армии Николай Емохонов, 6-й председатель КГБ СССР Виктор Чебриков, Михаил Горбачев, Филипп Бобков, секретарь Президиума Верховного Совета СССР Тенгиз Ментешашвили, бывший начальник Управления КГБ по Красноярскому краю Александр Воронин, генерал армии Алексей Лизичев

 Из книги Филиппа Бобкова «Как готовили предателей».

«Для понимания положения, в котором тогда Советский Союз находился, с любезного разрешения писателя-историка Святослава Рыбаса воспользуюсь материалами из его книги «Сто лет внутренних войн. Краткий курс истории России XX века».

«Общее состояние страны было очень сложным. В 1985 году началось обвальное падение мировых цен на нефть, валютные поступления СССР, позволявшие поддерживать стабильность, уменьшились в три раза. В 1986-1988 годах бюджет потерял около 40 миллиардов долларов, экспорт советского оружия снизился на два миллиарда долларов.

Чтобы увеличить объем ресурсов, воспользовались бюджетным заимствовани­ем: союзный бюджет в 1988 году был сверстан с дефицитом в 60 миллиардов рублей, стала нарастать инфляция. Пришлось обратиться к зарубежным займам, и к 1990 году государственный долг составлял 400 миллиардов рублей (44% ВВП).

В 1989 году разразился валютный кризис, и в начале 1990 года Внешэкономбанк прекратил платежи иностранным фирмам за поставку в СССР товаров цветной и черной металлургии. 16 июня, выступая в Железноводске, Горбачев высказался о возможности пролонгировать возвращение внешних долгов, и это мгновенно отразилось на западных рынках — Банк Англии сразу же занес СССР в «черный список» ненадлежащих должников. Кроме того, большинство западных стран стали увязывать предоставление кредитов «со скорейшим принятием в Советском Союзе реальной программы перехода к рыночной экономике с четким распределением компетенции центрального правительства и союзных республик» — это был первый звонок Москве, предупреждавший, что Запад церемониться с СССР не будет.

В январе 1990 года страны СЭВ перешли на взаиморасчеты в долларах (на этом советский мировой экономический проект закончился), товарооборот резко сократился, и отлаженная система промышленной кооперации стала разваливаться. Одновременно быстро разбухали денежные накопления населения в связи с неудовлетворенным спросом на товары народного потребления — из 989 видов товаров в относительно свободной торговле находились лишь 11%. Из продажи исчезли телевизоры, стиральные машины, мебель, ученические тетради, карандаши, клеенки, лезвия для бритья, мыло, стиральный порошок...

Цепь непродуманных решений финансовые проблемы государства усугубляла. Сокращение производства спиртных напитков (в 1985 году продажа водки составляла в товарообороте 24%), принятие закона «О кооперации», позволяющего государственным предприятиям бесконтрольно переводить деньги из безналичного обращения в наличное, финансовую систему разбалансировало.

Получившие большие права предприятия поднимали на свою продукцию цены, а коммерческие банки (их было создано свыше тысячи) бесконтрольно обналичивали деньги и выводили их из-под государственного контроля. Ежегодно через коммерческие банки «отмывалось» 70-90 миллиардов рублей — через них «теневая» экономика, где работало тогда около 15 миллионов человек, получила возможность быстро легализоваться. На заседании Политбюро 29 января 1990 года председатель правительства Рыжков сказал, что в Верховном Совете лоббисты «теневой экономики» действуют, и заявил, что переток денег из безналичного расчета в наличный «создает мощную инфляцию».

Шахтерские забастовки 1989 года поставили советское руководство в безвыходное положение: рабочие потребовали кардинального улучшения снабжения товарами, но власть могла только заработную плату поднять, что еще больше разгоняло инфляцию и обостряло проблему дефицита.

На заседании Политбюро 16 февраля 1989 года Рыжков отметил, что превышение расходов над доходами составило 133 миллиарда рублей, а эмиссия в 1988 году достигла 11 миллиардов — больше, чем в любой другой год после войны. На пленуме ЦК КПСС в сентябре 1989 года министр внутренних дел СССР

Бакатин заявил, что за восемь месяцев текущего года «совершено полтора миллиона преступлений, из них 240 тысяч — тяжелых: рост на 40% беспрецедентен».

Горбачевская группа искала нетрадиционные решения, и была начата кампания сокрушения «противников перестройки» в лице руководителей планово-распределительных органов (министров, старых членов ЦК, региональных руководителей). Был объявлен курс на «демократизацию» и «гласность», СМИ были переполнены развенчиванием советской истории, новой волной десталинизации. Горбачев считал, что необходимо дать «низам» право контроля над «верхами», и это приведет к устранению бюрократических «пробок». Шахтерам в Донецке он прямо сказал: «Огонь по штабам! Вы начинайте снизу, а мы поможем» — организовав давление со стороны населения, он надеялся преодолеть отторжение реформ значительной частью партийной элиты, однако «низы» обратили свой гнев на всю государственную систему. Неожиданно для всех по стране прокатились волнения и погромы на национальной почве — в Узбекистане, Казахстане, Армении, Азербайджане.

После XIX партийной конференции (июнь 1988 года) перемены резко ускорились. Начали политическую реформу, которая должна была к созданию новой системы власти и слому существующего порядка управления привести — отныне, как сказал на конференции Горбачев, во главе системы должна стоять не партия, а «Совет народных депутатов как орган народовластия».  Чтобы возглавить Советы соответствующих уровней, первые секретари райкомов, обкомов, ЦК должны были пройти через альтернативные выборы — Горбачев предупредил, что пребывать «в условиях идеологического комфорта» партия больше не будет.

В марте 1989 года прошли альтернативные выборы народных депутатов, но многие партийные руководители избраны не были. На I съезде народных депутатов сформировалась оппозиционная идейно сплоченная и интеллектуально сильная Межрегиональная депутатская группа — в нее входили академики Сахаров и Рыжов, адвокат Собчак, бывший первый секретарь Московского горкома партии и бывший кандидат в члены Политбюро Ельцин и другие.

На внеочередном съезде народных депутатов СССР (март 1990 года) была отменена 6-я статья Конституции, закреплявшая руководство КПСС законодательно, — тогда же Горбачев был избран съездом президентом СССР. Фактически произошло то, что вскоре получило название «самоубийство КПСС»: не создав действительно новой системы власти, она демобилизовалась. Это можно сравнить с отречением от престола Николая II, который в способностях тогдашней оппозиции удержать власть глубоко заблуждался, но в случае с Горбачевым страна в длительной мировой войне не находилась, никакого непримиримого конфликта интересов в обществе и никакой «революционной ситуации» не было (афганская война была болезненным, но локальным явлением).

Как только КПСС стала уступать власть, она превратилась в живой труп, от которого надо скорее избавиться, — последовали односторонние решения прибалтийских республик о создании независимых национальных государств, началось бегство республиканских элит от центра, который представлялся источником слабости. 12 июня 1990 года съезд народных депутатов Российской Федерации принял декларацию о государственном суверенитете России и верховенстве российских законов, а Борис Ельцин, избранный председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, стал лидером оппозиции: так в СССР началось двоевластие. Российские власти первыми инициировали рыночные реформы, приняли ряд постановлений, ограничивающих действие законов СССР на территории РСФСР.

Особенно сильный удар союзная финансовая система получила после того, как российское руководство решило ограничить поступление налогов в центральный бюджет, — с этого момента распад СССР был неизбежен. Вслед за Россией декларацию о независимости приняли 20 июня Узбекистан, 23 июня — Молдавия, 16 июля — Украина, 27 июля — Белоруссия. 10 августа объявила о суверенитете Карелия, за ней последовали Татарстан, Башкортостан, Бурятия, Абхазия...

Положение союзного руководства усугублялось с каждым днем — в глазах общественности оно превратилось в реакционеров, не желающих улучшить жизнь народа либеральными реформами, а авторитетные представители интеллигенции выступили на стороне Ельцина, который в глазах большинства стал выразителем национальных интересов России».

В дополнение ко всем этим фактам, изложенным историком, один эпизод приведу из личных воспоминаний. Это было на I съезде Совета народных депутатов РСФСР, избранных в 1990-м, — там прозвучал доклад председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Воротникова о суверенитете России. Даже само название казалось, мягко выражаясь, странным, а провозглашалось верховенство российских законов над общесоюзными. Такого ни в одной стране мира не было — как могут, например, законы Саксонии, Тюрингии или Баварии над федеральными законами Германии верховенствовать? Правда, в любом штате

Америки свои собственные существуют законы, но Конституции США они не противоречат.

Если республика может конституционным законам СССР не подчиняться, не признавать и не выполнять их, значит, она может не признавать и самого СССР — в декларации также сказано было о том, что новый закон вводится в действие с момента его принятия. Особенно на этом настаивал только что избранный председатель Верховного Совета Борис Николаевич Ельцин — понимая, что это практически означает отмену действующей Конституции РСФСР и грубейшее нарушение Конституции СССР, я понял, что надо срочно что-то предпринимать.

Вышел из зала, поговорил с генералом Кобецом и еще с одним генералом, пришли вместе к выводу, что сейчас все решают часы, а может, минуты, — вот-вот проект декларации поставят на голосование. Стало еще тревожнее, когда кто-то из собеседников обратил внимание, что и в других выступлениях идея расчленения Союза звучала и никто выступающим не возражал. Просить слова? Съезд заведенный, взбудораженный — не поддержат: это все равно что воду черпать решетом. Я предложил немедленно идти к Горбачеву, благо он находился близко, в Кремлевском дворце съездов, на учредительном съезде Компартии РСФСР.

Хорошо понимая всю ответственность такого шага, генералы со мной согласились, и хотя шел проливной дождь, от волнения мы даже не замечали, что идем вдоль стен зданий под потоками воды с крыш.

Во Дворце съездов я попросил срочно разыскать начальника 9-го Управления КГБ Плеханова, ведавшего охраной Политбюро. Попросил его, также срочно, пригласить из зала Крючкова, чтобы посоветоваться с ним, перед тем как идти к Горбачеву. Плеханов привел сразу двоих — и Крючкова, и Горбачева, мы показали проект декларации и объяснили, в чем суть тревоги. Горбачев прочитал, подумал и сказал:

— Страшного ничего не вижу — мы уже многое обсуждали.

— Это же, по существу, отказ от властных полномочий Союза, — изумились мы.

— Да нет, Союзу это не угрожает, но если вы не согласны, покиньте съезд. Такая демонстрация может быть только полезной, а причин реагировать на это союзным властям я не вижу, — подытожил Горбачев.

Назад мы шли молча, не в силах что-либо осмыслить. Поразила двойственность ответа, хотя уже к тому времени мы не раз ее наблюдали. На каком-то этапе все стали двойственность его поведения замечать: одно в каком-то узком кругу произносилось, где политические решения вырабатывались, а прямо противоположное внедрялось в практику. Я на пленуме ЦК партии был, лично слушал, что он говорил, вернувшись из ГДР: «Мы эту страну в обиду не дадим». Очень похоже на то, что провозглашалось китайцам Хрущевым после XX съезда: «Мы Сталина в обиду не дадим», а дальше ФРГ Восточную Германию растоптал, поглотил. Хонеккер и все окружавшие его коммунисты жертвами репрессий стали, и Горбачев ничего для их защиты не сделал.

Примеров таких можно было привести огромное множество, и все-таки эта новая ситуация, проявляющая двойственность Горбачева, когда он, с одной стороны, говорит о том, что ничего опасного нет, а с другой — предлагает: «Покиньте съезд», доводила сам смысл происходящего до абсурда.

Ну а потом выплыло главное: верховенство законов России над советскими — это угроза СССР, шаг к развалу: неужели президент этого не понимает? Такого, однако,  быть не может, значит, развал страны, ее расчленение он допускает».

Киев — Москва — Киев

(Окончание в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter