«Как хорошо мы плохо жили!»
Сегодня их не зовут на корпоративы, и удел Никитиных — общение с людьми, которые все еще предпочитают поэзию.
«ЧТО НИ ВЕК, ТО ВЕК ЖЕЛЕЗНЫЙ»
«Нас так мало осталось, зачем добивать?». Крик души вырвался из уст известных авторов и исполнителей бардовской песни, когда узнали о возможном закрытии московского бард-клуба «Гнездо глухаря». В начале марта они обратились к российским властям с просьбой не отбирать у бардов и их слушателей единственный приют. Среди подписантов - Александр Городницкий, Юлий Ким, Сергей Никитин.
Их и раньше было немного, а теперь и вовсе осталась горстка. И совершенно не понятно, кто твердой рукой мог бы подхватить знамя уникального направления, родившегося в советское время и, похоже, вместе с ним уходящего.
Не хочется верить, что уходящего навсегда. Потому что, если чего-то жаль из того прошлого, так это бардовскую песню и ее человеческую интонацию.
«Как хорошо мы плохо жили!». Афоризм Петра Фоменко - эпиграф к итоговому жизнеописанию советского интеллигента 60-х -80-х. И не только потому, что, как писала Юнна Мориц и спели Никитины: «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли, фонтаны били голубые и розы красные росли». Советский интеллигент в большинстве своем потомок репрессированных родственников, голодный и кое-как одетый, жил плохо. Но жил хорошо, потому что был обнадежен шелестящим махорочной бумагой самиздатом и магнитофонной бобиной Окуджавы.
Как тихое, из души идущее заклинание, бардовская песня могла и может уберечь. Тогда - от близости к «кормушке», за которую нужно было платить совестью, теперь - от близости к «лохани», за которую порой платят чужими жизнями.
«Что ни век, то век железный», поют Никитины стихи Александра Кушнера, и «Времена не выбирают, в них живут и умирают» . Их песни о том, что во все времена надо хотя бы попытаться устоять.
«ОН ПРЕЖДЕ ВСЕГО - КОМПОЗИТОР, НО ГЛАВНОЕ - ИНТЕЛЛИГЕНТ»
Дуэту Никитиных не нужны концертные наряды, декорации, световые эффекты. Они им противопоказаны. Стиль и существо бардовской песни - обнажающая душу простота. Очищенная от шелухи, она находит защиту в том, о чем говорят негромкие слова и мелодии этих песен.
Без малого полвека назад, в начале 60-х, Сергей Яковлевич сложил свою первую мелодию. И, наверное, неслучайно на стихи Иосифа Уткина. И сегодня Никитины проникновенно поют прозрачные строчки:
Ночь, и снег,
На снегу покатом
Только тлеет уголек
Одинокой хаты.
Агитатор Маяковский зло запустил в лирика Уткина средневековым словечком «бард». «О, бард, сгитарьте тарарайра нам!». «Расти, Уткин, Гусевым будешь!» - язвил трибун. Но, поначалу комсомольский поэт, Уткин не захотел стать ничем, кроме себя самого: «И быть хотел - простым и настоящим».
И вот все встало на свои места. Маяковского не гитарят, а бардовские песни собирали поколения нехудших людей.
«Чистой лирикой сопротивления» назвала такую поэзию любимая и всегда исполняемая Никитиными Юнна Мориц. «Таким человеком Киеву можно гордиться», - заметила Татьяна Хашимовна о родившейся и учившейся в Киеве Юнне Петровне.
А первый импульс для выбора своей стези дал Сергею Никитину несгибаемый и нежный человек со стальным именем Булат.
«Очень захотелось самому петь Булата Окуджаву», - отвечает Сергей Яковлевич на вопрос: «Как вы стали музыкантом?». 16-летний мальчишка, выучивший три заветных аккорда, и мечтать не мог, что к его 50-летнему юбилею Окуджава напишет:
Как впору ему этот свитер!
Как точен аккомпанемент!
Он прежде всего - композитор,
но главное - интеллигент.
Кто из советских интеллигентов не вешал в «красный угол» фото Хемингуэя, на котором писатель был изображен в грубом свитере простой домашней вязки? Сергей Яковлевич никогда не изменяет любимым со студенческих лет свитерам.
«ПОЭТ - УЖЕ ТРАГЕДИЯ»
Свое киевское выступление Никитины построили как концерт-воспоминание. Прежде всего о тех, кто создавал атмосферу радостного общения и побуждал их к собственному творчеству. «Некоторые из них, неправильно поступив, оставили нас», - уточнила Татьяна Никитина, имея в виду - оставили навеки.
Среди невосполнимых утрат - Виктор Берковский. Инженер-металлург из Запорожья, он был совсем не похож на человека сцены.
«Когда мы познакомились с Берковским, - вспомнила Татьяна Хашимовна, - у него только-только намечалось пузико, он пел «Гренаду», и какая-то пара танцевала под нее». Татьяна и Сергей оценили силу дарования запорожского самородка, запели его песни, а потом, что называется, вытащили на публику и самого Виктора Семеновича. О степени их единодушия говорит хотя бы то, что вместе с ним Сергей Никитин написал музыку к «визитной карточке» дуэта - «Под музыку Вивальди».
Никитины признались, что не успели перед концертом повторить песню Берковского «Ночная дорога». Но, обрадовалась Татьяна Хашимовна, «организм помнит»:
Не верь разлукам, старина,
их круг - лишь сон, ей-богу.
Придут другие времена,
мой друг, ты верь в дорогу.
По тому, как Никитины говорят о Берковском, кажется, будто для них разлука с другом действительно лишь сон.
Бориса Рыжего Татьяна и Сергей открыли для себя уже после смерти оставшегося навсегда молодым поэта. Теперь они открывают его для зрителей в блюз-опере Мастерской Петра Фоменко. Сергей Никитин объясняет, почему выбрал блюзовую форму: «Блюз - это когда хорошему человеку плохо, а попса - когда плохому хорошо».
Исследователи феномена Бориса Рыжего пытаются понять, почему он, молодой человек успешного поэтического старта, прервал жизнь самоубийством.
Рубашка в клеточку,
в полоску брючки -
со смертью-одноклассницей
под ручку
по улице иду,
целуясь на ходу.
Евгений Евтушенко полагает, что Борис Рыжий, «человек без кожи», испытал острую брезгливость к тому, что слишком многие в его поколении оказались заражены «насаждаемым ныне культом успеха любой ценой». Татьяна и Сергей Никитины склонны думать, как сам Борис Рыжий: «Поэт - уже трагедия».
Вспоминая друзей, Никитины не могли не сказать доброго слова о Юрии Визборе. Он ушел в 50 лет, оставив три сотни песен и, по словам Татьяны Хашимовны, «легкость и улыбку».
Для исполнения в киевском концерте Никитины выбрали, пожалуй, самую грустную из песен Визбора:
Звук одинокой трубы...
Двор по-осеннему пуст.
Словно забытый бобыль,
зябнет березовый куст.
Возможно, подспудно на выбор этой песни повлиял умный и тонкий кинофильм, где лейтмотивом послужила другая знаменитая песня Визбора «Ты у меня одна». Звук одинокой трубы уже едва различим в нашей бряцающей металлом, безвкусицей и ненасытной жадностью эпохе. Но, если посчастливится, его можно услышать.