Дочь знаменитого Генерального конструктора Сергея Королева Наталия: "Я не могла понять, как отец променял мою умную, красивую маму на другую женщину"

С Наталией Сергеевной Королевой мы давние знакомые. Известный в Москве легочный хирург, доктор медицинских наук, педагог, профессор, лауреат Государственной премии СССР, интереснейший собеседник - Наталия Сергеевна личность сама по себе примечательная. Помню потрясение, которое я испытал, впервые в конце 70-х попав в домашний музей Сергея Королева, созданный вскоре после смерти Генерального конструктора его матерью Марией Николаевной Баланиной. Я увидел среди экспонатов лагерную кружку и другие вещи зека Королева... И вот я снова на 2-й Миусской. У хозяйки дома, как и в прежние годы, график предельно напряженный: лекции, экзамены, консультации и непрекращающаяся уже столько лет работа по увековечиванию памяти отца. "Отец" - так просто и емко Наталья Сергеевна назвала свою книгу в двух частях, увидевшую свет в 2002 году, - сплав документальной хроники, строгого исторического исследования и личной исповеди. Я прочитал ее перед встречей в Москве, не отрываясь.

"ЗОЛОТО ОТЕЦ НЕ ЛЮБИЛ ДО КОНЦА ЖИЗНИ"

- Наталия Сергеевна, о Генеральном конструкторе у нас и за рубежом издано много книг, среди них такие фундаментальные, как "Королев. Факты и мифы" Ярослава Голованова. Когда и почему у вас возникла потребность самой взяться за перо?

- Книгу об отце я задумала очень давно, вскоре после того, как его не стало и было рассекречено имя главного конструктора. К нам приходили многие литераторы, предлагали, в том числе и мне, вместе создать какую-то книгу.

Тогда я еще думала, что книги пишут только писатели. Так считала и бабушка Мария Николаевна Баланина. В конце концов, она решила, что будет рассказывать журналистам, писателям все, что знает о своем сыне, особенно о его детстве и юности - о том, чего, кроме нее, никто не мог рассказать. Такое же решение приняла и мама, Ксения Максимилиановна... Все, что было издано писателями тогда, во многом написано с их слов. Но чем больше появлялось книг об отце, тем больше зрело во мне желание обо всем рассказать самой. Увы, все руки не доходили. Я была безумно занята: оперировала каждый день... В доме девять человек: трое детей, бабушка, свекровь, мама...

Надеюсь, вы заметили, что в моей книге прямая речь встречается только там, где рассказ идет от меня: что я сама видела, слышала, чувствовала. В отличие, скажем, от действительно фундаментальной книги Голованова. У него сплошная прямая речь: "Королев подумал...", "Королев сказал...". Автор ничего этого не видел, не слышал, не присутствовал и не мог присутствовать, так что с мифами у него перебор. Я таких вещей изначально всячески избегала. Все основано на документах, письмах, на воспоминаниях - моих собственных, мамы, бабушки и людей, близко знавших Сергея Павловича.

- Вы сделали то, что не удалось ни одному из биографов Королева: объехали, облетели все места, где он жил, работал, страдал. Бутырка, пересыльные тюрьмы в Новочеркасске, Хабаровске, Владивостоке, Колыма... Что нового вам открылось?

- В одном из писем своему брату Василию в Саратов бабушка во время войны писала: "Сережка все там же... По счастью, на свете живут не одни только костики ("костик" - Костиков, член экспертной комиссии 1938 года, сыгравший зловещую роль в "деле Королева"), а есть и маленькие, незаметные, сердечные, вернее, человечные, люди". Имея в виду тех, кто в те страшные годы помогал ее сыну.

Отца, ведущего инженера одного из НИИ, специалиста по ракетным самолетам, арестовали 27 июня 1938 года как "участника антисоветской троцкистской вредительской организации". Обвинен "в преступлении - как он писал в одном из своих многочисленных заявлений из тюрьмы - по делу, которое является целью моей жизни и мною созданное". Это чудовищное обвинение тянуло по тем временам на высшую меру. Всю ночь шел обыск. Я находилась тогда c бабушкой Софьей Федоровной Винцентини на даче. На рассвете отца увели. Мама тут же позвонила Марии Николаевне. Сказала: "Сергея больше нет". - "Как нет! Он умер? Живой? Ну слава Богу". Мама свое: "Вы, наверное, не поняли. Сергея арестовали. Его больше нет". А бабушка ответила: "Он жив, значит, будем бороться".

На семейном совете было решено, что хлопотать в НКВД будет Мария Николаевна, поскольку жен "врагов народа" зачастую арестовывали вслед за мужьями, а матерей не трогали. Она стучалась во все двери. Увы... Первыми откликнулись Михаил Михайлович Громов и Валентина Степановна Гризодубова - легендарные летчики, Герои Советского Союза, депутаты Верховного Совета. Именно благодаря их ходатайству было принято решение о пересмотре дела, о возвращении отца в Москву.

Пока "извещение" о доставке заключенного Королева в Москву для пересмотра дела проходило по инстанциям, отец был доставлен на Колымскую каторгу на золотодобывающий прииск Мальдяк. На этом прииске он прошел все круги ада гулаговской каторги. Золото он не любил до конца жизни. И не раз повторял: "Я ненавижу золото!".

"СТАРОСТА-УГОЛОВНИК ПОКАЗАЛ "ДОХОДЯГУ": "КОРОЛЬ... ИЗ ВАШИХ. ВРЯД ЛИ ПОПРАВИТСЯ"

- Однажды к маме на Конюшевскую рано утром пришел молодой парень. Передал от отца письмо. Василий - так звали парня - отбывал срок за уголовное преступление и жил в одной палатке с зеком Королевым.

От него мама и бабушка узнали, что здоровье отца с каждым днем ухудшалось. У него кровоточили десны, расшатались и стали выпадать зубы, распух язык, начали опухать ноги. Почти не осталось никаких шансов, никакой надежды, и тут в лагере появился Михаил Александрович Усачев - бывший директор Московского авиазавода, где был построен самолет, на котором в декабре 1938 года разбился Чкалов. Директора, конечно, сразу посадили.

В прошлом тренер по боксу, Усачев решил навести в лагере порядок, приструнить старосту из уголовников, который особенно издевался над "врагами народа". После двух-трех "уроков бокса" тот стал послушным и повел Усачева показывать "свое хозяйство". В одной из палаток староста показал ему "доходягу": "Король... Из ваших. Вряд ли поправится".

Усачев подошел, сбросил тряпки и в "доходяге" узнал Сергея Королева, которого хорошо помнил по Москве. В этот же день, по его настоянию, отца перевели в санчасть, обеспечили "усиленным" питанием. Лагерный врач приносила из дому сырую картошку, из которой страдающие цингой выжимали сок, чтобы натирать им больные десны.

Отец, кстати сказать, никогда не забывал людей, которые ему помогали. В начале 60-х он разыскал Усачева, взял к себе на работу. За Михаилом Александровичем водится грешок - случалось, заглядывал в бутылку. Тем не менее отец вызвал своего заместителя и сказал: "Что бы ни делал этот человек, ты его не тронь".

- Видимо, память о лагере жила в нем до конца жизни?

- Мне рассказывал Леонид Львович Кербер, доктор технических наук, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, заместитель Генерального конструктора, тоже бывший зек, о последней своей встрече с отцом в 1965 году. В останкинский дом Королева он пришел под вечер не один, а с Егером Сергеем Михайловичем, известным авиаконструктором, Героем Соцтруда, тоже лауреатом и бывшим зеком. Кербер запомнил охрану у ворот и полные грустной иронии слова Королева: "Знаете, ребята, самое удивительное состоит в том, что как же все-таки много общего между этой нынешней обстановкой и тогдашней. Иной раз проснешься ночью, лежишь и думаешь: "Вот, может, уже нашелся кто-нибудь, дал команду, и эти же вежливые охранники нагло войдут сюда и бросят: "А ну, падло, собирайся с вещами!".

- Что было после Колымы?

- Снова Бутырка. Внутренняя тюрьма НКВД. И после "пересмотра" томительные дни ожидания нового этапа, от которого спасла "Туполевская шарашка" - дьявольское изобретение системы. В спецтюрьмах НКВД, "шарашках" - с особым, более терпимым режимом, нормальным питанием - талантливейшие инженеры, генеральные конструкторы, специалисты мирового класса трудились в КБ, создавали новые самолеты, реактивные двигатели, боевую технику, которая сыграла немалую роль в годы войны. Эти "шарашки", и об этом тоже нельзя не сказать, спасли жизни моему отцу, Туполеву, многим будущим Героям Соцтруда и лауреатам.

- Где-то читал: у каждого человека, помимо обычного начальства, два генерала: генерал Случай и генерал Везение!

- В жизни моего отца они, эти генералы судьбы, сыграли огромную роль. Его могли расстрелять в Москве в первые недели после ареста, и на Колыме, в Мальдяке, где расстрельные тройки трудились не покладая рук.

Мне рассказывали случай, когда прокурор, член "тройки", приехал в два часа ночи и к шести утра "рассмотрел" более 200 дел. 135 человек приговорил к расстрелу. Все это заочно. Ни одному из них не было задано ни одного вопроса. Эта участь отца миновала.

- Когда я читал вашу книгу, меня не оставляло ощущение, что вы ведете этакую негласную полемику с Головановым, с другими авторами книг о вашем отце. Прежде всего по поводу личной драмы, которую пережила ваша семья. По версии Голованова, разлады в семье Королева начались задолго до ареста (1938 г.). "Наташа узнала об "измене отца", - пишет журналист. - Она на мелкие клочки порвала все его фотографии, которые нашлись в доме, и заявила, что видеть его не хочет и впредь отказывается видеться с отцом". И это отчуждение продолжалось. "Королев предпринял было несколько попыток примирения с дочерью, столкнулся с резким, если не агрессивным, отказом и попытки оставил". Как все было на самом деде?

- Так, как написано в моей книге. О семейной драме, об уходе отца, о наших отношениях я рассказала абсолютно откровенно, ни с кем не полемизируя. Тем более с Головановым. Все, что хотела, я сказала ему раньше, на презентации его книги. Говорила, что многое у него не соответствует действительности. И, сыпля соль на труднозаживающие раны семейной драмы, он очерняет и мою маму, и мою бабушку, и меня.

Кто ему дал право писать в книге, что, дескать, Королева раздражала беременность жены? Мои родители очень ждали ребенка, и отец хотел, чтобы была непременно дочь. Даже имя придумал задолго до моего появления на свет - в честь своей любимой литературной героини Наташи Ростовой. Это хорошо знали все, кто входил в круг близких отцу людей. Выслушав мое замечание, Голованов сказал: "А я так думаю".

А история с фотографиями? Никогда в жизни я не порвала ни одной фотографии отца. Я считаю, что это просто нечистоплотность.

Мы с Головановым были в очень хороших отношениях - он много времени проводил у нас дома и бабушку записывал многократно. Он ей дарил книги с прекрасными надписями: мол, вы, Мария Николаевна, "можете себя считать соавтором всего, что я написал о вашем сыне...". Это не помешало ему к 90-летию бабушки поместить в "Комсомольской правде" пасквиль на нее: дескать, она незаслуженно принимала поздравления от людей. Что, мол, она сделала для своего сына? Только и всего, что его родила...

Тем не менее когда Голованов умер, на его поминках, на панихиде я посчитала своим долгом, поскольку он написал книгу о моем отце, выступить. И я, конечно, сказала о нем хорошо...

"МАМА УЗНАЛА, ЧТО В ЖИЗНИ ОТЦА ПОЯВИЛАСЬ ЖЕНЩИНА"

- Наталия Сергеевна! Мне запомнился один ваш разговор с отцом. Я даже выписал себе эти строки: "Напоследок я задала ему вопрос, который с самого начала вертелся на моем языке, почему вы с мамой расстались? Он ответил, что отношения между мужчиной и женщиной - сложная область человеческих отношений и что я смогу это понять тогда, когда сама выйду замуж. Этот ответ меня не удовлетворил..." Тогда. А теперь?

- Он уехал, а я всю ночь думала о нем, о маме, о том, как я люблю их обоих. И как плохо, что мы не живем вместе. Почему два человека, которые так любили друг друга: он семь лет добивался руки моей мамы, - расстаются? Теперь, мне кажется, я могу это объяснить. Они оба были очень сильными личностями. Целеустремленность отца общеизвестна. Очень сильным человеком была и моя мама: доцент кафедры, она успешно оперировала, преподавала - была во всем самодостаточным человеком. Недаром говорят: два медведя не могут жить в одной берлоге.

И еще. Нина Ивановна Королева (вторая жена отца) дышала Сергеем Павловичем. Она после замужества не работала, всегда находилась дома в ожидании его. Мама так не могла.

...Летом 1945 года отец, как специалист по ракетам, был отправлен в Германию. Там был создан институт "Рабе" ("Ворон"), где бок о бок работали советские и немецкие ракетчики. В марте 1946 года был разрешен приезд в Германию семьям офицеров-ракетчиков. Отец - к тому времени подполковник - тут же написал маме и мне. Он очень радовался нашему приезду. Все свободное время, а это было летом, возился со мной. Наконец, мои родители, любящие друг друга, разлученные волею рока на восемь долгих лет, снова стали жить вместе под одной крышей. К огромному сожалению, совместная жизнь не принесла радости и удовлетворения.

Отец, наконец, дорвавшись до любимого дела, был безумно занят, очень уставал. Мама видела его редко. Изнывала от бездействия, одиночества. Она так писала в своем дневнике: "Да, поистине, не умею я быть домашней хозяйкой, ничего не представляющей собой, как "Я", человеком и просто женой". Она рвалась из Германии, и к началу 47-го года мы уже были в Москве.

История повторилась весной 47-го. Отцу предоставили однокомнатную квартиру по месту работы в Калининграде (теперь это город Королев). Он предложил переехать туда маме вместе со мной. Казалось бы, свекровь должна была сказать: "Конечно, поезжай. Может быть, в этом переезде последний шанс сохранить семью". Но даже она, будучи очень мудрой женщиной, сказала невестке: "Нет. Ехать не надо". Понимаете? Значит, уже была какая-то трещинка. Она ощущается (лагерные годы не прошли бесследно) даже в самых нежных, пронзительных письмах из неволи. Позволю себе процитировать выдержки некоторых из них. Вот одно, переданное отцом с оказией в январе 1942 года:

"Ляле. Только лично....Сколько раз за эти многие долгие месяцы и годы нашей разлуки, моих скитаний и мытарств я вспоминал тебя, вспоминал до мелочей, до отдельных штрихов и слов нашу жизнь! Казалось бы, многое, что было позабыто, снова и снова всплывало в памяти. И всегда и всюду эти воспоминания давали мне силу для дальнейшей жизни и борьбы за жизнь. Олицетворением света и счастья была ты в моей жизни. Все-все самое хорошее, самое счастливое связано с тобой, и неудивительно, что все это помню и никогда не забуду.

...Как всегда, в самые тяжелые минуты моей жизни ты и только ты одна умела разделить и облегчить мое горе. Я знаю, что и (говорить), за эти годы ты перенесла так много, как только может выпасть на долю человека. Но я знаю, что ты перенесла все мужественно и что наша дружба и наша любовь не погасли. Это наполняет меня гордостью и дает много сил и бодрости".

И в этом же письме горькие слова о будущем:

"Я не вижу конца своему положению... вообще на что можно рассчитывать дальше мне, ибо я всегда и снова вероятный кандидат (на отсидку. - Н. К.). Да кроме того, это значит всегда отягощать твою и Наташкину судьбу. Я даже не знаю, в самом лучшем случае, сможем ли мы снова жить все вместе, так как ты и Наташка для меня вся жизнь - ничего другого у меня нет и не может быть...".

За отличную работу по созданию реактивных установок для самолетов отец только в августе 1944-го был досрочно освобожден (со снятием судимости, но без реабилитации, которой добьется лишь в апреле 1957 года). Освобожденный, он снова занят любимым делом. Лишь в конце ноября 1944 года ему удается ненадолго прилететь в Москву.

"... наша московская встреча пролетела как-то особенно быстро и много недоговоренного и, может быть, недопонятого осталось у каждого из нас", - писал отец сразу же после возвращения из Москвы в Казань.

"...Ты права, мы оба стали лучше, и мы оба стали более вдумчиво и бережно относиться к людям и к себе. Я прилагаю все усилия к тому, чтобы попасть наконец на более долгий период в Москву, чтобы подольше и поближе быть с тобой - так у меня сейчас и в голове, и в сердце сложилось, и без разлада на сей раз. Но совместная жизнь, как, например, было у нас в этот мой приезд, - она очень путает меня...

...Котика нашего я вспоминаю так часто, как только, вероятно, это можно такому странному и занятому субъекту вроде меня. Ее большая карточка стоит на столе моем... Крепко тебя обнимаю и целую. Будь спокойна и сильна, любимая моя... Всегда твой Сергей".

- Удивительные письма. Их переполняют огромная любовь и неопределенность, нежелание отягощать судьбы дорогих ему людей. Значит, дело не только в том, что две сильные личности?

Вверху – первая тюремная фотография Сергея Королёва. Бутырская тюрьма, 28 июня 1938 года. Внизу – протокол первого допроса.

- Пожалуй, вы правы. Письма и впрямь многое объясняют. В Германии трещинка углубилась. Мама тогда почувствовала - что-то происходит, совсем не то, что надо. Хотя, между прочим, она была в положении. И мог бы родиться еще один ребенок. Может быть, сын, о котором так мечтал отец.

- И это могло бы сохранить семью?..

- Трудно сказать. Для мужчины этот аргумент, наверное, не решающий. А тут появилась в жизни отца женщина, Нина Ивановна. Мама об этом узнала и осталась в Москве. Я не подозревала о той драме, катастрофе, которая надвигалась. Гром грянул только в день развода.

Мама жила тогда на Конюшевской, в одной комнате нашей в прошлом двухкомнатной квартиры. После ареста отца вторую комнату конфисковали, и ее занимала семья милиционера. Я в это время жила с двумя бабушками и дедушками в квартире Марии Николаевны. Отец приезжал навещать меня и бабушку, свою маму. Я мечтала о том, что вот окончу школу и наконец-то мы где-то поселимся и заживем вместе.

24 июня 1949 года - один из самых черных дней в моем календаре. Меня вызвали с дачи. Дома я увидела плачущих бабушек и расстроенных дедушек. Мама, которая была в ужасном состоянии, сказала: "У тебя больше нет отца". Я спросила: "Он что, умер?". - "Нет, он не умер, но он ушел из нашей семьи".

"ОТЕЦ СКАЗАЛ, ЧТО НАДО ПИСАТЬ: "БЫЛ АРЕСТОВАН. ОСВОБОЖДЕН СО СНЯТИЕМ СУДИМОСТИ"

- Наталия Сергеевна, я понимаю, как это больно вспоминать. И все-таки какой была ваша первая реакция?

- Для меня это была большая травма. Я не могла понять абсолютно, как человек, которого я очень любила, - мне с детства это прививалось - мог так поступить. Его не было долгие годы, тем не менее все: мама, бабушка - говорили только хорошее.

- Вы знали его историю?

- Нет, конечно. Я понятия не имела, что он арестован.

- В 14 лет?

- Тогда нельзя было говорить об этом. Арест Сергея Павловича стал популярной темой только в 80-е годы.

- А в семье?

- Меня всячески оберегали. Когда я была маленькой, мама и бабушка, объясняя долгое отсутствие отца, говорили: "Твой папа - летчик. Он в командировке". С конца 1940 года, видно, для поднятия духа заключенных, в "Туполевской шарашке" стали время от времени разрешать свидания с родственниками. Свидания проходили в Бутырской тюрьме. Перед первым таким свиданием мама сказала, что папа ненадолго прилетел, и мы к нему поедем. К месту встречи мы шли через маленький дворик. Увидев отца, я первым долгом спросила: "Как ты мог на таком маленьком дворике сесть на своем самолете?". Вместо отца ответил сопровождающий его "дядя": "О, девочка, сесть-то сюда легко, а вот улететь намного труднее". В годы войны объяснять "командировку" отца было еще проще. Одним словом, не знала...

Только потом, когда пришло и мое время заполнять анкеты, отец как-то сказал, что нужно писать: "Был арестован. Освобожден со снятием судимости". Но мы отвлеклись...

- Что было после развода?

- На следующий день отец приехал ко мне с Ниной Ивановной - он хотел нас познакомить. Но я совершенно окостенела, не могла разговаривать. Я не могла понять, как мог мой отец променять мою умную, красивую маму на другую женщину. Поэтому у нас встречи какой-либо душевной не получилось. Они уехали, и я очень долго плакала, переживала. Бабушка, Мария Николаевна, сказала: "Ну что делать... Раз так случилось, ты должна простить своего отца. Когда подрастешь, поймешь"...

...Я его тогда просто возненавидела. И не столько его, сколько Нину Ивановну. Как можно так поступить, зная, что у Сергея Павловича есть жена и дочь? Как можно было сесть на живое место? Тут у меня была живая обида на отца (это чувство давно прошло) и, конечно, голос крови. Все годы после его ухода мне очень хотелось его видеть.

Осенью 1958 года я неожиданно заболела туберкулезом легких. Мама была в отчаянии: от этой болезни умер молодым мой дед, Павел Яковлевич Королев. Он похоронен в Киеве. На тревожный звонок бабушки отец отреагировал немедленно. Уже на следующий день он со мной поехал в поликлинику, где мне предоставили путевку в подмосковный санаторий. Лечение шло успешно. В канун Нового года получила письмо от отца. Он писал, что из-за занятости не смог меня навестить, о чем очень жалеет.

Письма отца... Среди них совершенно особое, написанное к моему совершеннолетию. 10 апреля 1953 года мне исполнилось 18 лет. Вот строки, которые врезались в душу, в память на всю жизнь: "...всегда люби наш народ и землю, на которой ты выросла... Личная жизнь во многом в твоих руках, а хороших людей на свете много встретишь. Будет и большая любовь, и дружба - все это обязательно будет!". В этом удивительно светлом письме есть и грустные строки, тихий крик изболевшей отцовской души: "Я считаю неправильным, милая Наташа, твое поведение в отношении меня. Я прошу тебя подумать об этом хорошенько. Я искренне тебя люблю, часто вспоминаю и очень хочу, чтобы ты снова со мной виделась и чтобы было сломано то отчуждение, которое создалось за последние годы. Ты теперь взрослая и сама
многое понимаешь... Не забывай своего отца, который тебя очень любит, всегда помнит и никогда не позабудет. Крепко, крепко тебя обнимаю и целую. Всегда твой друг Сергей".

Получив это письмо, я долго мучительно думала, как себя вести. Сердце разрывалось между любовью к двум самым дорогим мне людям. Очень хотелось видеть отца, но мама оставалась непреклонной из-за неизбежных моих встреч с Ниной Ивановной - "разлучницей". А я не считала себя вправе ее огорчать. До сих пор не могу себе простить, что не поехала на 50-летие отца. Он прислал за мной машину. Мамы тогда не было, и я не знала, что делать: одевалась, раздевалась... В конце концов, машина ушла без меня. Это была ошибка, конечно.

- Наверное, вы общались с ним меньше, чем могли бы?

- Конечно.

"ОТЕЦ ЛЮБИЛ ЖЕНЩИН, НО НА СТАРТОВОЙ ПЛОЩАДКЕ КОСМОДРОМА ИХ НЕ ТЕРПЕЛ"

- И все-таки какая из встреч вам особо запомнилась?

- В июле 1956 года я проходила практику в больнице подмосковного поселка Хотьково. Однажды туда неожиданно нагрянул отец. Около трех часов мы гуляли с ним по лесу и разговаривали. Так много хотелось сказать друг другу. Моя учеба, планы на будущее, мои девичьи симпатии - все интересовало его. Отец рассказывал о своей работе. Говорил о предстоящих полетах в космос, о космических поездах и межпланетных станциях-вокзалах. Все это казалось мне фантастикой, чем-то далеким, несбыточным. "Я вижу, тебе не верится, - заметил отец, видно, почувствовав мою реакцию, - а все это обязательно будет. И ты сама вскоре в этом убедишься". Прошло совсем немного лет, и многое из того, о чем тогда говорил отец, стало явью.

Эта встреча много значила для меня. Хотя переломный момент в наших отношениях наступил несколько позже. В 1961 году я вышла замуж и стала жить отдельно от мамы. В один прекрасный день, это был выходной, я позвонила отцу по телефону. Услышала его голос и тут же положила трубку. Выбежала на улицу, взяла такси и помчалась прямо туда. "Папа, - сказала, - я тебя очень люблю. И я хочу, чтобы мы с тобой виделись почаще, чтобы у нас были хорошие отношения". После этого я у него часто бывала - сама, и с мужем Вадимом, и с первенцем своим Андрюшей.

Мы встречались так часто, насколько это было возможно при большой занятости отца и частых его командировках. Обычно приезжали к нему домой на Останкинскую, недалеко от ВДНХ, где он жил последние годы. У меня установились нормальные отношения с Ниной Ивановной. А маме сказала: "Ты должна меня понять. Я уже стала самостоятельной. Ты не хотела, чтобы я встречалась с Ниной Ивановной, и я не хотела сделать тебе больно. А теперь я буду поступать так, как мне подсказывает совесть". Она вздохнула: "Делай как знаешь".

- "Наверное, не было до него на Земле человека, который бы так любил небо и женщин". Это написано о Сергее Павловиче.

- Да, он любил женщин, и женщины любили его. В нем было что-то, привлекавшее к нему внимание, и сам он был не прочь увлечься. Я даже этих женщин знаю. Мне один товарищ советовал написать о них в своей книге, но я не стала этого делать. Достаточно уже того, что в моей книге речь идет о моей маме и Нине Ивановне. Что было - было. Но при всем при том на первом месте у него всегда оставалось дело. На стартовой площадке космодрома - мне многие об этом говорили - женщин не терпел: мол, это может отвлекать мужчин от сложной работы и приводить к ошибкам.

- Прошедший год был для вас юбилейным. Как говорится, время собирать камни. Что вы считаете, Наталия Сергеевна, главным делом своей жизни?

- Незадолго до кончины бабушка (она умерла летом 1980 года) подарила мне свою фотографию, сделанную в день ее 90-летия, с надписью: "Мое единственное наследство от моего сына, который был мне так близок, так дорог, моя Наташа!".

Так случилось, что больше у моего отца детей не было. Он ушел из жизни, когда моему первенцу, Андрею, исполнилось едва три года. А теперь у него трое внуков и пятеро правнуков. В честь деда назван Сергеем второй мой сын. Они - Королевы. После развода я дала им свою фамилию. От второго брака 19 февраля 1973 года у меня родилась дочь, которую в честь бабушки Марии Николаевны назвали Марией.

...Тоненькая ниточка, которая могла оборваться, сохранилась, окрепла. Дети выросли. Андрей Королев - доктор медицинских наук, травматолог, ортопед, как и его бабушка. Сергей окончил МВТУ имени Баумана, тот же факультет, что и его дед. Мария окончила Московскую медицинскую академию.

Семья у нас дружная. 12 января отмечаем мы вместе день рождения отца. Приходят соратники отца, космонавты, друзья. Эти встречи надолго дают заряд жизненной энергии, любви и памяти. Род Королевых продолжается, и жива память о моем отце. Не в этом ли главное дело, которому я посвятила себя всю без остатка?

- И в заключение. Какое место в жизни, в ваших разговорах с отцом занимала Украина?

- С тех пор как я помню себя, само слово "Украина" произносилось в нашей семье трепетно, с большой любовью. Детство моего отца прошло в Нежине, родился он в Житомире, жил в Киеве, в Одессе. Первые 24 года, почти половину отпущенного ему пути, отец провел в Украине. Он очень ее любил. Любил украинские песни, "українську мову". Это точно. "Дивлюсь я на небо", "Реве та стогне Днiпр широкий" - любимые песни бабушки и отца. Поэтому и у меня лично - возможно, генетически - особое отношение к Украине перешло по наследству.

Я была в Житомире - там прекрасный музей в доме, где родился мой отец. Многое воссоздавалось по воспоминаниям бабушки, которая отдала много вещей, сохранившихся в семье. И каждый раз, переступая порог музея, испытываю огромное волнение, потому что в этом доме первые шаги сделал мой отец. В Киевском политехническом есть аудитория имени Королева, даже парта стоит, за которой он сидел. Она специально ленточкой обвязана.

- Что бы вы хотели пожелать читателям Украины?

- Прежде всего мира и процветания. Еще чтобы в Украине помнили о людях, которые родились на украинской земле и которые внесли весомый вклад в историю человечества. Недавно выпущена в Украине книга "Сто великих украинцев". Отец тоже есть в этой книге.

Хотелось бы, чтобы 100-летие Сергея Павловича 12 января 2007 года отметила и Украина.

P.S. 10 апреля Наталия Сергеевна Королева отметила свой день рождения. "Бульвар Гордона" от всей души поздравляет именинницу и желает ей крепкого здоровья, успехов и благополучия.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter